Яблоки закончились быстро. Воды снова не было. Ни Лена, ни Колька не объявлялись.

Изнанка сделала ход и теперь ждала ответного.

Поначалу Ника твердо решила терпеть до ночи. Мысль о том, чтобы куда-то идти по этому пустому городу, знакомому и чужому одновременно, угнетала сильнее навязчивых мыслей о борще и говяжьих отбивных. То ли дело Полупуть.

Нет здесь ни борща, ни отбивных. Даже в виде отдельных ингредиентов. Потому что местные жители, если они вообще есть, не нуждаются ни в пище, ни в воде. Они мертвые.

Игни… От одного только имени в носу защипало. Так нельзя. Хватит себя изводить. Все равно от этого ничего не изменится.

Ника взобралась на подоконник, уткнулась лбом в прохладное стекло и наблюдала за тем, как оно мутнеет от ее дыхания.

Интересно, сколько сейчас времени? Что день, что утро, что вечер – за окном одна и та же картина. Пустое белое небо. Вовсе не облака. Матовое ватное нечто. Просто в какой-то момент – оп! – где-то наверху гасят свет. Не сказать, что солнце. И не лампочку. Даже не свечу. Просто свет.

Одни сплошные «не». Вся изнанка – глобальное отрицание.

Нигде. Ничего. Нет.

Но где-то здесь есть Игни. И скоро она его увидит. Надо только дождаться ночи. Арсеника знает, что делать. Она найдет его, а потом… Какая разница, что станет с ними потом? Игни не допустит плохого. Он сильный. Он справится. Главное – встретиться. Вместе они обязательно что-нибудь придумают.

От неподвижного сидения на подоконнике Ника еще острее ощутила голод. Покинув свой наблюдательный пункт, она в сотый, должно быть, раз обыскала пустые шкафы и кухонные ящики приютившего ее дома. Как и следовало ожидать – ничего нового. Сунув руку во внутренний карман куртки, она вытащила свернутую тетрадь со стихами Арсеники. Некоторое время задумчиво разглядывала потрепанные листы. В голову пришла дикая мысль, что в крайнем случае можно попробовать сжевать бумагу… в войну, наверное, и не такое ели.

Фу. Вот же глупость.

Прихватив пустую банку, в которой Лена приносила воду, она выскочила на улицу.

Надо же, снег пошел. Редкие белые хлопья. Но по-прежнему тепло. Ника запрокинула голову и попыталась поймать снежинки губами. Но местный снег не был водой. Снежинки не касались лица, не ложились на волосы и, кажется, не достигали земли. Они исчезали без остатка гораздо раньше. Галлюцинация. Иллюзия. Изнанка зимы – просто потому, что на лицевой стороне она тоже есть.

А в остальном – ничего страшного. Ну, безлюдно. Ну, дома. Немногочисленные – лишь те, что были снесены в самом городе. Некоторые совсем уж странные, словно создания безумного архитектора, у которого все в голове перемешалось. Изба, вокруг – еще одна такая же, только понаряднее. Или гараж, из крыши которого прорастает второй этаж барака вроде Никиного там, на лицевой стороне. Это, наверное, те постройки, которые были возведены на месте старых и тоже ушли на изнанку, догадалась Ника. А в городе, к гадалке не ходи, пустырь или обугленный остов… Не такая уж редкая картина.

Она крутила головой по сторонам и брела в том направлении, где, по ее мнению, должна была находиться река. Шла и смотрела на свой же, только старый город. И правда, путешествие в прошлое, не так уж сильно Колька ошибался. Довольно невеселое, к слову, прошлое. На этом месте потом окажется Сенная площадь? С ее громадным перекрестком, трамваями, высотками, автобусами и пробками? Уму непостижимо. Поросший бурьяном пустырь. Еще пара домов на другой стороне улицы – Ника их помнила. Там, в городе, они слепо взирали с обочины бельмами заколоченных фанерой окон. Посреди всеобщего запустения нелепыми громадинами возвышались два трамплина, словно только что сданные в эксплуатацию. Только что – это году эдак в тысяча девятьсот шестидесятом…

К реке, как и на лицевой стороне, вела дорога с довольно сильным уклоном. Начиналась сразу за домами и вилась вдоль оврага – все вниз и вниз. Здесь почти ничего не отличалось от привычного оригинала, за исключением того, что отсутствовал монастырь.

Хорошо, что река никуда не делась. Вода и деревья… Те же, что и в городе. Прорастают сквозь лицевую сторону до самой изнанки? Все видят, все знают.

Тоска накатывала тем сильнее, чем тщательней Ника загоняла ее внутрь с самого начала.

Дом. Мама. Река. Эти деревья. Игни. Игни…

Она поморгала, потерла глаза ладонью. Усилием воли отогнала мысль о том, что если бумага не пойдет, то можно попробовать на вкус траву и кору деревьев. Поудобней перехватила банку и решительно направилась к кромке воды. Подошвы ботинок увязали во влажном песке. Сверху сюрреалистично опускался снег – будто перышки, выбившиеся из огромной перины чужого неба.

Ника присела на корточки и зачерпнула воду ладонью. Вода оказалась противно теплой и попахивала покойниками. Чудное сравнение, особенно с учетом того, что покойников она в жизни не нюхала. И вообще, нечего себя накручивать. Вода как вода.

Ника протянула руку за банкой, которую поставила у ног, и не обнаружила ее на прежнем месте.

При мысли, что придется возвращаться ни с чем, внутри все оборвалось.

Банка только что была здесь. Вот и отпечаток донышка на песке остался. Не могла же она уйти своим ходом. Это слишком – даже для изнанки.

– Ну, и топала бы сюда сама, раз такая шустрая, – борясь со слезами, прошептала Ника и уселась прямо на влажную землю. Какая теперь разница, чистая у нее одежда или грязная? Никому нет дела. Никто не смотрит. Никого нет. Все умерли…

Прекрати. Пожалуйста.

До чего же ноги болят… Подавив стон отчаяния, она снова набрала в ладони воду, с отвращением сделала глоток – на вкус как грязная тряпка, в которую заворачивали рыбу, – а потом ополоснула лицо. Провела влажной ладонью по волосам. Выглядит, наверное, не лучше Есми…

В воде у самого берега Ника заметила какое-то копошение. Присмотрелась и едва не убежала с криком. Но не убежала. Осталась сидеть, позабыв о необходимости сделать вдох, и наблюдала за тем, как ее банка выбирается из реки на берег, а внутри, за стеклом, в мутной, почти непрозрачной зелени мечется мелкая, не больше ладони, живая, настоящая и съедобная РЫБА.

Взвизгнув от восторга, – не тара стеклянная, а лампа Алладина! – Ника поспешно вскочила и сжала банку обеими руками, пока та не передумала и не нырнула обратно на дно. Так торопилась, что чуть не опрокинула, едва не упустила драгоценную добычу. В отличие от Ники, плененная рыбка наверняка только обрадовалась бы такому повороту. Но с той стороны банку поддержали другие руки.

А еще спустя мгновение на Нику смотрели два бесконечно уставших выцветших глаза.

Сморщенные пальцы подтолкнули к ней подарок и снова скрылись под водой.

Прежде чем исчезнуть, речной Есми растянул губы в печальной улыбке.

– Горан, постойте! Ваша дочь! – воскликнула Ника и чуть было не прыгнула в реку вслед за ним. Хотела догнать, но он уже ушел в глубину, оставив на поверхности едва заметный водоворот. Крикнула: – Валерия просила передать, что очень вас любит!..

Но вряд ли Есми услышал.

Ника еще немного постояла на берегу, вглядываясь в рябь на темной поверхности воды. Что за создания обитают там, на дне?

Люди. Несчастные люди, которые отчаянно продолжают жить, несмотря на то, что давно уже не живут…

Она прижала к себе мокрую банку с кружащей внутри рыбой и двинулась в обратный путь. Теперь приходилось подниматься по склону, и Ника не смотрела по сторонам, старалась экономно расходовать силы – надо было непременно добраться до дома. И подумать о том, что делать с этим подарком судьбы, вернее, как его… приготовить.

Какое счастье, что Колька ее ждал! Хотя бы есть с кем поговорить.

– Рыбка, – сказал мальчуган, разглядев нового жильца, как только Ника ступила на порог.

– Ужин. – Она со стуком поставила банку на стол и сдернула с крючка полотенце. Вытерла руки и лицо, достала из ящика кухонный нож. Пленница притихла, едва шевеля плавниками. Словно почуяла неладное.

– А как мы ее назовем?

– Никак, – отрезала Ника, чувствуя себя разбивательницей детских сердец. – Нельзя привязываться к еде.

Они уселись по разные стороны стола и наблюдали за тем, как рыбка вяло поворачивается в мутной воде за стеклом.

– Коль, ты на рыбалке когда-нибудь бывал?

– Не-а.

Собственный Никин опыт в этой сфере тоже сводился к нулю.

– Эх, ты, а еще мальчик. – Она подперла кулаком подбородок и всмотрелась в бессмысленные рыбьи глаза. Из банки тоже всматривались в нее. В ожидании приговора. – А живую рыбу твои родители в магазине покупали?

– Не. Только замороженную, – сказал Колька, и вдруг выпалил: – Ника, не ешь Гошу! Он хочет жить с нами!

Или он, или я, невесело подумала Ника. Ну, не при ребенке же его убивать, в самом деле.

– Вот что… – Она поднялась со стула и засуетилась у шкафов. Извлекла из одного большую суповую кастрюлю, взяла банку и со всеми предосторожностями переселила рыбу в новое пристанище. Освободившуюся емкость Ника торжественно вручила ничего не понимающему Кольке. – За водой сходи. А то ему мало.

– Ага, – тут же подскочил мальчишка. – Я сейчас. Я быстро!

С учетом того, что Полупутем он не пользовался, – вряд ли, подумала Ника.

Оставшись наедине с будущим ужином, она мрачно уставилась в кастрюлю.

Все просто. Если вылить воду, рыбина погибнет естественным образом. А Кольке можно сказать, что она заболела. Или умерла от тоски по сородичам. Или… Черт, еще и об этом приходится думать! Вместо того чтобы просто радоваться, что у нее есть ЕДА.

«Еда» окончательно притихла. Наверное, решила притвориться мертвой в надежде, что ею побрезгуют.

Как бы не так.

Ника решительно взялась за ручки и поднесла кастрюлю к раковине.

Гоша. Теперь вообще кусок в горло не полезет. Есть Гошу – это не то же самое, что есть рыбу.

Прости, Гоша. Ты оказался низшим звеном в этой короткой пищевой цепочке. Проще говоря, плавал не в то время и не в том месте.

Стиснув зубы, Ника выплеснула воду в раковину и выскочила в коридор. И дверь за собой закрыла, как если бы совершила убийство, и жертва слала ей вслед последние предсмертные проклятия.

Чтобы не думать о том, что должна испытывать сейчас рыбка по имени Гоша, Ника попыталась собрать воедино обрывки знаний о выживании в сложных условиях.

Воды нет. Огня нет. Зато имеется нож и кое-какая посуда.

По всему выходило, что рыбу придется употреблять прямо так. Сырую.

Во всем мире люди едят сырую рыбу, убеждала она себя. Люди любят сырую рыбу. Еще и платят за это немалые деньги. Она и сама ее ела – в суши-баре, вместе с одногруппниками. Что там было? Семга или угорь. И ничего. Даже понравилось. Она вообще не гурман, неделю может прожить на лапше быстрого приготовления и картофельном пюре из порошка…

При мысли о подобных деликатесах желудок требовательно заурчал.

Пора возвращаться. Нужно еще успеть убрать остатки пиршества до Колькиного появления.

Замести следы. Скрыть улики.

Рыбешка неподвижно лежала на дне раковины и укоризненно глядела на Нику остановившимся глазом.

Чтобы убедиться в окончательности финала, Ника потыкала ее ножом, а затем с внутренним содроганием принялась отпиливать плавник.

Выковыряла из-под кожицы влажный студенистый комок, поднесла к губам. Только не нюхать и не рассматривать! Зажмурилась и сунула его в рот.

Видимо, повара суши-баров знают какой-то секрет превращения в съедобное всего несъедобного.

С отвращением она выплюнула склизкую гадость в раковину и заметалась по кухне, выкрикивая все известные ей ругательства. Схватила полотенце, попыталась стереть с языка остатки вкуса. Даже запить нечем, противно, мерзко и пакостно до тошноты! Лучше уж с голоду помереть, чем еще раз попробовать вот это… Эту… Рыбью плоть!

В прихожей затопотали шаги. Неужели Колька? Только этого не хватало.

Не успев придумать, куда спрятать следы содеянного, Ника просто встала у раковины, повернувшись к ней спиной.

Вот только в кухне вместо мальчика появилась незнакомая тетка с одутловатым лицом, вздыбленными волосами и… Ремнем в руке? Точно, ремень. Широкий, коричневый, с тяжелой металлической пряжкой.

Не вполне понимая, что делает, Ника нащупала нож, которым разделывала рыбу, и крепко сжала его скользкую костяную рукоятку.

– Здравствуйте, – сказала она, наблюдая, как женщина шныряет глазами по всем углам.

– Здравствуйте, – ответила та, почему-то с вопросительной интонацией. Неприятно трескуче. Так в фильмах ужасов разговаривают маньяки, чей голос изменяют с помощью специальных устройств.

А что, если это хозяйка дома собственной персоной? Тогда понятно, чем она так недовольна.

– Извините, я сейчас все здесь уберу.

– Я сейчас все здесь уберу? – глумливо спросила «хозяйка», а сама начала переть на Нику так, словно хотела пройти прямо сквозь нее.

Происходящее казалось нереальным, как те самые ужастики. У Ники даже мелькнула надежда, что сейчас она проснется в своей комнате, как всегда скатившись с дивана.

Страшная женщина сверлила ее безумным взглядом и поднимала руку с ремнем. Все выше и выше.

Мертвую изнаночную тишину разорвал пронзительный детский крик:

– Ника, беги!!!

Звон бьющегося стекла. Осколки и брызги воды во все стороны.

Колька повис на спине сумасшедшей тетки, обхватив ее руками за шею. Та попятилась и завертелась на месте, пытаясь его сбросить, но мальчишка вцепился накрепко.

Ника рванула в коридор. К двери, прочь из этого дома, подальше отсюда! И взвизгнула, когда с разбега воткнулась лицом во что-то черное и холодное. По щеке царапнуло металлом.

Кто-то цепко схватил ее за плечи.

– Если сейчас сбежишь, тебе уже никто не поможет, – хлестко произнес высокий женский голос.

Это была девушка. Черно-белые волосы, раскосые глаза. Красивая, как кукла. И очень уверенная.

– Жди меня здесь!

Незнакомка скрыла лицо под полумаской, которая до этого болталась у нее на шее, и бесшумно извлекла из-за пояса два пистолета.

– Стой на месте, поняла? – прибавила она глухо.

Ника молча кивнула – голос пропал – и осталась в полутемной прихожей, вжавшись спиной в стену. Бежать все равно некуда. И страшно, мамочки, до чего же страшно…

Хлопок. Второй. Вот и все. Возвращается. Одна.

– Что с Колей? – Нике казалось, что, стоит ей заговорить, в голосе девушки прорежутся те же кошмарные нотки, что и у женщины с ремнем, но ничего подобного не произошло.

– С Есми? Да что ему сделается, он и так уже мертвый, – равнодушно ответила спасительница и зачем-то добавила: – Не сбежишь? Точно?

После чего мгновенно исчезла, просто растворилась, не сделав ни единого шага.

Ника не успела вдохнуть и выдохнуть, когда увидела ее снова.

Теперь уже не одну.

– Через Полупуть не получится, она живая, – с сожалением пробасил бритоголовый парень, такой высокий, что почти задевал макушкой потолок.

– Идель, вечно тебе достается все самое лучшее, – мурлыкнул второй. Этот одарил Нику колючим взглядом с прищуром и улыбкой, в которой не было ни капли доброжелательности. – Тебе и конвоировать. Увидимся в Пределе!

– Засранец, – раздраженно сказала девушка. Потом снова осмотрела притихшую Нику, недовольно сморщила нос. – Ладно, самое лучшее, потопали. Придется через полгорода пешком пилить. Гил, ты-то хоть с нами?

– Вот сама и пили, если тебе это доставляет такое удовольствие, – не сдержалась Арсеника.

Оба конвоира уставились на нее, удивленные резкостью тона.

– А я знаю способ лучше.

И она закрыла глаза.