13
Наша контрольно-следовая полоса должна быть чёрной полосой в жизни нарушителя границы.
Сержант 2-й отдельной мотомеханизированной роты НКВД
Дорога дружбы
Новая скоростная железнодорожная магистраль свяжет Италию, Германию и СССР.
Проект железнодорожно-автомобильного пути утверждён на совместном заседании СССР, ГССР и ИСР. Дорога, которая начнётся в Неаполе, пройдёт возле Рима, Флоренции и, миновав территорию Австрии, через Мюнхен и Берлин выйдет к Минску, и оттуда повернет к Москве.
В планах объединённого строительного треста не только строительство железной и автомобильной дорог, но и создание вдоль трасс всей необходимой структуры использования, включая станции и заправки. Также существуют планы продолжить трассу дальше Москвы, доведя её через Урал и Сибирь к берегам Дальнего Востока, получив крупнейший трансконтинентальный транспортный канал.
«Правда»,
24 сентября 1936 года
Война, заставшая буквально все страны мира «со спущенными штанами», затихала в Европе и разгоралась в других частях света.
Польша, опрокинутая ударом с двух сторон, была вынуждена пойти на одностороннюю капитуляцию, подписав Варшавский мирный договор, по которому несколько спорных областей отходили Германии, а Ленинсберг и Восточная Пруссия получили широкий сухопутный коридор до Данцига, отсекая тем самым Польшу от Балтики, а Советскому Союзу отходила территория по линии Белосток – Брест – Львов, образуя сухопутную границу с Германской Советской Республикой.
Польское и галицийское население было просто выдавлено на оставшиеся территории. Выдавлено аккуратно и со всем скарбом, под который отдавались целые железнодорожные составы, невзирая на вопли и вой, поднятый в «демократической и свободной» прессе. И практически сразу же строительные подразделения Германии и СССР начали возведение железной и автомобильной дорог, которые должны были соединить Берлин и Москву.
Конечно, ещё постреливали в медвежьих углах галицийские и польские партизаны, но НКВД и фельдмилиционеры даром хлеб не ели, и вчерашние бандиты быстро пополняли бригады лесорубов в необъятной Сибири и шахтеров в Силезии.
Румыния потеряла Бессарабию и часть территорий, доставшихся ей по Трианонскому и Нёйискому мирным договорам. Советская Социалистическая Республика Болгария забрала себе Южную Добруджу, а Димитров еще и наложил свою крепкую руку на Северную, мотивируя тем, что ССРБ необходима сухопутная граница с СССР. Правда, Констанцу он пытался передать Советской стороне, но Сталин отверг этот дар, справедливо рассудив, что русские в тех местах не жили, не живут, да и вряд ли когда жить будут…
Провозглашенная Венгерская Советская Социалистическая Республика получила назад две трети Трансильвании и Банат, то есть те территории, где этнические венгры составляли большинство. По такому же принципу к Венгрии отходили территории Югославии.
Кроме территориальных потерь, Румыния лишалась своей нефтяной промышленности, интегрированной в промышленность Союза Социалистических государств. Коммунисты гарантированно получали в парламенте новой республики не менее тридцати процентов мест, начиналась разработка новой конституции страны.
Чехословакия же вовсе прекратила свое существование. Чехия вошла в состав ГСФСР, Словакия же с восторгом влилась в Советский Союз на правах автономной республики. Правда, в приватных беседах в кулуарах Кремля Братиславе пообещали статус Союзной республики, полагая, что Словакия вполне может занять место утерявшей этот статус Украины. Однако это могло произойти не раньше, чем словаки окончательно и бесповоротно встанут на социалистический путь развития, принятый на остальной территории СССР.
Та же участь ожидала Эстонию, Латвию и Литву. Согласно договору между СССР и ГСФСР побережье Литвы и часть Латвии вплоть до Западной Двины становились частью территории Красной Германии. Эстония и другая часть Латвии входили в состав РСФСР как Прибалтийский край, а литовские территории – в состав БССР, без всяких прав и намеков на автономии.
Финляндию постигла участь, схожая с участью Румынии. Финская секция Коминтерна в полном составе прибыла в оккупированный Хельсинки и занялась формированием нового правительства, где коммунистам гарантированно предоставлялось не менее сорока процентов портфелей, из которых как минимум четыре должны были быть основными: министерство обороны, министерство внутренних дел, министерство иностранных дел и министерство финансов. Советской стороне отходили территории Карельского перешейка, включая город Выборг, значительные территории Карелии и город Печенга с никелевыми рудниками. В городах Або, Турку и Хельсинки, а также на Аландских островах появлялись советские военно-морские базы.
Легче всего отделалась на этом фоне Югославия. Она теряла Даламацию, Воеводину, Банат и Македонию, но эти потери были незначительными на фоне Румынии, потерявшей чуть не половину территории, или Польши, сохранившей едва ли треть от довоенных владений. Союз Социалистических государств потребовал разрешить деятельность коммунистической партии, наложил относительно мягкую контрибуцию, так что регент Павел вздохнул спокойно: ему удалось сравнительно удачно выйти из этой войны. Единственным темным пятном было требование Союза ССР выдать всех русских эмигрантов, проживавших на территории Югославии, но, в конце концов – кому нужны эти эмигранты? Хотят русские загнать их в Сибирь? Да на здоровье! Забирайте!..
А Москва праздновала победу. Конечно, это не было похоже на то невероятное счастье, которое Сашка видел в старых документальных кадрах сорок пятого года. Но тогда народ воевал четыре года, миллионы потерь, разрушенные города, сожженные села… В этот раз все прошло легче: потери Советского Союза составили около ста пятидесяти тысяч убитыми и ранеными, причем пришлись они почти исключительно на военнослужащих – потери среди гражданского населения не превышали и трех десятков человек.
Отгремели сапоги солдат по Красной площади, и многочисленные музыкальные коллективы расположились прямо на площадях и улицах города, приглашая всех москвичей и гостей столицы продолжить праздничный вечер. Но люди, собиравшиеся в этот час на даче в ближнем Подмосковье, ехали не отдыхать. Каждая встреча с Хозяином огромной страны была экзаменом, проверкой – не притупилось ли классовое чутьё у рыцарей революции, не сожрала ли душу ржавчина стяжательства и не обленился ли ум… Иосиф Виссарионович Сталин сам работал по двадцать часов в сутки, и соратникам поблажки не давал.
И им было, что сказать сегодня. Немолодым людям, прошедшим не одну войну, тюрьмы и ссылки, видавшим такое, от чего обычного человека быстро принял бы дом скорби в полном смятении духа.
Но при том, что испугать их было очень сложно, они всё равно боялись. Нет, не Сталина, хотя в гневе он производил пугающее впечатление, и не тюрьмы или расстрела. Те, кто боялись подобного, в революцию не шли, оставаясь дома. Они боялись отлучения от времени. От гудящего пламени событий, в котором и кипела настоящая жизнь.
Глядя из окна второго этажа на то, как подъезжают машины к крыльцу дома, как выходят приглашённые гости, Сталин спокойно набивал трубку, просматривая внутренним взглядом события последних лет. Много чего случилось за эти годы. И хорошего, и плохого, но больше все-таки непонятного.
Престарелый мальчишка, матерый волк в шкуре ребёнка был вброшен в этот мир, словно факел в кучу динамита. Что-то взорвалось сразу, что-то – чуть погодя, что-то пока еще летело, разбрасывая искры из подожженного фитиля.
Досталось всем, а больше всего тем, кого этот мальчик считал своими врагами и врагами страны: британцам, американцам и прочим представителям мирового капитала. И если сам Сталин относился к ним как к врагам, но спокойно и взвешенно, то Белов каждого такого господина рассматривал исключительно через прицел, не забывая вовремя нажимать спусковой крючок.
Разумеется, ненависть была взаимной. Десятки покушений предотвратило ведомство Берии, чуть меньше – Кирова, и буквально пару штук – Артузова, но отметились все. Вся погань и нечисть, что скопилась в мире, словно поставила своей целью извести одного человека – семнадцатилетнего подростка, и спецслужбы Советского Союза снимали богатый урожай с этого участка.
Сталин хмыкнул. Вот тоже – спецслужбы. Словечко, привнесённое Александром. И ведь прижилось. Вообще отношение соратников к Александру иногда заставляло Сталина испытывать чувство ревности, которое он, конечно, давил, но избавиться совсем не мог. Теперь у каждого руководителя, к которому мог зайти Саша, был готов холодный квас, кофе и хороший абхазский сыр. А ещё каждый изворачивался как мог, чтобы свести его с очередной девицей подобающего возраста. Но тот был неуловим, словно призрак, подсовывая вместо себя каких-то других парней и вообще всячески избегая политических альянсов. И вот это качество Сталину нравилось больше всего. Крепко поднаторев в искусстве политической интриги, Иосиф Виссарионович, конечно, знал, как это происходит. Да даже его первый брак с Экой Сванидзе показал, как происходит такое влияние и как тяжело от него избавиться.
А ещё у Александра была удивительная способность общаться с людьми. Он никогда не выступал просто так, а всегда превращал любой митинг в спокойную доверительную беседу. Разговор равного с равными. И эффект от такого разговора был иногда посильнее, чем любое собрание.
Сталин крепко затянулся и выпустил тугую струю сизого дыма прямо в стекло.
Сейчас Саша гулял по Москве в компании братьев, сестры и детей руководителей трёх стран – Бруно Муссолини, Ирмы Тельман и других. Он тоже получил свою часть праздника, хотя, по справедливости, должен был сидеть здесь, среди тех, кто сделал эту победу возможной.
В дверь коротко стукнули.
– Войдите…
– Товарищ Сталин, – дежурный секретарь, он же охранник Коля Лядов, заглянул в комнату через полуоткрытую дверь. – Вы просили сообщить, когда все соберутся.
– Иду, – Сталин развернулся и, широко шагая, двинулся в сторону гостиной, где уже сидели приглашённые гости.
Булганин, Берия, Ворошилов, Будённый, Киров, Калинин… Те, кого можно было назвать «соратниками». Почти все в форме, блестя орденами и что-то обсуждая, они весело смеялись, придавая всей сцене почти семейный оттенок.
Повод для радости имелся, и какой! Выстоять в войне с пятью странами и на трёх направлениях одновременно, к чему они, конечно, не были готовы.
Тепло приветствовав всех собравшихся, Сталин пригласил гостей за стол, и первый тост выпили, конечно, за победу. Потом, отдав должное искусству поваров, выпили и за Революцию, и за Красную Армию.
Увидев, как плотно Лаврентий Берия занялся отбивной, Сталин усмехнулся:
– Тоже нормально не поел на этом банкете?
– Да какая там еда! – громыхнул Будённый. – Толкотня, как на вокзале. И всяк подойти норовит да сказать чего. Я уж грешным делом думал заехать куда да перекусить…
– Кушай, дорогой товарищ Будённый. Такое дело сделали. Не твоя бы армия, так мы бы эту Варшаву ещё месяц ковыряли.
– Да, а если бы не алабинцы, я бы там всех своих конников положил, – маршал нахмурился. – Не город, а одна сплошная западня. А эти-то вот как-то так – раз! – и пулемёт молчит. Два – и уже выволакивают пленных. Три – и на польской батарее одни трупы. Сдали позицию второй линии, а следом уже волкодавы Лаврентия… Чисто механизм какой.
– Механизм… – проворчал Берия. – А сколько пота и крови они пролили на тренировках? И это ещё несмотря на пособия.
– Пособия? – Сталин вопросительно поднял бровь.
– А ты что, не в курсе? – Берия рассмеялся тихим голосом. – На каждый чих – книжечка. И как здания зачищать, и как фильтрационный пункт устроен, и разгрузки эти, и броня, и шлемы, да вот взять хотя бы фонарик подствольный. Ну ерунда же. Понятно, что света в зданиях нет, а в подвалах – тем паче. Но вот просто прицепить фонарик к автомату, да ещё и сделать его так удобно… А очки эти из авиационного плексигласа? Сколько глаз уже спасли… Пулю в упор, конечно, не держат, но вот осколок мелкий или пулю на излёте – так вполне. А глазу много ли надо? А так очки поменял, и вперед.
– Это всё он? – спросил Сталин, уже зная ответ, и, увидев утвердительный кивок, усмехнулся: – Ты его не хвали. Я сам знаю, что он умный, да. Ты себя хвали. Чтобы это всё заработало, сам сутками не спал. Товарищ Будённый вот с полигона месяцами не вылезал. Товарищ Ворошилов тоже не прохлаждался, как и все здесь сидящие. Так что не нужно приписывать победу одному человеку.
– Так мы и не приписываем, – Ворошилов развёл руками и улыбнулся. – Просто сын твой меня порой пугает до дрожи в коленях. Недавно вот пришёл и интересуется, а как у нас обстоят дела с дальним обнаружением вражеской авиатехники? Ну, я и отвечаю, что и с ближним-то не очень. Радары эти вот только-только поступать в войска стали. Ещё толком ни операторов нет, ни взаимодействия с войсками. А он знаешь, что предложил? Ставить их на ДБ-3. Тогда, говорит, и обзор будет дальше, и связь с командованием лучше. Прямая видимость, мол. И приходит через день мне бумага из разведупра, что американцы планируют участие в авианалётах крупных авиационных соединений, поднимая за один раз по триста-четыреста машин. То есть ответил на вопрос, который ещё не был задан. И если мы эту армаду издалека увидим, то, стало быть, и ответ нужный приготовим.
– Да-да. А мне привёз немецких ламповых арифмометров, – Булганин, который тоже был в форме, широко улыбнулся, вспомнив, какую суету и раздрай вызвало появление сына Сталина с двумя десятками новейших вычислительных приборов, о существовании которых он даже не знал. – Он даже настоял, чтобы не распылять арифмометры по отделам, а создать единый расчётный центр, куда будут поступать особо громоздкие задачи. И знаете, это сработало! Эффект потрясающий! Сроки обсчёта сократились вдвое, а где и втрое, и даже больше. Так мало того, пообещал более мощную машину к концу года. Опытный экземпляр, но говорит, что сможет заменить сразу полсотни механических арифмометров, – Николай Александрович подхватил вилкой кусочек буженины и, вбросив ароматный ломтик в рот, прожевал и закончил: – Так вот. Привёз эти… как он назвал, «калькуляторы», и через час сбежал. Говорит, времени мало. А на часах было уже четыре часа пополудни. И не веселиться ведь ехал.
– Ты это к чему, Николай Александрович? – Сталин нахмурился, и кустистые брови сошлись над переносицей.
– Загоняем мальца, – бухнул Будённый. – Он уже сейчас в свои семнадцать работает, как мы. Бензина жжёт по три нормы в день.
– И что же я вижу, товарищи? Натуральный заговор! – Сталин усмехнулся. – Все думают о здоровье Александра Сталина, а товарищ Иосиф Сталин, стало быть, совсем не думает. А вы пробовали удержать этого абрека малолетнего? – он рассмеялся гулким каркающим смехом. – Я сейчас вам историю одну расскажу. Немецкие товарищи строят у нас завод в Рыбинске. И упёрлись они в какой-то дореволюционный дом. Да дом такой, что трактором не свернуть. Стены в метр толщиной. Уже начали согласовывать изменения в проекте, когда товарищ Александр приехал. Походил вокруг, попросил полсотни килограммов динамита, потом выгнал всех со стройки, да взорвал тот дом. Да так аккуратно, что только горка битого кирпича. Взорвал, пожал руку начальнику строительства и отбыл с пожеланием не задерживать график. Боюсь, что если кто-то попытается остановить Сашу, его ждёт та же судьба. Гора обломков, если что-то вообще останется. Если задачу себе поставил, не остановить. Да уверен, у многих из вас есть такие истории. Ну, кто желает превратить товарища Сашу в обычного школьника Страны Советов? – Сталин весело посмотрел на соратников.
– Я тебе ещё смешнее историю расскажу, – Берия отложил вилку и протер губы салфеткой. – Делегация эта, британцев. Решили походить по Москве, а переводчик один так сразу понесся на встречу. А потом удачно так пересёкся с товарищем Сашей в Праге. И Саша словно понял, что к чему, и сразу сел за столик с микрофоном. Запись я тебе потом привезу, послушаешь. Ну, а если коротко, надо ему было кое-что от Сани. И не придумал он ничего лучше, чем начать угрожать его семье. Не прямо, конечно, но так… понятно вполне.
– И что же потом случилось? – Сталин нарочито медленно смахнул пылинку с плеча.
– А никто не знает, – Берия усмехнулся. – Только потом, минут через двадцать как товарищ Саша ушёл, мои ребята подошли к этому деятелю, а тот уже всё. Взгляд стеклянный, слюни изо рта пускает… В общем, идиот клинический. Отвезли его обратно в посольство да сдали с рук на руки.
– Ну, дураком-то он изначально был, – Будённый усмехнулся и подкрутил шикарные усы. – Это ж надо – угрожать Саньше. А что за деятель такой, а, Лаврентий Палыч?
– Да самый что ни на есть представитель мировой буржуазии. Личный секретарь Питера Ротшильда. Перед тем как в овощ превратиться, много чего наговорил. Часа полтора его Александр… расспрашивал. Три раза плёнку в магнитофоне меняли.
– Самому-то не страшно? – Сталин в упор посмотрел на Берию, и тот, мгновенно поняв, в чём вопрос, лишь улыбнулся в ответ.
– Нет, Коба, не страшно. Страшно страну профукать. Страшно перед людьми балаболом прослыть. А это… – он взмахнул рукой, – впечатляет, конечно. Но уж точно не страшно.
– Хм, – Сталин тяжело вздохнул. – Думаете, я не знаю, что вы его хотите в секретари ЦеКа? Выбрали себе царя, понимаешь.
– Я не вечен, Коба, – Берия упрямо склонил голову и смотрел исподлобья. – И ты не вечен. И никто из нас. И что мы после себя оставим? И, главное, кого? Вы знаете, что из восьми разведшкол две работают по новым программам?
– И кого они готовят? – Ворошилов, для которого это было новостью, напрягся.
– Управленцев! – Берия расхохотался неожиданно сильным раскатистым смехом. – Управленцев! Психологию преподаём, экономику, военное дело, конечно, и многое другое. Да, вы скажете, что у каждого наркомата есть профильные училища, вузы и прочее. А сколько из тех студентов прошли многоэтапный отбор? А кто из них уже на втором курсе прошёл практику на заводах и прочих – весьма непростых – учреждениях?
– Так это оттуда молодые совсем мальчишки и девчонки у меня в наркомате на практике? – Ворошилов покачал головой. – Да, занятные ребятки. Вроде сидит такой, бумажки перебирает, а как глянет, словно насквозь тебя видит.
– А я бы кое-кого из этих мальчишек уже сейчас поставил заведовать отделом, а то и сектором, – Булганин вздохнул. – Только нескоро ещё выпуск. Только через четыре года.
– Он всегда работает на будущее. На перспективу, – продолжал говорить Берия. – Словно в голове всегда картинка, как должно быть на самом деле, и двигает ситуацию в сторону этой картинки.
– От меня-то вы что хотите? – Сталин, который благодаря Александру знал обо всех его работах, и куда более подробно, откинулся на спинку полукресла. – Звание дивизионного комиссара, вон, товарищ Будённый ему пробил, кандидат в члены Центрального Комитета, вся грудь в орденах. Чего ещё?
– Надо вводить его в основной состав Комитета, – произнёс Будённый.
– И пусть начинает посещать лекции в Институте народного хозяйства, – быстро добавил Булганин. – Обязательно по такому случаю дёрну и Канторовича, и Чаянова…
– А военное дело? – вскинулся Ворошилов. – Пусть и в нашу академию Генштаба походит. Он, конечно, парень толковый, но образование ещё никому не мешало.
– Тогда пусть поступает в Московский университет, – подал голос молчавший до сих пор Молотов. – Там и военные кафедры есть, да и общий уровень весьма высок. А факультативно сможет посещать лекции где угодно.
– Значит, начали разговор о том, чтобы разгрузить Александра, а потом закончили тем, чтобы взвалить на него ещё и университет? – Сталин, достав из кармана пачку папирос «Герцеговина Флор», стал набивать трубку мелким табаком. – А у него кто-нибудь спросил, чего он сам хочет? Я вот пока о его планах не слышал. А вот о планах японского командования мне уже доложили.
– Война? – хмуро спросил Будённый. – Да когда же они успокоятся, твари помойные? Что же им от нас надо-то?
– Как говорит Саша, им надо, чтобы нас не было, – Сталин поднёс спичку к трубке и, неторопливо раскурив, выдохнул первый клуб дыма. – Им не нужны русские рабы, им даже не столько нужна наша земля. Жить здесь они всё равно не смогут. Им просто нужно уничтожить Россию. Уничтожить и заселить её хоть китайцами, хоть неграми, да хоть индусами. Или вообще оставить безлюдной. Но пока мы живы, очень многим будет плохо спаться. А это значит, что?
– Похороним и этих, чего уж там, – Киров расправил плечи и до хруста сжал тяжёлые рабочие кулаки.
– Значит, этому молодому тигру будет об кого точить свои клыки, – Сталин весело рассмеялся, представив себе, сколько печальных сюрпризов ждёт японскую армию.
А виновник всех этих разговоров гулял по Москве и был счастлив. Счастлив потому, что уже не будет двадцати пяти миллионов смертей и десятков тысяч разрушенных городов и сёл, не будет блокады Ленинграда и многого другого. Да, история сделала невероятный кульбит, сведя в один союз Италию, Германию и Советский Союз. И кто бы ни говорил о естественности такого партнёрства, но полноценный союз между Германией и Россией был впервые за всю историю.
А ещё Александру было хорошо, потому что рядом шли его названые братья и новые друзья: Ирма Тельман, Бруно Муссолини, Амайя Ибаррури – дочка неистовой Долорес, пламенной Пассионарии, учившаяся сейчас в Университете Коминтерна, Лера Кузнецова, ставшая на время обучения Валерией Орловой, и пара её подруг по Ленинской технической школе. Теперь школа готовила не диверсантов, а управленцев, что, кстати, не сильно сказалось на программе, а девочки стажировались не только в войсках, но и на заводах.
Справа, прижавшись к его руке, шла Светлана Сталина, а слева солидно, как и подобает мужчине – Славка Бартеньев, такой же неугомонный, боевитый и задиристый, каким был в первый день знакомства.
Весело гомонящая толпа высыпала из прикреплённого к ним автобуса и пошла по Красной площади, привлекая всеобщее внимание как молодостью, так и вполне взрослыми орденами на груди у мальчишек. Бруно, щеголявший в форме лейтенанта итальянских ВВС, шёл заливаясь соловьём, прихватив под руки сразу двух девушек, так и не решив, кому же отдать предпочтение. Стройной и гибкой Валерии или несколько более крепкой и женственной Малгожате.
Бьянке Висконти, поступившей на первый курс исторического факультета МГУ, тоже не было скучно, так как вокруг неё буквально вился ужом Артём, что-то рассказывая и размахивая руками, словно хотел накинуть на итальянскую красотку невидимую сеть.
А Светлане Сталиной было не до всех этих раскладов. Её Саша шёл рядом, и девочка специально растягивала свои шаги, чтобы попадать в ногу своего кумира.
Одетая в синюю юбку и длинный пиджак, она гордо посматривала по сторонам, ловя завистливые взгляды других девчонок, встречавшихся на пути. Да, она могла завалить взрослого мужчину голыми руками, а из пистолета выбивала восемьдесят из ста из своего новенького «Вальтера» РРК, но внутри осталась такой же маленькой девочкой, как и была.
С появлением Александра всё изменилось так сильно, что их прежняя жизнь казалась просто дурным сном. Чёрные тучи, давившие на Свету со всех сторон, не только отошли, а полностью рассеялись, сломленные железной волей одного человека – Саши Белова. Да, её папа был чрезвычайно волевым и невероятно сильным человеком, но у него, кроме семьи, была на плечах огромная страна, и заботы о ней не давали ему времени просто побыть с семьёй. Даже в редкие выезды в отпуск постоянно приезжали ответственные работники и надолго отвлекали отца.
А вот у Александра вполне хватало времени на всё. Занимаясь десятками проектов, он не только сам тратил время на семью, но и выдёргивал из рутины дел приёмного отца.
Даже заказал где-то и привёз в загородный дом металлическую конструкцию, которую называл «мангал». Тогда на запах жареного мяса сбежалось почти всё население Ближней дачи, а потом вышел сам Иосиф Виссарионович, да так и остался с ними, пробуя сочные шашлыки из баранины и запивая их лёгким вином.
А ещё Саша научил Сталина доверять своим детям. Светлана улыбнулась, вспомнив, какое лицо было у отца, когда тот вручал Светлане разрешение на ношение оружия. Тот словно не верил самому себе, мысленно повторяя, что это морок, и сейчас он очнётся.
Но прошло совсем небольшое время, и наличие оружия у хрупкой девочки уже не вызывало у Сталина никаких эмоций, кроме гордости за так резко повзрослевшую дочь.
За этот длинный день шумная компания успела посмотреть парад на Красной площади, искупаться в Москва-реке и пройтись по ВДНХ, посмотрев огромную открытую экспозицию вооружения трёх стран.
И вот теперь они снова вернулись на Красную площадь, где играли оркестры и танцевали нарядно одетые жители и гости Москвы.
Площадь была ярко освещена прожекторами, привезёнными по приказу начальника ПВО столицы, и светло было словно днём.
Недавно установленные на шпили Кремлёвских башен рубиновые звёзды уже зажглись и ярко алели на фоне тёмно-синего неба.
– Товарищи, кто потеряется, встречаемся у автобуса! Кого не будет через час, ждать не будем. Возвращайтесь в гостиницу самостоятельно, – громко произнёс Александр и повторил сказанное по-немецки и по-итальянски. А потом чуть склонился к Светлане.
– Не устала?
Та быстро замотала головой. Ну какая тут может быть усталость? Вот на тренировках – да, бывало, так набегаешься, что ноги отваливаются. А тут-то с чего уставать? Но Свете было приятно внимание старшего брата и его забота. Она коснулась кончиками пальцев маленьких платиновых серёжек с алыми бриллиантами, подаренных им на день рождения, словно проверяя, на месте ли подарок, и благодарно улыбнулась в ответ.
– Я ужин заказал в «Астории». Обещали какое-то необычное угощение и твой любимый торт-мороженое.
– И-иха! – задорный вопль, вырвавшийся из глотки Светланы, мог бы заставить смутиться даже индейца племени навахо, но таковых на площади, к счастью, не было, а радостный крик потонул в гуле и шуме толпы. Света вытянулась и чмокнула любимого брата в щёку.
– Сашка, ты самый-самый… – от избытка чувств она вздохнула и воровато оглянулась по сторонам. – А ты уже решил, с кем… ну… сегодня…
– Та-ак, – Александр притворно нахмурился. – Чувствую тлетворное влияние двух хулиганистых диверсанток. И с каких это пор маленьких девочек интересуют подобные вопросы?
– Как стрелять – так уже взрослая? – Светлана так же игриво насупилась, изображая обиду.
– Вот укорочу я кого-то на язык, – Александр покачал головой.
– Не ругай их. Я сама.
– Что сама?
– Ну, сама попросила их всё рассказать, – Светлана покаянно вздохнула, и на этот раз уже не играла. Девчонки предупреждали её о возможных последствиях. – Но ведь это же хорошо? Ты сколько сам говорил, что бесполезных знаний не бывает!
– Бесполезных не бывает, а несвоевременные случаются, – Александр, который совсем не сердился на сестру, погладил её по голове и рассмеялся, почувствовав, как она немного потянулась вверх, чтобы сильнее прижаться макушкой к его ладони. Маленькая егоза вовсю осваивала непростую науку манипуляции людьми.
– Так всё же? – Светлана не собиралась сдаваться.
– А почему это тебя так интересует? – Александр остановился возле эстрадного оркестра, сделавшего перерыв, и посмотрел на сестру.
– Ну, мне кажется, что Лера и Маша, они хорошие, а вот Бьянка – она… – Светлана задумалась, – она себе на уме. Такая…
– А в чём разница между человеком, который «себе на уме» и «тебе на уме», знаешь? – Александр улыбнулся.
– Нет… – Света заинтересованно посмотрела на Сашу.
– Тех, кто себе на уме, ты просто не понимаешь, и в силу своей непонятности они тебя пугают. А понятных, даже тех, кто тебе враг, ты не боишься. Понятный – значит просчитанный. А стало быть, для него готов целый букет контрмер. А девчонки из спецшколы – те ещё оторвы. Моргнуть не успеешь, как тебя взвесят, обмерят и в стойло загонят.
– И тебя?
– Зачем мне стойло, я же не лошадь, – Саша усмехнулся. – Но и Вася с Артёмом тоже не торопятся. Вон, видишь, Тёма хоть и приобнял свою подругу, но взгляд спокойный, не масленый. Значит, впрок ему пошли мои уроки. Скорее, он сам эту испанку в стойло загонит и с руки есть научит.
– Скажи… – Света замялась, но по её лицу было видно, что вопрос, который сейчас крутится в её голове, совсем не праздный, и серьёзно занимает её. – Скажи, а что – только вот так? Кто кого в стойло поставит? Нельзя по-другому?
– Можно и нужно, – Саша улыбнулся. – Но в большей степени это просто игра. Ни один человек, будь он хоть сам архангел, не сможет быть сильным всё время. Ему рано или поздно придётся отдохнуть и на это время спрятаться за того, кого он выбрал своей половинкой. И если в семье бушует война, то не будет ему отдыха, а будет полный разгром. Или ему придётся сбежать в то место, где сможет отдохнуть и восстановить силы. Но лучше, чем семья, такого места нет, – он повысил голос. – Англичане – тупые ослы. Не «мой дом – моя крепость», а «моя семья – моя крепость». В каких-то ситуациях первый – мужчина, в других – женщина, а в третьих – вообще дети. Только все вместе, только гуртом, как говорит товарищ Будённый. И чем семья больше, тем сила её выше. Смотри! – Александр легко поднял девочку на руки и усадил себе на плечи. – Что ты видишь?
– Людей, Кремль, музыкантов, вон солдаты прошли…
– То, что ты видишь – это наша семья. Огромная советская семья. Да, не все из них ангелы. Скажу больше: ангелов на земле вообще очень мало. Есть в нашей семье и совсем уроды, но вот такая она – наша семья. И вокруг – наш дом. Советский Союз. И это самое дорогое, что у нас есть. Если растеряем семью, если потеряем наш дом, сотрут нас и не оставят следа. Сотрут даже из памяти потомков. Но пока мы вместе, пока не распалась эта связь, мы непобедимы, – он ссадил девочку с плеча, оглянулся и только сейчас осознал, что все, с кем он пришёл на площадь, стоят вокруг него и слушают. И музыканты оркестра продолжали сидеть со своими инструментами, потому что дирижёр, стоявший совсем рядом с Александром, тоже стоял и слушал. Слушал и не мог понять, почему это у двух красавиц, находившихся рядом с итальянским лётчиком, подозрительно блестят глаза, а парни, одетые в полувоенные френчи, встали так, словно охраняли этого странного молодого дивизионного комиссара.
Бруно Муссолини, ещё не очень хорошо говоривший по-русски, но уже прекрасно понимавший, подошел к Александру и, встретившись с ним глазами, серьёзно кивнул:
– Алессандро, Италия есть тоже семья. Брат России, пока я жив.
– Германия, Саша, – Ирма с алыми от волнения щеками тоже подошла ближе, – Германия – твоя родина. Мы тоже твоя семья. Братья России, пока я жива и живы мои дети.
И, словно очнувшись от морока, дирижёр вскинул руки так, что музыканты даже встали с удобных стульев и, повинуясь сжатому кулаку и лёгкой дирижёрской палочке, грохнули, не жалея инструментов:
Заводы, вставайте! Шеренги смыкайте!
На битву шагайте, шагайте, шагайте!
Проверьте прицел, заряжайте ружье,
На бой, пролетарий, за дело свое!
На бой, пролетарий, за дело свое!
На зов Коминтерна стальными рядами
Под знамя Советов, под красное знамя.
Мы красного фронта отряд боевой
И мы не отступим с пути своего!
И мы не отступим с пути своего!
Товарищи в тюрьмах, в застенках холодных
Вы с нами, вы с нами, хоть нет вас в колоннах,
Не страшен нам белый фашистский террор,
Все страны охватит восстанья костёр!
Все страны охватит восстанья костёр!
Огонь ленинизма наш путь освещает,
На штурм капитала весь мир поднимает!
Два класса столкнулись в последнем бою:
Наш лозунг – Всемирный Советский Союз!
Наш лозунг – Всемирный Советский Союз!
Мощь оркестровой меди мгновенно раздавила все посторонние звуки на площади, и сначала один, потом другой коллектив, и вот уже все музыканты вплелись в мелодию. И люди останавливались и подхватывали слова гимна.
Не успела смолкнуть последняя нота, как куранты Спасской башни начали отмерять четверти, и стоило главному колоколу бухнуть восемь раз, как над площадью вспыхнули огни праздничного салюта, и всё потонуло в многоголосом крике «Ура».
Люди обнимались, смеялись и даже плакали, смахивая слёзы радости, а Александр, Ирма и Бруно стояли в центре этого буйства, держась за руки.
Мир хижинам – война дворцам. Кажется, этому лозунгу, провозглашённому Великой Французской революцией, уже очень много лет, но до сих пор он был лишь лозунгом. Шанс пострадать в революции или войне был лишь для самых неторопливых тугодумов, предпочитавших отсидеться в родовом замке вместо быстрого бегства за границу.
Даже короли и маршалы, захваченные на поле боя, казнились в редких случаях и, как правило, отпускались на свою родину собирать огромный выкуп и разорять и так подорванное войной хозяйство.
Но новое время приходит в наш мир. Время, когда никто из власть предержащих не может более быть спокойным даже под защитой штыков верной до последней капли крови гвардии. Время, когда война врывается в дома королей не для того, чтобы пограбить, а за их жизнью.
Война эта приходит внезапно, как удар молнии, и разрушительно, словно тропический ураган. Она сметает правительства и государства, перекраивая границы с такой лёгкостью, словно двигается ножницами по бумаге.
И у этой новой войны есть имя. Смотрите, вот он идёт по Москве, совершенно без охраны, двигаясь легко, словно гепард. Семнадцатилетний генерал Советского Союза. Человек, выписавший досрочный билет на небеса для пятидесяти тысяч представителей гитлеровской элиты во главе с ним самим. Взявший штурмом Аддис-Абебу и пленивший короля Эфиопии, расстрелявший короля Албании в его собственной спальне. Начисто разрушивший планы Британии в Афганистане и Индии, побывавший с неизвестными пока целями в Китае и Тибете. Взявший штурмом Бухарест и лично пустивший пулю в короля Венгрии. Устроивший в Бразилии такое, о чём президент этой страны категорически отказывается отвечать.
Семнадцатилетний член Центрального Комитета партии большевиков, чьё слово стоит дороже слов наркомов и глав республик.
Семнадцатилетний ветеран, за плечами которого уже десятки успешных операций во многих уголках Земли.
Вы, президенты, короли, императоры и владыки всех мастей и калибров. Вы слышите, как трясутся ваши дворцы, вторя дрожи самых верных ваших соратников? Видите, как на полированном паркете начинают змеиться трещины, а с потолка сыпется изящная лепнина?
Это он, Александр Сталин, стоит у вашего порога. Он с грохотом обрушивает дверь, которая казалась такой надёжной, и спрашивает: «Есть кто-нибудь дома?»
Эрнест Хэмингуэй.
«Таймс», 12 октября 1936 года
notes
