Глава четырнадцатая

Если только можете, дорогие мои друзья, старайтесь не оказываться в осаждённом городе.

Убиласт (Безногий)

В таверне, занимавшей весь юго-восточный угол старой Даруджийской улицы, было не больше полудюжины посетителей, почти все — чужеземцы, которые, как и Остряк, оказались теперь в ловушке. Паннионская армия под стенами Капастана уже больше пяти дней ничего не предпринимала. Поговаривали, что за гребнем на севере видели тучи пыли, которые означали… что-то. Но это было уже несколько дней назад, и с тех пор ничего не случилось.

Чего ждал септарх Кульпат, не знал никто, зато догадок было хоть отбавляй. Баржи перевозили всё больше и больше тенескаури через реку, так что уже казалось, будто половина населения империи вступила в крестьянскую армию.

— Их такая прорва, — сказал кто-то колокол назад, — что каждому достанется разве что по кусочку капастанца.

Посмеялся над шуткой один лишь Остряк.

Капитан сидел за столом у входа, опершись спиной на грубо оштукатуренный, укреплённый балками дверной проём, слева от самой двери, лицом к низкому главному залу таверны. По земляному полу под столами кралась мышь, перебегала из тени в тень, скользила среди сапог и ботинок посетителей.

Остряк следил за её странствием из-под полуопущенных век. На кухне ещё можно было раздобыть порядочно еды — так ему, во всяком случае, подсказывал нос. Однако Остряк отлично понимал, что, если осада затянется, этому изобилию быстро настанет конец.

Его взгляд метнулся к закопчённым стропилам, где спала, свесив лапы с перекладины, местная кошка. Охотилась она, похоже, только во сне. По крайней мере, сейчас.

Мышь добралась до подножки у стойки и двинулась вдоль неё ко входу в кухню.

Остряк вновь пригубил разведённого вина — воды в кубке было уже явно больше; паннионцы сжали хватку на горле города почти неделю назад. Остальные шесть посетителей сидели поодиночке за столами или опирались на стойку. Временами они обменивались словом-другим, как правило, бессмысленными комментариями, на которые редко отвечали чем-то большим, чем хмыканьем.

Остряк приметил, что днём и по ночам в таверне собирались два разных типа людей. Сейчас он смотрел на первых — эти чуть ли не жили в общем зале, медленно потягивали вино и эль. Они были чужими в Капастане, не имели приятелей, зато передружились между собой, пусть и объединяло их лишь совместное ничегонеделание. К ночи начнут подходить другие. Крикливые, драчливые, они затаскивали внутрь уличных шлюх и швыряли свои монеты на столы так, будто думать не думали о завтрашнем дне. В них кипела энергия отчаяния, лихой привет, брошенный в лицо Худу. «Мы — твои, костяной ублюдок, — будто говорили они. — Но не раньше рассвета!»

Они кипели, текли, словно пенное море среди неподвижных, безразличных камней — молчаливых, одиноких посетителей дневного времени.

Море и камни. Море пускается в пляс перед лицом Худа, лишь только он оказывается поблизости. Камни уже так давно смотрят в глаза этому ублюдку, что им лень даже пошевелиться, не то что плясать. Море громогласно хохочет над собственными шутками. Камни со скрежетом бросят одну фразу, которой хватит, чтобы весь зал замолчал. «Разве что по кусочку капастанца…»

В следующий раз лучше буду держать язык за зубами.

Кошка встрепенулась на балке, потянулась так, что чёрные полоски волнами побежали по бурому меху. Свесила голову вниз, приподняв уши.

Мышь замерла на пороге кухни.

Остряк тихонько присвистнул.

Кошка посмотрела на него.

Мышь метнулась в кухню и скрылась из виду.

С громким скрипом дверь таверны распахнулась внутрь. Вошёл Бук, встретился взглядом с Остряком, затем устало опустился на стул рядом.

— Ты очень предсказуем, — пробормотал пожилой мужчина и жестом заказал ещё два кубка, как только поймал взгляд кабатчика.

— Ага, — отозвался Остряк. — Я — камень.

— Камень, значит? Скорей уж толстая игуана на камне. А когда придёт большая волна…

— Худ с ним. Ладно, ты меня нашёл, Бук. Что дальше?

— Просто хотел поблагодарить тебя за помощь, Остряк.

— Это что, была ирония, старик? Ещё немного потренируешься и…

— На самом деле я почти серьёзно. Мутная вода, которую ты мне дал выпить, — зелье Керули — оно просто чудеса творит. — На узком лице Бука возникла хитрая улыбка. — Чудеса…

— Рад слышать, что тебе лучше. Есть ещё новости, потрясающие основы мироустройства? Если нет…

Бук откинулся на спинку, чтобы дать кабатчику поставить на стол два кубка, а когда тот заковылял прочь, сказал:

— Я встречался со старейшинами Лагерей. Поначалу они хотели идти прямо к князю…

— Но потом опомнились.

— Пришлось их слегка подтолкнуть.

— Значит, теперь у тебя есть всё, чтобы не дать этому чокнутому евнуху играть в привратника у Худовых врат. Хорошо. Нельзя допустить панику на улицах, когда четверть миллиона паннионцев осаждают город.

Бук прищурился и посмотрел на Остряка.

— Так и думал, что покой тебе больше по душе.

— Ну вот, уже лучше.

— Но мне всё равно нужна твоя помощь.

— Не пойму, в чём, Бук. Если только ты не хочешь, чтобы я дверь высадил и снёс Корбалу Брошу голову с плеч. Но тогда тебе нужно будет отвлечь Бошелена. Поджечь его, например. Мне много времени не нужно. Главное — подобрать момент. Скажем, когда стены пробьют и на улицы хлынут тенескаури. Тогда мы возьмёмся за руки и пойдём к Худу вместе, распевая весёлые песенки.

Бук ухмыльнулся, салютуя кубком.

— Идёт, — сказал он и выпил.

Остряк осушил свою чашу, потянулся за другой.

— Ты знаешь, где меня найти, — буркнул он некоторое время спустя.

— Пока не нахлынет волна.

Кошка спрыгнула с балки, метнулась вперёд и зажала лапой таракана. Начала с ним играть.

— Ладно, — прорычал после паузы капитан, — чего ещё сказать хочешь?

Бук небрежно пожал плечами.

— Говорят, Скалла подалась в добровольцы. Ходят слухи, что паннионцы наконец готовы начать первый штурм. В любой момент.

— Первый? Да второй им, скорее всего, и не понадобится. А «готовы» — они уже несколько дней, как готовы, Бук. Если Скалла решила жизнь свою положить, защищая то, что защитить невозможно, это её личное дело.

— А какая альтернатива? Паннионцы пленных брать не будут, Остряк. Всем нам придётся драться — рано или поздно.

Это ты так думаешь.

— Если только, — продолжил Бук после паузы, вновь поднимая кубок, — ты не собираешься переметнуться. Обрести вдруг веру, по необходимости…

— А какой ещё выход?

Взгляд Бука стал суровым.

— Набьёшь брюхо человечиной, Остряк? Чтобы выжить? И на такое пойдёшь, да?

— Мясо есть мясо, — ответил Остряк, не сводя глаз с кошки. Тихий хруст дал ему знать, что игра окончена.

— Однако, — сказал Бук, поднимаясь, — не ожидал, что ты ещё способен меня огорошить. Думал, я тебя знаю…

— Думал.

— Значит, за это отдал жизнь Драсти.

Остряк медленно поднял голову. Бук увидел в его глазах нечто такое, что вдруг отступил на шаг.

— Ты с каким Лагерем сейчас работаешь? — спокойно поинтересовался капитан.

— С Ульданом, — прошептал пожилой мужчина.

— Я к тебе туда загляну. А пока что, Бук, пшёл прочь с глаз моих.

Тени отступили к стенам гарнизона, так что Хетан и её брат, Кафал, остались на солнцепёке. Склонив головы, баргасты сидели на корточках на старой, потёртой подстилке. По телам обоих тёк пот — почерневший от сажи. Между ними стояла широкая, неглубокая жаровня с горящими углями.

По обе стороны от баргастов пробегали солдаты и княжеские посыльные.

Кованый щит Итковиан разглядывал их со своего места у входа в цитадель. Он не слыхал, чтобы баргасты увлекались медитацией, но Хетан и Кафал почти ничего другого не делали с самого возвращения из Пленника. Они постились, ни с кем не говорили, самым неудобным образом расположились посреди цитадельного двора, в общем, превратились в неприступный остров.

Это не обычный покой смертных. Они странствуют среди духов. Брухалиан требует, чтобы я отыскал к ним подход — любой ценой. Остался ли у Хетан ещё хотя бы один секрет? Дорога к спасению для себя и для брата, а также для костей Духов-Основателей? Неведомая слабость в нашей обороне? Недостаток в расположении паннионцев?

Итковиан вздохнул. Он уже пробовал — безуспешно. Придётся попытаться снова. Он уже приготовился шагнуть вперёд, но вдруг почувствовал чьё-то присутствие рядом и, обернувшись, увидел князя Джеларкана.

Лицо молодого человека осунулось от усталости. Руки с длинными пальцами дрожали, хоть и были сплетены у пояса. Не сводя глаз с мельтешения во дворе, князь сказал:

— Кованый щит, я должен знать, что намеревается делать Брухалиан. У него есть нечто — то, что вы, солдаты, зовёте бритой костяшкой в дыре, — это мне ясно. И вот я вновь пришёл, чтобы добиться аудиенции у человека, который состоит у меня на службе. — Джеларкан даже не пытался скрыть горький сарказм этих слов. — Безуспешно. У Смертного меча нет на меня времени. Нет времени на князя Капастана.

— Сударь, — ответил Итковиан, — вы можете задать свои вопросы мне, и я сделаю всё возможное, чтобы ответить.

Молодой капанец резко обернулся к Кованому щиту.

— Брухалиан позволил тебе говорить?

— Да.

— Хорошо. Кроновы т’лан имассы и немёртвые волки с ними. Они истребили септарховых демонов — к’чейнов.

— Да.

— Но в Паннионском Домине есть и другие. Ещё сотни охотников.

— Да.

— Так почему т’лан имассы не идут в саму империю? Удар по территории Провидца может заставить его отозвать Кульпата и снять осаду. Провидцу ничего не останется, кроме как оттянуть их обратно за реку.

— Если бы т’лан имассы были смертной армией, такой выбор воистину был бы очевиден и, как следствие, благоприятен для наших собственных нужд, — ответил Итковиан. — Увы, Крон и его неупокоенные сородичи скованы неземными потребностями, о которых мы почти ничего не знаем. Они поведали нам о каком-то собрании, о беззвучном призыве с неведомой целью. Сейчас он для них важнее всего. Крон и т’лан айи уничтожили к’чейн че’маллей септарха, поскольку сочли их угрозой для своего Соединения.

— Почему? Такого объяснения недостаточно, Кованый щит.

— С этой оценкой я не могу поспорить, сударь. Похоже, есть и другая причина тому, что Крон не желает уходить на юг. Тайна самого Провидца. Слово «Паннион», похоже, яггутское. Яггуты были смертными врагами т’лан имассов, как вы знаете. По моему личному мнению, Крон ожидает прибытия… союзников. Другие т’лан имассы собираются на будущее Соединение.

— То есть по-вашему выходит, что Крон опасается Паннионского Провидца…

— Да, поскольку считает, что Провидец — яггут.

Князь долго молчал, затем покачал головой.

— Даже если т’лан имассы решатся выступить против Паннионского Домина, для нас будет слишком поздно.

— Видимо, да.

— Ладно. Теперь — другой вопрос. Почему это их Соединение происходит здесь?

Итковиан замялся, затем медленно кивнул в ответ собственным мыслям.

— Князь Джеларкан, та, что созывает т’лан имассов, приближается к Капастану… вместе с армией.

— Какой армией?

— Войском, которое собирается вести войну против Паннионского Домина. Более того, среди прочего они собираются также снять осаду с Капастана.

— Что?!

— Сударь, они в пяти неделях пути отсюда.

— Мы не продержимся…

— Это также известно, князь.

— И что же, призывательница командует этой армией?

— Нет. Войско ведут два военачальника — Каладан Бруд и Дуджек Однорукий.

— Дуджек… Первый Кулак?! Малазанец? Нижние божества! Как давно вы об этом узнали?

Кованый щит откашлялся.

— Впервые мы установили с ними связь уже некоторое время назад, князь. Чародейскими средствами. Которые с тех пор стали… недоступны.

— Да-да, это я хорошо знаю. Дальше!

— То, что с армией идёт и призывательница, нам сообщили лишь недавно: так сказал заклинатель костей из Кроновых т’лан имассов…

— А войско, Итковиан? Я хочу больше знать об этой армии!

— Дуджека и его легионы объявила вне закона императрица Ласиин. Теперь он действует по собственному почину и ведёт около десяти тысяч солдат. Под рукой Каладана Бруда несколько небольших отрядов наёмников, три клана баргастов, народ рхиви и тисте анди — всего тридцать тысяч бойцов.

Глаза князя Джеларкана широко распахнулись. Итковиан видел, как эти сведения пробили внутренние стены капанца, видел, как в его душе одна за другой расцветали и тут же увядали надежды.

— На первый взгляд, — тихо проговорил Кованый щит, — всё, что я вам сообщил, чрезвычайно важно. Однако вы, как я вижу, уже понимаете, что по сути эти вести лишены всякого смысла. Пять недель, князь. Уповайте на то, что они отомстят, ибо лишь это им останется. И даже тогда, учитывая небольшое число воинов…

— Это твои выводы или Брухалиана?

— Увы, в этом мы согласны.

— Глупцы! — прохрипел молодой князь. — Худом проклятые дураки.

— Ваше Высочество, мы не сможем пять недель сдерживать паннионцев.

— Да знаю я, Худова плешь! Вопрос в другом: зачем вообще пытаться?

Итковиан нахмурился.

— Сударь, таковы условия нашего контракта. Защита города…

— Кретин! Какое мне дело да вашего треклятого контракта? Вы уже сами сказали, что в любом случае проиграете! Моя забота — жизнь подданных. Армия идёт с запада? Наверняка. По берегу реки…

— Мы не сможем вырваться, князь. Нас просто уничтожат.

— Сосредоточим все силы на западной стороне. Внезапная вылазка, которая обернётся исходом. Кованый щит…

— Нас перебьют, — веско заявил Итковиан. — Ваше Высочество, мы об этом думали. Ничего не выйдет. Септарх пошлёт кавалерию, всадники окружат нас, заставят остановиться. Затем подоспеют беклиты и тенескаури. Мы лишь сменим удобную для защиты позицию на неудобную. Всё будет кончено в течение одного колокола.

Князь Джеларкан смотрел на Кованого щита с нескрываемым вызовом, даже больше — с ненавистью.

— Сообщи Брухалиану следующее, — прохрипел он. — В будущем «Серым мечам» не следует думать за князя. Не их дело решать, что ему следует знать, а что — нет. Князю следует докладывать обо всех делах, невзирая на то, важными они вам кажутся или незначительными. Это понятно, Кованый щит?

— Я передам эти слова в точности, Ваше Высочество.

— Я так понимаю, — продолжил князь, — Совет Масок знает даже меньше, чем я знал колокол тому?

— Вероятнее всего, так и есть. Ваше Высочество, интересы Совета…

— Избавь меня от своих высокоучёных рассуждений, Итковиан. Доброго дня.

Кованый щит смотрел, как князь шагает прочь к выходу из цитадели походкой слишком жёсткой, чтобы показаться царственной. Однако по-своему благородной. Примите мои соболезнования, любезный князь, хоть я, конечно, и не осмелюсь высказать их вслух. Я — лишь инструмент воли Смертного меча. Мои личные желания не имеют значения. Итковиан подавил волну горького гнева, который вызвали эти мысли, и вновь перевёл взгляд на баргастов, по-прежнему сидевших на подстилках на солнцепёке.

Они вышли из транса. Хетан и Кафал теперь склонились ближе к жаровне, из которой валил в пронизанный солнцем воздух белый дым.

Удивлённый Итковиан помедлил, прежде чем шагнуть вперёд.

Приблизившись, он разглядел, что баргасты положили на угли какой-то предмет. Розоватая по краям, плоская, молочно-белая в центре — свежая лопаточная кость, слишком лёгкая для бхедериней, но тоньше и длиннее, чем у человека. Лопатка оленя, наверное, или антилопы. Баргасты начали ритуал прорицания, используя предмет, который позволял понять, почему их клановые шаманы называются заклинателями костей и поплечниками.

Значит, они не просто воины. Этого и следовало ожидать. Вспомни, как Кафал пел в Пленнике. Он — поплечник, а Хетан — его сестра-заклинательница.

Кованый щит остановился у самого края подстилки, чуть левее Кафала. На лопатке уже начали появляться трещины. Жир пузырился на толстых краях кости, шипел и вспыхивал, словно огненная мантия.

Простейший способ гадания — чтение трещин как карты, которая позволит охотникам племени найти стада диких бхедеринов. Но Итковиан прекрасно понимал, что в данном случае в дело пошли куда более сложные чары, и трещины представляли собой отнюдь не просто карту земного мира. Кованый щит молчал, прислушиваясь к тихому бормотанию Хетан и её брата.

Они говорили по-баргастски, этим языком Итковиан владел лишь в малой мере. Тем более странным ему показалось то, что в разговоре, кажется, принимали участие трое — Хетан и Кафал склоняли головы набок или кивали в ответ на слова, которых никто, кроме них, не слышал.

Лопатка уже покрылась сложным лабиринтом трещин, на кости показались синеватые, бежевые и выжженные белые пятна. Скоро она начнёт разваливаться: когда дух животного рухнет под напором огромной силы, текущей через его угасающую жизнь.

Странный разговор закончился. Кафал вновь погрузился в транс, Хетан отодвинулась от жаровни, подняла голову и посмотрела в глаза Итковиану.

— А, волк! Рада тебя видеть. В мире произошли изменения. Удивительные изменения.

— И ты рада этим изменениям, Хетан?

Она улыбнулась.

— А тебе было бы приятно, если так?

Шагну ли я в эту бездну?

— Такая вероятность существует.

Женщина рассмеялась, медленно поднялась на ноги. Поморщилась и потянулась.

— Духи держите меня, как же кости ноют. И мускулы требуют заботливых рук.

— Есть особые упражнения…

— Будто я не знаю, волк. Ты ко мне присоединишься, чтобы их исполнить?

— Какие у тебя вести, Хетан?

Она ухмыльнулась, упёрла руки в бока.

— Клянусь Бездной, — протянула она, — какой же ты неуклюжий. Ложись под меня и выведай все мои тайны — это тебе поручили? В такую игру тебе лучше не играть. Особенно со мной.

— Вероятно, вы правы, — процедил Итковиан. Он выпрямился и отвернулся.

— Да постой же! — расхохоталась Хетан. — Бежишь, словно кролик? А я тебя волком называла? Пожалуй, следует сменить имя.

— Это ваш выбор, — бросил через плечо Кованый щит и зашагал прочь.

У него за спиной вновь зазвенел смех Хетан.

— Ха-ха, вот в эту игру и вправду стоит поиграть! Беги, беги, милый мой кролик! Неуловимая моя добыча, ха!

Итковиан вернулся в цитадель, прошёл по коридору, который тянулся вдоль внешней стены города, и оказался перед входом в башню. Под позвякивание доспехов Кованый щит взобрался по крутым каменным ступеням. Он попытался выбросить из головы образ Хетан, смеющееся лицо, лукавые глаза, ручейки пота, промывающие на лбу дорожки в слое пепла, выразительно, недвусмысленно выдвинутую вперёд грудь. Итковиан презирал себя за это новое рождение давно похороненных желаний. Обеты рассыпались в прах, всякую молитву Фэнеру встречало лишь молчание, будто богу было плевать на жертвы, которые во имя его приносил Кованый щит.

И быть может, это и есть последняя, самая сокрушительная истина. Богам нет дела до аскетизма, до ограничений, которые налагают на себя люди. Им нет никакого дела до правил поведения, до изощрённой этики храмов и монастырей. Наверное, они и вправду смеются над цепями, в которые мы сами себя заковываем, над нашей бесконечной, ненасытной нуждой находить недостатки в жизненных потребностях. Или даже не смеются, но злятся на нас. Быть может, отказ от радостей жизни и есть самое страшное оскорбление для тех, кому мы поклоняемся и служим.

По винтовой лестнице Итковиан поднялся в оружейную, рассеянно кивнул двум солдатам на посту, а затем взобрался выше — на верхнюю площадку.

Дестриант уже был там. Карнадас внимательно посмотрел на Кованого щита.

— Вы, сударь, выглядите встревоженным.

— Да, не стану отрицать. Я беседовал с князем Джеларканом, и он остался весьма недоволен. Затем я разговаривал с Хетан. Дестриант, моя вера пошатнулась.

— Вы сомневаетесь в своих обетах.

— Именно так, сударь. Признаюсь, я сомневаюсь в их истинности.

— Кованый щит, вы верили, что ваши правила поведения существуют, чтобы почитать Фэнера?

Итковиан нахмурился, опершись на мерлон, и уставился на окутанный дымами вражеский лагерь под стенами.

— Ну, да…

— В таком случае, сударь, вы жили в заблуждении.

— Прошу вас объясниться.

— Конечно. Вы испытали потребность сковать себя обетами, нужду испытать собственную душу их строгостью. Иными словами, Итковиан, ваши обеты родились из внутреннего диалога с самим собой — но не с Фэнером. Эти цепи — лишь ваши, как и ключи, которыми вы можете их отомкнуть, когда потребности в них более не будет.

— Не будет?

— Да. Когда всё, что подразумевает жизнь, перестанет угрожать вашей вере.

— То есть вы подразумеваете, что мои терзания и сомнения касаются не моей веры, но лишь обетов. Что я перестал их различать.

— Верно, Кованый щит.

— Дестриант, — проговорил Итковиан, не сводя глаз с лагеря паннионцев, — ваши слова ведут к буйству плоти.

Высший жрец расхохотался.

— И с ним, смею надеяться, к улучшению вашего — обычно столь мрачного — настроения!

Губы Итковиана дрогнули.

— Ну, уж тут, сударь, вы уповаете на чудо.

— Я был бы рад…

— Стойте! — Кованый щит поднял закованную в латную перчатку руку. — Движение в лагере беклитов.

Карнадас подошёл к нему, весёлость испарилась.

— И вон там, — указал Итковиан, — среди урдомов. Скаланди на флангах. Провидомины принимают на себя командование.

— Сначала они возьмут форты, — предсказал Дестриант. — Уничтожат прославленных джидратов Совета Масок. Быть может, те сумеют подарить нам ещё немного времени…

— Найдите моих вестовых, сударь. Предупредите офицеров. И сообщите князю.

— Да, Кованый щит. Вы останетесь здесь?

Итковиан кивнул.

— Отсюда хороший обзор. Идите, сударь, прошу вас.

Беклиты уже выстроились кольцом вокруг занятых джидратами укреплений. На солнце поблёскивали наконечники копий.

Оставшись в одиночестве, Итковиан прищурился, глядя на приготовления врага.

— Ну, что ж, вот и началось.

На безлюдных переулках Капастана царила тишина, под чистым, безоблачным небом Остряк шёл по улице Калманарка. Он приблизился к изогнутой стене Лагеря Ульден, отпихнул ногой груду мусора, загораживавшую лестницу вниз, а затем изо всех сил впечатал кулак в крепкую дверь, врезанную в основание стены.

Вскоре она со скрипом подалась и отворилась.

Остряк шагнул в узкий коридор, который под острым углом поднимался обратно на уровень улицы, и через двадцать шагов оказался на залитом солнечным светом центральном подворье.

Бук закрыл за товарищем массивную дверь, не без труда вернул на место тяжеленный засов. Затем худой и седой воин обернулся к Остряку.

— Быстро. Что там?

— А ты как думаешь? — проворчал капитан. — Движение пошло. Паннионцы готовятся к бою. Вестовые носятся туда-сюда…

— На какой стене ты был?

— На северной, сразу за Лектаровым домом, только это не важно. А ты как? Я раньше забыл спросить. Выходил этот ублюдок на охоту прошлой ночью?

— Нет. Я же говорил тебе, Лагеря мне помогают. Думаю, он всё ещё пытается понять, почему вернулся несолоно хлебавши позавчера. Это его так взвинтило, что даже Бошелен заметил.

— Скверно. Он начнёт искать причину, Бук.

— Ну да. Я же говорил, что будут риски, верно?

Ага, попытайся сделать так, чтобы безумный убийца не нашёл себе жертв — и сам не понял почему — в осаждённом городе… Чтоб ты в Бездну провалился, Бук, во что ты меня втянул? Остряк посмотрел вверх по коридору.

— Помогают, говоришь. Как твои новые друзья к этому отнеслись?

Старик пожал плечами.

— Корбал Брош предпочитает забирать для своих экспериментов здоровые органы. Опасность грозит их детям.

— И была бы меньше, если бы они этого не знали.

— Это им известно.

— Дети, говоришь?

— Да, за домом всегда следят как минимум четверо — вроде как уличные беспризорники. Там и настоящих много, так что дозорные могут затеряться. И за небом они тоже следят… — Бук внезапно замолк, в его глазах блеснула странная хитрость.

Остряк понял, что у Бука есть какой-то секрет.

— За небом? Это ещё зачем?

— Хм, ну, на случай, если Корбал Брош попробует пройти по крышам.

Да в этом городе все крыши широкие и купольные!

— Короче, я хотел сказать, — продолжил Бук, — что за домом следят. К счастью, Бошелен по-прежнему не вылезает из подвала, устроил там что-то вроде лаборатории. Вообще не выходит. А Корбал днём спит. Остряк, то, что я раньше сказал…

Остряк резко поднял руку, чтобы заставить его молчать.

— Слушай!

Оба замерли неподвижно.

Ступнями они ощутили далёкий гром, за городскими стенами нарастал многоголосый рёв.

Бук вдруг побледнел, выругался и спросил:

— Где Скалла? И даже не пытайся врать, что не знаешь.

— На воротах у Портовой дороги. Пять взводов «Серых мечей», рота джидратов, дюжина с лишком лестийских гвардейцев…

— Там громче всего…

Хмурясь, он проворчал:

— Правильно угадала, что оттуда всё и начнётся. Глупая женщина.

Бук шагнул ближе и схватил Остряка за руку.

— Так какого Худа, — прошипел он, — ты тут стоишь? Начался штурм, а Скалла прямо у него на пути!

Остряк высвободился.

— Бездне сказку расскажи, старик! Скалла — взрослая женщина, если ты не заметил. Я ей говорил — и тебе говорил! Это не моя война!

— Тенескаури на это плевать, всё одно тебя бросят в котёл!

С кривой ухмылкой Остряк оттолкнул Бука в сторону и оказался у двери. Одним движением правой руки он поднял тяжёлый засов в воздух, а затем выпустил, так что звон металла эхом раскатился по коридору. Капитан распахнул дверь, пригнулся, чтобы выйти к лестнице.

Когда Хозмач поднялся наверх и замер посреди улицы, рёв штурма обрушился на него грохочущей волной. Приглушённый звон оружия, крики, стоны, вой и узнаваемый перестук, слышный, когда тысячи облачённых в доспехи тел приходят в движение — за стенами, на парапете, по обе стороны ворот, которые, капитан знал наверняка, вскоре содрогнутся от ударов тарана.

Наконец осада оскалила свои железные клыки. Мучительное ожидание закончилось.

И стены они не удержат. Да и ворота тоже. До заката всё будет кончено. Остряк подумал, что можно напиться, привычный ход мысли его успокоил.

Какое-то движение наверху привлекло его внимание. Остряк задрал голову и увидел, как с запада по дуге летят, рассекая небо, полсотни огненных шаров. Прямо тут и там взвилось пламя — снаряды врезались в строения и мостовые с оглушительным грохотом.

Капитан обернулся и увидел, что с севера приближается второй залп, один из шаров рос быстрее, чем остальные. Став ещё больше, превратившись в ярящееся солнце, огненный шар мчался прямо на Остряка.

С проклятьем тот метнулся обратно по ступеням.

Смолянистый снаряд врезался в улицу, подпрыгнул в мареве пламени и ударился об изогнутую стену Лагеря всего в десяти шагах от лестницы.

Каменное ядро пробило стену, поволокло за собой пламя.

На горящую улицу посыпались обломки.

Покрытый синяками, почти оглохший Остряк с трудом выбрался наверх. Изнутри Лагеря Ульдан послышались крики. Из дыры в стене клубами валил дым. Плохо оказаться в ловушке огня. Капитан обернулся на стук распахнувшейся двери. Внизу появился Бук, вытащил за собой бесчувственную женщину.

— Как там? — прокричал Остряк.

Бук поднял взгляд.

— Ты ещё здесь? Всё нормально. Огонь почти потушили. Убирайся отсюда — иди и спрячься где-нибудь.

— Хорошая мысль, — проворчал Остряк.

Дым заслонил небо, он вздымался чёрными столбами со всей восточной части Капастана, ветер раскатывал его на запад, словно покрывало. В Даруджийском квартале было видно пламя — среди храмов и многоэтажных домов. Решив, что при обстреле безопаснее всего будет под стенами, Остряк двинулся по улице на восток. Это просто совпадение, что Скалла тоже там, у ворот на Портовой дороге. Она свой выбор сделала.

Это не наша война, демон её побери. Если б я хотел быть солдатом, вступил бы в какую-нибудь Худом проклятую армию. В Бездну их всех…

Сквозь завесу дыма промчалась следующая волна снарядов, выпущенных далёкими катапультами. Остряк ускорил шаг, но огненные шары уже оказались позади, обрушились на город оглушительным барабанным боем. Если они так будут продолжать, я ведь могу и разозлиться. В дыму впереди показались бегущие фигуры. Звон оружия стал громче, шёпоток, будто волны хлещут каменистый берег. Ладно. Я только подойду к воротам и вытащу девочку оттуда. Это быстро. И видит Худ, я её изобью до беспамятства, если будет спорить. Мы найдём отсюда какой-то выход. И точка.

Остряк подошёл к ряду рыночных прилавков, выходивших на Портовую улицу. Переулки за грязными лотками были узкими, по колено заваленными отбросами. Дальше виднелась в белом дыму улица. Разбрасывая ногами мусор, Остряк выбрался на неё. Слева едва просматривались ворота. Массивные створки были разбиты, под аркой и на площадке перед ней — груды тел. На закопчённых стенах мощных башен по бокам виднелись белёсые шрамы от стрел и снарядов баллист, из амбразур сочился дым. Внутри были слышны крики и звон мечей. По стенам с обеих сторон от ворот двигались солдаты в форме «Серых мечей», они пытались пробиться на верхние этажи башен.

Справа к Остряку приближался тяжёлый топот сапог. Из дыма вынырнули шесть взводов «Серых мечей», первые два ряда со щитами и мечами, два дальних — со взведёнными арбалетами. Они перебежали открытое пространство перед капитаном и заняли место в арке ворот, за баррикадой из тел.

Порыв ветра разорвал дым над улицей справа — Остряк увидел трупы: стражники-капанцы, лестийская гвардия и паннионские бетаклиты, вплоть до баррикады на перекрёстке в шестидесяти шагах, там виднелась вторая груда мёртвых солдат.

Остряк трусцой побежал к отряду «Серых мечей». Не увидев кого-то с явными офицерскими знаками отличия, он выбрал женщину с арбалетом, ту, что стояла ближе всего.

— Доложи обстановку, солдат.

Женщина покосилась на него, на её лице застыла безучастная, покрытая копотью маска. Остряк с удивлением понял, что она — капанка.

— Мы должны очистить башни снизу доверху. Отряд скоро вернётся с вылазки, мы их пропустим и будем удерживать арку.

Остряк недоумённо уставился на женщину. Вылазка? Боги, да они ума лишились!

— Удерживать, говоришь? — Он покосился на ворота. — Как долго?

Та пожала плечами.

— Сюда уже спешат сапёры и рабочие. Через колокол или два будут новые ворота.

— Сколько пробоев? Что потеряли?

— Не знаю, горожанин.

— Хватит болтать, — выкрикнул мужской голос. — И гоните отсюда этого гражданского…

— Движение впереди, сударь! — заорал другой солдат.

На плечи присевшим мечникам легли взведённые арбалеты. Из-за арки кто-то выкрикнул:

— Не стреляйте, лестийцы! Мы входим!

«Серые мечи» и не думали расслабляться. В следующий миг показались первые солдаты из тех, что участвовали в вылазке. Потрёпанные, с ранеными на руках, солдаты закричали, чтобы «Серые мечи» дали им дорогу.

Взводы разделились так, что образовался коридор.

Из первых тридцати гвардейцев каждый нёс раненого товарища. Внимание Остряка привлекли звуки схватки за воротами. Они приближались. Этих солдат с ранеными прикрывал арьергард, и давление на него усиливалось.

— Контратака! — заорал кто-то. — Бойцы-скаланди…

На стене справа от южной привратной башни взвыл рог.

Рёв на поле за воротами усиливался. Брусчатка под сапогами Остряка дрожала. Скаланди. Они вступают в бой целыми легионами — не меньше, чем по пять тысяч…

«Серые мечи» строились чуть позади на Портовой улице — мечники, арбалетчики и капанские лучники готовились отступать. За ними собирался ещё больший отряд с баллистами, требушетами и малыми катапультами, в ковшах последних дымились раскалённые камни.

Под аркой показался арьергард. Метательные копья падали среди солдат, скользили по броне и щитам, лишь одно попало в цель — воин завертелся на месте с шипастым древком в горле. За ними следовали скаланди — гибкие, в кожаных рубахах и шлемах, вооружённые копьями и подобранными на поле мечами, у некоторых были сплетённые из прутьев щиты. Паннионцы набрасывались на отступающий строй тяжёлой пехоты лестийцев, умирали один за другим, но на место каждого павшего тут же вставал другой солдат, оглашая город пронзительным боевым кличем.

— Назад! Назад!

Гвардейцы отреагировали на приказ мгновенно, солдаты вышли из боя, развернулись и рванулись прочь по коридору, оставив павших — тех схватили скаланди, утащили назад. Затем в ворота хлынули паннионцы.

За спинами лестийцев «Серые мечи» сомкнули ряды. Щёлкнули арбалеты. Десятки скаланди упали, извивающиеся тела погасили разгон атакующих. Остряк смотрел, как «Серые мечи» спокойно перезаряжают своё оружие.

Несколько паннионцев из первого ряд добежали до мечников — и быстро погибли.

Перебравшись через тела павших сородичей, вторая волна скаланди устремилась к строю.

И рухнула под новым градом стрел. Проход под аркой ворот наполнился телами. Вскоре появилась следующая группа скаланди, но эти были безоружны. Пока «Серые мечи» перезаряжали арбалеты, скаланди начали оттаскивать мёртвых и раненых назад.

Внезапно с треском распахнулась дверь левой привратной башни. Остряк резко развернулся, руки потянулись к гадробийским саблям. Наружу вывалились шестеро измазанных кровью, кашляющих капанских дружинников. И среди них — Скалла Менакис.

Её рапира была сломана на расстоянии ладони от острия; остаток клинка до самой чаши с крестовиной был густо покрыт человеческой кровью, алой были и рука в перчатке, и прикрывающий предплечье наруч. Что-то липкое и вытянутое болталось на тонком лезвии даги в другой руке так, что на землю капала коричневатая жижа. Дорогой кожаный доспех был изрублен в куски, один из ударов прошёл так глубоко, что рассёк даже стёганку под бронёй. Кусок нагрудника с подкладкой отвалился, открыв её правую грудь, на тонкой, белой коже темнели огромные синяки, оставленные чьей-то пятернёй.

Сначала Скалла его не увидела. Её взгляд был прикован к воротам: там уже убрали последние трупы и внутрь хлынула новая волна скаланди. Первые ряды, как и прежде, рухнули под градом стрел, но выжившие продолжали наступать — обезумевшей, воющей толпой.

Четыре ряда «Серых мечей» вновь разделились, солдаты развернулись и побежали — каждая часть отряда мчалась к ближайшему переулку на своей стороне Портовой улицы, где капанские лучники уже ждали момента, когда в зону обстрела вбегут преследователи-скаланди.

Скалла рявкнула на своих немногочисленных соратников, и маленький отряд начал отступать вдоль стены. Тут-то она и заметила Остряка.

Их взгляды встретились.

— Дуй сюда, вол ленивый! — прошипела Скалла.

Остряк подбежал к ним.

— Худовы яйца! Женщина, что…

— А ты как думаешь? Они на нас навалились, через ворота снизу в башню и по треклятым стенам. — Её голова дёрнулась назад, словно Скалла получила невидимый удар в лицо. В глазах у неё появилось отрешённое спокойствие. — Шли комната за комнатой. Один на один. Провидомин меня нашёл… — Она вновь содрогнулась. — Но ублюдок оставил меня в живых. Так что я его отыскала. Ладно, пошли! — Когда отряд побежал, она не глядя сунула под нос Остряку дагу, так что ему на грудь и лицо брызнули желчь и водянистое дерьмо. — Я его наизнанку вывернула, и Худ меня дери, как же он умолял. — Скалла сплюнула. — Мне не помогло — почему ему должно было помочь? Кретин. Жалкий, зарёванный…

Остряк трусил позади и не сразу понял, о чём она говорит. Ох, Скалла…

Та вдруг остановилась, лицо её побелело. Скалла развернулась, с ужасом посмотрела ему в глаза.

— Это ведь должен был быть бой. Война. Этот ублюдок… — Она привалилась к стене. — О боги!

Остальные ушли вперёд — то ли не заметили от усталости, то ли просто уже ничего не чувствовали из-за потрясения.

Остряк придвинулся к Скалле.

— Наизнанку вывернула, говоришь? — тихонько спросил он, но не осмелился прикоснуться к ней.

Скалла кивнула, глаза её были плотно зажмурены, дыхание вырывалось из груди болезненными, хриплыми толчками.

— А мне ни кусочка не оставила, девочка?

Она помотала головой.

— Это зря. Ну да ладно, не один провидомин, так другой сгодится.

Скалла шагнула вперёд, прижалась лицом к его плечу. Остряк обнял её.

— Пойдём-ка отсюда, девочка, — прошептал он. — У меня есть чистая комната, а а в ней — ванна, печь и кувшин воды. Близко к северной стене, там безопасно. В самом конце коридора. Вход один. Я снаружи у двери буду стоять, Скалла, столько, сколько нужно. И никто не пройдёт. Это я обещаю. — Остряк почувствовал, как она кивнула. Потянулся вниз, чтобы взять её на руки.

— Я сама могу.

— Можешь, но хочешь ли? Вот в чём вопрос, девочка.

После долгой паузы Скалла вновь помотала головой. Остряк легко поднял её.

— Подремли, если захочется, — сказал он. — Ты в безопасности.

Остряк пошёл вдоль стены, женщина свернулась у него на руках, прижалась лицом к тунике, в этом месте грубая ткань уже промокла.

Позади сотнями умирали скаланди, «Серые мечи» и капанская дружина устроили настоящую бойню.

Ему хотелось быть там, с ними. В первом ряду. Чтобы отнимать одну жизнь за другой.

Одного провидомина мало. Даже тысячи не хватит.

Не сейчас.

Остряк почувствовал, как холодеет, будто кровь в жилах превратилась в нечто иное — горькая жидкость текла по венам, наполняла мускулы странной, немыслимой силой. Никогда прежде он не чувствовал ничего подобного, но думать об этом не было смысла. Не существовало даже слов, чтобы это описать.

И вскоре он узнает, что нет слов и для того, чтобы описать, чем он станет и что сделает.

Как и предрекал Брухалиан, бойня, которую устроили к’чейн че’маллям Кроновы т’лан имассы и неупокоенные айи, повергла септарха и его армию в смятение. Порождённые ею замешательство и бездействие дали Кованому щиту Итковиану несколько дополнительных дней на подготовку к штурму. Но теперь время приуготовлений закончилось, Итковиану предстояло командовать защитниками города.

И ни т’лан имассы, ни т’лан айи не придут на помощь. Да и спасительная армия союзников не появится в миг, когда в часах останется последняя песчинка. Капастан остался в одиночестве.

И будет так. Страх, боль и отчаяние.

Когда Дестриант Карнадас ушёл и потекли бесконечным бурным потоком вестовые, он следил со своего места на самой высокой башне Цитадельной стены за первым стройным движением вражеских войск на востоке и юго-востоке, видел, как выкатывали с грохотом осадные орудия. Беклиты и более тяжеловооружённые бетаклиты выстроились напротив Портовых ворот, а за ними и на флангах скопились скаланди. Отдельные ударные отряды провидоминов, торопливые подразделения сапёров — десанди — отвечавших за осадные орудия. И в громадном лагере, который раскинулся вдоль берега реки, ждала своего часа кипящая масса тенескаури.

Итковиан видел штурм внешних укреплений джидратов — редута Восточной стражи, который враги уже отрезали от города; видел, как узкую дверь выбили, как беклиты устремились внутрь, на три шага, на два, на один, затем замерли, а в следующий миг — шаг назад, затем другой — понесли тела. Много тел. Джидраты — элитная гвардия Совета Масок — продемонстировали дисциплину и решимость. Они выбили нападавших и соорудили на месте двери новую баррикаду.

Беклиты снаружи некоторое время топтались на месте, затем возобновили штурм.

Битва продолжалась всю вторую половину дня, и каждый раз, когда Итковиан отвлекался от других событий, он видел, что джидраты всё ещё держатся. И заставляют врага платить десятками жизней. Колючий шип в тылу септарха.

Незадолго до заката наконец выкатили осадные орудия. В стены крепости полетели огромные валуны. Грохот продолжался в умирающем свете дня.

За пределами этой драматической сцены начался штурм городских стен по всем направлениям. Удар с севера был обманным, исполнен он был плохо: сразу стало понятно, что он не важен. Вестовые доложили Кованому щиту, что такие же незначительные стычки происходят и вдоль западной стены.

Настоящий штурм был направлен против южной и восточной стен, основной удар — по воротам. Башня Итковиана стояла точно между ними, поэтому Кованый щит своими глазами видел защиту обеих стен. Враги его тоже видели, и много стрел полетело в его сторону, впрочем, лишь считаные из них просвистели рядом. Это был только первый день. В будущем дальность и точность стрельбы улучшится. Вскоре придётся, вероятнее всего, оставить этот наблюдательный пункт; но пока что — пусть его присутствие бесит нападающих.

Когда беклиты и бетаклиты пошли на стены вместе с десанди, которые несли штурмовые лестницы, Итковиан приказал открыть ответный огонь со стен и привратных башен. Последовала чудовищная бойня. Нападавшие не озаботились построиться черепахой или как-то иначе защититься от обстрела, поэтому умирали в ужасающих количествах.

Но врагов было столько, что они добрались до ворот, подтащили тараны и выбили их. Однако хлынувшие внутрь паннионцы оказались на открытых площадях, превратившихся в огневые мешки, которые поливали стрелами «Серые мечи» и капанские дружинники, укрывшись за баррикадами на боковых улицах, перекрёстках и переулках.

Стратегия Кованого щита показала себя убийственно эффективной. Последующие контратаки оказались такими успешными, что удалось даже совершить несколько вылазок за ворота, чтобы преследовать бегущих паннионцев. И по крайней мере сегодня ни один отряд не зашёл слишком далеко. Дисциплина пока держалась среди капанцев, лестийцев и коральцев.

Первый день завершился, и он принадлежал защитникам Капастана.

Итковиан стоял на дрожащих ногах, береговой бриз усилился, высушил пот у него на лице, забрасывал холодные щупальца сквозь решётку полузабрала, гладил покрасневшие от дыма глаза. Когда тьма сомкнулась вокруг, он продолжал слушать, как валуны продолжают грохотать о редут Восточной стражи. Затем Итковиан впервые за долгие часы обернулся и посмотрел на город.

Целые кварталы пылали, огонь тянулся к ночному небу, подсвечивая вздувшееся брюхо густой тучи дыма. Я знал, что́ увижу. Почему же это меня потрясло? Настолько, что кровь ушла из вен? Внезапная слабость заставила его привалиться к мерлону за спиной, так что одна рука оказалась прижатой к грубому камню.

Из тени под аркой у входа в башню послышался голос:

— Вам нужно отдохнуть, сударь.

Итковиан прикрыл глаза.

— Вы правы, Дестриант.

— Но отдыха не будет, — продолжил Карнадас. — Собирается вторая половина армии противника. Вероятно, штурм продолжится ночью.

— Я знаю, сударь.

— Брухалиан…

— Да, нужно это сделать. Прошу вас.

— Это становится всё труднее и труднее, — прошептал Карнадас, остановившись рядом с Кованым щитом. Положил руку на грудь Итковиану. — Болезнь Пути угрожает мне, — добавил он. — Скоро я смогу лишь защищаться от неё.

Усталость покинула Кованого щита, бодрость вернулась в тело. Он вздохнул.

— Благодарю вас, сударь.

— Смертного меча только что призвали в Пленник, чтобы дать отчёт о первом дне осады. И увы, мы не получали вестей о том, что сотни огненных шаров сровняли Пленник с землёй. Стоит как стоял. Впрочем, учитывая его нынешних обитателей, мы бы такого конца и не пожелали.

Итковиан отвёл взгляд от улиц города, посмотрел на подсвеченное алым лицо Дестрианта.

— О чём вы, сударь?

— Баргасты, Хетан и Кафал, расположились в Главном зале.

— Вот как.

— Перед уходом Брухалиан просил меня поинтересоваться вашими успехами в выяснении средств, которыми Духов-Основателей намереваются уберечь от грядущего пожара.

— Успехов нет, сударь. Более того, у меня, скорее всего, не будет и возможности продолжить попытки это выяснить.

— Это понятно, сударь. Я передам Смертному мечу ваши слова, но, пожалуй, без такого явного облегчения.

— Благодарю вас.

Дестриант отошёл, чтобы взглянуть на поле под восточной стеной.

— Нижние боги! Неужели джидраты до сих пор удерживают редут?

— Не уверен, — пробормотал, подходя к нему Итковиан. — По крайней мере, обстрел не прекращается. От форта, скорее всего, остались уже одни руины — слишком темно, чтобы разглядеть, но полколокола назад я, кажется, слышал, как обрушилась стена.

— Легионы вновь строятся, Кованый щит.

— Мне нужны новые вестовые, сударь. Последний отряд…

— Знаю, выбился из сил, — перебил Карнадас. — Позвольте вас покинуть, сударь, и я исполню вашу просьбу.

Итковиан слышал, как Дестриант спускается вниз по лестнице, но не отводил взгляда от позиций врага на востоке и юге. Прикрытые заслонками фонари поблёскивали тут и там, судя по всему, подразделения строились квадратами, за плетёными щитами двигались фигуры. Появились небольшие отряды скаланди, осторожно двинулись вперёд.

Топот сапог позади ознаменовал прибытие вестовых. Не оборачиваясь, Итковиан сказал:

— Сообщите капитанам лучников и требушетов, что паннионцы собираются продолжить штурм. Солдат — на стены. Собрать привратные отряды в полном составе, включая сапёров.

Два десятка огненных шаров взвились в небо из-за строя паннионцев. Снаряды с рёвом промчались высоко над головой Итковиана. Взрывы осветили город, бронзовые плиты задрожали под ногами. Кованый щит обернулся к вестовым.

— Идите.

Карнадас гнал коня медленным галопом через площадь Тура’ла. В угол пьедестала большой арки в пятидесяти шагах слева от него только что угодил снаряд, обломки камня и горящей смолы посыпались на мостовую и на крыши соседних домов. Взметнулось пламя, и Дестриант увидел, как из здания начали выбегать люди. Где-то к северу, на самом краю Храмового квартала, другой доходный дом уже полностью охватил огонь.

Не замедляя хода, Дестриант доехал до дальнего края площади и поскакал по улице Теней, оставив храм Тени по левую руку, а святилище Королевы грёз по правую, затем вновь повернул налево и оказался на главном проспекте квартала, который называли Даруджийским Копьём. Впереди маячили тёмные камни Пленника, древняя крепость тяжело нависала над низкими доходными домами в даруджийском стиле.

На воротах стояли три взвода джидратов — в полном вооружении, с клинками наголо. Узнав Дестрианта, стражник взмахом руки разрешил ему проехать.

Во дворе Карнадас спешился, передал поводья конюху, а затем отправился к Главному залу, где рассчитывал найти Брухалиана.

Шагая по широкому коридору к двойным дверям, Дестриант увидел впереди другого человека. Тот был облачён в балахон с капюшоном, шёл без стражника-сопровождающего, каких обычно выделяли гостям в Пленнике, однако незнакомец с лёгкой уверенностью приближался ко входу. Карнадас подивился тому, что джидраты его пропустили, а затем широко распахнул глаза, когда незнакомец взмахнул рукой, и тяжёлые створки сами собой распахнулись перед ним.

Из Главного зала донеслись обрывки отчаянного спора, но голоса быстро смолкли, когда незнакомец вошёл.

Карнадас ускорил шаг и подоспел как раз вовремя, чтобы услышать конец возмущённой речи Рат-жреца.

— …и немедленно!

Дестриант скользнул внутрь следом за незнакомцем. Смертный меч стоял около центрального камня, а теперь обернулся, чтобы посмотреть на новоприбывшего. Баргасты, Хетан и Кафал, сидели на своей подстилке в нескольких шагах справа от Брухалиана. Жрецы и жрицы Совета Масок все как один склонились вперёд — подвижные маски отражали различные гримасы крайнего неудовольствия — за исключением Рат’Худа: тот даже вскочил, а черты его маски скривились от бешеной ярости.

Незнакомец, будто и не заметив холодного приёма, невозмутимо сложил руки в складках своего серовато-коричневого балахона.

Со своего места Дестриант не мог увидеть его лица, но по движению капюшона понял, что тот разглядывает жрецов в масках — одного за другим.

— Ты не исполнишь мой приказ? — с трудом сдерживаясь, процедил Рат’Худ, а затем злобно огляделся по сторонам. — Где наши джидраты? Почему они не явились на зов, во имя всех богов?!

— Увы, — проговорил по-даруджийски незнакомец, — сейчас они явились на зов своих снов. Так мы сможем избежать нежелательных помех. — Он повернулся к Брухалиану, так что Карнадас, который уже стоял рядом со Смертным мечом, впервые увидел его лицо. Круглое, до странности гладкое, неприметное, если не считать выражения невозмутимого спокойствия. Ах да! Торговец, которого спас Итковиан. По имени… Керули. Взгляд светлых глаз остановился на Брухалиане. — Прошу командира «Серых мечей» простить меня, однако я должен обратиться к Совету Масок. Не будет ли он столь любезен, чтобы уступить мне место?

Смертный меч склонил голову.

— Милости прошу, сударь.

— Мы на это не согласны! — прошипел Рат’Престол Тени.

Глаза незнакомца стали суровыми, когда он перевёл взгляд на жреца.

— У вас, к сожалению, нет выбора. Я смотрю на всех вас и вижу представительство трагически недостойное.

Карнадас едва не закашлялся, пытаясь сдержать смех, и взял себя в руки только для того, чтобы увидеть, как Брухалиан приподнимает бровь с выражением невинной заинтересованности.

— Клянусь Бездной! — вспылила Рат’Огнь. — Да кто ты такой, чтобы выносить такие суждения?

— Мне нет нужды называть своё истинное имя, жрица, но лишь титул, которого я ныне требую.

— Титул?

— Рат’К’рул. Я прибыл, чтобы занять своё место в Совете Масок и сказать вам: есть среди вас тот, кто предаст всех вас.

Она сидела на дощатой кровати, длинные волосы спутались, упали на лицо. Остряк протянул руку и медленно убрал сбившиеся пряди. Скалла судорожно вздохнула.

— Это глупо. Всякое бывает. Нет правил в бою. Это я дура — вышла на провидомина с одной рапирой. Он её на раз-два отмёл в сторону. — Скалла подняла голову. — Не оставайся со мной, Остряк. Я же вижу, что́ у тебя в глазах. Иди. — Она оглядела комнатку. — Мне просто надо… надо помыться. Ты мне здесь не нужен, и за дверью тоже. Если ты это место займёшь, Остряк, никогда уже не уйдёшь. Давай. Ты — лучший боец, какого я только видела. Убивай там паннионцев — да Худ меня бери, всех их убей!

— Ты уверена…

Скалла хрипло рассмеялась.

— Даже не пытайся.

Он хмыкнул, начал проверять ремешки и застёжки на доспехах. Поправил стёганую подкладку. Опустил забрало шлема. Ослабил тяжёлые сабли в ножнах.

Скалла смотрела на него молча.

Наконец Остряк приготовился.

— Ладно. Ты сама не спеши, девочка. Тебе ещё много достанется, сколько бы ты тут ни провела времени.

— Да, это точно.

Остряк повернулся к двери.

— Отправь их к Худу.

Он кивнул.

— Отправлю.

Тысячи беклитов и скаланди подошли к восточной стене. Несмотря на смертоносный обстрел, они приставили лестницы, полезли наверх, вырвались на парапет. Восточные ворота вновь захватили, и враги теперь широким потоком текли под аркой, чтобы выплеснуться на площадь Нового Восточного рынка.

На юге Главные ворота города пали под нещадным обстрелом из катапульт. Легион бетаклитов ворвался на площадь Джеларкана. Один из пылающих снарядов попал точно в западную казарму Капанталла — здание вспыхнуло так, что весь город окрасился багрово-красным.

Ударные отряды урдомов и провидоминов ворвались в Северные ворота, вышли на улицы Даруджийского квартала, разгромив прежде Лагерь Нильдар и перебив в нём всех и каждого. Враг вошёл в город и наступал со всех сторон.

Итковиану оставалось лишь заключить, что битва идёт не очень хорошо.

В ответ на каждый доклад вестового Кованый щит отдавал приказы тихим, спокойным голосом.

— Четвёртое крыло на девятую баррикаду — между восточной Портовой и башнями Нэ’рора. Подвезти припасы капанцам в башнях… Седьмое крыло на Западную внутреннюю башню и стену. Мне нужен доклад по башне Джебара. В западной казарме стояли пять сотен капанцев — их, скорее всего, обратили в бегство… Пятую и третью гривы — на улицы вокруг площади Тулара, чтобы собрать капанцев… Первую, седьмую и шестую гривы — как можно скорее на север Храмового квартала, сдерживать и контратаковать до тех пор, пока не удастся отбить Северные ворота… Четвёртую, вторую и восьмую гривы на Новый Восточный рынок. Когда отобьём Восточные ворота, первое, третье и пятое крылья должны совершить вылазку. Сбор у восточного редута — необходимо уничтожить осадные орудия, которые расстреливают форт, затем забрать выживших джидратов. Вызвать ко мне троеначальника…

Когда не нужно было отдавать приказы и выслушивать вестовых, Итковиан следил за схваткой у Нового Восточного рынка — насколько можно было в отсветах пожаров, за густой пеленой дыма. Скаланди отчаянно атаковали, пытались пробиться за баррикады, которые отделяли их от дворца князя. Каменные ядра непрестанно молотили по внешним стенам дворца, но без толку — тонкий, блестящий камень даже не дрожал. Горящая смола шипела, но оставляла на неведомой породе лишь чёрные потёки. Дворец придётся брать тяжёлым путём — комнату за комнатой, этаж за этажом, и паннионцам не терпелось этим заняться.

На площадку поднялся троеначальник, который командовал первым, третьим и пятым крыльями «Серых мечей». Это был один из старейших офицеров Кованого щита, высокий, худой, седая борода скрывала бесчисленные шрамы.

— О поставленных передо мной задачах мне сообщили, Кованый щит.

Так зачем же я вас вызвал? Вижу вопрос в ваших глазах, сударь. Вам не нужны слова поддержки, чтобы заставить пойти на, вероятнее всего, самоубийственное задание.

— Атака будет неожиданной, — сказал Итковиан.

Солдат прищурился, затем кивнул.

— Да, сударь. Штурм по многим направлениям, линии врага смешались. Сегодня ночью всюду царит хаос. Мы уничтожим осадные орудия, как вы приказали. И заберём выживших из редута.

Да, старый мой друг. Это мне нужны слова поддержки.

— Будьте начеку, сударь. Я хочу знать расположение паннионских частей в тылу. Особенно тенескаури.

— Ясно, сударь.

Женщина чуть не упала, вскарабкавшись вверх по лестнице.

— Кованый щит! — прохрипела она.

— Докладывайте, сударыня, — отозвался Итковиан.

— От троеначальника первой, седьмой и шестой грив, сударь.

Северные ворота. Он посмотрел на север. Большинство даруджийских доходных домов там пылали.

— Продолжайте.

— Троеначальник докладывает, что наткнулся на ударные отряды урдомов и провидоминов. Они все были мертвы, сударь.

— Мертвы?

Женщина кивнула, утёрла густой от сажи пот со лба. Итковиан заметил, что шлем ей велик.

— Кто-то из гражданских собрал остатки капанской дружины, а также других горожан и нескольких караванных охранников. Сударь, они сошлись с урдомами и провидоминами на улицах — и оттеснили. Троеначальник теперь удерживает Северные ворота, сапёры его роты их чинят.

— А что это импровизированное ополчение и его командир?

— Троеначальника приветствовали лишь несколько раненых, сударь. Это… хм, ополчение выдвинулось на запад, преследуя роту урдомов, которая пыталась взять Лектаров дом.

— Вестовая, отправьте им на помощь первое крыло. А когда передадите мой приказ, отдохните, сударыня.

— Да, Кованый щит.

— Это ведь не тот шлем, который вам выдали, верно, сударыня?

Та сконфуженно покачала головой.

— Я его, хм, потеряла, Кованый щит.

— Попросите интенданта подобрать вам шлем по размеру.

— Да, сударь.

— Идите.

Два старых воина смотрели вслед молодой женщине.

— Небрежна, — пробормотал троеначальник, — так потерять шлем.

— Верно.

— Умна, нашла себе другой.

Кованый щит улыбнулся.

— Я вас покину, сударь.

— Храни вас Фэнер, троеначальник.

Карнадас глубоко, но тихо вздохнул, волоски у него на шее встали дыбом от внезапно наступившей в Главном зале глухой тишины. Предательство? Он не сводил взгляда с одного из жрецов. Слова Рат’К’рула подлили масла в огонь подозрений, которые уже давно терзали Дестрианта, и это заставило его сомневаться в собственных выводах. Он смолчал, но продолжал буравить взглядом Рат’Фэнера.

Маска вепря оставалась невыразительной, но жрец поднялся так, словно его ударили.

— Времена К’рула, — прошипел Рат’Престол Тени, — давно миновали.

— Он вернулся, — ответил человек в балахоне. — Этот факт должен принести вам определённое облегчение. Ведь отравили не что-нибудь, а саму кровь К’рула. Началась битва, которая не пощадит никого, в том числе и богов, которым вы служите. Если сомневаетесь в моих словах, отправьтесь во внутреннее странствие — услышьте правду от самих богов. Да, они ответят нехотя, словами преисполненными презрения. Но ответят.

— Твоё предложение, — проговорила Рат’Королева грёз, — нельзя рассматривать в спешке.

— Я готов вернуться к нему позже, — с лёгким поклоном отозвался Рат’К’рул. — Но знайте, что времени у нас немного.

— Ты говорил о предательстве…

— Да, Рат’Королева грёз, говорил.

— Ты ранишь Совет расколом.

Человек в балахоне приподнял голову.

— Те, кто знает, что совесть у них чиста, братья и сёстры, объединятся. Тот, кто не может этого о себе сказать, скорее всего, познает гнев собственного бога.

— Тот?

Рат’К’рул пожал плечами.

Брухалиан откашлялся в наступившей тишине.

— С позволения Совета Масок я вынужден вас покинуть. Я нужен своему Кованому щиту.

— Разумеется, — ответил Рат’Худ. — Судя по звукам, что доносятся извне Пленника, стены пробиты, и враг вошёл в город.

А Худ ходит по улицам Капастана. Двусмысленность ситуации, которая могла бы остудить твой тон, жрец.

Смертный меч улыбнулся.

— Мы, Рат’Худ, с самого начала ожидали что стены и ворота захватят. На какое-то время. — Он обернулся к Карнадасу. — Будьте добры пройти со мной. Мне необходимы свежие сведения.

Дестриант кивнул.

Вдруг Хетан встала, её глаза вспыхнули, когда она воззрилась на Рат’К’рула.

— Спящий! Предложение твоего бога в силе? Он и вправду поможет нам?

— Да. Кто из вас согласится?

Женщина широко распахнула глаза и молча указала подбородком на своего брата.

Человек в балахоне улыбнулся.

Рат’Престол Тени будто выплёвывал каждое слово:

— Что теперь? Что теперь? Что теперь?

Карнадас внимательно посмотрел на Кафала и с потрясением заметил, что баргаст по-прежнему сидит, скрестив ноги, но уже — склонив голову на грудь, погрузившись в глубокий сон.

— Вы все, — тихо проговорил Рат’К’рул, — не будите его, если дорожите жизнью.

Из шести с лишним десятков капанцев, которых Остряк повёл на запад от Северных ворот, остались ровно дюжина да один лестийский гвардеец, коротконогий, длиннорукий сержант, который без единого слова принял на себя роль первого помощника Остряка.

Лестийский Дом был одной из самых хорошо укреплённых усадеб Капастана, резиденцией Калана Д’Арле из торговой фамилии со связями в Совете Даруджистана, а также попавшего ныне в немилость лестийского аристократического рода. Массивное каменное строение подпирало северную стену, и его плоская крыша стала опорным пунктом и точкой сбора для защитников стены.

На уровне улицы главный вход представлял собой толстые бронзовые ворота с петлями, утопленными в каменную стену. Над входом нависал широкий карниз, опиравшийся на две мраморные колонны, его покрывала искусная резьба в форме демонических голов с открытыми пастями, из пастей ещё капала кипящая вода, которой окатили воющих скаланди, когда те пытались высадить ворота.

Остряк и его воины ещё не оправились от стычки с пятнадцатью урдомами, которые порубили на куски бо́льшую часть отряда — прежде чем Остряк лично прикончил двух последних паннионцев — когда сзади на них набросилась группа скаланди.

Схватка была быстрой и жестокой. Лишь лестийский сержант проявил милосердие и перерезал глотки тем скаланди, которых сильно ошпарило. Когда их вопли стихли, вокруг воцарилась внезапная тишина.

Остряк сидел на корточках рядом с трупом и вытирал о его тунику клинки своих сабель. Мускулы на руках и плечах налились свинцом, дрожали.

Ночной бриз усилился, запахло солью, дым понесло вглубь материка. В городе пылало довольно пожаров, чтобы разогнать тьму.

— Нет, ты глянь-ка!..

Капитан поднял глаза на сержанта, затем проследил за его взглядом.

На юго-востоке маячила громадина Пленника, всего в нескольких кварталах от них. Вся цитадель была охвачена слабым свечением.

— Что думаешь? — поинтересовался седой солдат.

Чародейство какое-то.

— Я бы сказал, это ритуальная магия, — продолжил сержант. — Защитная, наверно. Видит Худ, нам бы такая тоже не помешала. Сильно нас покромсали, сэр, — я уже мало на что сгожусь, а остальные… — Взглянув на дюжину измотанных, окровавленных капанцев, которые сидели на корточках, стояли на коленях или опирались о стены дома, он покачал головой. — С ними всё.

С юго-запада начали приближаться звуки боя.

Поскрипывание доспехов с крыши Лестийского дома привлекло внимание Остряка. Сверху на них смотрели полдюжины регулярных дружинников-капанцев.

— Хорошо вы их, кто бы вы ни были! — выкрикнул один.

— Что ты оттуда видишь? — отозвался сержант.

— Мы отбили Северные ворота! «Серые мечи», их там худова тысяча. Паннионцы бегут!

— «Серые мечи» — пробормотал себе под нос сержант. Покосился на Остряка. — Это ведь мы отбили ворота…

— Но не мы же их удерживаем? — проворчал Остряк, поднимаясь. Он повернулся к своему маленькому отряду. — А ну взбодритесь, слюнтяи капанские! Мы ещё не закончили.

К нему обратились измученные, недоверчивые взгляды.

— Похоже, Западные ворота снесли. Похоже, защитнички наши дали задний ход. Значит, офицеров убили или они дерьма собачьего не стоят. Сержант, назначаю тебя лейтенантом. Остальные — вы теперь сержанты. Нам надо собрать и построить перепуганных солдат. Пошли — и быстро! — а то застоитесь тут. — Окинув их яростным взглядом, Остряк расправил плечи и со звоном скрестил сабли. — За мной.

Капитан трусцой побежал по улице в сторону Западных ворот. Вскоре остальные последовали за ним.

Два колокола до рассвета. На севере и западе рёв битвы начал стихать. Контратаки Итковиана позволили вернуть ворота и стены; атакующие на тех направлениях потеряли волю к борьбе — на эту ночь, по крайней мере.

Колоколом раньше из Пленника вернулись Брухалиан с Карнадасом. Смертный меч собрал шесть сотен новобранцев, которых Кованый щит держал в резерве вместе с двумя гривами и двумя крыльями, и направился к площади Джеларкана, где, по слухам, более тысячи беклитов грозили сломить внутренние линии обороны.

Ситуация у Западных ворот была ещё более плачевной. Итковиан послал туда трёх вестовых — ни один не вернулся. Западная казарма превратилась в один огромный столб пламени, его отсветы плясали на груде камней, которой стали Западные ворота. Если враги войдут через них и сумеют с боем прорваться на площадь Джеларкана, половина города может быть потеряна.

Кованый щит раздражённо расхаживал туда-сюда. У него закончились резервы. Какое-то время казалось даже, что подразделения Капанталла и «Серых мечей» у Западных ворот попросту перестали существовать и в эту открытую рану хлынет чёрный поток. Затем, необъяснимым образом, воля защитников окрепла. Поток натолкнулся на людскую стену, прибывал, но пока не мог прорваться дальше.

Судьба Капастана теперь зависела от этих защитников. А Итковиан мог лишь беспомощно наблюдать за тем, в какую сторону качнётся чаша весов.

Карнадас спустился вниз, в цитадель. Он испытывал свой Путь Дэнул, боролся с таинственной отравой, поразившей его, но всё равно умудрялся исцелять раненых «Серых мечей». Что-то произошло — и до сих пор происходило — в Пленнике: вся крепость была объята бесцветным сиянием. Итковиан хотел спросить об этом Дестрианта, но возможность пока не представилась.

Шаги на лестнице. Кованый щит обернулся.

Половина лица вестового представляла собой один ужасный ожог, алая, покрытая волдырями кожа на челюсти и скуле бугрилась под козырьком шлема. Глаз с этой стороны выглядел морщинистым и тёмным, как изюм.

Вестовой выбрался на площадку, у него за спиной Итковиан заметил Карнадаса.

Первым заговорил Дестриант, едва высунувшись из люка.

— Он настаивает, что прежде всего должен лично доложить вам, сударь. С глазом я ничего не смогу сделать, но боль…

— Через минуту, — отрезал Итковиан. — Вестовой, докладывайте.

— Прошу прощения, — прохрипел юноша, — что так долго.

Глаза Кованого щита расширились.

— Вы пристыдили меня, сударь. Чуть более колокола назад я послал вас к Западным воротам.

— Паннионцы пробились в Лагерь Тулар, Кованый щит. Лагерь Сэнар пал — жителей перебили. Всех. Детей… сударь… простите, но от этого ужаса я не могу избавиться…

— Продолжайте.

— Башня Джебара была окружена, защитники оказались в осаде. Такова была ситуация на момент моего прибытия, сударь. Наши солдаты рассеяны, дрались кто где, многие были окружены. Нас убивали всюду, куда я мог попасть. — Он помолчал, судорожно вздохнул и продолжил: — Так было на момент моего появления. Когда я уже готов был вернуться к вам с указанными вестями, я получил… другой приказ.

— Вы получили что?!

— Прошу прощения, сударь. Другого слова не могу подобрать. Появился какой-то чужеземец с десятком капанцев, своего рода ополчение, сударь. И сержант из лестийцев. Он принял на себя командование — всеми, включая меня. Кованый щит, я возражал…

— Уже понятно, что этот человек был весьма убедителен. Продолжайте свой рассказ, сударь.

— Чужеземец приказал своим солдатам высадить ворота Лагеря Тулар. Он потребовал, чтобы жители вышли и сражались. За своих детей…

— И он убедил их?

— Сударь, он держал в руках то, что осталось от ребёнка из Лагеря Сэнар. Враги, сударь… паннионцы… кто-то уже начал есть этого ребёнка…

Карнадас встал позади юноши и положил руки ему на плечи.

— Он их убедил, — подытожил Итковиан.

Вестовой кивнул.

— Чужеземец — он… он затем взял то, что осталось от туники ребёнка и сделал из неё знамя. Я это видел своими глазами. Сударь, тогда я перестал возражать… извините…

— Я вас понимаю, сударь.

— В оружии недостатка не было. Капанцы Тулара вооружились — четыре, пять сотен вышли на бой. Мужчины и женщины. Чужеземец разослал своих подчинённых, и они начали возвращаться. С ними — выжившие дружинники Капанталла, несколько джидратов, коральцев и «Серых мечей», сударь. Троеначальник был убит…

— Чужеземец собрал их, — перебил Итковиан. — Что дальше?

— Мы отправились освобождать башню Джебара, сударь. Кованый щит, под этим ужасным знаменем мы учинили бойню.

— В каком состоянии башня?

— Разрушена, сударь. Увы. Из её защитников в живых осталось лишь двадцать капанцев. Они все теперь с чужеземцем. Я… кхм… я вернулся к исполнению своих обязанностей и получил разрешение отправиться с докладом к вам…

— Очень мило со стороны этого незнакомца. Какова была диспозиция этого его ополчения на тот момент?

— Они собирались совершить вылазку за развалины Западных ворот, сударь…

— Что?!

— Рота беклитов подходила, чтобы помочь врагам внутри города. Но эти враги уже все были мертвы. Чужеземец решил использовать фактор неожиданности.

— Святые Клыки, да кто он, этот человек?

— Имени его я не знаю, сударь. Он сражается двумя саблями. Дерётся, как… как вепрь, сударь, этими своими двумя саблями…

Итковиан долго смотрел на юношу — и видел, как боль уходит под ладонями Дестрианта на плечах, видел, как волдыри сжались, опухоль сошла, новая кожа сошлась над погибшим глазом. Кованый щит развернулся так резко, что зазвенела броня, посмотрел на запад. Багровые отсветы горящей казармы почти ничего не освещали. За ними царила тьма. Итковиан перевёл взгляд на площадь Джеларкана. Насколько можно разглядеть, оборона нигде не прорвана. Смертный меч взял всё в свои руки и справился, как и ожидал Итковиан.

— Меньше колокола до рассвета, — пробормотал Карнадас. — Кованый щит, город держится.

Итковиан кивнул.

Опять шаги на лестнице. Все трое обернулись навстречу новому вестовому.

— Кованый щит, доклад от третьей, с вылазки на редут Восточной стражи. Выживших джидратов забрали, сударь. Видели движение на юго-востоке. Троеначальник послал разведчика. Кованый щит, тенескаури пришли в движение.

Итковиан кивнул. Они придут с рассветом. Три сотни тысяч, может быть, больше.

— Дестриант, открывайте тоннели. Начните с внутренних Лагерей, сударь. Всех горожан спрятать внизу. Возьмите под командование цитадельные гривы и крылья, а также всех остальных, кого поймаете по пути, чтобы обеспечить быстрое управление и контроль над входами.

Морщинистое лицо Карнадаса тронула улыбка.

— Кованый щит, мой долг напомнить вам, что Совет Масок ещё не решил, дать ли добро на строительство указанных тоннелей.

Итковиан вновь кивнул.

— К счастью для жителей Капастана, мы это сделали, не дожидаясь одобрения Совета. — Затем Кованый щит нахмурился. — Похоже, Совет Масок нашёл собственные средства защиты.

— Не Совет, сударь. Это Хетан и Кафал. И новый жрец — тот самый «торговец», которого вы спасли на равнине.

Кованый щит удивлённо моргнул.

— А его караван разве не охранял такой человек… с парой сабель у пояса?

Сабель? Скорей уж — парой Фэнеровых Клыков!

Дестриант с присвистом выпустил воздух.

— Полагаю, вы правы, сударь. Более того, только вчера я уделил минуту, чтобы исцелить его.

— Он был ранен?

— Похмелье, Кованый щит. Тяжёлое.

— Ясно. Не смею задерживать, сударь. — Итковиан взглянул на двух вестовых. — Нужно сообщить Смертному мечу… и этому чужеземцу…

Под обратным ударом Остряка плетёный щит беклита разлетелся на куски. Зазубренная, покрытая кровью сабля в другой руке с размаху опустилась на голову паннионца, раскроив шлем, а за ним и череп. Кровь и мозги брызнули на перчатку. Беклит повалился на бок, судорожно дёргая руками и ногами.

Остряк развернулся, стряхивая остатки плоти с клинка. В дюжине шагов позади, среди яростных рядов его сторонников стояло Детское знамя — изодранная, ярко-жёлтая туника, покрытая теперь красными пятнами, которые, впрочем, быстро выцветали до пурпура.

Рота беклитов была уничтожена. Остряк убил последнего. Капитан и его ополченцы стояли за стенами, в пятидесяти шагах от развалин Западных ворот, на широкой улице бывшего пригорода. Строения исчезли, деревянные стены и крыши разобрали и унесли. Остались лишь участки утрамбованного земляного пола да осколки битой посуды. В двух сотнях шагов к западу возвышался частокол лагеря паннионцев, за ними в первых лучах рассвета толпились люди.

Остряк видел, как строятся по краю полтысячи бетаклитов, защищённых с флангов урдомами и лёгкой кавалерией бетруллидов. За ними поднимался огромный занавес пыли, подсвеченный золотыми лучами солнца.

Лейтенант упал на одно колено рядом с Остряком, пытаясь успокоить дыхание.

— Пришло… пришло время… от… отступить, сэр.

Нахмурившись, капитан развернулся, чтобы осмотреть своё войско. Пятьдесят, шестьдесят ещё стоят на ногах. Сколько их у меня было вначале, прошлой ночью? Примерно столько же. Как же так? Боги, не может быть.

— Где наши сержанты?

— Вон там, большинство из них. Хотите их вызвать, сэр?

Нет. Да. Я хочу увидеть их лица. Не могу вспомнить их лиц.

— Прикажи им собрать взводы.

— Сэр, если кавалерия пойдёт на нас…

— Не пойдёт. Они прикрывают.

— Кого прикрывают?

— Тенескаури. Зачем бросать против нас опытных ветеранов, которых мы всё равно убьём? Вдобавок, этим ублюдкам надо отдохнуть. Нет, пришла пора голодной орды.

— Храни нас Беру, — прошептал лейтенант.

— Не волнуйся, — ответил Остряк, — умирают они легко.

— Нам нужен отдых — нас на куски порезали, сэр. Я слишком стар, чтобы идти в последний самоубийственный бой.

— Так какого Худа тогда ты оказался в Капастане? Ладно, забудь. Давай посмотрим взводы. Нужно снять с тел доспехи. Только кожаные — и шлемы, и краги. Хочу, чтобы мои шестьдесят выглядели как солдаты.

— Сэр…

— А потом — отступаем. Понятно? И лучше шевелитесь побыстрей.

Остряк повёл свой измотанный отряд назад в Капастан. На развалинах Западных ворот наблюдалось какое-то движение. Больше всего в толпе было простых серых плащей «Серых мечей», хотя присутствовали и другие — каменщики и группы чернорабочих. Бешеная активность угасла, все повернули головы, разговоры стихли.

Остряк нахмурился сильнее. Он терпеть не мог излишнего внимания. Призраки мы, что ли, чтоб так пялиться?

Все взгляды были прикованы к Детскому знамени.

Навстречу вышла женщина, офицер наёмников.

— С возвращением, — сказала она и сурово кивнула. Лицо её покрывала корка пыли, из-под шлема сбегали ручейки пота. — Мы поставили оружейников у Лагеря Тулар. Полагаю, ваши Клыки нужно заново наточить…

— Сабли.

— Как скажете, сударь. Кованый щит… нет, мы все хотели бы знать ваше имя…

Но Остряк уже пошёл дальше.

— Оружейники. Хорошая идея. Лейтенант, как думаешь, всем нам надо наточить клыки?

Женщина резко развернулась.

— Сударь! Это сравнение — не повод для шуток!

Он шагал дальше. Бросил через плечо:

— Ладно, давай тогда назовём их «тигриные когти», например? Вы тут, похоже, решили отстраиваться. Поспешите лучше. Тенескаури требуют завтрак, и завтрак — это мы.

Остряк услышал, как женщина с раздражённым шипением выпустила воздух из лёгких. В следующий миг мастеровые уже вновь принялись за работу.

Оружейники установили свои точильные круги прямо на улице. Позади них, от площади Джеларкана, по-прежнему раздавались звуки битвы. Остряк взмахом руки послал своих солдат вперёд.

— В очередь все. Клинки наточить так, чтоб можно было бриться.

Лейтенант фыркнул.

— У нас в отряде почти все — женщины, сэр.

— Без разницы.

Всадник гнал коня по улице, так что далеко разносился топот копыт. Резко натянул поводья, спешился и задержался, чтобы поправить латные перчатки, прежде чем подойти к Остряку.

— Вы — капитан охраны Керули? — спросил он из-под глухого забрала.

— Бывший. Чего тебе, наёмник?

— Кованый щит передаёт слова своего восхищения, сударь. — Голос твёрдый, глубокий. — Тенескаури собираются…

— Я знаю.

— Кованый щит полагает, что основной удар они нанесут с востока, поскольку там Первый Ребёнок Мёртвого Семени выстроил свой авангард.

— Ладно, и что с того?

Посланник некоторое время молчал, затем продолжил:

— Сударь, жителей Капастана мы сейчас прячем…

— Куда прячете?

— «Серые мечи» выкопали под городом тоннели, сударь. Внизу собрано довольно припасов, чтобы двадцать тысяч жителей продержались…

— Как долго?

— Две недели, возможно, три. Тоннели обширны. Во многих случаях были обнаружены старые захоронения, там теперь склады. Забытых курганов оказалось больше, чем кто-либо ожидал. Входы хорошо замаскированы, их удобно защищать.

Две недели. Без толку.

— Ладно, с мирными жителями всё ясно. А с бойцами что?

Глаза вестника за железным забралом подёрнулись дымкой.

— Будем драться. Улица за улицей, дом за домом. Комната за комнатой, сударь. Кованый щит интересуется, какую часть города вы предпочитаете оборонять? И нужно ли вам что-нибудь? Стрелы, пища…

— Лучников у нас нет, но вот еды и разведённого водой вина — да, надо бы. Какую часть? — Остряк оглядел свой отряд. — Скорей уж, какое здание. Есть доходный дом рядом с Даруджийской улицей, фундамент из чёрного камня. Мы начнём у Северных ворот, потом отступим туда.

— Отлично. Припасы доставят в указанное здание, сударь.

— Да, там в одной из комнаты на верхнем этаже — женщина. Если выводя жителей, вы обыскиваете дома…

— Эвакуация добровольная, сударь.

— Она бы не согласилась.

— Значит, она осталась там, где была.

Остряк кивнул. К нему подошёл лейтенант.

— Сабли ваши… Пора наточить тигровы когти, сэр.

— Да.

Остряк отвернулся и не заметил, как резко вскинул голову посланник, услышав эти слова лейтенанта.

Из тёмной клетки шлема с забралом Кованый щит Итковиан разглядывал кряжистую фигуру капитана, который подошёл к оружейнику вместе с коротконогим лестийцем. Вытащил запятнанные кровью сабли — широкие, зазубренные клинки с утяжелёнными остриями переливались цветом дымного пламени.

Итковиан прискакал сам, чтобы лично встретиться с этим человеком, оценить его, чтобы наконец увидеть лицо этого невероятно одарённого воина.

Кованый щит уже пожалел об этом решении. Он пробормотал себе под нос длинное, витиеватое проклятье собственному нетерпению. Дерётся, как вепрь? О боги, нет, этот человек — большой равнинный тигр. Тяжёлый и кряжистый, да, но это почти незаметно, благодаря смертоносной грации. Фэнер храни всех нас, в тени этого человека ступает призрак Тигра Лета.

Вернувшись к коню, Итковиан запрыгнул в седло. Подобрал поводья. Развернул скакуна, поднял голову и прищурился, глядя на утреннее солнце. Эта истина огнём вспыхнула в моём сердце. В этот, последний наш день я встретил безымянного человека, служителя Трича, Тигра Лета… Трич Восходит.

А как же Фэнер? Жестокий вепрь, чья дикая хитрость оседлала мою душу — что с моим Господом?

Фэнер… нисходит. В этот, последний наш день.

Многоголосый рёв раздался вдалеке, прозвучал отовсюду. Тенескаури пришли в движение.

— Двойные Клыки, храните нас, — хрипло прошептал Итковиан и пришпорил коня. Скакун рванулся вперёд, высекая подковами искры из брусчатки.

Посеревший от усталости Бук направился к усадьбе некромантов. Это было большое строение на длинном, низком холме, который имел слишком правильную форму, чтобы быть естественным образованием. Усадьбу окружала высокая стена с декоративными башенками по углам. Главные ворота выходили на Килсбанов проспект, к улице от входа спускалась крутая насыпь. Сами ворота были маленькой копией врат Пленника и тоже приводились в движение системой противовесных камней-жерновов с отверстиями в центре.

В ворота попал один из огненных шаров, разнёс их в щепки. Пламя ярилось некоторое время, каменный проём почернел и потрескался, но каким-то чудом не рухнул.

Когда старый караванный охранник начал, прихрамывая, карабкаться вверх по насыпи, наружу внезапно вышел высокий, худой человек в чёрном одеянии. Спотыкаясь, подпрыгивая, словно огромный, чернокрылый гриф, он развернулся и уставился на Бука. Его лицо перекосилось.

— Выше меня лишь сам Рат’Престол Тени! Ты что, меня не знаешь? Они меня не знают? Я — Мрамор! Известный также как Малефик! Тот, кого боятся все жители Капастана! Чародей невообразимой силы! Но они… — От ярости он брызгал слюной. — Пинком под зад! О, я отомщу, клянусь!

— Не советую, жрец, — не без сочувствия произнёс Бук. — Мои хозяева…

— Высокомерные ублюдки!

— Может, и так, но лучше их не злить, господин.

— Не злить? Когда мой господин услышит об этом… этом… оскорблении своего самого ценного слуги, о, тогда дрогнут сами тени! — Жрец напоследок фыркнул и, топая, спустился по насыпи так быстро, что чёрное одеяние драматично взвилось у него за спиной.

Бук остановился и проследил, как фигура человека по имени Мрамор исчезла за углом.

Со всех сторон доносились звуки битвы, но они не приближались. Несколько часов тому, когда Бук помогал людям из Лагерей и Даруджийского квартала добраться до точек сбора, которые назначили «Серые мечи» — оттуда людей вели ко входам в тайные тоннели — паннионцы добрались уже до той самой улицы, по которой только что прошёл сам Бук. Но каким-то образом разношёрстное воинство защитников Капастана сумело отбросить врага. Килсбанов проспект был усыпан трупами солдат обеих армий.

Бук вновь заставил себя шевелиться, прошёл под опалённой притолокой с твёрдым убеждением, что он никогда больше не выйдет из усадьбы Корбала Броша и Бошелена. Инстинкт самосохранения заставил его остановиться, но в тот же миг Бук увидел, что уже слишком поздно.

Посреди двора стоял Бошелен.

— А, давний мой охранник. Мы уже начинали гадать, куда ты исчез.

Бук склонил голову.

— Прошу прощения, господин. Я передал прошение об избавлении от уплаты налогов, как и было велено…

— Отлично! Наши аргументы хорошо восприняли?

Старый охранник поморщился.

— Война и осада, увы, не избавляют владельцев от налогов на недвижимость, хозяин. Они требуют уплаты. К счастью, из-за эвакуации, никого не осталось в Даруджийском Доме, чтобы получить деньги.

— О да, эвакуация. Тоннели. Очень умно. Мы отклонили это предложение, разумеется.

— Разумеется.

Бук не мог больше смотреть на брусчатку, невольно повернул голову и увидел десяток тел урдомов: обескровленные трупы, лица под шлемами почернели.

— Недалёкие солдаты опрометчиво выбрали себе цель, — пробормотал Бошелен. — Корбал остался очень доволен и сейчас готовится взять их на службу.

— На службу, хозяин? А, да, господин. Взять на службу.

Некромант вскинул голову.

— Забавно. Любезный Эмансипор Риз произнёс те же самые слова, причём тем же самым тоном всего полколокола тому.

— Забавно, хозяин.

Некоторое время они смотрели друг на друга, затем Бошелен погладил бороду и отвернулся.

— Тенескаури идут, ты уже слышал? Среди них — Дети Мёртвого Семени. Удивительные создания. Семя умирающего мужчины… Хм-м. Говорят, старший из них теперь командует всей крестьянской ордой. С нетерпением жду встречи с ним.

— Хозяин? Кхм, как… то есть…

Бошелен улыбнулся.

— Корбал рвётся со всем тщанием изучить этого Ребёнка по имени Анастер. Какова природа его биологии? Это даже мне любопытно.

Павшие урдомы вдруг дёрнулись, зашевелились, руки потянулись к брошенному оружию, головы в шлемах поднялись.

Бук окаменел от ужаса.

— Вот, Бук, у тебя теперь есть подчинённые-стражники. Я бы рекомендовал тебе приказать им расположиться у входа. И быть может — по одному на угловых башенках. Защитники без страха и усталости — самые лучшие, верно?

Из дома вывалился Эмансипор Риз, прижимая к груди свою грязную кошку.

Бошелен и Бук увидели, как старик рванулся к одному из вставших урдомов. Риз подобрался к огромному воину, протянул руку, ухватился за ворот кольчуги, отчаянно потянул, отодвинул доспех и куртку под ним. Засунул руку за пазуху мертвецу — глубже, ещё глубже.

Эмансипор начал потрясённо бормотать. Отдернул руку, неуклюже отступил назад.

— Но… но… — Его морщинистое лицо повернулось к Бошелену. — Этот… этот человек, Корбал… у него… он сказал… я сам видел! У него их сердца! Он их сшил вместе — кровавая куча на кухонном столе! Но… — Старик развернулся и ткнул урдома в грудь. — Никакой раны нет!

Бошелен приподнял тонкую бровь.

— Разумеется, поскольку ты со своим другом Буком стали мешать обычным ночным занятиям Корбала Броша, моему коллеге пришлось изменить свои привычки, свой modus operandi, если угодно. Теперь, дорогие мои, ему уже нет нужды покидать свою комнату, чтобы добывать материалы. Тем не менее, должен сказать: пожалуйста, воздержитесь в дальнейшем от подобных ошибочных предприятий. — Взгляд невыразительных глаз некроманта нашёл Бука. — Что до любопытных чар Керули, которые ныне обретаются в тебе, любезный слуга, не используй их. Мы не слишком любим компанию, когда принимаем облик одиночников.

Бук чувствовал, что ноги у него вот-вот подогнутся.

— Эмансипор, — тихо проговорил Бошелен, — будь добр, подставь плечо нашему охраннику.

Старик подошёл к Буку. Глаза у него были распахнуты так широко, что тот видел белки со всех сторон от радужки. По морщинистому лицу тёк пот.

— Я тебе говорил — это безумие! — прошипел слуга. — Что с тобой сделал Керули? Будь ты проклят, Бук…

— Заткнись, Манси! — прорычал Бук. — Ты знал, что они одиночники. И ничего не сказал — но Керули тоже знал.

Бошелен направился к главному дому усадьбы, тихонько напевая что-то себе под нос. Бук развернулся и схватил Эмансипора за грудки.

— Теперь я могу за ними следить! Это — дар Керули. Я могу попасть вслед за ними куда угодно!

— Они тебя убьют. Раздавят, Бук! Ах ты Худом проклятый идиот…

Бук с трудом ухмыльнулся.

— Худом проклятый? Верно, Манси: все мы. Не так ли? Худом проклятые, о да.

Далёкий, ужасный рёв прервал их, этот звук раскатился по всему городу, навалился со всех сторон. Эмансипор побледнел.

— Тенескаури…

Но внимание Бука было приковано к квадратной башне дома, распахнутому окну на верхнем, третьем этаже. На подоконнике сидели два грача.

— О да, — прошептал он, оскалив зубы. — Я вас вижу. Полетите за ним, да? За первым ребёнком от Мёртвого Семени. Анастером. Полетите за ним.

Грачи спрыгнули с насеста, расправили крылья, промчались низко над усадьбой, а затем, тяжело и громко хлопая крыльями, взмыли над стеной. И полетели на юго-восток.

Бук оттолкнул Риза.

— Я могу успеть за ними! О да. Сладкий дар Керули…

Мой, личный образ одиночника, форма крыльев, ветер свистит надо мной и подо мной. О боги, какая же свобода! То, чего я желаю… обретает форму…

Он почувствовал, как тело изменяется, сладкое тепло наполняет руки и ноги, пряный запах кожи, покрывшейся перьями. Тело уменьшилось, приняло другую форму. Тяжёлые кости утончились, стали легче.

Сладкий дар Керули, больше, чем он мог себе вообразить. Лететь! Прочь от всего, чем я был! Избавиться от всякого груза! О, я смогу догнать этих двух ужасных тварей, этих крылатых чудовищ. Могу! И там, где они медлят и трепыхаются в невидимых потоках неба, я верчусь, лечу, мчусь, как молния!

Стоя посреди двора, Эмансипор Риз слезящимися глазами смотрел, как превращается Бук. Фигура размылась, провалилась в себя, воздух наполнился сильным пряным запахом. Ястреб-перепелятник, который был прежде Буком, взмыл в небо, начал по спирали набирать высоту.

— Да, — пробормотал старик. — Можешь летать вокруг них кругами. Только когда они решат тебя раздавить, дорогой Бук, это не будет дуэль в небесах. Будет чародейство. Этим тяжеловесным грачам не нужна скорость, не нужна ловкость — эти дары ничего тебе не дадут, когда придёт время. Эх, Бук… бедный дурень…

Высоко в небе над Капастаном нарезал круги ястреб. Два грача — Бошелен и Корбал Брош — были далеко внизу, но прекрасно различимы для глаз хищной птицы. Они тяжеловесно летели сквозь облака дыма на юго-восток, за Восточные ворота… Город ещё кое-где горел, выбрасывая к солнцу толстые колонны дыма. Ястреб смотрел на осаду с такой точки зрения, за которую отдали бы жизнь генералы обычного мира. Смотрел, кружил, ждал.

Тенескаури окружили город толстым, бурлящим кольцом. Треть миллиона, возможно, даже больше. Такого количества людей Бук никогда прежде не видел. И кольцо начало сжиматься. Странная, бесцветная удавка, людская петля вокруг немощных, разбитых стен города и горстки его защитников.

Штурм было не остановить. Эту армию гнала вперёд не отвага, но нечто куда более смертоносное, нечто неодолимое: голод. Эта армия не могла себе позволить сдаться, в отступлении её ждала лишь мучительная смерть.

И сейчас она пожрёт Капастан.

Паннионский Провидец — настоящее чудовище. Такая тирания нужды. И болезнь расползётся дальше. Победить его? Придётся убить в мире всех мужчин, женщин и детей, которые испытывают голод, всех, кому страшна жуткая ухмылка голодной смерти. Началось всё здесь, в Генабакисе, но это лишь сердце. Волна разойдётся. Заразит все города, все континенты, пожрёт империи и государства изнутри.

Теперь я тебя вижу, Провидец. С такой высоты. Я понимаю, что́ ты такое, и чем станешь. Мы проиграли. Воистину, мы побеждены.

Эти мысли рассеяла зловещая вспышка чародейства на востоке. Потоки знакомой магии сплетались над маленькой частью орды тенескаури. Черные волны, пронизанные болезненно-лиловыми прожилками, катились вперёд, сотнями губили вопящих крестьян. В ответ взвились серовато-дымные чары.

Глаза ястреба различили в самом центре магической бури двух чёрных птиц. Из рваных порталов на равнину выбирались демоны, крошили и сминали тела, прорывались через вопящие от ужаса ряды тенескаури. Колдовство ударило в ответ, охватило демонов.

Грачи спустились вниз, к маленькой фигурке верхом на вставшей на дыбы чалой лошадке. Волны магии столкнулись в полуночной вспышке, грохот взрыва докатился даже на ту высоту, где кружил Бук.

Клюв ястреба распахнулся, испустил пронзительный крик. Грачи отступили. Чародейство молотило, преследовало в их поспешном бегстве.

Фигурка на лошади была цела и невредима среди груды тел, к которой уже устремились другие тенескаури. Чтобы съесть.

Бук вновь торжествующе закричал, изогнул крылья и спикировал к земле.

Он добрался до двора усадьбы задолго до Бошелена и Корбала Броша, спустился по спирали, замедлил полёт, молотя крыльями воздух. Завис на кратчайший миг, прежде чем превратиться, вернуться в человеческий облик.

Эмансипора Риза нигде не было видно. Неупокоенные урдомы по-прежнему стояли на тех местах, где впервые поднялись с земли.

Чувствуя себя в собственном теле тяжеловесным и неуклюжим, Бук повернулся, чтобы рассмотреть их.

— Шестеро из вас — к воротам. — Он указал пальцем. — Ты и те, что за тобой. А ты — на северо-западную башню. — Бук продолжил отдавать приказы бессловесным воинам, расставляя их так, как предложил Бошелен. Когда он пролаял последнюю команду, две тени пронеслись по брусчатке. Грачи приземлились посреди двора. Перья их были изодраны, от одной из птиц валил дым.

Бук посмотрел на превращение, улыбнулся, увидев Корбала Броша — броня изорвана в клочья, зловонный дым валит от одежды — а затем Бошелена, бледное лицо украшал здоровенный синяк на челюсти, кровь запеклась на усах, измазала седую бороду.

Корбал Брош потянулся к воротнику плаща, его пухлые, мягкие ручки дрожали так, что чародей никак не мог совладать с застёжкой. Чёрный кожаный плащ упал на землю. Корбал принялся топтать его ногами, чтобы погасить последние тлеющие места.

Стряхивая пыль с рук, Бошелен покосился на Бука.

— Какое терпение — ждать нашего возвращения.

Быстро смахнув улыбку с губ, Бук пожал плечами.

— Вы его не взяли. Что случилось?

— Похоже, — пробормотал некромант, — нам необходимо доработать свою тактику.

Инстинкт самосохранения вдруг исчез, и Бук тихо рассмеялся.

Бошелен замер. Бровь приподнялась. Затем он вздохнул.

— М-да, что ж, доброго дня и тебе, Бук.

Бук смотрел, как чародей вошёл в дом.

Корбал Брош продолжал топтать свой плащ ещё долго после того, как последние огоньки погасли.

Назад: Книга третья. Капастан

Дальше: Глава пятнадцатая