Глава 13
Охота
Науку Силы, как и всякую другую науку, можно преподавать по-разному. Гален, мастер Силы при короле Шрюде, использовал технику лишений и вынужденных трудностей, чтобы сломать внутреннее сопротивление учеников. Забитый до состояния полного унизительного подчинения, ученик становился более открытым для вторжения мастера в его сознание и вынужденного приятия техники Силы, которую применял Гален. Хотя все ученики, выдержавшие его обучение и ставшие королевским магическим кругом, уверенно владели Силой, никто из них не был одарен особенно сильно. Гален гордился тем, что научил людей без больших способностей хорошо работать Силой. Может быть, он был прав. А может быть, он брал учеников с прекрасными возможностями и превращал их в послушные и тупые орудия.
Можно противопоставить технике Галена подход Солисити, которая была мастером Силы до него. Она давала начальные наставления юным принцам Верити и Чивэлу. Рассказы Верити об этих уроках указывают на то, что многое достигалось мягким усыплением бдительности учеников, благодаря которому внутренние барьеры слабели. Оба, и Верити, и Чивэл, вышли после ее уроков знающими и могущественными магами Силы. К сожалению, Солисити умерла до того, как было закончено их образование, и прежде, чем Гален достиг достаточно высокого уровня, чтобы стать инструктором по владению Силой. Можно только догадываться, какие знания о Силе ушли в могилу вместе с Солисити и какие возможности этой королевской магии оказались навсегда утраченными.
В это утро я недолго пробыл в своей комнате. Огонь погас, но холод, который я там ощущал, был куда сильнее обычной сырости нетопленой комнаты. Это место было пустой раковиной жизни, которая скоро будет закончена. Сейчас комната казалась более унылой, чем когда-либо. Я разделся до пояса, вымылся холодной водой и, дрожа, переменил повязки на руке и шее. Надо было сделать это гораздо раньше, и если бы раны загноились, мне было бы поделом. Однако они хорошо заживали.
Я оделся тепло: надел стеганую горную рубашку под тяжелый кожаный камзол и такие же штаны, которые плотно зашнуровал кожаными полосками. Я взял свой рабочий нож и к тому же вооружился коротким кинжалом. Из своих запасов я прихватил маленький горшочек с порошком из бледной поганки. Несмотря на все это, покидая свою комнату, я чувствовал себя незащищенным глупцом.
Я пошел прямо в башню Верити. Я знал, что он будет ждать меня, собираясь заняться со мной наукой Силы. Каким-то образом мне придется убедить его, что сегодня мне необходимо охотиться на «перекованных». Я быстро взобрался по лестнице, желая, чтобы этот день поскорее кончился. Вся моя жизнь была сейчас сфокусирована на том мгновении, когда я смогу постучаться в дверь короля Шрюда и попросить его разрешения жениться на Молли. Одна мысль о моей возлюбленной наполнила меня таким странным сочетанием незнакомых чувств, что я замедлил свой шаг по лестнице, стараясь разобраться в самом себе. Потом я оставил эти попытки, сочтя их бесполезными.
– Молли, – прошептал я.
Это волшебное слово усилило мою решимость и погнало меня вперед. Остановившись у двери, я громко постучал.
Я скорее угадал, чем услышал, разрешение войти. Я открыл дверь и вошел, потом закрыл ее за собой.
Холодный ветер врывался в комнату, а Верити, как на троне, сидел перед открытым окном в своем старом кресле. Руки его спокойно лежали на подоконнике, а глаза были устремлены к далекому горизонту. Щеки его порозовели, темные волосы спутал ветер. Если не считать воздушного потока от окна, комната была неподвижной и тихой. Тем не менее я почувствовал себя так, словно вступил в смерч. Сознание Верити нахлынуло на меня, и я утонул в нем, захлестнутый его мыслями и Силой, уходящей далеко в море. Он унес меня с собой в головокружительное путешествие по всем кораблям в пределах досягаемости его разума. То мы касались мыслей капитана торгового судна: «…если они дают хорошую цену, грузите масло…», то перепрыгивали к женщине, чинившей сеть. Ее челнок так и порхал в ловких руках, она ворчала себе под нос, а капитан поторапливал ее. Мы нашли штурмана, беспокоившегося о беременной жене, оставшейся дома, и три семьи, выкапывающие моллюсков при слабом утреннем свете, стараясь успеть до того, как прилив закроет отмель. Этих и дюжины других мы успели навестить, прежде чем Верити внезапно вернул нас в наши тела. Я чувствовал головокружение, как маленький мальчик, которого отец поднял на руки, чтобы он мог бросить взгляд на сутолоку большой ярмарки, а потом поставил на землю, вернув привычный для ребенка вид на лес взрослых ног.
Я подошел к окну и встал рядом с Верити. Он все еще смотрел на горизонт. И неожиданно я понял его карты и почему он так любит заниматься ими. Сеть жизней, которых он так быстро коснулся, показалась мне такой же прекрасной, как если бы он раскрыл ладонь и показал мне пригоршню сияющих драгоценных камней. Люди. Его люди. Не какой-то каменистый берег или богатые пастбища привлекали его внимание, когда он стоял тут у окна. Это его народ – эти яркие искры других жизней, не прожитых им, но тем не менее нежно любимых. Это было королевство Верити. Географические связи, отмеченные на пергаменте, приближали принца к нему. На мгновение я разделил его непонимание того, как кто-то мог желать зла этим людям, и его свирепое стремление не допустить, чтобы еще хоть одна жизнь была отдана красным кораблям.
Головокружение прошло, мир восстановился, и все на башне снова застыло. Верити сказал, не глядя на меня:
– Так. Сегодня охота?
Я кивнул, не беспокоясь о том, что он не видит этого жеста. Это не имело значения.
– Да. «Перекованные» ближе, чем мы подозревали.
– Ты собираешься атаковать их?
– Вы сказали мне, чтобы я был готов. Сперва я попробую яд. Но они могут и не соблазниться им. Или все равно попытаться напасть на меня. Так что я беру с собой меч. На всякий случай.
– Так я и предполагал. Но возьми лучше вот этот. – Он поднял меч в ножнах, лежавший рядом с креслом, и дал мне его в руки.
Мгновение я только смотрел на клинок. Кожа была великолепно выделана, рукоять обладала той прекрасной простотой, которая всегда присуща оружию, сделанному мастером. По знаку Верити я достал меч из ножен. Металл блестел и мерцал, изгибы, придававшие ему силу, напоминали рябь на озере. Я вытянул руку и почувствовал, как меч лег в мою ладонь, невесомый и ожидающий. Он был гораздо лучше того, чего заслуживало мое умение обращаться с ним.
– Я, конечно, подарю его тебе со всеми церемониями. Но отдам сейчас, а то без него ты можешь и не вернуться. Во время Зимнего праздника я попрошу его назад, чтобы подарить тебе по всем правилам.
Я вложил меч в ножны, потом молниеносно вынул. У меня никогда не было ничего столь великолепного.
– Я чувствую, что должен принести вам клятву или что-нибудь в этом роде, – смутился я.
Верити позволил себе улыбнуться:
– Регал, без сомнения, обязательно потребовал бы этого. Что до меня, то я не думаю, что человек должен клясться мне своим мечом, когда он уже поклялся своей жизнью.
Чувство вины охватило меня. Я собрал все свое мужество.
– Верити, мой принц. Сегодня я буду служить вам в качестве убийцы.
Даже Верити растерялся.
– Прямые слова, – настороженно заметил он.
– Я думаю, пришло время для прямых слов. Так я служу вам сегодня. Но мое сердце устало от этого. Как вы сказали, я поклялся вам своей жизнью, и, если вы прикажете, я продолжу служить вам так. Но я прошу вас найти для меня другой способ служить вам.
Верити ничего не ответил. Молчание показалось мне очень долгим. Он оперся на свой кулак и вздохнул.
– Если бы ты присягнул только мне, возможно, я бы мог ответить быстро и просто. Но я будущий король. Это разрешение должно быть дано действующим королем. Так же как и дозволение жениться.
Тишина в комнате, которая пролегла между нами, теперь стала очень глубокой. Я не мог нарушить ее. Наконец Верити заговорил:
– Я показал тебе, как охранять твои сны, Фитц Чивэл. Но если ты забываешь закрыть свое сознание, то не можешь винить других в том, что они узнают твои тайны.
Я подавил свою ярость и проглотил ее.
– Насколько много? – спросил я холодно.
– Настолько мало, насколько возможно, уверяю тебя. Я скорее привык охранять свои мысли, чем перекрывать мысли других. А особенно мысли человека, наделенного такой большой, хотя и переменчивой Силой, как ты. Я не стремлюсь быть свидетелем твоих… встреч.
Он замолчал. Я боялся заговорить. Дело было не только в том, что в мою личную жизнь совершили такое предательское вторжение. Но Молли! Как я смогу объяснить это ей, я просто не мог себе представить. Я не мог допустить и мысли о еще одном умолчании между нами, прикрывающем непроизнесенную ложь. Как всегда, Верити Истина был так же правдив, как и его имя. Это была моя беспечность. Верити говорил очень тихо:
– По правде говоря, я завидую тебе, мальчик. Будь на то моя воля, ты обвенчался бы нынче же. Если Шрюд сегодня откажет в разрешении, держи это в своем сердце. Передай Леди Красные Юбки, что с того дня, когда я стану королем, вы будете свободны пожениться когда и где захотите. Я не сделаю с вами того, что сделали со мной.
Думаю, именно тогда я понял, что отняли у Верити. Одно дело сочувствовать человеку, женившемуся не по своей воле, и совсем другое – внезапно понять, что этот человек никогда не узнает всей полноты чувств, которые ты испытал, проведя ночь в постели своей возлюбленной. Как это должно быть горько – взглянуть на то, что произошло у нас с Молли, на то, чего сам навсегда лишен.
– Верити. Спасибо вам.
– Что ж, я полагаю… – Он помедлил. – Это не обещание, и не считай мои слова таковым. Может быть, я смогу сделать кое-что и по поводу твоей второй просьбы. У тебя может не остаться времени, чтобы действовать в ка-че-стве… дипломата, если появятся другие дела, более важные для нас.
– А именно? – спросил я осторожно.
– Мои корабли день ото дня обретают форму под руками мастеров и скоро будут спущены на воду. И снова мне отказали в том, чего я хочу больше всего. Мне не будет позволено плавать на них. В этом много здравого смысла. Здесь я смогу следить за всем и управлять всем. Здесь моя жизнь не подвергается опасности насилия со стороны пиратов красных кораблей. Здесь я могу координировать атаки сразу нескольких кораблей и посылать помощь туда, где это наиболее необходимо. – Он откашлялся. – С другой стороны, я не буду ощущать ветра и слышать, как хлопают паруса, и мне не доведется сражаться с пиратами, как я того желаю, – с мечом в руке, убивая быстро и чисто и платя кровью за кровь. – Холодная ярость отразилась на его лице при этих словах. После недолгой паузы он продолжал, уже спокойнее: – Так вот. Чтобы эти корабли действовали как можно лучше, на борту каждого из них должен быть кто-то, кто по меньшей мере может принимать мои послания. В идеале этот человек должен быть также способен передавать мне подробные сообщения обо всем, что происходит в море. Ты видел сегодня, насколько я ограничен. Я могу читать мысли некоторых людей, но не могу приказать им делать что-либо. Иногда мне удается найти человека, более восприимчивого к моей Силе. И влиять на его мысли. Но это не то же самое, что получить быстрый ответ на прямой вопрос. Ты когда-нибудь думал о том, чтобы плавать на моих кораблях, Фитц Чивэл?
Сказать, что я был ошеломлен, значит ничего не сказать.
– Я… Вы только что напомнили мне, что моя способность к Силе крайне неустойчива. А вчера сказали, что в бою я скорее драчун, чем воин, несмотря на всю муштру Ходд.
– А теперь я напомню тебе, что на дворе середина зимы. Весна не за горами. Я сказал тебе, что это возможность, не более того. Я смогу предоставить тебе только минимальную помощь в том, чем надлежит овладеть тебе. Боюсь, что все в твоих руках, Фитц Чивэл. Сможешь ли ты к весне научиться контролировать и свою Силу, и свой клинок?
– Как скажете, мой принц. Я не могу обещать, но я постараюсь.
– Хорошо. – Верити долго пристально смотрел на меня. – Можешь начать сегодня?
– Сегодня? Сегодня я должен охотиться. Я не смею пренебречь этой обязанностью.
– Они не исключают друг друга. Возьми меня с собой.
Я мгновение смотрел на него, не понимая, потом кивнул, соглашаясь. Я думал, что он встанет, чтобы надеть зимнюю одежду и взять меч. Вместо этого он взял меня за руку.
Когда его присутствие стало вливаться в меня, я инстинктивно воспротивился. Это было совсем не так, как раньше, когда он перебирал мои мысли, как человек раскладывает разбросанные по столу бумаги. Это было настоящим завоеванием моего сознания. Со мной такого не было с тех пор, как Гален подавил мою волю. Я пытался вырваться из хватки Верити, но она была как железо на моем запястье. Все застыло.
Ты должен доверять мне. Доверяешь?
Я стоял, покрывшись потом и содрогаясь, как лошадь, в стойло которой вползла змея.
Я не знаю.
Подумай об этом, – уговаривал меня Верити. Он немного отодвинулся.
Я все еще ощущал его, ожидающего, но знал, что он держится отдельно от меня. Мысли мои неистово метались. Слишком многое придется скрыть. Я должен многое сделать, если хочу освободиться от своих обязанностей убийцы. Это был шанс превратить все тайны в старые тайны и перестать скрывать что-то от Молли, предавая ее доверие. Я должен принять это. Но как я могу это сделать и сохранить в тайне от него Ночного Волка и все, что мы разделяли? Я обратился к Ночному Волку:
Наша связь – тайна. Так и должно оставаться. Значит, сегодня я буду охотиться один. Ты понял?
Нет. Это глупо и опасно. Я пойду с тобой, но не сомневайся, я буду невидим и незаметен.
– Что это ты сейчас сделал? – Это Верити говорил вслух. Его рука лежала на моем запястье.
Я посмотрел ему в глаза. В его вопросе не было никакой грубости. Он спросил меня так, как я мог бы спросить маленького ребенка, которого застали за резьбой по дереву. Я стоял застыв, и мне хотелось снять с себя эту тяжесть, чтобы хоть кто-то, единственный во всем мире, узнал обо мне все.
У тебя уже есть такой, – возразил Ночной Волк. Это было правдой, и я не мог подвергать его опасности.
– Вы тоже должны доверять мне, – услышал я свои слова, обращенные к моему будущему королю. И когда он продолжал задумчиво смотреть на меня, я спросил: – Вы будете, мой принц?
– Да.
Одним словом он дал мне свое доверие и уверенность, что любое мое действие не принесет ему вреда. Это звучит как нечто очень простое, но для будущего короля это был поразительный поступок – разрешить служащему ему убийце иметь от него тайны. Много лет назад его отец купил мою преданность обещанием еды, крова и образования, закрепив сделку серебряной булавкой, воткнутой в ворот моей рубашки. Простое доверие Верити неожиданно стало для меня более значимым, чем все это, вместе взятое. Любовь, которую я всегда испытывал к нему, неожиданно стала совершенно безоглядной. Как я мог не доверять ему?
Он застенчиво улыбнулся:
– Ты можешь использовать Силу, когда тебе захочется.
Ограничившись этим простым предупреждением, он снова вошел в мое сознание. Пока его рука была на моем запястье, единение сознаний происходило без усилий. Я чувствовал его любопытство и легкую грусть, когда он увидел свое лицо моими глазами.
Зеркало милосерднее. Я постарел.
Так как он все равно присутствовал в моем сознании, было бы бесполезно отрицать его правоту.
За все приходится платить, – согласился я.
Верити отнял руку от моего запястья. На мгновение я ощутил головокружение и увидел сразу себя и его, а потом все успокоилось. Он осторожно повернулся, чтобы снова отвести взгляд к горизонту, и потом закрыл от меня окно.
Без его прикосновения соединение сознаний было совсем другим. Я медленно вышел из комнаты и начал спускаться по ступенькам, как будто нес полный до краев стакан с вином.
Совершенно верно. И в обоих случаях это легче делать, если не думать о своей задаче так напряженно. Просто неси.
Я спустился в кухню, где плотно позавтракал и старался держаться как ни в чем не бывало. Верити был прав. Было легче поддерживать наш контакт, когда я не сосредоточивался на нем. Пока все были заняты своим делом, я умудрился ссыпать полную тарелку сухарей в свой дорожный мешок.
– Идешь охотиться? – обернулась ко мне повариха.
Я кивнул.
– Ну, будь осторожен. Кого будешь искать?
– Дикого кабана, – сымпровизировал я. – Просто найду его, я не буду охотиться сегодня. Я подумал, что это может быть хорошим развлечением на Зимний праздник.
– Для кого? Для принца Верити? Ты не вытащишь его из замка, парень. Он слишком много теперь сидит у себя, вот как. А бедный старый король Шрюд не ел по-настоящему уже много недель. Не знаю, зачем я готовлю его любимые блюда, если поднос всякий раз возвращается таким же полным, каким я его посылаю. Вот принц Регал, тот может поехать, если только не испугается, что охота испортит ему прическу. – За этими словами немедленно последовало радостное кудахтанье кухонной прислуги. Мои щеки вспыхнули от дерзости поварихи.
Спокойно. Они не знают, что я здесь, мальчик. И ничего из того, что они скажут тебе, я не использую против них. Не выдай нас сейчас.
Я чувствовал, как развлекается Верити и как ему интересно все это. Поэтому я позволил себе улыбнуться, поблагодарил повариху за паштет, который по ее настоянию взял с собой, и покинул замок.
Уголек нетерпеливо переминалась в своем стойле. Она предвкушала прогулку. Баррич прошел мимо, когда я седлал ее. Его темные глаза скользнули по моим кожаным штанам, красивым ножнам и прекрасной рукояти меча. Он кашлянул, но ничего не сказал. Я никогда не мог понять, сколько именно знает Баррич о моей работе. Как-то в горах я рассказал ему о своем ремесле отравителя, но это было до того, как он получил удар по голове, пытаясь защитить меня. Когда он оправился от него, то сообщил, что ничего не помнит о том, что было перед тем. Но иногда я гадал: может быть, это лишь мудрый способ оставить тайну в тайне, чтобы ее не могли обсуждать даже те, кто разделял ее?
– Будь осторожен, – резко сказал он наконец. – Смотри, чтобы ничего не случилось с этой кобылой.
– Мы будем осторожны, – обещал я ему и провел мимо него Уголька.
Несмотря на множество переделанных дел, все еще было раннее утро, и зимнего света было как раз достаточно, чтобы скакать галопом. Я пустил Уголька вперед, позволив ей самой выбрать шаг и выразить свое настроение, чтобы разогреться, но следил, чтобы она не вспотела. Облачный покров прорвался, и солнце выглядывало сквозь него, касаясь деревьев и сугробов сверкающими пальцами. Я придержал лошадь, переводя ее на шаг. Нам надо было идти кружным путем, чтобы добраться до ручья; я не хотел без необходимости сворачивать с проторенных дорог.
Верити был со мной каждую секунду. Не то чтобы мы разговаривали, но он присутствовал при моих размышлениях. Он наслаждался свежим воздухом, отзывчивостью Уголька и юностью моего тела. Но чем дальше я уходил от замка, тем больше чувствовал сопереживание Верити. После первоначального прикосновения общее сознание сменилось взаимным усилием, больше похожим на рукопожатие. Я подумал, смогу ли поддерживать этот контакт.
Не думай об этом. Даже дыхание становится работой, если ты думаешь о каждом вздохе.
Я моргнул, внезапно осознав, что он сейчас находится в своем кабинете и занимается обычными утренними делами. Как далекое жужжание пчел, я слышал, как Чарим что-то обсуждает с ним.
Никаких признаков присутствия Ночного Волка видно не было. Я пытался не думать о нем и не искать его – напряженное умственное отрицание, требовавшее таких же усилий, как поддержание контакта с сознанием Верити. Я так быстро привык все время касаться сознания моего волка и знать, что он ждет моего прикосновения, что сейчас чувствовал себя неуверенным и одиноким, как будто у меня на поясе не хватало любимого ножа. Единственный образ, который мог полностью вытеснить его из моих мыслей, был образ Молли, а на этом я тоже не хотел сосредоточиваться. Верити не упрекал меня за мои действия прошлой ночью, но я знал, что он считает их недостойными. У меня было неприятное чувство, что если бы я позволил себе по-настоящему обдумать все происшедшее, то согласился бы с ним. Об этом я тоже трусливо не разрешал себе думать.
Я понял, что бо́льшая часть моего умственного усилия состоит в том, чтобы не думать. Я тряхнул головой и раскрылся навстречу дню. Дорогой, по которой мы ехали, редко пользовались. Она шла через холмистую местность, и гораздо чаще, чем люди, по ней ходили овцы и козы. Несколько десятилетий назад молния вызвала пожар и выжгла все деревья в этом месте. Первыми здесь выросли березы и тополя. Деревья стояли обнаженные, если не считать тяжкого груза снега. Эта холмистая местность была плохо приспособлена для земледелия. Здесь были главным образом летние пастбища для скота, но время от времени я улавливал запах дыма и видел протоптанную дорожку, ведущую к дому дровосека или хижине охотника. Это было место уединенных хуторов, в которых жили довольно бедные люди. Дорога становилась ýже, и лес изменился, когда я въехал в его более старую часть. Темные вечнозеленые деревья здесь стояли густо и близко от дороги. Стволы их были необъятными, и под распростертыми ветвями снег лежал на лесной подстилке неровными буграми. Подлеска почти не было, и большая часть выпавшего за год снега все еще лежала на толстых ветках. Здесь Угольку было легко свернуть с дороги. Мы ехали под снежным навесом, залитые сероватым утренним светом. День казался приглушенным в тени огромных деревьев.
Ты ищешь определенное место. У тебя есть какие-то сведения о том, где находятся «перекованные»?
Их видели на берегу одного ручья. Они ели замерзшего оленя. Еще вчера. Я подумал, что мы сможем выследить их оттуда.
Кто их видел?
Я помедлил.
Мой друг. Он чурается людей. Но я завоевал его доверие. Иногда, когда он видит странные вещи, он приходит ко мне и рассказывает.
Ага. – Я чувствовал сдержанность Верити, когда он обдумывал мои слова. – Хорошо. Я не буду больше спрашивать. Полагаю, некоторые тайны необходимо хранить. Я помню маленькую слабоумную девочку, которая приходила и сидела у ног моей матери. Моя мать кормила ее, одевала и дарила ей безделушки и сласти. Никто никогда не обращал на нее внимания. Но как-то раз я незаметно подошел к ним и услышал, как девочка рассказывает моей матери о человеке в таверне, который продавал красивые ожерелья и браслеты. Позже, на той же неделе, стража короля арестовала Райфа, разбойника с большой дороги, в этой самой таверне. Тихие люди обычно много знают.
Безусловно.
Мы ехали в дружелюбном молчании. Время от времени мне приходилось напоминать себе, что на самом деле Верити здесь нет. А хотелось бы, чтобы был.
Очень много времени прошло, мальчик, с тех пор, как я ездил среди этих холмов просто ради удовольствия. В моей жизни стало слишком много неотложных дел. Я не могу вспомнить, когда в последний раз делал что-нибудь просто потому, что мне этого хотелось.
Я кивал его мыслям, когда лесную тишину разорвал крик. Это был бессловесный крик ребенка, внезапно прервавшийся на высокой ноте, и, не успев подумать, я прощупал местность по направлению к нему. Мой Дар ощутил бессловесную панику, смертельный страх и внезапный ужас Ночного Волка. Я закрыл от этого свое сознание, но повернул Уголька в ту сторону и послал лошадь в галоп. Низко припав к ее шее, я гнал ее сквозь лабиринт снежных сугробов и упавших веток. Я взлетел вверх по склону, не в силах набрать скорость, которая внезапно стала такой отчаянно необходимой. С вершины холма я увидел внизу сцену, которую никогда не смогу забыть.
Их было трое, оборванных, бородатых и зловонных. Они дрались, бормоча и рыча друг на друга. Они не давали моему Дару никакого ощущения жизни, но я узнал в них тех «перекованных», которых мне показывал Ночной Волк прошлой ночью.
Она была совсем маленькой, возможно не больше трех лет. На ней была ярко-зеленая туника, сшитая заботливыми руками любящей матери. Они дрались из-за ребенка, как из-за попавшего в западню кролика, дергали за руки и за ноги, как тряпку, абсолютно не обращая внимания на остатки жизни, все еще теплившиеся в девочке. Я взревел от ярости и выхватил меч как раз в то мгновение, когда решительный рывок сломал тонкую шейку. В ответ на мой крик один из этих людей поднял голову и повернулся ко мне. Лицо его блестело от крови. Он не стал дожидаться смерти добычи, чтобы приступить к обеду. Я пришпорил Уголька и ринулся на них, как сама Месть. Слева от меня из леса вылетел Ночной Волк. Он достиг цели раньше меня, вскочил одному на плечи и вонзил зубы ему в шею. Другой повернулся ко мне и поднял бесполезную руку, чтобы защититься от моего меча. Мой удар был таким, что великолепный новый клинок отсек голову и глубоко завяз в позвоночнике. Я выхватил из-за пояса кинжал и спрыгнул с лошади, чтобы сразиться с человеком, который пытался вонзить нож в Ночного Волка. Третий «перекованный» схватил тело девочки и помчался с ним в лес.
Мой противник сражался, как разъяренный медведь, кусаясь и молотя нас кулаками даже после того, как я вспорол ему живот. У меня даже не было времени ощутить ужас, который я должен был испытывать. Зная, что он умрет, я оставил его, и мы бросились за убегавшим. Как серая молния, Ночной Волк взлетел на холм, а я проклинал мои медлительные ноги, спеша вслед за ним. След был ясным – утоптанный снег, кровь и отвратительный запах этого существа. Моя голова работала плохо. Клянусь, когда я бежал по этому склону, мне каким-то образом казалось, что я могу предотвратить ее смерть и вернуть девочку к жизни. Сделать так, чтобы этого никогда не произошло. Это было нелогичное стремление, гнавшее меня вперед.
Пытаясь обмануть нас, он сдвоил след. Он выскочил на нас из-за огромного пня, швырнул тело девочки в Ночного Волка, а потом прыгнул на меня. Он был огромным и мускулистым, как кузнец. Благодаря своим размерам и силе этот «перекованный» в отличие от других, которых я встречал, был вполне сыт и хорошо одет. В нем билась безудержная ярость загнанного зверя. Он схватил меня, поднял в воздух и рухнул сверху, одной узловатой рукой вцепившись мне в горло. Широкой грудью он прижал меня к земле. Одна моя рука была свободна. Я протянул ее назад и дважды воткнул нож в мясистое бедро. «Перекованный» взревел от ярости и навалился еще сильнее. Он вдавил мое лицо в замерзшую землю. Черные точки замелькали у меня перед глазами, и тут Ночной Волк внезапно прибавил свой вес к тяжести на моей спине. Я испугался, что мой хребет вот-вот переломится. Ночной Волк рвал спину врага клыками, но «перекованный» только прижал подбородок к груди и поднял плечи, защищаясь. Он знал, что скоро задушит меня. Ему вполне хватит времени разделаться с волком, когда я буду уже мертв.
От напряжения раскрылась рана на моей шее, и хлынула теплая кровь. Боль придала мне сил. Я бешено затряс головой, а так как шея моя стала скользкой от крови, мне удалось немного высвободиться. Я успел сделать один отчаянный вздох, прежде чем гигант перехватил мое горло. Он начал отгибать мою голову назад. Если он не задушит меня, то попросту сломает мне шею. Силы у него достаточно.
Ночной Волк сменил тактику. Он не мог открыть пасть достаточно широко, чтобы схватить голову «перекованного», но лязгающие зубы зверя начали сдирать скальп с черепа врага. Кровь дождем лилась на меня, а «перекованный» бессловесно ревел и коленями упирался мне в поясницу. Он оторвал от меня одну руку и начал молотить ею Ночного Волка. Я ужом извернулся в его хватке, ударил его коленом в пах и воткнул нож ему в бок. Боль, по-видимому, была невыносимой, но «перекованный» не отпустил меня. Он ударил меня головой в висок, а потом, обхватив чудовищными руками, начал ломать мне ребра.
Вот и все, что я могу вспомнить об этой схватке. Я не знаю, что нашло на меня потом; может быть, это была смертоносная ярость, о которой упоминают некоторые легенды. Я действовал зубами, ногтями и ножом, сдирая плоть с его костей везде, куда мог дотянуться. И однако я знаю, что всего этого было бы недостаточно, если бы Ночной Волк не нападал с такой же безудержной ненавистью. Через какое-то время я выполз из-под тела этого человека. Я вытер руки о штаны, а потом отер их чистым снегом – но я так и не смог отмыть их.
Ты в порядке?
Ночной Волк лежал на снегу, тяжело дыша, в нескольких ярдах от меня. Пасть его была окровавлена. Он проглотил немного снега, а потом снова тяжело задышал. Я встал и, спотыкаясь, шагнул к нему. И тут я увидел тело девочки и опустился на снег подле него. Я думаю, именно в этот момент я понял, что опоздал и ничего уже нельзя было изменить после того мгновения, когда я увидел ее.
Она была очень маленькой. Блестящие черные волосы и темные глаза. Ужасно, но ее маленькое тело было все еще теплым и неокоченевшим. Я взял ее на руки и убрал волосы с лица. Маленькое личико, еще младенческие зубы. Круглые щеки. Смерть еще не замутила ее взгляда. Глаза, казалось, были сосредоточены на какой-то неразрешимой загадке. Ее маленькие руки были пухлыми и мягкими. Кровь все еще текла из ран от укусов. Я сидел на снегу с мертвой девочкой на коленях. Значит, вот каково это – ребенок на руках. Такая маленькая, такая теплая… когда-то была. Такая неподвижная. Я склонил голову и разрыдался. Внезапная дрожь сотрясла меня. Ночной Волк понюхал мою щеку и заскулил. Он грубо царапнул лапой мое плечо, и я вдруг понял, что закрылся от него. Я успокаивающе коснулся его рукой, но не мог открыть своего сознания ни ему, ни кому-нибудь другому. Волк снова заскулил, и я наконец услышал стук копыт. Он, извиняясь, лизнул меня в щеку и исчез в лесу. Как был, с ребенком на руках, я встал на ноги.
Всадники перевалили через хребет. Впереди Верити на своем вороном, а за ним Баррич, Блейд и полдюжины других. К моему ужасу, среди них была женщина в грубой одежде. Она ехала за спиной Блейда. Женщина закричала, увидев меня, и, быстро соскользнув с лошади, побежала ко мне, протягивая руки к ребенку. Невыносимо было видеть ужасный свет надежды и радости на ее лице. Ее глаза на мгновение встретились с моими, и я увидел, как все в ней умерло. Она выхватила свою маленькую девочку из моих рук и начала кричать. Ее безысходное отчаяние обрушилось на меня, разрушив мои защитные стены и унося меня с собой. Крик не прекращался.
И через несколько часов, сидя в кабинете Верити, я все еще слышал его. Я трясся от этого звука, долгие судороги пробегали по моему телу. Я был раздет до пояса и сидел на табуретке перед очагом. Лекарь за моей спиной в каменном молчании разводил огонь. Баррич вычищал сосновые иглы и грязь из раны на моей шее.
– А вот это не свежая рана, – он показал на вторую рану на моей руке.
Я ничего не сказал. Слов не было. В тазу с горячей водой на полу сухие цветы ириса расправляли лепестки вместе с кусками болотного мирта. Баррич смочил кусок ткани в этой воде и выжал на кровоподтеки у меня на горле.
– У кузнеца были большие руки, – заметил он вслух.
– Ты знал его? – Лекарь посмотрел на Баррича.
– Не близко. Видал раза два на празднике Встречи Весны, когда торговцы привозили в город свой товар. У него были красивые серебряные украшения для сбруи.
Они снова замолчали. Баррич вернулся к своему делу. Кровь, окрасившая теплую воду, была по большей части не моей. Не считая массы синяков и боли в мышцах, я отделался ссадинами и царапинами и одной большой шишкой на лбу. Мне было стыдно, что я даже не ранен, когда маленькая девочка умерла. Не знаю, почему эта мысль имела для меня такое значение. Я смотрел, как Баррич накладывает аккуратную белую повязку на мою руку. Лекарь принес мне кружку чаю. Баррич взял ее у него, задумчиво понюхал, потом передал мне.
– Я бы положил меньше валерианы. – Вот все, что он сказал.
Лекарь отступил назад и сел у очага.
Чарим принес поднос с едой. Он расчистил маленький стол и стал накрывать его. Через мгновение появился Верити. Он снял плащ и повесил его на спинку кресла.
– Я нашел на рынке ее мужа, – сказал принц, – теперь он с ней. Она оставила ребенка играть на пороге и пошла за водой к ручью. Когда она вернулась, ребенка не было. – Он посмотрел на меня, но я не смог поднять глаз. – Мы нашли ее в лесу. Она звала свою маленькую девочку. Я знал… – внезапно он посмотрел на лекаря. – Спасибо, Дем. Если ты закончил с Фитцем Чивэлом, можешь идти.
– Я даже не посмотрел на…
– Все в порядке. – Баррич перетянул мою грудь бинтом и постарался закрепить его так, чтобы повязка не съезжала с шеи.
Это было бесполезно. Укус был как раз над мышцей, между плечом и шеей. Я пытался найти что-нибудь забавное в сердитом взгляде, который лекарь бросил на Баррича перед уходом. Баррич его даже не заметил.
Верити подвинул кресло, чтобы сесть ко мне лицом. Я начал подносить кружку к губам, но Баррич небрежно протянул руку и отнял ее у меня.
– После того, как поговорите. Тут хватит валерианы, чтобы свалить тебя с ног. – Он взял чашку и отошел в сторону.
Я увидел, что он выплеснул в очаг половину чая и долил оставшееся горячей водой. Потом он скрестил руки на груди и прислонился к камину, глядя на нас.
Я перевел взгляд на Верити и стал ждать, чтобы он заговорил.
Он вздохнул:
– Я видел тебя и маленькую девочку. Видел, как они дрались из-за нее. Потом ты внезапно исчез. Мы потеряли нашу связь, и я не смог тебя найти при помощи всей моей силы. Я знал, что ты в беде, и выехал немедля. Мне жаль, что я не успел.
Мне хотелось раскрыться и рассказать Верити все, но это было бы слишком опасно. Обладание секретами принца не дает права разглашать их. Я взглянул на Баррича. Он изучал стену. Я заговорил официально:
– Благодарю вас, мой принц. Вы не могли прийти быстрее, а даже если бы пришли, все равно было бы слишком поздно. Она умерла почти в то же мгновение, когда я увидел ее.
Верити смотрел на свои руки.
– Я знал это. Знал лучше, чем ты. Я беспокоился о тебе. – Он поднял на меня глаза и попытался улыбнуться. – Самая интересная часть твоего боевого стиля – это невероятное умение всякий раз оставаться в живых.
Краем глаза я заметил, как Баррич пошевелился, открыл рот, чтобы заговорить, а потом закрыл его снова. Холодный ужас охватил меня. Он видел тела «перекованных», видел следы. Он знал, что я дрался с ними не один. Пожалуй, только это могло сделать сегодняшний день еще хуже. Я почувствовал, что мое сердце внезапно сжала холодная рука. То, что Баррич до сих пор не заговорил об этом, то, что он оставлял свои обвинения для разговора с глазу на глаз, только ухудшало положение.
– Фитц Чивэл? – окликнул меня Верити.
Я вздрогнул.
– Прошу прощения, мой принц.
Он засмеялся, почти фыркнул.
– Хватит уже «моего принца». Будь уверен, что я не жду от тебя этого сейчас, так же как и Баррич. Он и я знаем друг друга достаточно хорошо; он не называл моего брата «мой принц» в такие мгновения. Вспомни, что он для Чивэла был человеком короля. Чивэл пользовался его силой и не всегда бывал при этом особенно благодарен. Я уверен, что Баррич знает, что и я тебя так использовал. И знает также, что сегодня ты был моими глазами – по крайней мере, до вершины того гребня.
Я посмотрел на Баррича, и тот медленно кивнул. Ни он, ни я не могли понять, куда клонит Верити.
– Я потерял контакт с тобой, когда тебя охватила ярость. Если я собираюсь использовать тебя так, как хочу, это не должно повторяться. – Верити легонько побарабанил пальцами по бедру. – Единственный способ, который я могу придумать, это упражнения. Баррич, Чивэл когда-то говорил мне, что в трудной ситуации ты лучше владеешь топором, чем мечом.
Баррич ошеломленно уставился на Верити. Было ясно, что осведомленность принца потрясла его. Он снова медленно кивнул.
– Он дразнил меня этим. Говорил, что это оружие дебошира, а не воина.
Верити позволил себе натянутую улыбку:
– Значит, это как раз в стиле Фитца. Ты будешь учить его. Думаю, что Ходд не станет заниматься такими вещами, хотя, без сомнения, могла бы, если бы я попросил. Но я бы предпочел, чтобы его учил ты. Мне нужно, чтобы Фитц упражнялся, сохраняя нашу связь и во время уроков. Если мы сможем связать эти занятия, он, возможно, овладеет сразу и тем и другим. Учась у тебя, он не будет думать о том, чтобы держать мое присутствие в тайне.
Баррич не смог полностью скрыть тревогу:
– Это я могу, мой принц.
– Тогда, пожалуйста, сделай это. Начните с завтрашнего дня. Для меня лучше пораньше. Я знаю, что у тебя есть и другие обязанности и мало свободного времени. Но ты можешь на время занятий передать часть дел Хендсу. Он, похоже, очень надежный человек.
– Это так, – согласился Баррич. Настороженно. Еще одна важная деталь, оказавшаяся в запасе у Верити.
– Тогда хорошо. – Верити откинулся в кресле. Он разглядывал нас обоих, как будто давал наставления многочисленной аудитории. – Есть какие-нибудь затруднения?
Я счел этот вопрос вежливым завершением разговора.
– Сир? – спросил Баррич. Его глубокий голос стал очень тихим и неуверенным. – Если я могу… Я должен… Я не хочу подвергать сомнению решение моего принца, но…
Я перестал дышать. Вот оно. Дар.
– Говори, Баррич. Я, кажется, ясно сказал, что здесь нечего делать «моему принцу». Что тебя беспокоит?
Баррич выпрямился и посмотрел прямо в глаза будущего короля:
– Разве это… годится? Бастард или нет, он сын Чивэла. То, что я видел там, наверху. Сегодня… – Плотину прорвало, и слова хлынули рекой. Баррич с трудом сдерживался, стараясь не показать, как сильно он разгневан. – Вы послали его… Он пошел на бойню, один. Любой другой юноша его возраста был бы уже мертв. Я… стараюсь не лезть не в свое дело. Я знаю, что есть много способов служить королю и некоторые из них не особо красивы. Но наверху, в горах… И потом, то, что я видел сегодня. Разве вы не можете найти для этого кого-нибудь другого, а не сына вашего брата?
Я оглянулся на Верити. Впервые в жизни я увидел на его лице настоящую ярость. Не усмешку и не нахмуренные брови – две горящие искры в глубине его темных глаз. Он сжал губы, но потом заговорил ровным голосом:
– Послушай, Баррич. Он не ребенок. И снова подумай. Я не послал его одного. Я отправился с ним, хотя мы предполагали, что это будет выслеживание и охота, а не прямая схватка. Вышло иначе. Но он выжил. Так же как и раньше в похожих ситуациях. По всей вероятности, это еще не раз повторится. – Верити внезапно встал.
Все в комнате дрожало от напряжения. Даже Баррич, по-видимому, почувствовал это, потому что взглянул на меня, а потом замер по стойке смирно, как солдат на посту, в то время как Верити расхаживал взад-вперед.
– Нет. Это не то, что я выбрал бы для него. Это не то, что я выбрал бы для себя. Если бы он родился в лучшие времена! Если бы он был рожден в супружеской постели, а мой брат все еще был наследным принцем! Но это не было даровано мне, так же как и ему. И тебе! И Фитц Чивэл служит так же, как и я. Будь я проклят, но Кетриккен совершенно права. Король – это «жертвенный» для своего народа. Как и племянник короля. Там, в холмах, сегодня была резня. Я знаю, о чем ты говоришь. Я видел, как Блейд отошел в сторону и его вырвало после того, как он увидел это тело. Я видел, как он попятился от Фитца. Я не знаю, как этот мальчик… этот мужчина пережил это. Думаю, он просто выполнял свой долг. Так что же я могу сделать? Что я могу сделать? Он мне нужен для этой безобразной тайной работы, потому что он единственный, кто обучен делать это. Точно так же, как мой отец посылает меня в эту башню и просит сжигать мое сознание выслеживанием, отвратительным и грязным убийством. Что бы ни делал Фитц, какими бы искусствами он для этого ни пользовался…
Мое сердце остановилось. Дыхание перехватило.
– …пусть пользуется. Потому что сейчас мы заняты этим. Выживанием. Потому что…
– …это мой народ. – Я даже не понял, что заговорил, пока они оба не уставились на меня. Внезапно в комнате воцарилось молчание. Я набрал воздуха в легкие. – Очень давно один старый человек сказал мне, что наступит день, когда я пойму нечто. Он сказал, что народ Шести Герцогств – мой народ и что у меня в крови стремление заботиться о нем, ощущать его боль как свою. – Я моргнул, чтобы отогнать образ Чейда и воспоминание о том дне в Кузнице. – Он был прав, – с трудом выговорил я спустя мгновение. – Сегодня был убит мой ребенок, Баррич. И мой кузнец. И двое других людей. Их убили не «перекованные». Пираты красных кораблей. И я должен получить их кровь взамен этой. И я должен прогнать их с моего побережья. Теперь это для меня так же естественно, как потребность в пище или воздухе. Это то, что я должен сделать.
Они переглянулись.
– Кровь скажется, – тихо заметил Верити.
Но в его голосе была жестокость и гордость, от которой прекратилась моя дрожь, продолжавшаяся весь день. Глубокий покой нахлынул на меня. Сегодня я поступил правильно. Внезапно я осознал это. Гнусная унизительная работа, но это моя работа, и я сделал ее хорошо. Для своего народа. Я повернулся к Барричу, и он смотрел на меня тем задумчивым оценивающим взглядом, который обычно приберегал для тех случаев, когда захудалый помет неожиданно становился очень перспективным.
– Я научу его, – обещал он Верити, – тем нескольким известным мне фокусам с топором. И еще кое-чему. Нам начинать завтра до рассвета?
– Да, – согласился Верити, прежде чем я успел возразить. – А теперь давайте поедим.
Я внезапно ощутил голод и встал, чтобы подойти к столу, но Баррич мгновенно оказался рядом со мной.
– Вымой лицо и руки, Фитц, – мягко напомнил он.
Ароматная вода в тазу Верити потемнела от крови погибшего кузнеца, когда я мыл руки.
