Глава 2
Сирия. Дамаск. Международный аэропорт
Полковник Сидорин неожиданно приказал доставить Гияса Турая в Дамаск на военный аэродром. Вернувшийся ни с чем Белов только развел руками. Они нашли брошенную машину, но неизвестный, покинувший ночью лагерь Турая, как в воду канул. Сам террорист отвечать на вопросы отказался, и Котову оставалось только выполнить приказ своего начальника.
Через несколько часов дикой гонки на юг по раскаленной каменистой пустыне они вышли в безлюдный район, сплошь изрезанный руслами пересохших речек и ручьев. Отсюда, дождавшись вертолета, Котов отправил Белова выводить группу к себе на базу, а сам, забрав освобожденных европейцев, Зимина и «двух Максов» для охраны пленника, улетел в Дамаск. Капитану очень хотелось поговорить с европейцами, узнать, как они попали в руки террористов, но времени на эти разговоры у него просто не было. А в вертолете из-за шума двигателя не поговоришь.
Через три часа «Ми-8» без опознавательных знаков, двигаясь сложным маршрутом и постоянно меняя высоту, наконец проскочил линию соприкосновения правительственных сил и сил вооруженной оппозиции и устремился по прямой в сторону столицы. Сидорин встречал своих людей прямо на аэродроме.
Одет полковник был как типичный европейский турист в южных странах. Легкие светлые ботинки, льняные легкие брюки и тонкая рубашка навыпуск, приоткрывавшая крепкую загорелую грудь с седыми волосками. Засунув руки в карманы брюк, Сидорин наблюдал через темные очки, как из вертолета выходят спецназовцы, буквально выволакивающие под руки пленного террориста, потом двух европейцев – мужчину и женщину, которых Котов, как мог, привел в порядок, дав возможность залатать одежду и умыться. Сам капитан вышел последним, закинув автомат на плечо и окинув взглядом летное поле.
Как он отвык от простой картины мирной гражданской жизни. Все эти месяцы командировки в Сирию группа спецназа проводила время или на своей базе на аэродроме «Хмеймим», или на заданиях, в очень далеких от мирной жизни местах, скорее в средоточии войны, зла и насилия. А тут… большие самолеты, светлые окна аэропорта, одного, кстати, из крупнейших в регионе. И такой мирный, похожий на доброго дядюшку Сидорин.
– Товарищ полковник! – Котов вытянулся, как того требовал устав. – Объект доставлен по вашему приказанию. Задание выполнено, потерь нет. Группа следует на базу.
– Ну, хорошо. – Сидорин пожал руку капитану, прервав доклад, и похлопал его по плечу: – Это те самые заложники, которых он хотел казнить?
– Да, я даже не успел с ними побеседовать. Надо было срочно покидать район, да еще одного типа мы там упустили. Кто такой, неизвестно. Он услышал стрельбу и, бросив машину, скрылся.
– Сплоховал, Боря, – покачал головой полковник, наблюдая, как спецназовцы заводят в автобус Турая. – Как ты мог его упустить? Не сориентировался?
– Он покинул лагерь неожиданно, Михаил Николаевич. Посреди ночи, в тот момент, когда мы выходили на позиции для атаки. Я бы мог успеть его остановить, но тогда мы переполошили бы весь лагерь террористов, и взять Турая было бы не так просто. А так… мы его спеленали «тепленьким», и этих двоих, – кивнул Котов на жавшихся к боку автобуса гражданских, – вытащили целыми.
– Надо было предвидеть возможность покидания лагеря кем-то, прежде чем начинать атаку, – сварливо стал читать нотации полковник. – Мне тебя учить, да? Учить, как блокировать территорию, на которой проводится боевая операция?
– Виноват, – буркнул Котов, косясь на лейтенанта Зимина, выжидательно стоявшего возле автобуса.
Ему хотелось возразить, что единственной целью, единственной задачей, которую ему поставили, был захват Гияса Турая. И он взял его живым и здоровым. И без потерь. Но капитан понимал, что Сидорин был прав и в другом. Спецназ ГРУ тем и отличается от обычного спецназа, что способен выполнять сложные задания. Это все же подразделение военной разведки, и задачи разведки никто с них не снимал. И если удрал кто-то, явно важный, то это вина его, Котова, и никого больше. И оправдываться глупо. Как ни крути, а он упустил какую-то важную информацию.
И тут со стороны здания аэропорта подъехал белый микроавтобус, из которого почти на ходу выскочил сириец в военной форме с погонами раида, что соответствовало званию майора европейских армий. Он подскочил к Сидорину, вскинул руку к форменной кепи и на плохом русском доложил, что он – раид Бахтар, представитель «Shu`bat al-Mukhabarat al-`Askariyya», и прибыл за доставленным пленным.
Выслушав доклад, Сидорин кивнул майору и окликнул переводчика:
– Зимин!
– Я, товарищ полковник!
– Садись с ребятами и с представителем разведки в автобус. Сопроводите к ним в Дамаск Турая и ждите там. Я пришлю из посольства за вами машину.
Когда автобус уехал, Сидорин пригласил гражданских в микроавтобус. До города от аэродрома было всего 29 километров, но поговорить с освобожденными пленниками было уже можно. Они оказались французами, сотрудниками гуманитарной миссии в Ираке. Как попали в руки боевиков сирийской вооруженной оппозиции, они и сами не поняли. Видимо, заблудились в районе иракско-сирийской границы.
Мужчина назвался Джосом Тарнье. Был он врачом-инфекционистом, сотрудником научного центра, разработавшим новую вакцину. Женщина, Люция Дормонд, была журналисткой, аккредитованной при миссии. Говорила она с жаром на хорошем английском, видимо, немного отошла от ужасов прошлой ночи, когда казалось, что от смерти ее отделяет всего пара часов.
Тарнье по-английски говорил отвратительно и большей частью молчал, предоставив отвечать на вопросы своей спутнице.
– Вы отвезете нас во французское посольство? Мы – граждане Французской Республики и находимся здесь на законных основаниях…
– Простите, мадам, – вежливо возразил Сидорин. – Вы были задержаны во время проведения антитеррористической операции на территории Сирии, хотя ваша миссия работает в Ираке. И то, что вас захватили и якобы хотели казнить террористы, мы знаем только с ваших слов. Мы просто обязаны установить ваши личности, проверить вашу непричастность к террористическим организациям, запрещенным как в нашей стране, так и в вашей. Мы, безусловно, уведомим французское посольство о вашем месте нахождения и попросим дипломатов помочь нам навести справки о вашей миссии и ваших личностях. Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что здесь идет война и данные меры просто необходимы.
– Да… – нахмурилась журналистка и кивнула головой: – Вы действительно правы, господин… Э-э?
– Михайлов, – подсказал Сидорин. – Зовите меня, господин Михайлов.
– А вас, наш герой-спаситель, – с улыбкой повернулась Люция к Котову, – как вас зовут?
– А его называйте просто господин капитан, – улыбнулся в ответ добродушной улыбкой Сидорин.
Полковник, конечно, чуть кривил душой. Французы не знали, что среди документов убитых боевиков спецназовцы нашли паспорта Люции Дормонд и Джоса Тарнье и их удостоверения членов гуманитарной миссии. Через несколько минут расспросов Люция рассказала в характерной журналистской манере репортажа обо всем, что с ними случилось после их захвата боевиками. Обращались с ними поначалу вежливо. Но только до тех пор, пока не привезли в Алеппо. А там появился этот ужасный Гияс Турай, которому и передали французов, после чего начался самый настоящий ад.
– Вы понимаете, нас унижали как людей, вот что страшно! – нервно сжимала тонкие пальцы журналистка. – Нас низводили до состояния скотов, в нас хотели растоптать все человеческое. А потом как скот… ножом по горлу… как баранов…
– Ну-ну, все уже закончилось, – старательно подбирая английские слова, успокаивающе проговорил Котов.
– Такое не забывается, – прикусив губу, заявила женщина. – Вы не поверите, но если бы меня там насиловали, я, может, отнеслась к пережитому с меньшим драматизмом. В конце концов, я взрослая женщина… Но когда в тебе не видят человека как такового, это страшно!
– Гияс Турай – человек с садистскими наклонностями, – задумчиво произнес Сидорин, не поворачиваясь к французам. – Он преступник, даже по меркам военного времени, уголовный преступник и бандит. Это при любом раскладе оценок происходящего.
– Мадам Дормонд, – спросил Котов, – а кто в ту ночь, когда мы вас освободили, уехал из лагеря на машине? Я не думаю, что вы спали. Может, слышали что-то? Хотя вряд ли они говорили по-французски между собой.
– Я немного знаю арабский, – ответила Люция. – В достаточном объеме, чтобы общаться на бытовом уровне. Ну, может, чуть глубже. Я же не первый день работаю в странах арабского мира.
– И? – напрягся в ожидании Котов, покосившись на Сидорина, который тоже с интересом повернулся к француженке.
– Я не знаю, что это за человек, – поморщилась журналистка. – Один из них. Такой же бандит, как я полагаю. Я только поняла, что у него с этим вашим Тураем какие-то серьезные разногласия были. Наверное, из-за них он и уехал.
– А чуть подробнее? – попросил Сидорин. – В чем разногласия проявлялись, как к уехавшему относились другие боевики? Так сказать, его статус в иерархии террористической организации?
– Наверное, высокий статус, – пожала плечами Люция. – Рядовые боевики его как-то сторонились. Или он держался от них в стороне. Он, как мне показалось, чего-то от Турая требовал, а тот не соглашался. Может быть, этот Хасан был недоволен остановкой на ночлег. Перед тем как уехать той ночью, вы правы, мы, конечно, с Джосом не спали, мне показалось, что Хасан порывался нас застрелить, но Турай тоже схватился за оружие. Потом мы услышали звук автомобильного мотора. А потом вы атаковали и… все.
– Хасаном его называли боевики? – почему-то переспросил Сидорин.
– Ну, не все боевики, а только Турай. Он обращался к нему так. А другие об этом человеке не разговаривали, по крайней мере, при нас с Джосом.
– Вам знакомо это имя, Михаил Николаевич? – спросил Котов по-русски у Сидорина.
– Боюсь, что да. Хотя имя Хасан в арабском мире одно из самых распространенных.
– И кто тот Хасан, о котором вы подумали?
– Я подумал о человеке по кличке Хасан. Есть одна личность, на хвост которой никак не могут наступить спецслужбы Сирии. Да и мы тоже пока его не нащупали. Боюсь, что он связан с американцами.
– Фигово, что я его упустил, – вздохнул Котов.
– М-да, – пожевал губами полковник. – Ну, это мог быть и не он. С какой стати ему якшаться с «палачом», если он работает на иностранную разведку?
– Карта Дамаска.
– Что, карта Дамаска? – напрягся Сидорин.
– Среди документов у боевиков мы нашли карту Дамаска.
– Где она? Что за карта? Ты смотрел ее сам, Боря?
– Ничего в ней особенного, обычная типографская карта. Крупномасштабная, с улицами и номерами домов. Надписи на арабском и английском, без пометок. Относительно новая, не засаленная, не протертая на сгибах. Я ее положил в общий пакет с найденными документами. Она у Зимина в том автобусе. А что? Вы полагаете, что…
– А черт его знает, Боря, – задумчиво покачал головой Сидорин. – По крайней мере, в столице мы предупредим, что Хасан мог пытаться пробраться туда. Вопрос – зачем?
– Есть в анналах его фотографии?
– Есть немного. Не очень, конечно, не строго анфас и профиль, но представление о нем имеется. Надо будет запросить технарей в нашем ведомстве, может, они уже сделали на него реконструкцию. Тогда мы получим полный и четкий снимок его лица.
– Ясно. Передадите информацию сирийской военной разведке?
– Да, а они уже пусть решают, – кивнул Сидорин, посмотрев на уснувшего француза и разглядывающую город за окном автобуса его спутницу. – Контакты у меня с ними вроде хорошие, так что есть надежда, что сообщат, если Хасан проявится.
– И если это действительно был он, – подсказал Котов. – Я хотел вас попросить, Михаил Николаевич.
– Да? Слушаю.
– Можем мы с ребятами задержаться в Дамаске до завтра?
– Увольнительную просишь? – улыбнулся полковник. – Или дело какое есть в столице?
– Есть, – нехотя ответил Котов, понимая, что рассказывать все равно придется. – Хотел повидаться с девушкой. Она из группы снайперов, что работали с нами в двух операциях.
– Мариам? – тут же спросил Сидорин. – Дочь контр-адмирала аль-Назими?
– Уже знаете? – попытался улыбнуться капитан.
– А ты думал, – засмеялся полковник. – Ладно, разрешаю. Тем более что борт на «Хмеймим» будет только завтра. Машина привезет ребят в наше посольство, там в общежитии вам найдут комнату. Сам опечатаешь оружие.
– Безоружными по городу будем ходить? – удивился Котов.
– А ты уже отвык? – сделал большие глаза полковник.
– Да, извините. Понимаю, столица и все такое.
– Да, столица. И на улице не 2014 год. И даже не 2015-й. Сейчас это фактически мирный город, и нечего травмировать мирное население, которое начало привыкать жить без стрельбы, взрывов и смертей. К тому же вы спецназовцы или нет? Два Максима, так, кажется, у вас парни зовут Савичева и Ларкина, и без оружия напугают кого хочешь.
Автобус свернул на «Омар Бен Оль Хаттаб-стрит» к трехэтажному особняку российского посольства.
Комната, которую выделили спецназовцам, была очень маленькая. Четыре деревянные раскладушки стояли вдоль стен так тесно, что между ними к окну можно было пройти только боком. Но зато здесь была комната с душем и стиральной машинкой. И именно не тесная кабина, а просторная душевая с клеенчатой занавеской и голубым кафелем.
Котов лежал на своей постели, заложив руки за голову, и наслаждался тишиной и чистотой не столько помещения и простыней, сколько собственного тела. За дверью слышался плеск воды и довольное уханье двух друзей, Ларкина и Савичева. Поставленная на самый быстрый режим стирки машинка уже выдала порцию чистого нижнего белья, форменных футболок и носков и теперь старательно крутила в своем чреве армейские бриджи…
Дверь распахнулась, и на пороге появился довольный лейтенант Зимин. Он втащил гладильную доску и большой утюг.
– Во, выпросил, – объявил он, бросая утюг на постель и раскладывая доску у стены. – Исключительно за счет личного обаяния.
– Небось завхозу стихи читал? – улыбнулся Котов.
Переводчик посмотрел на командира странным взглядом и хмыкнул.
– Ну-ка, ну-ка? В глаза посмотри своему командиру! – вскинул брови Котов.
– Борис Андреевич, – проникновенно отозвался Зимин, – хозяйством здесь заведует мужчина. Это выглядело бы несколько странно, если бы я… стихи.
– Вот Сидорин бы удивился, – засмеялся Котов, – если бы ему доложили, что один из его подчиненных подбивал клинья к сотруднику посольства. Таких талантов он в наших рядах еще не видывал. – Видя, как вспыхнул лейтенант, он сразу стал серьезным: – Ладно, шучу. Казарменный юмор!
Телефон, лежавший возле ноги, завибрировал, а потом разразился жизнерадостными трелями. Зимин, гладивший свою футболку, покосился на командира.
– Да! Я слушаю! – схватил трубку Котов.
– Привет, капитан Котов! – раздался женский голос, говоривший по-русски с еле уловимым акцентом. – Вы уже в столице?
От этого совсем русского «привет» на душе стало тепло. Еще минуту назад Котов не представлял, как и о чем будет говорить с девушкой, сидя в кафе. Да, во время боя, под разбитым БМП, им было о чем говорить, а вот теперь… Но после ее слов все как-то встало на свои места.
– Привет, Маша! – весело отозвался он, неожиданно решив называть Мариам тоже по-своему, по-русски. – Да, мы здесь. Валяемся, отдыхаем. Ну как? Наша договоренность остается в силе? Вы покажете мне свою столицу?
– Насчет показать, не знаю, она очень большая, а вот посидеть с вами в кафе буду рада. Можно погулять по Старому городу. Там очень красиво.
– Я – «за» обеими руками, – согласился Котов.
– Тогда встречаемся в кафе «Джемини» на улице Баб Шарки в восемь вечера местного времени.
– Договорились.
– И еще, Борис… – Девушка чуть замялась, и Котов насторожился.
– Да?
– Вы не против, если я познакомлю вас с моим отцом? Я много ему о вас рассказывала. Он привезет меня в кафе на машине, я вас познакомлю, а потом он уедет. У него теперь будет мало свободного времени. Вы не против?
– Конечно, не против.
– Можно вас попросить… назовите меня еще раз… по-русски Машей.
– Хорошо, – засмеялся Котов. – Мне очень приятно вас так называть, Маша.
В половине восьмого вечера капитан прогуливался со своими спецназовцами по старинным камням освещенной фонарями и витринами улице так называемого Старого города. Восточный колорит чувствовался во всем, несмотря на то что было много молодых людей в джинсах, а девушки на людях не прикрывали волосы. Правда, достаточно было людей и в национальных костюмах. Зимин шел рядом и рассуждал по этому же поводу о светском государстве и свободе воли. И о том, почему в Сирии большинство населения так поддерживает президента Асада. Ларкин и Савичев с независимым видом шли сзади, засунув руки в карманы армейских бриджей, и улыбались как мартовские коты.
Вообще-то перед выходом из посольства командир строго в очередной раз прочитал двум Максимам нотацию о правилах поведения в исламском мире. Не важно, что женщины здесь часто не носят паранджу и не покрывают головы платками. Не важно, что люди на улицах выглядят почти так же, как и в любом европейском городе. Любой взгляд на женщину может выглядеть оскорбительным, любая улыбка или, пуще того, попытка заговорить может расцениться местными мужчинами как непристойное поведение.
В незнакомцах, одетых в обычные армейские футболки песочного цвета, такие же бриджи, заправленные в светлые берцы, большинство сразу распознавало русских. Смотрели с уважением, с интересом, приветливо. Часто слышались одобрительные возгласы и приветствия из-за столиков открытых уличных кафе или просто от прохожих мужчин. Часто на плохом, но вполне узнаваемом русском языке.
У Римской арки, которая делит Прямую улицу на улицу Мидхат-паша и Баб Шарки, Котов остановился и повернулся к своим подчиненным:
– Ну, ладно, парни, отдыхайте. Надеюсь, что ни мне, ни полковнику Сидорину краснеть не придется. Зимин, одно замечание, и можешь этих молодцев в приказном порядке возвращать на кроватку.
– Да ладно, товарищ капитан, – загудели спецназовцы с высоты своего гренадерского роста. – Когда мы себя вели неприлично? Мы же понимаем. Вон и лейтенант Зимин с нами. Он не позволит, если что. Да и сами не маленькие…
– Все будет нормально, Борис Андреевич, – заверил чуть покрасневший от смущения и ответственности переводчик. – Ребята взрослые, не подростки же. Счастливо и вам отдохнуть. Мариам боевой от нас привет!
– Ну, все, – сказал Котов, отводя глаза. – Завтра отсыпаться, отдыхать, а после обеда Сидорин обещал борт на базу. Кстати, пришло сообщение, что группа благополучно вышла. И без происшествий.
– Ну кто б сомневался, – шумно обрадовались спецназовцы, – чтобы Седой, и не вывел! Значит, и у наших отсыпные дни! Душик, горячий завтрак, супчик на обед… с мяском…
Котов махнул рукой, подмигнул Зимину и пошел по узкой старинной улице. Здесь было малолюдно. Где-то играла музыка. Слышались нежные звуки нашаткара, в окнах виднелись двигающиеся тела юношей и девушек, танцующих дабку. Зрелые мужчины сидели за кальяном, неспешно беседовали и одобрительно смотрели, как веселится молодежь, видимо, вспоминая свои молодые годы.
Перед русским военным вежливо расступались, Котов скупо улыбался и кивал в ответ головой. Он не спросил у Мариам точно адреса кафе и теперь внимательно смотрел на вывески, написанные по-арабски и по-английски. По узкой мощеной улице изредка проезжали машины. Котов всматривался в темные кабины, пытаясь разглядеть внутри мужчину в военной флотской форме и молодую женщину.
Впереди, метрах в ста, у ярко освещенного входа в какое-то здание остановилась машина. Из дверей здания вышел военный. Подошел к ней, взялся за ручку задней двери, и тут…
Взрыв был такой сильный, что сорвало две автомобильные дверки и капот. Машину подбросило над мостовой, а когда она упала, всю ее сразу объяло пламенем. Военного отбросило на несколько метров, и он лежал на асфальте без движения. Визжали женщины, громко кричали мужчины. Из освещенного кафе выбежал человек с огнетушителем, но ему никак не удавалось подойти близко к горевшей машине. Из соседнего здания кто-то выкатил большой баллон с противопожарной пеной, и белая струя ударила внутрь салона. Где-то разбили оконное стекло и вытянули на улицу пожарный рукав, видимо, подключенный к системе высокого давления. Пламя с двигателя сбили почти сразу, и по улице вниз потекла грязная вода с запахом масла и бензина.
Котов опомнился, когда уже стоял рядом с машиной. Сгоревшие тела в салоне, все в белой пене. Трое… водитель на переднем сиденье, склонившийся грудью на руль, и двое на заднем сиденье… даже на взгляд не установить пол пассажиров. В груди русского капитана сердце билось гулко и часто, будто чья-то рука схватила его, сжала и била изнутри по грудной клетке. Мариам… Мариам… Почему? Кто?
И, как только в голове появились вопросы, как только ледяной ужас чужой смерти, сжавший сердце, сполз, освобождая место профессиональным навыкам и способностям, сразу включились рефлексы. Машина, видимо, ехала долго, через весь город, значит, взрывчатка заложена была не сейчас и не здесь. Раньше! Или это часовой взрыватель, или дистанционный. Почему возле кафе, кто этот военный в форме, что подошел к машине? Котов посмотрел на тело погибшего мужчины. Без усов, высокий, довольно крепкий. А если… А если машину взорвали именно в тот момент, когда подошел к машине этот человек?..
Вокруг собиралось все больше и больше людей. Спецназовец пробежал глазами по лицам людей. Боль, сожаление, ужас, сочувствие, настороженность… что?
Он вернулся взглядом назад и уперся в лицо молодого мужчины, стоявшего за спинами людей. Напряжен, очень внимателен.
Незнакомец почувствовал взгляд русского спецназовца, их глаза на миг встретились, и он тут же исчез. Кто это? Он? Не он? Почему стоял и не уходил, если это он привел в действие взрывное устройство? Да потому, что слишком заметно было бы на такой безлюдной улице сразу уходить после взрыва, когда все, наоборот, бегут к месту происшествия. А еще Котов успел заметить ремешок на плече неизвестного. Сумка на плече, ремешок от сумки?
Расталкивая людей, капитан бросился к тому месту, где только что видел незнакомого сирийца с небольшой дорожной сумкой. Вот только что этот человек стоял под деревом у закрытого рольставнями окна магазина – и вдруг исчез. Вправо по улице, влево?.. Нет, он не успел бы добежать ни до следующего перекрестка, ни до арки. И тут Котов заметил, что между двумя домами есть железная кованая калитка, а за ней ступени, ведущие куда-то вверх. Схватившись за решетку, он рванул калитку на себя – вверху, уже на последних ступенях, мелькнул черный ботинок и штанина. Мысленно издав разъяренный вопль, Котов бросился за ним, перепрыгивая через две ступени. Человек, которого он хотел настичь, кажется, понял, с кем имеет дело, и бежал, уже не скрываясь. Громкий топот ног, короткий женский вскрик, когда незнакомец спрыгнул в чей-то частный двор, Котов, балансируя на высоте двух с половиной метров, пробежал по верхней части стены и спрыгнул на соседнюю улицу.
Мужчина убегал, заметно прихрамывая. И сумка ему очень мешала. Котов рванул следом со всей скоростью, на которую был способен. Мощная грудь работала, как кузнечные мехи, мышцы послушно сокращались. Сейчас капитан Котов чувствовал в себе столько силы, что готов был проламывать стены и переворачивать руками автомобили. Он догонит этого человека, он стиснет его куриную шею своими пальцами и выжмет из него до капли всю кровь, все признания. Кто и зачем убил Мариам и ее отца? Кто и зачем?
Парень резко свернул вправо, сбежал по ступеням и тут же бросился в другую сторону, потому что чуть не столкнулся с полицейским. Сумка, которая так ему мешала, полетела на камни мостовой прямо под ноги опешившему полицейскому.
– Сумку возьми! – заорал Котов по-английски, тыча на бегу пальцем в сторону валявшейся сумки. – Возьми сумку!
Знал этот человек английский или нет, но должен же он был понять, что все не просто так, должен был или услышать взрыв, или получить сообщение о взрыве на соседней улице. И человек в военной форме, пусть и не сириец внешне, за кем-то ведь гонится. И это должно что-то означать. Догадайся, мысленно попросил Котов.
Убегавший незнакомец явно стал сдавать, он дважды споткнулся, а потом перепрыгнул через низкое ограждение и снова свернул на ту же улицу, где столкнулся с полицейским. Котов заметил в конце перекресток и интенсивное автомобильное движение на смежной улице. Перемахнув через ограждение, спецназовец в прыжке достал-таки беглеца, и каблук его ботинка впечатался сирийцу между лопаток. Парень охнул и с болезненным вскриком полетел на мостовую. Котов не удержался и упал тоже, но успел в падении поймать парня за ногу. Рывок, и Котов перехватил беглеца за руку, а потом сгибом локтя за шею. Он уже видел перед собой выпученные глаза, открытый слюнявый рот запыхавшегося человека, и вдруг…
Голова как будто раскололась от резкой боли. Мир в глазах Котова вспыхнул всеми цветами радуги и куда-то провалился на миг. Руки ослабли, они хватали и не могли ухватить воздух. Боль была резкой, острой, болезненно-пульсирующей. Потом от холода стало ломить голову неимоверно, но зато Котов ощутил освежающее блаженство… когда вода потекла ему на шею, на грудь. Что-то мягко касалось его лица. Он открыл глаза и понял, что лежит на спине, фактически на коленях какой-то женщины, что ему брызжут на лицо водой и в район затылка прикладывают мокрую тряпку.
Застонав, спецназовец попытался приподняться и посмотреть по сторонам. Он вспомнил, как бежал за молодым мужчиной, как уже схватил его, а потом, наверное, его двинули чем-то по голове. Ждали его тут, не зря же он так сюда стремился. Значит, Котов его спугнул, а парень бежал к тому месту, где его ждала машина. Да… Там же Мариам погибла!
Снова появилось лицо того самого полицейского, которому беглец уронил под ноги свою сумку. Полицейский держал эту сумку в руках и что-то говорил Котову по-арабски. Потом попытался что-то сказать по-английски, но Котов понял только слова «взрыв», «террорист», «Баб Шарки». Он закивал, хотя это было тошнотворно больно, повторил «взрыв», «Баб Шарки» – и указал на сумку, а потом в сторону соседней улицы.
Капитана привезли к кафе «Джемини» на полицейской машине. Он чувствовал себя уже лучше и сам вышел из машины. К нему подбежали Зимин и двое его спецназовцев.
– Что случилось, товарищ капитан? Как вы? Живы? Говорят, что это террористический акт и что погиб офицер сирийского ВМФ. Контр-адмирал Назими.
Котов только кивнул головой и подошел к черным мешкам, в которые уже упаковали тела погибших. Его вдруг тронули за локоть. Обернувшись, он увидел раида Сани, командира правительственного батальона, с которым они вместе освобождали городок Сурум. Сирийский офицер заговорил, поглядывая на Зимина. Лейтенант кивнул и стал переводить:
– Здесь вместе с адмиралом Назими и Мариам погиб еще и мой офицер, мулязим авваль Бакир. Вы помните его. Мы пришли, чтобы поприветствовать отца нашей славной Мариам адмирала Назими и поздороваться с вами, капитан. Бакир вышел к машине, когда она подъехала, а я сидел в кафе, когда все это произошло.
Котов молча кивнул. Говорить больше было не о чем. Он избегал смотреть на черные мешки с телами, и Сани, кажется, понял это по-своему.
– Это она, я уверен. Некому больше было находиться в машине адмирала. К тому же я знал, что Мариам хотела познакомить своего отца с вами, капитан. А рядом с ней сидел ее отец. Это тоже совершенно точно. Это его служебная машина, я хорошо знаю ее номер. Сегодня страна понесла тяжелые потери. И заслуженный офицер флота, и юная патриотка.
Котову очень хотелось, чтобы Сани замолчал. Но сириец все говорил и говорил, а Зимину приходилось все это переводить. Вдруг сириец стал чем-то тыкать ему в руку.
– Возьмите на память, – перевел Зимин, взволнованно глядя то на своего командира, то на сирийского офицера. – Это символ, хороший символ. Это оружие погибшего друга, а Назими всегда был другом вашей страны, как и вы, капитан, друг нашей страны, нашего народа.
Котов посмотрел, чем тыкал его сириец, и увидел флотский офицерский кортик в ножнах с металлическими накладками. Рукоятка была чуть оплавлена, ножны в копоти, часть накладок сорвана. Он машинально принял кортик, но потом вопрошающе посмотрел на полицейских, которые суетились на месте происшествия. Сани понял взгляд русского офицера и произнес:
– Полиция не возражает. Это символ. Они понимают. Они разделяют нашу скорбь. Берите. И храните его как память о нашей стране и нашей с вами совместной борьбе.
