Слова о моей инакости, равно как и объяснение участия в деле, были ухвачены княжичем Туровским и его подчиненным, что называется, влет. Вон как зыркают. Ну так для них и старался. Остальные присутствующие здесь люди и так осведомлены о моем, мягко говоря, неместном происхождении, хотя даже Берг не знает о его «иномирности». Таких знатоков здесь и сейчас всего-навсего двое. Это князь Телепнев и Сакулов. И что-то мне подсказывает, что князь совершенно точно недоволен таким началом моего выступления. Впрочем, недовольство это не настолько серьезное, чтобы мне настала пора смазывать лыжи. Понимает, что это просто моя маленькая месть за его собственные слова, сказанные вчерашним вечером.

– Итак, господа. Если не возражаете, сперва я выскажу свою версию событий, – проговорил я, обращаясь прежде всего к князьям. Дождавшись согласного кивка от Телепнева и неопределенного хмыканья от Оболенского, я продолжил: – И начну я, пожалуй, с вечера того злосчастного дня.

– Ну почему же злосчастного? – проворчал княжич Туровской. – Насколько нам известно, тем утром вы провели несомненно блестящий и весьма оригинальный хольмганг, обеспечивший вашей персоне определенную известность в столице. Разве нет?

– Благодарю за столь лестное замечание, ваше сиятельство, но неужели вы считаете, что недовольство целого полка сослуживцев моего противника, вызванное как раз моей победой, методами ведения боя и выбором поручников, не перевешивает эфемерной и абсолютно ненужной мне дешевой известности? – ответил я. – Но мы уклонились от темы нашей беседы. Я продолжу, с вашего позволения… Итак. Вечером того дня Хельга Милорадовна отправилась домой около восьми часов вечера. Думаю, никто из присутствующих здесь сотрудников исследовательского отделения, встречавшихся с ней в тот день, не станет отрицать того факта, что в канцелярии она вела себя как обычно?

Ответом были молчаливые согласные кивки большей части приглашенных.

– Может, она забрала с собой на дом какие-то документы? Бумаги… или в течение дня делала какие-либо списки? – на всякий случай уточнил я, хотя прекрасно знаю, что ничего подобного в тот день не было. Исследователи, попереглядывавшись, также дружно замотали головами. – Замечательно. То есть никаких явных приготовлений или свидетельств того, что Хельга Милорадовна собирается исчезнуть из столицы, замечено не было.

– Извините, но это может свидетельствовать о ее выдержке, а равно и о том, что все необходимые записи она скопировала заранее, – встрял окружной сыщик.

– Хорошо. Пусть так. Мы вернемся к этому позже, – согласился я и продолжил изложение. – Так вот, Хельга Милорадовна вернулась домой в сопровождении одного из сотрудников исследовательского отделения, который поднимается вместе с ней в квартиру. То, что происходит дальше, я могу назвать только одним словом: похищение. Утром все еще пребывающего в беспамятстве сотрудника находит Берг Милорадович. Спустя полчаса на место событий прибывают охранители и сыщики, начинается расследование… которое, на мой взгляд, тут же поворачивает в ложную сторону, объявляя госпожу Высоковскую сбежавшей, в своих скоропалительных выводах опираясь лишь на то, что следов чужих тонких оболочек в ее квартире не обнаружено. Я же утверждаю, что ее именно похитили. Оглушив, возможно, тем самым способом, что испробовал на себе ее гость, похититель имитировал побег, прихватив для достоверности пару платьев, деньги, документы и драгоценности, найденные в квартире, после чего увез Хельгу Милорадовну в неизвестном нам пока направлении.

– И на основании каких доказательств вы делаете такой смелый вывод? Особенно интересно это узнать, поскольку ваши, пока необоснованные, утверждения начисто противоречат известным нам от того самого оглушенного, точнее отравленного сотрудника канцелярии фактам, – нахмурился княжич Туровской. Его подчиненный же лишь поджал губы. Естественно.

– К его показаниям, с вашего позволения, я обращусь чуть позже. Что же касается обоснования моего мнения… Видите ли, ваше сиятельство, я ведь тоже исследовал квартиру госпожи Высоковской. С соизволения Владимира Стояновича, разумеется, и с внесением всего найденного мной в специальный реестр дела госпожи Высоковской, хранящегося у ротмистра Толстоватого, – проговорил я, поднимая со стола главы канцелярии уже порядком надоевший мне дневник. – Вот только искал я не следы оболочек, а нечто более… материальное, как это принято на моей бывшей родине. И нашел. Причем немало. Но вот, извольте полюбопытствовать, это именно та находка, которая убедила меня в том, что Хельга Милорадовна исчезла не по собственному желанию. Прошу ознакомиться. Это ее личный и рабочий дневник, найденный мною в ее спальне, под подушкой. Если посмотрите внимательно, то обнаружите, что последняя запись датируется как раз днем ее исчезновения. Вы бы оставили такую вещь сыщикам, да и просто чужим людям, собираясь покинуть дом навсегда? Я проконсультировался по поводу содержимого этого дневника с Бергом Милорадовичем, и он, как компетентный специалист и родной брат, то есть человек, великолепно знающий госпожу Высоковскую, подтвердил, что это не подделка и многие записи представляют серьезную, с трудом подлежащую восстановлению информацию, имеющую несомненную ценность для специалиста, которым Хельга Милорадовна, безусловно, является.

Надо отдать должное княжичу Туровскому, он не стал изображать твердолобого полицейского, настаивая на версии своих сыщиков. Хотя и с обвинениями меня в гениальности, скажем так, не спешил. Зато глава окружного сыска явно был не против ткнуть меня в грязь лицом… и побольнее.

– Она могла просто позабыть о дневнике… В спешке, волнении. Опять же этот самый ухажер… – проговорил окружной сыскарь, меряя меня совсем недобрым взглядом.

– Надо же, как быстро мы вернулись к оставленной теме, – чуть улыбнулся я. – Ну что же, пусть так. Вот только мы же с вами установили, что весь день Хельга была абсолютно спокойна и ничем не выдавала своего волнения, если даже таковое испытывала. А это говорит о серьезной выдержке, не так ли… если следовать вашим собственным словам? Неужели бы столь хладнокровная дама, с великолепным аналитическим мышлением, могла позволить себе столь досадную оплошность? Весьма сомнительно, вам не кажется? Кроме того, следуя вашей же идее о том, что госпожа Высоковская могла вынести все нужные ей записи заранее, следует задать вопрос: а что мешало ей заранее упаковать и дневник?

– Может, тот самый господин, что так некстати заглянул к ней в гости? – Глава окружного сыска явно не торопился сдаваться.

– Во-первых, не заглянул в гости, а подвез ее на извозчике от канцелярии до самого дома и зашел в квартиру вместе с ней. У меня есть люди, которые видели их приезд собственными глазами, – усмехнулся я. – А если бы госпожа Высоковская решила бежать, то я ни на секунду не сомневаюсь в том, что у нее хватило бы ума распрощаться с ненужным ей провожающим еще у коляски. Благо не в первый раз… Но в результате в реальности мы получаем совершенно несуразную картину… Это уже не побег, а фарс какой-то. Зачем ей было создавать самой себе столько сложностей, разве что из бескорыстной любви к их преодолению? Но это кажется и вовсе глупым…

– Что ж. В вашем суждении, безусловно, есть здравое зерно, – осторожно отметил Оболенский, одним взглядом заткнув своего подчиненного, уже открывшего было рот для очередной порции «каверзных» вопросов. – Но вы сказали, что в квартире при осмотре обнаружили немало интересного. Не поделитесь?

– Отчего же? – Я с готовностью кивнул. – Вот только прошу учесть, что остальные моменты больше связаны с театром «побега», то есть старательно, хотя и неумело прикрывают картину похищения. Итак. Когда я вошел в дом, на тарелках в столовой все еще оставались остатки еды, а в вазе стояли уже увядшие цветы. В то же время на кухне я не обнаружил никаких следов приготовления пищи. А они должны были быть, если только сыщики не взялись мыть посуду вместо ведения расследования. Не так ли? Зато в мусорном ведре было немало остатков каких-то блюд и обрывков оберточной бумаги. Из чего я делаю вывод, что все это была неловкая инсценировка романтического свидания. Не более.

– Подождите. Вы хотите сказать, что это Бус Ратиборович похитил Высоковскую? – удивленно приподнял брови княжич Туровской.

– Разумеется, – пожал я плечами. – Он оглушил Хельгу Милорадовну, сделал все необходимые приготовления, забрал кое-какие вещи и передал госпожу Высоковскую на руки подельникам, дожидающимся его на лестнице, а сам спокойно вернулся в квартиру, и принял препарат, от которого тут же лишился сознания, таким образом оправдав свое присутствие в квартире госпожи Высоковской для сыщиков. Своеобразное, я бы даже сказал, весьма оригинальное алиби.

– Доказательства! – чуть ли не прорычал глава окружного сыска, вперив в меня грозный взгляд. Ну-ну. Мне уже страшно, ага.

– Метод исключения. Ничьих следов более на месте событий обнаружено не было. Ведь так? Так. Бус был в квартире впервые, уж поверьте, это я знаю точно. Так что заранее узнать, где хозяйка хранит тот же дневник, он не мог. Да и скорее всего не знал, что этот самый дневник вообще существует. Ну и кроме того… Оглянитесь, кого вы здесь видите? Я подскажу. На данный момент в этом помещении присутствуют все, кто в той или иной степени осведомлен о проекте «Лед». Присутствуют, замечу, согласно списку, в обязательном порядке, по приказу главы Особой Государевой канцелярии, его сиятельства князя Телепнева.

– А Бус Ратиборович входит в этот круг? – осведомился нарочито спокойным голосом княжич Туровской, но при этом, словно зная ответ, кинул чуть сожалеющий взгляд в сторону закаменевшего хозяина кабинета.

– Да. Но как видите, сейчас он отсутствует, – ответил я, кивая на единственный оставшийся свободным стул в кабинете. – Более того, он сегодня вообще не появлялся в здании канцелярии… равно как и дома, впрочем, насколько мне известно.

– И что же его спугнуло, позвольте узнать? – поинтересовался княжич.

– Не что, а кто. Ваш покорный слуга, – вздохнул я.

– Вы?! – чуть ли не хватаясь за табельное оружие, прохрипел окружной сыскарь, но был остановлен своим начальством.

– Именно я. Видите ли, в похищении госпожи Высоковской я заподозрил Буса Ратиборовича сразу после того, как убедился, что, кроме него и Хельги Милорадовны, более ничьих следов тонких оболочек в квартире не было. Но вот как вытащить из него информацию о ее местонахождении, я не представлял. Тем более кое-какие события показали, что попытка надавить может окончиться так же, как и недавний случай с одним неудачливым татем. По крайней мере, этого стоило опасаться. Посему вчера вечером при разговоре с господином Высоковским я специально не стал глушить его кабинет, чтобы находившийся за дверью Бус Ратиборович услышал мою речь и начал действовать, а не отсиживался как мышь под полом. Правда, это была чистой воды импровизация, но, как видите, она вполне удалась. – Договорив, я повернулся лицом к Высоковскому и склонил голову. – Берг Милорадович, я приношу свои извинения за то, что вынужден был использовать вас «втемную». Но иного способа найти вашу сестру я не видел. Но смею заверить, что сейчас Бус Ратиборович находится под неустанным, но незаметным наблюдением необмундированной службы Особой канцелярии и, вполне возможно, скоро выведет нас на место, где содержится Хельга Милорадовна.

– Вам не за что извиняться, Виталий Родионович, – покачал головой Берг. – Вот только что бы вы стали делать, если бы эта импровизация не удалась?

– Ну… для начала… Насколько я понимаю, все ваши коллеги уже в курсе нашей беседы, не так ли, Берг Милорадович? – улыбнулся я, и брат Хельги залился краской. Естественно, он им пересказал наш разговор, едва я исчез из поля зрения. Для того и Олафа с Ярославом попросил подождать его в лаборатории, когда те уже свалить по домам хотели. – Это был второй вариант. Ну а о третьем я, пожалуй, лучше промолчу…

– Ну допустим… – после недолгого общего молчания проговорил Оболенский, и в голосе его мне послышалось нечто, отдаленно похожее на… уважение? – Но какой этому самому Бусу прок в похищении? Цель?

– Знания. Понимаете, проект «Лед» – это действительно очень серьезно… и запредельно сложно. Так что обычный, пусть и талантливый практик эту тему не потянет, равно как и незнакомые со спецификой теоретики. А вот специалисты, знакомые с этой проблемой… в этом вопросе их всего трое, Берг и Хельга Высоковские и я, с вашего позволения. Собственно, даже похищение Хельги Милорадовны не решит всех вопросов похитителей, поскольку без моего практического участия, хотя бы на первых этапах, у тех, кто задумал всю эту комбинацию, ровным счетом ничего не выйдет. И они это прекрасно понимают. Только этим можно объяснить те два покушения, что мне довелось пережить с момента начала этой эпопеи.

– Два?

– Одно было совершено тем же утром, по пути моего следования на хольмганг. И наверняка похищение было бы тоже обставлено как побег, совершенный в компании с госпожой Высоковской. А второе, вчера вечером, при непосредственном участии Буса Ратиборовича. Уж очень он заволновался, когда узнал, что не все согласны с выводами сыщиков. Да и нужен я его хозяевам. Причем настолько, что кажется, они уже готовы вступить в прямое столкновение, лишь бы заполучить меня в свои лапки. Правда, поняв, что затея с ночной атакой провалилась, Бус скрылся.

– И все это под присмотром необмундированных? – покачал головой князь.

– Конечно. Мы не можем взять и допросить его впрямую, поскольку итогом, с большой вероятностью, будет его свежий труп. У меня есть серьезные основания предполагать, что бывший сотрудник канцелярии повязан наговором на верность, как это было с теми разбойниками, что пытались меня похитить, а после были найдены мертвыми в Старых Мхах. Потому остается только слежка. – Я умолк.

– Из всего вами сказанного я могу сделать вывод, что за этим самым Бусом Ратиборовичем стоит кто-то еще, – медленно проговорил княжич.

– Извините, Бернгардт Брячеславич, но это уже дела Особой Государевой канцелярии, – вдруг заговорил Телепнев, промолчавший, как и исследователи, все то время, пока я распинался перед сыщиками.

– Согласен, но боюсь, я вынужден буду доложить государю о том, что мое ведомство не имеет возможности продолжать расследование ввиду того, что оно выходит за рамки нашей компетенции, – тут же кивнул княжич Туровской, демонстративно откидываясь на спинку кресла. Весь его вид, кажется, кричал: «Сами вляпались, сами и разбирайтесь». Княжичу явно не хотелось лезть в заваруху, от которой начало заметно попахивать шпионскими играми. Гнилостный такой запашок…

Мои размышления были прерваны появлением в дверях секретаря главы канцелярии. Окинув взглядом присутствующих, он нахмурился, после чего, быстрым шагом преодолев расстояние от двери до стола князя, склонился к уху Владимира Стояновича и что-то прошептал. Князь Телепнев выслушал ротмистра с абсолютно каменным выражением лица, после чего поднялся из-за стола.

– Господа исследователи, вы свободны. Можете вернуться к работе. Бернгардт Брячеславич… – Глава канцелярии повернулся к княжичу и выжидающе уставился на него. Впрочем, пауза оказалась настолько коротка, что ее почти никто не заметил, тем более что исследователи, дружно поднявшись с мест, уже покидали кабинет.

– Да и мне пора, Владимир Стоянович, – вздохнул, поднимаясь с кресла, Оболенский, и глава окружного сыска тут же вскочил следом за начальником, – пора ехать к государю. Докладывать о расследовании…

– Благодарю, старый друг, – кивнул Телепнев, и княжич Туровской внезапно усмехнулся.

– Сочтемся, княже. – Коротко нам кивнув, глава сыскного ведомства быстрым шагом покинул кабинет, а вместе с ним вышли и его подчиненные.

– Что случилось, Владимир Стоянович? – спросил я.

– Вернулся Ратьша. Сам заходить не стал, передал через Вента Мирославича. Говорит, Бус скрылся в одном из загородных имений… И там идет возня, словно при переезде. – Князь повернулся к своему секретарю. – Ротмистр, поднимай мундиры в ружье. Выходим через…

– Выезды готовы, ваше сиятельство, – тут же ответил Толстоватый, и князь кивнул.

– Значит, через десять минут.

– Ротного моего на них нет. Через минуту бы не на колясках, а бегом бы уже грязь месили, – тихонько вздохнул я.

– Вот и возьмитесь за это дело, Виталий Родионович, – усмехнулся князь, услышав мое бурчание. Ну да… щазз.

– Только на второе жалованье.

– Вот и славно. Значит, договорились, – невозмутимо ответил Телепнев, и я понял, что попал. – А сейчас извините, но мне пора идти. Жду вас завтра, с утра, тогда и обговорим все условия более подробно.

– Вы что же, собрались без меня туда ехать? – удивился я.

– А вы желаете составить нам компанию? Что ж. Не смею отказать. Идемте?

Через несколько минут мы расположились в уже знакомом мне закрытом экипаже под водительством штабс-ротмистра Липаты, а вооруженные охранители дружно занимали свои места в добром десятке близнецов нашей коляски. Если быть точным, то в дюжине. Учитывая, что в каждый экипаж набилось по четыре синемундирника, количественный состав группы задержания впечатлял. Полсотни человек, считая меня и князя, почему-то решившего взять руководство штурмом в свои руки.

Я прикрыл окошко плотной, темной занавесью, и почти в тот же миг экипажи потянулись из ворот. Зрелище, думаю, было впечатляющее. Чертова дюжина черных, наглухо закрытых экипажей, запряженных черными же лошадьми… специально смотрел, ни одной коняги другой расцветки, и эти самые экипажи одним караваном, сохраняя дистанцию, довольно быстро, по здешним меркам, катятся по улицам Хольмграда… да уж, картинка маслом.

– А что за имение-то, куда едем, ваше сиятельство? – поинтересовался я у князя, сидящего на диване напротив и умудряющегося при довольно ощутимой «качке» спокойно заниматься осмотром и чисткой вороненого «Барринса».

– К Орефьевым. Старый боярин уж давно в своих сибирских вотчинах обитает, а дети его кто в Хольмграде отстроился, а кто и в Ахене торговый дом представляет. Ну а чтобы усадьба-то не пустовала, младший Орефьев, что в Хольмграде обосновался, ее в аренду и сдает. А последним арендатором по всем бумагам числится некий боярский сын Глотов, Ставр Ингваревич, семидесятого года рождения, – с непонятной гримасой отозвался князь.

– Мог бы и сам догадаться, – вздохнул я. – Везде влез, ушлый волхв.

– Волхв? – удивленно вскинул брови Телепнев. – Как интересно-о. Случайно, не Волосовой стези?

– Ну да, – нахмурился я.

– Как интересно, – повторил князь. – А вы откуда о нем знаете, Виталий Родионович?

Я вкратце пересказал главе канцелярии историю своего знакомства со Ставром,

– Вы правы, Виталий Родионович. Ушлый он, везде влез… – вздохнул Телепнев. – Вот только одно «но», никакой Ставрушка не волхв. Дед его, тот да, великим волхвом Волосовым был, старейшиной, Ингваром Семидубом его звали. А Ставру, по молодости его, в звании отказано было, хоть и ведал он немало, но… не по Сеньке шапка, как говорится. То все понимали. Как иные наши соседи говорят, aventurier. Но клянусь чем угодно, нынче господин Глотов перешел решительно все границы дозволенного. Одно дело изысканиями заниматься, археологией, пусть и не всегда законной, кружки дискуссионные собирать, и совсем уж иное – лезть в дела государевы. Лишку хватил Ставр… Ну так пускай теперь не плачет. Этой затеи государь наш, Ингварь Святославич, ему, как прежних, не спустит.

– Откуда ж вам так скоро известно стало, кто орефьевское имение в аренду взял… да и слова ваши насчет того, что теперь государь Ставру его проделок не спустит… Не поясните? – заинтересовался я.

– Ох, Виталий Родионович, язык мой, враг мой, – деланно скорбно покачал головой Телепнев. – Скажу так, Ставр Ингваревич – личность в нашей канцелярии известная. Не злодей и, боже упаси, не вор, но уж частенько по краешку закона ходит, особенно когда дела истории да археологии касаются. Были у нас кое-какие подозрения, что он не только для себя старается, да государь не велел розыску хода давать. Но и без хоть какого пригляда оставить Ставра я не мог. Потому и следили за тем, где он в иной раз окажется. Где поселится да чем займется… Но не более. А тут видите, как оно обернулось…

– И все-таки странно. А что же Заряна Святославна, не знала, что он не волхв? Она же сама… – начал я, но был тут же перебит князем.

– Неужто вы считаете, что все волхвы друг друга знают? Тем более что Волосовы-то больше на Урал-камне селятся. Места там их, заповедные. Силушкой Ставр не обделен, да учеба дедова недаром для него прошла, вполне мог и Заряну Святославну в заблуждение ввести… – Князь приподнял занавеску на окне, – подъезжаем, Виталий Родионович. Готовьтесь.

И в самом деле, не прошло и пяти минут, как наш караван встал, и наружу посыпались вооруженные до зубов синемундирники… даже сабли нацепили. На кой они им, спрашивается. Я окинул взглядом местность, но ничего похожего на имение не увидел. Сосновый бор, холм, который дорога огибает, и все.

– Вот за тем холмом, Виталий Родионович, и находится усадьба, – проговорил Телепнев, выходя из экипажа. – Так что сейчас дождемся наблюдателя, узнаем, что там да как, и вперед.

– Не торопитесь, князь, – появившийся рядом с нами как из-под земли немолодой уже человек в охотничьем костюме, как его здесь понимают, снял с головы шляпу с короткими полями и отвесил учтивый поклон. Его взгляд скользнул по скривившему нечитаемую гримасу князю и остановился на мне.

– Позвольте отрекомендоваться. Боярин Шолка, полковник Государевой зарубежной стражи.

Вот и СВР нарисовалась… Интересно, кто будет следующим? государь?

Темно-песочного цвета плотный костюм, зеленая шляпа-трилби с тонким, скорее всего, фазаньим пером, бриджи и тяжелые тупоносые ботинки толстой коричневой кожи, на высокой шнуровке. Ах да, совсем забыл про ружье за плечом и патронташ на поясе. Вот так, оказывается, выглядят здешние полковники зарубежной стражи, кстати, занимающейся не только разведкой, но и контрразведкой, если судить по месту и причине появления боярина Шолки в пяти верстах от Хольмграда.

– Могу я узнать, что привело вас сюда, Радомир Годиславич? – поинтересовался Телепнев, справившись с собой.

– То же, что и вас, Владимир Стоянович. То же, что и вас, – протянул полковник, чуть задумчиво разглядывая уже разобравшихся по десяткам синемундирников. – Вы же, как я вижу, за Ставрушкой пришли?

– Не совсем.

– Ах да… ну конечно, господин Ловчин, Бус Ратиборович… Весьма прыткий молодой человек, смею заметить, – покивал боярин. – Такая жалость, да? Его бы таланты да на пользу Отечества…

– Господин полковник, будьте так любезны оставить свой язвительный тон. И извольте внятно изложить причины вашего появления здесь в столь неудобный час, – потребовал князь.

– Изволю. Видите ли, Владимир Стоянович, моему ведомству крайне необходим Ставр Ингваревич Глотов, живым и очень желательно здоровым. Я надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Со своей стороны, могу заверить, что наш интерес к господину Глотову никак не связан с вашей «игрой», – приняв надменный вид, проговорил боярин.

– Какой, к дьяволам, игрой, полковник! Этот ваш любимец с помощью предателя Ловчина похитил сотрудника исследовательского отделения канцелярии. И если вы сей же час не признаетесь, какое отношение ко всему этому имеет ваша стража, я велю вас арестовать и немедля отправлюсь к государю с докладом о вашем своеволии и вмешательстве в дела Особой канцелярии. Вам все ясно? – проревел Телепнев. Шолка, кажется, совсем не ожидал такой реакции, шарахнулся назад от наступающего на него князя, но тут же налетел спиной на двух подоспевших синемундирников, шустро ухвативших боярина под локти, зафиксировав… в общем, хреново зафиксировав, но по-другому они пока не умеют. Ничего, натаскаем. Кажется, теперь у меня будет куда больше времени для тренировок этого «спецназа». А князь, прищурившись, окинул взглядом явно опешившего полковника и абсолютно ровным тоном, словно это и не он вовсе еще секунду назад рычал, договорил: – Вы заставляете меня ждать, полковник.

– Владимир Стоянович, я ведь и в самом деле прибыл только уведомить вас о Глотове и при необходимости проследить за тем, чтобы ему не было причинено никакого вреда. Это распоряжение государя, а вовсе не моя прихоть, – покачал головой боярин, изо всех сил стараясь сохранить независимый вид. С охранителями, зажавшими его с двух сторон, ага. Ну прямо большевик на допросе у белых, куда деваться!

– Проследите из экипажа. Конвой. – Телепнев кивнул удерживавшим полковника охранителям, и едва те примерились, чтобы зашвырнуть задержанного в открытую дверь коляски, с нажимом добавил: – С вежеством, щучьи дети. Это вам не вор какой…

Приняв к сведению слова начальства, дюжие синемундирники аккуратно, придерживая за бока, приподняли полковника над землей и так же аккуратно поставили его на пол экипажа, на ходу умудрившись сдернуть с него и ружье и патронташ. После чего заперли обе двери и застыли в метре от них, каждый со своей стороны, уже со взведенными стволами в руках. Ничего так взаимоотношения у силовых структур. Я-то думал, что у канцелярии с сыскарями контры… А оно, оказывается, и вот так бывает. Интересно, а если этот полковник естествознанием увлекается да какую-нибудь хитрую заморочку применит… тогда что? Или… Я на мгновение снял «сферу» и бросил на экипаж легкую сеть познания. М-да. Оказывается, вся эта карета представляет собой один мощный и крайне жесткий оградник… По крайней мере, те структуры, что отвечают за возврат выпущенной энергии сидящему внутри экипажа манипулятору, вряд ли будут сглаживать передачу, делая ее комфортной. Иначе говоря, один раз попытавшись манипулировать менталом в этом экипаже, больше этого делать точно не захочешь… Если, конечно, не мазохист.

Но поразмыслить над особенностями отношений меж различными ведомствами и их «спецтехникой» мне толком не удалось. Уже через минуту после завершения короткой пикировки князя с боярином, из леса выкатился тот самый наблюдатель и тут же увлек Телепнева куда-то в сторону. Ага, так я и буду держаться подальше. Мне же тоже нужно знать, что там к чему. А то пока дуболомы-охранители возьмут штурмом это имение, там никого живого не останется… А оно нам надо? Впрочем, кажется, князь и сам понял, что просто стоять в сторонке я не намерен.

– Вот, Виталий Родионович, наш наблюдатель, не желаете ему пару вопросов задать?

– С превеликим удовольствием, ваше сиятельство, – тут же отозвался я и повернулся к наблюдателю, оказавшемуся худым пареньком, лет шестнадцати максимум, в типичной одежке извозчика. – Как звать-то тебя, рыцарь плаща и кинжала?

– Хм? Радимом кличут, – проговорил паренек.

– Вот так. Радим, расскажи мне, что видел. Как дома в той усадьбе стоят? Много ли людей?

Несмотря на юный возраст, Радим оказался весьма наблюдательным молодым человеком. Так что через десять минут игры в вопросы-ответы у меня уже сложилась довольно внятная картинка того, что ждет нас за холмом… И она заставляла задуматься, а так ли уж нужен нам этот штурм? Переглянувшись с князем, я понял, что и ему в голову пришли те же мысли. Мы-то готовились к тому, что нас ждет в имении если не боевой отряд, то уж банда хорошо вооруженных разбойничков, а там, оказывается, кроме пятерки слуг да трех интересующих нас личностей, никого и нет. Да и те, всем кагалом, за исключением, естественно, Хельги, заняты лихорадочными сборами. А раз так, к чему мудрить? Хотя банальную осторожность никто не отменял. А значит…

– Виталий Родионович, вы уверены? Нет, я не пытаюсь вас отговорить, но… – покачал головой князь, выслушав мою идею.

– А что мы теряем, ваше сиятельство? Я, конечно, не человек-невидимка, но просочиться незаметно сумею. А если накроюсь «сферой», то даже одиночной сетью познания обнаружить мое присутствие будет невозможно. – Я пожал плечами. В принципе у меня были все шансы, что Телепнев согласится. Моя работа у исследователей была уже завершена, так что дальнейшие изыскания по созданию тонких оболочек продолжаются без моего участия, да и назвать меня беззащитной добычей князь, после наших с ним спаррингов, хольмганга и вчерашней перестрелки, не сможет. Я уж молчу про то, что посылать на такое задание охранителей попросту бессмысленно. Это ж слоны… Так что лучшей кандидатуры на разведку главе Особой канцелярии сейчас не найти.

– Уговорили. Ступайте, Виталий Родионович. Только я вас заклинаю, не устраивайте там кровавой бани. Вы же слышали слова нашего коллеги из зарубежной стражи? В крайнем случае Ставра можно и… упустить, – уже значительно тише договорил князь.

– Не стоит беспокоиться, ваше сиятельство. – Я проверил кобуру с уже привычным «сварскольдом» и, коротко кивнув, двинулся к холму. Несмотря на то что Радим вполне внятно обсказал диспозицию, следует все-таки взглянуть на «объект» своими глазами…

М-да. Все-таки усадьба здесь это вам не особнячок на Рублевке. Нет, по богатству и обширности построек любой из них, конечно, заметно проигрывает, а вот по защищенности… Противоположная сторона холма обрывалась каменистыми кручами, запиравшими парковую зону усадьбы. Ну да, думаю, летом довольно приятно пройтись вдоль живописной скальной стенки, по которой ползут всяческие плющи, а из расселины небольшим водопадом бьет родничок, внизу превращающийся в звонкий ручей, несущийся к рукотворному пруду по каменному ложу, старательно огибающему все те же сосны и огромные валуны, разбросанные по всему парку. Вот сто процентов, здесь японец поработал. Хотя откуда бы взяться столь редкой птице в волховских лесах? Ну да и черт с ним. Главное, что открытых для обозрения мест на моем предполагаемом пути не так много. Эх, где ж ты моя снаряга… С нормальной маскировкой я мог бы вообще пройтись по этому парку прогулочным шагом, и хрен бы меня кто заметил. Ладно, чего сожалеть-то, но на память сделаю зарубку заказать подобающую одежку у здешних портных. Бедная моя память, я так совсем ее изрублю. Оп.

Я перескочил через ручей и еле успел замереть за относительно небольшим валуном. Не то чтобы скрываясь от кого-то, просто этот идиотский поток как раз здесь разделился на два рукава, один из которых, цивильно бежал к пруду, а вот второй, в который я чуть не навернулся, несся вдоль небольшой каменной насыпи и низвергался очередным водопадом куда-то вниз. А с той точки, откуда я прокладывал маршрут, этого перепада высот вообще не было заметно! Точно японец ладил. Убил бы гения садового. Еще миг, и я бы точно полетел вниз головой с этого возвышения. Падать здесь, конечно, не так чтобы уж очень высоко, но внизу камни… и не речная галька, а бут, причем лещадный, острый, а по такому особо в перекат не уйдешь, мигом бока пропорешь.

Прикинув, что к чему, я форсировал-таки этот подлый ручей и, скользнув по той же насыпи, аккуратно съехал вниз. Отсюда до основного дома не больше сотни метров, и деревья подходят к зданию чуть ли не вплотную. Особенно мне приглянулась западная сторона, где умный японец высадил ели. Хороший такой ельничек, густой…

Описав небольшую дугу, я вышел к дожидающимся новогоднего топора деревьям и, почти не скрываясь, а зачем, все равно меня за елями никто не увидит, скользнул к окну, забранному небольшими прямоугольниками стекол. На мгновение приподняв сферу, запустил щуп… пусто. Сферу на место, пиджак вокруг руки, удар. Еще один, на этот раз по верхнему квадрату. Вот это и называется: заходи кто хочет, бери что хочет. Отодвинув щеколды, залез внутрь, осмотрелся… М-да, а неплохая обстановочка, а? Бронза, серебро, мореный дуб… а вот с ковром явная лажа. Надурили хозяина, как пить дать. Такой рисунок лишь на шелковом ковре хорош, а на шерстяном да с длинным ворсом… Стоп. Кто-то идет.

Я огляделся и, не дожидаясь пока откроется дверь, устроился за тяжелой портьерой. Но в комнату так никто и не зашел. Шаги прозвучали совсем близко и удалились. Судя по всему, кто-то поднялся на второй этаж. Хм.

Опять сняв «сферу», я запустил в замочную скважину очередной щуп, используя его как своеобразную видеокамеру, и, убедившись, что в коридоре за дверью никого нет, двинулся на осмотр.

Через полчаса шараханий по коридорам и этажам я проклял сам себя за идею обыскать дом, а не ограничиться лишь обследованием подходов к нему. Ну да ладно. Зато обнаружил на кровати в одной из комнат третьего этажа связанное по рукам и ногам, бесчувственное тело Хельги. Жива, слава богу. Но спит как убитая. Осталось придумать, как вытащить ее наружу, так чтобы эти придурки меня не заметили. Оставлять исследовательницу в здании я не решился. Мало ли что хозяевам в голову взбредет?

Окинув взглядом небольшую комнату со скошенным потолком, я подошел к нише и выглянул в окно. Замечательно. Как раз в паре метров, справа от него, к склону присобачены небольшие плашки, очевидно для удобства обслуги при очистке крыши от снега. А там второй этаж, причем, насколько я помню, с восточной стороны уровень земли значительно выше, чем с западной… Метнувшись к кровати, я выдернул из-под Хельги постельное белье и принялся рвать его на полосы и свивать в жгуты.

Готово. Открыв окно, я выбрался на крышу и, спустившись к декоративной решетке, идущей вдоль нее по самому обрезу, осторожно, стараясь не шуметь, двинулся к восточному торцу здания. Глянул вниз… пусто. Прикинув место, я привязал получившийся у меня «недоканат» к решетке, рассчитав так, чтобы он оказался в простенке меж далеко разнесенными окнами, и довольно хмыкнул. Конец жгута не доставал до земли не больше полутора метров. Нормально.

Так же осторожно вернувшись в комнату, я застыл в раздумьях. Теперь надо как-то закрепить на себе тушку исследовательницы, поскольку удерживать ее и спускаться одновременно у меня может и не получиться. Да и Телепнев не простит, если я притащу ему Хельгу, так сказать, в некондиционном виде. В смысле пару раз уроненную наземь… Хм.

Помучавшись несколько минут, я хотел было уже плюнуть на безопасность и попытаться транспортировать девушку на собственном плече, как вспомнил одну свою командировку в места проведения знаменитой гонки, в которой наши КамАЗы десять раз подряд уделывали весь мир. Помнится, тамошние мамаши вполне спокойно обходятся без детских колясок, таская своих чад в платках на спине. Попробуем.

Эх. Надо было фотографировать князя в тот момент, когда я появился из леса со сладко посапывающей у меня за спиной Хельгой.

– Ну, Виталий Родионович, не сочтите за оскорбление, но вы aventurier похлеще Глотова, – развел руками ошарашенный Телепнев. – Неужто вас никто не заметил?

– Ручаюсь, ваше сиятельство, – кивнул я, сгружая исследовательницу на диван одного из экипажей и тут же уступая место одному из охранителей, исполнявшему при отряде обязанности фельдшера. Повернувшись к князю, я кивнул в сторону скрытого холмом имения. – Думаю, теперь задача несколько упростилась…

– Согласен. Поручик, начинаем, – тут же отдал приказ князь, и охранители растворились в лесу. Ну как растворились… Слышно их было метров за сто, так точно. Одно хорошо, сразу близко к усадьбе они не подойдут. Сначала окружат ее, а уж потом начнут действовать. И то ладно. Но без меня, без меня. Я к имению больше не сунусь. Нечего мне там делать. Мавр сделал свое дело, мавр может забухать… Свернув с фляжки колпачок и одним уже ставшим привычным движением подогрев содержимое, я втянул носом приятный аромат и сделал большой глоток… кофе, правда, сдобренного капелькой коньяка. Лейф перед моим отъездом из дома вручил. Самое то по нынешней хоть и удивительно сухой, но холодной и ветреной погоде. А вот пока в имении возился, холода почему-то совершенно не чувствовал.

Понаблюдав за работой фельдшера, я решил немного пройтись. Сидеть на одном месте холодновато все-таки. Немного поразмыслив, в какую сторону направить свои стопы, я выбрал противоположную той, откуда мы приехали, и двинулся по тракту, к повороту на орефьевскую усадьбу. Поворачивать к уже исследованному мною имению я не стал и пошел дальше. Дорога забирала все выше, и вскоре я очутился на вершине очередного холма, с которого открывался совершенно изумительный вид на село у небольшой речки и стоящую над обрывом, на самой излучине, сияющую золотом куполов белоснежную церковь. Синее небо отражается в воде, и кажется, храм парит на небольшом островке, среди облаков… Поразительное по своей красоте зрелище.

Увлекшись созерцанием этой благодати, я не сразу услышал странный шум, доносящийся откуда-то сзади. А обернувшись, увидел катящийся прямо на меня драндулет… до боли похожий на автомобиль сыщика из старого советского мультика про Бременских музыкантов. Да-да, того самого, который: «и нюх как у соба-а-ки, и глаз как у орла». Вот только вместо сыщика на месте водителя оказалась знакомая мне рожа господина Ловчина. Нет, наверное, Бусу казалось, что он несется с бешеной скоростью, вот только у меня натужное сипение и фырканье этого забирающегося на склон чуда техники не вызвало ничего, кроме улыбки. «Сварскольд» в руку, три выстрела, два спустивших колеса. И куда оно теперь поползет? Никуда. Да уж. И вот на эти-то самобеглые коляски я рвался посмотреть? Какой ужас. Стоп. А куда покатился этот тарантас?! Хотя, судя по лицу Буса, для него наличие заднего хода у коляски тоже сюрприз. Ну да, ручной тормоз здесь еще тоже не придумали. Идиотизм!

– Руль! Выворачивай руль! – Я не выдержал и заорал во весь голос. Что удивительно, Бус послушался и принялся остервенело крутить горизонтальное рулевое колесо, больше похожее на старый водопроводный вентиль. Грохот, стук, звон! Перевернулся. И я еще имел наглость хаять наш автопром?! Как говорилось в одном фильме: «По-моему, вы, русские, слишком много кушать. В смысле? В смысле, зажрались!» Может, действительно лучше выездом обзавестись? Пусть дороже, пусть прошлый век, но лучше я буду живым ретроградом, чем сдохну придавленным вот таким ведром гаек… А нет, жив курилка. Я подошел к придавленному этой автоматической тележкой Ловчину, судорожно разевающему рот.

– По-мо-ги-те, – выдавил он.

Да без проблем. Я приподнял корпус коляски и, хекнув от натуги, поставил ее на погнувшиеся колеса. Убожество. В глазах у меня на миг потемнело, накатило уже однажды испытанное чувство раздвоенности, а в следующую секунду Ловчин буквально взмыл с земли и попытался заехать мне кулаком в нос. Притворялся, падла. Да еще и заменталить хотел. Хорошо «сфера» на месте. Все. Ща я тебя убивать буду, тилигент, маму иху!

Спустя минут пять со стороны имения подбежали несколько тяжело дышащих охранителей. Покосившись на помятую тележку и связанного, изрядно побуцканного Ловчина, они облегченно вздохнули.

– Ваше благородие… а коляску вы за что эдак-то? – не удержался один из синемундирников.

– Чтоб не наезжала, – хмыкнул я, отрываясь от осмотра бумаг, найденных в обширном саквояже Буса. – Вот что, орлы, помнится, в уложении была статья о трофеях… Что скажете, сейчас она работает?

– Что с бою взято, то свято, – бодро отрапортовал первый опомнившийся охранитель.

– Вот и ладно. – Я удовлетворенно улыбнулся и бережно положил бумаги обратно в сумку. – Ну что, хлопцы? Чего глазками-то блымаем? Грузим тело в эту тележку и аккуратно покатили ее вниз. В имении-то, я понимаю, закончили?

– Так точно. Всех повязали. Только вот этот шпынь и ушел да по пути еще и Родяню, в смысле старшего охранителя Родислава Истомина, сбил. Хорошо хоть не насмерть.

– Плохо, – покачал я головой.

– Почему? – не понял говорливый синемундирник.

– Так он у меня теперь проклянет этот день, и плакаться будет, жалея, что его Бус не до смерти зашиб. Загоняю, – елико возможно пакостнее улыбнулся я.

– Ой ёо-о… – выдал один из синемундирников, и процесс погрузки заметно ускорился.

У меня сегодня день: «Удиви князя», похоже. Второе тело ему приволакиваю и второй раз, наслаждаясь видом ошеломленной сиятельной физиономии, жалею об отсутствии фотоаппарата. Правда, долго наслаждаться шикарным видом мне не удалось. Один из экипажей, если быть точным, то именно тот, в котором пребывал полковник зарубежной стражи, развернувшись кое-как на широком тракте, бодро укатил в сторону города, и толпа охранителей тут же засуетилась, распределяясь по остальным коляскам. Только те синемундирники продолжали возиться с автоматической тележкой, пытаясь прицепить ее к экипажу. Буса, кстати, упаковали в другую коляску. Кстати. А остальные-то где?

– Слуг уже рассадили по экипажам, а Ставра увез полковник, с моего дозволения, разумеется, – охотно пояснил князь, реквизировав у меня заветную фляжку, пока мы дожидались окончания погрузки.

– Неужто такая важная птица? – Ну не вязался у меня «волхв» с образом чужестранного шпиона.

– Да нет, Виталий Родионович. Важная птица, эвон как вами отметеленная, без сознания в коляске лежит, – покачал головой Телепнев и поморщился. – Исследователь, а… И как только проглядели?

– Так это Бус – шпион? – опешил я.

– Да не совсем. Мы тут с Глотовым чуть поговорили, без лжи, что называется. В общем, получается, Ловчин наш знается с одной из старых европейских школ. Польстился на посулы денег и славы да историей неприглядной его изрядно поприжали, вот и стал на них работать. И за страх и на совесть. Любят тамошние манипуляторы да орденцы чужими руками знания добывать, – вздохнул князь. – А Ставр, так… пристяжной в этой упряжке. Охотник за древностями, коего прихватили ушлые людишки «на горячем», да и поставили в помощь Бусу… когда она тому потребовалась, чтобы вас с Хельгой выкрасть.

– Вот так новости. – Я озадаченно потер лоб. Настроение мое, еще недавно такое радужное, рухнуло к точке замерзания. – Я так понимаю, что моя и без того не слишком вольная жизнь закончилась? Что теперь? Снова законопатите во флигель при канцелярии или сразу на нары? – скрипнул я зубами. Эх, жаль, что Буса уже под охрану взяли, нужно было до смерти забить сволоту. Вот подставил так подставил, мерзавец. Золото ему глаза застило… Всемирной славы первооткрывателя захотел, урод амбициозный. Клянусь, если эта тварь вывернется, выживет, урою.

– Не буду лгать, Виталий Родионович. Не знаю. – Телепнев, прямо посмотрел мне в глаза. – Вот допросим Ловчина, Ставра, слуг этих, там будет видно. Вроде бы… Как Ставр говорит, Ловчин о сути проекта никому не сообщал. Потому-то, дескать, ему и большей, сиречь настоящей помощи не оказывали. А агенты, которым он донесения от Буса передавал, даже на последней встрече все пытались разузнать у Ставра, что к чему.

– Думаете, Бус хранил подробности в тайне, чтобы не стать ненужным? – Я нахмурился.

– Не знаю я, Виталий Родионович. Вполне может быть и так. Ловчин ведь тоже, что называется, за жабры пойманный и на золотой крючок посаженный. Так что такая опаска у него, предполагаю, вполне могла быть. Это кажется логичным. Но все это пока только мои домыслы. Вот доберемся до присутствия, и там уж все как следует разузнаем. И не расстраивайтесь заранее, Виталий Родионович. Могу обещать вам совершеннейше точно, пока не разберемся во всей этой кутерьме, ограничивать вашу свободу не станем, дабы не подтверждать своими действиями возможно уже имеющихся у агентов сведений. Но и вы уж постарайтесь быть повнимательнее и не дайте застать себя врасплох.

– Постараюсь. – Я вздохнул и… – Ох, князь! Не опасаетесь, что Бус, как Лукан, «сбежит»?

– О! Ничуть. Не было на нем наговора на верность. Только отсроченная смерть, как и на его подельниках, – отмахнулся князь. – Расчет же был, что вы к тому времени уже схвачены будете. А видоки этой парочке были вовсе ни к чему, тем более такие ненадежные. Вот они и обеспокоились. Кстати, вернемся в город, извольте доставить вчерашнего философа в канцелярию для дознания… О, вот, кажется, и наши экипажи готовы. Едем?

– Едем, Владимир Стоянович, – кивнул я. – А по пути расскажете мне о трофейном сборе, а?

Вернувшись в город, я первым делом договорился с Ратьшей Гремиславичем, и мы отправились за моими неудачливыми «сидельцами». Успешно сдав их в канцелярию на руки подвальным, я решил было наведаться домой, но на выходе из здания меня перехватил секретарь князя Телепнева.

– Виталий Родионович… Уделите мне минуту вашего времени, будьте любезны… – Спустившись по лестнице, ротмистр остановился напротив меня.

– Слушаю вас, Вент Мирославич, – положив шляпу и перчатки на широкий подоконник, я обернулся к секретарю князя.

– Его сиятельство просил передать, что ждет вас сегодня в семь у Ладынина. Тамошний управитель о вас уже предупрежден. – Сообщив, что хотел, Толстоватый кивнул и удалился. Интересно только, а с чего это у него в глазах столько зависти-то? Нет, ресторан у Ладынина действительно считается одним из лучших в Хольмграде, но и он не настолько дорог, чтобы ротмистр не мог себе позволить там отобедать. Или… все дело в самом приглашении? А-а, что сейчас голову ломать?

Надев «котелок» и перчатки, я вышел во двор… и тут же был пойман Ратьшей Гремиславичем. Сговорились они, что ли?

– Господин Старицкий, вы пароход этот когда заберете? А то вон конюхи жалуются, что он им своим железным смрадом всех лошадей перепугал, – ухмыляясь в наклеенную бороду, проговорил Ратьша.

– Как-кой пароход? – удивленно выдавил я, но, увидев стоящий у конюшенных ворот свой помятый трофей, хмыкнул.

– А с чего это он вдруг стал моим? – не понял я.

– Так охранители ж все уши прожужжали, что, дескать, его благородие, по ушкуйному обычаю, самобеглую коляску у воров отобрал.

– Ну дела… – Я вздохнул. Становиться владельцем этого металлолома я совсем не планировал. Вот саквояж, что при Бусе был, тот да, оприходовал, с ведома князя, кстати. А о «пароходе», как Ратьша выразился, я и не думал даже. Кстати, а с чего это он его так окрестил? – А за что вы его пароходом-то прозвали, Ратьша?

– Так, а как же сие творение еще величать? Не паровозом же? Оно, поди, и тележки малой за собой не утащит, так что пароход и есть, – пожал плечами штабс-ротмистр.

А я, присмотревшись к этому чуду техники, удивленно икнул. Действительно, пароход. В смысле оно на пару работает… работало, точнее, пыталось работать. Охренеть. Нет, я, конечно, в курсе, что и на «том свете» автодело с паровых машин начиналось, но все-таки мне казалось, что здесь техника ушла в развитии несколько дальше.

– Знаете, Ратьша, я… постараюсь разобраться с этим как можно быстрее. – Справившись с собой, я кивнул собеседнику. – Но не сейчас. Извините, дела.

– Так мы ее хоть с дороги уберем… под навес, – С вопросительной интонацией выдал Ратьша, и я, поспешно кивнув, пулей вылетел за ворота. Вот делать мне нечего, кроме как разбираться с этим утилем?! Меня, между прочим, дома Лада ждет, а я тут буду всякой ерундистикой заниматься? Черта с два!

Извозчик домчал меня до Загородского конца чуть больше чем за четверть часа, тем не менее я успел основательно подмерзнуть, так что в дом вошел, стуча зубами. Кажется, пора переходить на зимнюю форму одежды… Впрочем, мысли об утеплении разом вымыло из головы при появлении в гостиной улыбающейся Лады. Обняв и поцеловав красавицу, я чуть отстранился и окинул ее взглядом.

– А с чего это ты опять свою «униформу» нацепила, а? Мы же вроде еще утром договорились, что в этом доме больше нет прислуги? – поинтересовался я, а Лада вдруг покраснела. Не девушка, а запрещающий сигнал светофора какой-то, честное слово.

– Я… у меня только два платья… – чуть замявшись под моим пристальным взглядом, все-таки ответила она.

– Понятно… – вздохнул я. Балбес. Сразу должен был догадаться. Ни Лада, ни ее брат особым достатком не отличаются. А хороший костюм стоит, как их месячное жалованье. Ну да ничего. Спасибо Бусу, точнее его саквояжу, с деньгами у нас теперь напряга еще долго не будет. Я провел ладонью по щеке Лады. – Вот что. Иди переодевайся и Лейфу то же самое передай. А я пока договорюсь с Заряной Святославной об экипаже.

– Мы куда-то поедем? – поинтересовалась Лада, не торопясь размыкать объятия.

– Именно. Негоже такой красивой девушке обходиться столь малым гардеробом, – кивнул я.

– Но я не могу принимать такие подарки. Это неприлично… Платья могут дарить только лю… – Не договорив, Лада замолчала и спустя секунду тихонько рассмеялась.

– Вот именно, – улыбнулся я. – Так что быстренько, ноги в руки, и бегом собираться.

– Интересно, а Лейфу ты тоже собираешься костюмы покупать? – вдруг хитро улыбнулась Лада.

– Конечно. Как новик, он должен состоять на довольствии у атамана, – невозмутимо кивнул я. – А атаман у него, между прочим, я. И вообще, почему ты еще здесь?

– Неужели ты уже хочешь от меня избавиться? – привстав на цыпочки, прошептала мне на ухо сероглазка.

– Показал бы я тебе, чего на самом деле хочу, да у нас времени мало, – также шепотом ответил я, прижимая к себе Ладу. И, чмокнув ее в носик, договорил уже нормальным тоном: – К семи я должен быть в ладынинском ресторане, по приглашению князя, а нам нужно до того времени успеть к портному. Ясно?

Кивнув, Лада выскользнула из моих объятий и через миг скрылась в коридоре, а я отправился наверх, чтобы привести себя в порядок и переодеться. А то вон до заката не больше часа осталось, а я все еще в визитке рассекаю. Непорядок, по крайней мере, с точки зрения портного князя Телепнева. И мне совсем не улыбается выслушивать брюзжание старого пройдохи все то время, пока Лада и Лейф будут работать манекенами для его помощников.

Пока ждали Ладу, я успел объяснить Лейфу изменившуюся диспозицию, на что он отреагировал довольно ровно. А вот когда я предложил ему пойти ко мне в новики, по традициям ушкуйников, парень чуть ли не в пляс пустился. Все-таки прав был Грац… Ну и замечательно. Лейф – парень способный, не вечно же ему у плиты торчать.

Кое-как утихомирив своего подчиненного, я наконец вспомнил о саквояже Ловчина. Все документы, которые он пытался с собой увезти, я передал в дело, так что на вид сумка была почти пуста, если не считать небольшого, явно выполненного на заказ, мелкокалиберного барабанника Янса-Лефоше. Я бы и сам был в этом уверен, если бы не нашел в саквояже второго дна, когда осматривал добычу еще там, на тракте. И вот о нем-то я никому ничего не сообщил, так что, когда я заполнял у секретаря документы на трофеи, в них был указан барабанник, сумка и только. Ну а теперь пришла пора подсчитать истинную стоимость добычи. Стыдно? Мне? А когда этот придурок на меня татей натравливал да сам на мой дом напал, в результате чего теперь придется менять половину стенных панелей в холле и коридоре, ему стыдно не было? То-то. И вообще, недаром же в местном законодательстве имеются статьи о трофеях… Вот как раз мой случай. А что в список не внес… уж извините, но и на «том свете» я не встречал идиотов, которые бы декларировали свои сбережения «на черный день». А у меня с этой свистопляской и неопределенностью шансов дожить до такого дня, кажется, поболе, чем у какого-нибудь офис-менеджера… Так, совесть заткнул, можно приступать к подсчетам…

А неплохо Бус наработал! Аж восемьдесят тысяч ассигнациями… и конверт с ключом от личного ящика в Архангельском банке. Неплохо. Совсем неплохо. И я, кажется, даже знаю, как их с толком потратить. Не все, конечно, но половину точно.

Из-за затянувшихся, по вине моей пассии, сборов, мне пришлось оставить Лейфа и Ладу у портного, предварительно переговорив с ним об отправке счета ко мне домой. Предупреждать старого грека о том, чтобы не слушал возможные отговорки клиентов, я не стал. Ушлый портной в таких советах не нуждается, в этом я уже успел убедиться, когда заказывал костюмы для себя… И честно говоря, пока не пожалел о том ни единого раза. Так что и в этот раз я полностью положился на его глаз и чувство стиля.

Управляющий встретил меня в богато отделанном холле ресторана Ладынина, с неожиданно радостной, совсем не формальной улыбкой. Однако. И куда только подевалась присущая всему племени так называемых мэтров чопорность?

– Господин Старицкий, прошу, вас уже ждут. – Управляющий указал рукой на широкую лестницу и первым двинулся по ней наверх.

Нет, я, конечно, предполагал, что глава Особой канцелярии пригласил меня не только ради хорошей компании за ужином и беседы о способах засолки цветов сакуры, но такого я от него не ожидал. В кабинете, оформленном в строгом классическом стиле, за огромным круглым столом расположились четыре человека. Собственно, сам Телепнев, княжич Туровской, незнакомый мне подтянутый моложавый военный с щеточкой ухоженных усов на вытянутом лице, эдакая белокурая бестия в генеральском мундире, и еще один господин, имени которого я не знал, но вот его высоколобое, гладко выбритое лицо и чуть прищуренный взгляд отчего-то показались мне смутно знакомыми. Этот последний, единственный в компании, был одет в цивильное платье, тогда как даже князь Телепнев красовался в жестком от обилия золотого шитья мундире, чего за ним прежде не водилось; он и на доклад государю обычно ездил в цивильном, хоть и донельзя официальном черном костюме. Про обилие наград, всевозможных лент и орденских знаков на четверке можно и вовсе промолчать, тем более что, несмотря на определенный интерес с моей стороны, разбирался я в этих регалиях пока довольно поверхностно…

Стоило двери за спиной закрыться, как у меня тут же заложило уши. Ничего себе глушилка!

– Позвольте вам представить, господа, заштатного сотрудника моего ведомства, Старицкого Виталия Родионовича, – встав с кресла, проговорил князь, одновременно приглашая меня жестом к столу. – Виталий Родионович, прошу, знакомьтесь. Генерал Бйорн Орварович Гдовицкой и секретарь Государева кабинета, тайный советник Эдмунд Станиславич Рейн-Виленский, ну а с Бернгардтом Брячеславичем вы уже знакомы, не так ли?

Раскланявшись с поднявшимися со своих кресел сановниками, мы одновременно сели за стол. И слово снова взял Телепнев.

– Виталий Родионович, я прошу прощения, что не смог предупредить вас заранее о столь представительном собрании. До визита к государю я и сам не мог предполагать такого поворота дел. А по моему возвращении в присутствие выяснилось, что из дома вы уже уехали… и я вновь не смог вас упредить.

– Вам не за что извиняться, ваше сиятельство, – пожал я плечами, – поверьте, я совсем не в обиде. Тем более когда еще мне представится случай поужинать в такой занимательной компании?

– Может статься, что это произойдет значительно раньше, чем вы полагаете, Виталий Родионович, – чуть заметно улыбнувшись, тихим голосом проговорил секретарь. И все же кого он мне напоминает, а? Вот вертится же в голове… Нет, не помню. А штатский продолжил, не сводя с меня взгляда: – Но, может, скажете, чем же мы вас так заинтересовали, а?

– Думаю, вы согласитесь, уважаемый Эдмунд Станиславич, что внимание абсолютно незнакомых людей, да еще и в столь высоких чинах, не может не вызывать ответного интереса? – улыбнулся я.

– Что ж, не могу спорить с этим утверждением. Но мне почему-то кажется, что, говоря о присутствующих, вы имели в виду нечто иное… Не так ли? – Вот докопался секретарь-советник. Бомбиста на него нет… Бомбиста? Близко, но… Черт, да на кого ж он похож-то, а?

– Ну хорошо. Давайте взглянем на ситуацию с моей стороны, – кивнул я и замолчал в ожидании, пока появившаяся в кабинете обслуга расставит перед нами принесенные блюда. Один из половых кинулся с подернутой патиной бутылкой вина к моему бокалу. Пришлось его остановить. Я легонько стукнул ногтем по маленькой рюмке, стоящей правее от винного бокала, и понятливый половой тут же сменил винную бутылку на графин с водкой. Мой жест не остался незамеченным присутствующими, и Телепнев на пару с Туровским присоединились к моему выбору. Правильно, нечего зернистую икру в красной кислятине топить. Дождавшись, пока обслуга удалится, мы опрокинули рюмки, тут же закусив их холодным. Студень, кстати, у Ладынина, просто выше всяких похвал.

– Продолжите, Виталий Родионович? – предложил Рейн-Виленский, едва пригубив бокал с вином.

– Охотно, Эдмунд Станиславич, – кивнул я, мысленно уже начиная проклинать настырного вельможу. – Как, по-вашему, разве может быть неинтересна компания, в которой собрались глава Особой канцелярии, глава Государева сыска, боевой генерал и самый осведомленный человек при Государевом дворе?

– Ну положим, сведения о моей осведомленности несколько преувеличены… – пожевал тонкими губами секретарь, но, увидев понимающие улыбки собеседников, вынужден был сдаться. – Хотя, конечно, имеют под собой некоторые основания… Но как вы догадались, что Бйорн Орварович, именно боевой генерал?

– Помилуйте, ваше превосходительство, разве же это не так? – развел я руками и обратился к молчаливому генералу, все это время сосредоточенно изучавшему свою тарелку. – Бйорн Орварович, я ведь прав?

– Да, – коротко отрубил молчаливый генерал, но после краткой паузы добавил: – Хотя я и не совсем понимаю, как вы догадались.

– Право же, господа, это совсем немудрено, – усмехнулся княжич Туровской и вопросительно глянул на меня. – Вы позволите, Виталий Родионович?

В ответ я только кивнул. Интересно, это у ББ такое уважение ко мне прорезалось после расследования или его кто-то накрутил как следует? Хотя… он вроде бы и на давешнем представлении особо на меня не наезжал, в отличие от своего подчиненного…

– Бйорн Орварович, я уж промолчу о сияющем у вас на груди ордене, какой вручается лишь на поле боя, все же человеку несведущему в делах военных нашего государства он ни о чем не скажет. Но даже если его не рассматривать… надлежащие умозаключения от того не станут сложнее. Вы молоды, но уже пребываете в изрядных чинах. А ваши усы не полностью прикрывают весьма характерный шрам. Можно было бы, конечно, сослаться на протекцию, но и тогда бы вы вряд ли могли рассчитывать на чин генерала, в лучшем случае быть вам в ваши тридцать с небольшим полковником старого строя… а уж списать шрам от пули на детскую или несчастную травму… – Бернгардт Брячеславич отсалютовал генералу очередной, на этот раз саморучно наполненной рюмкой.

Секретарь и генерал переглянулись и дружно развели руками, повторяя мой недавний жест.

– А я ведь про орден-то и не подумал, – заметил Рейн-Виленский, повернув голову к прячущему за бокалом с соком улыбку Телепневу. А меня как обухом по голове ударило. Нет, ну сходство же просто поразительное! Только фуражку на голову секретарю этому нахлобучить, и будет вылитый Железный Феликс!

От такого открытия я чуть не подавился… но обошлось. Бывают же такие совпадения. Вот интересно, а это местный вариант самого пана Доманского или же альтернативная версия его отца? Нет, судя по имени, верно, скорее всего, последнее… но не факт, да и физиономия его уж очень на лицо именно Феликса Эдмундовича смахивает, хотя портретов его отца я и не припомню, но может там такое сходство, что и перепутать немудрено? А вообще тут та еще петрушка с некоторыми личностями творится. Взять хоть того же Эйнштейна. По моим подсчетам, ему сейчас лет десять-двенадцать должно быть, а в здешней реальности он уже свои теории вовсю разрабатывает… Так что не все так однозначно.

Дальнейший наш разговор, прерываемый лишь очередным появлением обслуги, меняющей изысканные блюда на столе, носил сугубо светский характер, никаких серьезных тем за ужином никто из присутствующих не поднимал. Даже редкие реплики о политике были неопределенны и размыты. В общем, у меня создалось впечатление, что эти господа пришли не о делах поговорить, а на меня посмотреть. Вот только зачем им это нужно? Не сказали… Одни намеки и никакой конкретики. Ну и черт бы с ними со всеми.

Разошлись мы только два часа спустя. На прощание князь Телепнев лишь заметил, что хотел бы встретиться со мной сразу по завершении занятий с охранителями. После чего превосходительства и сиятельства расселись по своим экипажам и укатили в разные стороны, а я отправился ловить извозчика, поскольку по приезде в ресторан отправил экипаж Заряны Святославны обратно к портному, где кучер должен был забрать Ладу и Лейфа и отвезти их домой.

Устроившись в открытой коляске и запахнув медвежью полость, я подал извозчику знак трогаться. Щелкнул в воздухе хлыст, лошадь высекла подковами искры из мостовой, и мне в лицо пахнуло холодом и мелкой снежной взвесью. Первым снегом в этом году. И первым снегом для меня в этом мире. Удивительно сухая осень уступала свои права зиме…

Благодаря отличному теплому наговору и не менее теплому меху в коляске я настолько расслабился, что даже умудрился задремать. Впрочем, ненадолго. Путь пустеющими, по вечернему времени, улицами Хольмграда, освещенными желтым светом затейливых фонарей, мимо ажурных оград частных владений и смутно белеющих стен доходных домов оказался недолог, и вскоре я уже выбирался из коляски у крыльца своего дома, приветливо сияющего ярко освещенными окнами.

Обняв радостно улыбающуюся Ладу, кажется, все еще пребывающую в легком ошеломлении от знакомства с телепневским портным, я и сам не сдержал довольной улыбки. Все же до чего приятно, когда тебя кто-то ждет дома! От этого понимания на душе стало так легко и приятно, что я и не заметил, куда девались недовольство и настороженность, грызущие меня с момента разговора с князем о возможных последствиях предательства Буса Ловчина. Даже встреча с сановниками перестала напрягать меня своей странностью и видимой бессмысленностью. Хорошо-то как.

От ужина я вынужденно уклонился, хотя одуряющие запахи Лейфовой стряпни чуть было не выиграли в споре с набитым у Ладынина желудком. А вот от чая в компании с Лейфом отказываться не стал, тем более что, как мне показалось, наступило самое время выяснить у моего подчиненного, с чего это он так усердствовал, сводя меня со своей сестричкой… Благо время подходит к полуночи, и сама Лада уже отправилась спать… почему-то в свою спальню, правда. Ну да ладно. Денек сегодня выдался тот еще, и мне самому не помешает хорошенько выспаться, что в присутствии сероглазки представляется довольно трудной задачей.

Сколько бы Лейф ни крутил и ни вилял, мне таки удалось выбить из него правду. Оказалось, что по ушкуйным обычаям в доме любого ушкуйника правит старшая женщина… Будь то мать, жена или сестра. То есть в походе эти сорвиголовы наводят ужас на любого противника, а дома сами старательно прикидываются ветошью, чтобы не огрести от хозяйки. Утрирую, конечно, но смысл примерно такой. Понятно, что молодому парню, привыкшему к определенной свободе и вольности за время своего самостоятельного «плавания» по столичным волнам, давление со стороны младшей сестренки, поселившейся под одной с ним крышей, пришлось не по нраву… Но что делать? Обычаи – штука серьезная, спорить с ними, может статься, себе дороже, вот Лейф и терпел. А потом Лада влюбилась, и ушлый сын ушкуйника тут же увидел для себя возможность получить желанную свободу.

– Сам себя перехитрил, Лейфушка, – рассмеялся я, выслушав своего новика.

– Почему это? – не понял парень.

– Ну сам подумай… – Я постучал согнутым указательным пальцем себя по лбу. – Лада перешла в мой дом. Так?

– Так, – широко улыбнулся Лейф. Зря лыбишься, сын ушкуйника, сейчас мы тебя мордой-то об тэйбл и приложим.

– А ты, новик, сейчас к чьему дому принадлежишь? – поинтересовался я, и Лейф резко сбледнул с лица. М-да. Вот что значит правильные книжки! Не зря же я с томиком Хейердалла не расстаюсь. А у него немало интересного об обычаях разных народов написано… Давненько, правда, это было. Но ведь любая традиция тем и хороша, что сотнями лет не меняется.

– Виталий Родионович… а как же я теперь-то? – с абсолютно потерянным видом протянул Лейф.

– Ну что я могу сказать? – пожал я плечами, старательно давя упорно вылезающую на морду улыбку. – Жениться тебе надо, парень. Причем не на дочери ушкуйника, а на какой-нибудь местной красавице. Глядишь, и полегче станет.

– Да рано мне еще жениться, – чуть не взвыл Лейф.

– Ну тогда смотри сам… – развел я руками. – Хотя… нет, есть еще одна возможность, но… не знаю, не знаю…

– Какая? – тут же вцепился в меня клещом новик.

– Постарайся побыстрее выучиться. Вденешь серьгу в ухо, тогда и власти Лады конец настанет.

– Да я… да я… Да вот вам крест, Виталий Родионович! Я ж никаких сил не пожалею. Все, что хотите, сделаю! – истово перекрестился Лейф.

– Ну смотри, братец, ты сам напросился. – ухмыльнулся я. – А раз так, то завтра едем в канцелярию вместе. Буду тебя рукопашному бою учить… да и с Тишилой познакомишься. А сейчас спать.

Утро. Кофе с булочками на подносе, там же еще теплая, недавно проглаженная утюгом газета… Хм. Вот и прислуги вроде в доме нет, а ничего не изменилось… Хорошо устроился! Хмыкнув, я хотел было уже выбраться из кровати, но не тут-то было. Стоило только дернуться, как я тут же угодил в плен нежных рук Лады, решившей, что просыпаться в моей постели ей нравится больше, чем в своей. Кто бы возражал?!

Несмотря на то что до подноса с завтраком мне удалось добраться лишь час спустя, кофе оказался в меру горячим, а булочки такими же теплыми, как в тот момент, когда Лейф выложил их на блюдо. Хорошая штука эти бытовые наговоры! Вот кстати, заметил, что мне куда проще пользоваться определениями вроде: «заворожить», «заклятие», «наговор», нежели выстраивать громоздкие формулировки по принятой среди «естествознатцев» терминологии. Да и многие окружающие меня люди тоже не очень-то часто пользуются в быту словечками вроде ментальных воздействий, манипуляций полями и тому подобными… За исключением разве что энтузиастов вроде того же профессора Граца да профессиональных философов-исследователей типа того же Буса. Впрочем, все это ерунда…

Позавтракав с Ладой, я спустился в гостиную, где, как оказалось, меня уже ждал сын ушкуйника, готовый ехать в канцелярию… Мало того, он успел и с Заряной Святославной переговорить об очередном заимствовании ее экипажа. Ну и славно.

Долетев до Словенской набережной и договорившись о «стоянке» для смольянинской коляски, я, войдя в холл канцелярии, первым делом вызвонил секретаря князя Телепнева, поскольку дневальный наотрез отказался пускать Лейфа в здание, мотивируя отказ отсутствием у моего новика надлежащего пропуска. Но, как я и думал, Толстоватый в момент решил эту проблему, и уже спустя пять минут один из письмоводителей канцелярии принес дневальному надлежаще оформленный разовый пропуск… Хм, придется озаботиться и достать для Лейфа хотя бы временный «аусвайс», а то тревожить так Вента Мирославича каждый раз совсем не дело… Но этим я, пожалуй, займусь после занятия.

М-да. Оказывается, за прошедшее с момента отправления в «свободное плавание» время сын ушкуйника основательно забросил тренировки, которым его отец, как я знаю от Лады, уделял немало внимания… Нет, Лейф вовсе не выглядел жалко на фоне уже втянувшихся в ритм охранителей, но и ожидаемого мною видимого отрыва в его подготовке я не увидел. В результате через два часа Лейф выглядел точно таким же вымотанным, как и синемундирники. А это плохо… Ну да ничего, времени у нас навалом, так что я его еще доведу до кондиции.

По завершении тренировки я привел себя в порядок и отправился на обещанную мне аудиенцию у князя.

– Добрый день, Виталий Родионович. – Секретарь кивнул на двери кабинета главы канцелярии. – Можете зайти. Его сиятельство уже о вас справлялся. Ждет.

– Благодарю, Вент Мирославич. – Я шагнул к двери…

– Да, Виталий Родионович, если вас не затруднит, будьте так любезны, после разговора с его сиятельством задержитесь на несколько минут… У нас тут произошла небольшая заминка с переданным вам трофейным имуществом.

– Вот как? Что-то серьезное? – нахмурился я.

– О, не стоит беспокоиться, ничего страшного, – махнул рукой ротмистр, – просто несколько необходимых для дела бумаг не были оформлены надлежащим образом. Надо бы исправить это упущение.

– Хорошо, Вент Мирославич, я понял, – кивнул я, берясь за ручку двери. На этот раз ротмистр не стал меня останавливать, и я спокойно вошел в кабинет Телепнева.

Князь стоял у высокого окна, заложив руки за спину, и задумчиво рассматривал что-то на заднем дворе канцелярии. Услышав хлопок двери, он повернул голову и, узнав меня, кивнул на кресло у своего стола. Молча. Интересный прием…

– Вот скажите мне, Виталий Родионович, у вас на родине все такие ушлые? – развернувшись всем корпусом в мою сторону, поинтересовался князь. Злости в его голосе не было, но и абсолютно ровный тон, коим была сказана эта фраза, заставил меня напрячься.

– Не понимаю, о чем вы говорите, Владимир Стоянович, – проговорил я.

– Все-то вы, ваше благородие, понимаете. Но неужто вы думали, что при обстоятельнейшем, с применением особых средств, допросе Ловчин не поведает нам о секрете своего саквояжа? – Князь уселся в свое кресло и, оперевшись локтями на столешницу, сложил ладони домиком. Несколько минут мы молчали, Телепнев задумчиво поглядывал на меня, а я… ждал. Чего? Предложения князя. Вряд ли бы он стал принимать меня в своем кабинете, если бы нашлась реальная возможность прижать меня на этом саквояже. Скорее просто прислал бы в дом Смольяниной охранителей, и мне бы пришлось заново обживать флигель при канцелярии… если не ее подвалы.

В конце концов, очевидно поняв, что отвечать ему я не собираюсь, князь тяжело вздохнул и заговорил сам, но уже куда как более мягким тоном.

– Виталий Родионович, голубчик, давайте поговорим начистоту. Меня, признаться, совершенно не интересует та солидная для вас, но, уж извините, совсем невеликая по моему состоянию сумма, кою вы обнаружили в сумке любезного господина Ловчина. Ни я лично, ни Особая канцелярия в моем лице никоим образом не претендуем на эти деньги, тем более что вы так ловко воспользовались ушкуйным законом и они по праву принадлежат вам. Но вот что действительно представляет немалый интерес для канцелярии, так это ключ от личного ящика Буса Ратиборовича в Архангельском банке. Там, как выяснилось из допроса Ловчина, хранятся копии всех сведений, кои он успел выведать за время работы в исследовательском отделении. В том числе и по проекту «Лед». Вы понимаете, чем может для вас обернуться ТАКОЙ трофей, буде сведения о нем каким-либо образом станут известны, хотя бы даже и нанимателям Буса и Ставра?

– Ваше сиятельство, для начала хочу вам заявить, что у меня и в мыслях не было, утаивать что бы то ни было от канцелярии, – заговорил я в ответ. Сейчас князь пошел на уступку, но где гарантия, что, получив необходимое, он не повернет оглобли на сто восемьдесят градусов? А значит, надо попытаться хоть немного обезопасить себя от возможных перемен в настрое его сиятельства. Эх, ну почему я сразу не подумал о том, что из Ловчина могут вытянуть информацию о тайнике? Деньги глаза застили. Идиот. Теперь вот придется выкручиваться. Чувствую себя, как Штирлиц на допросе у Мюллера. Дьявольщина.

– Неужели, Виталий Родионович? – с явно слышимым неверием протянул князь. – С чего же вы так вцепились в эти «трофеи»? Помнится, полдороги меня на эту тему допрашивали…

– Пароход. – Я вспомнил про помятую тележку, со вчерашнего дня занимающую место под навесом во дворе канцелярии.

– Что, простите? – удивленно приподнял брови князь.

– Самобеглый экипаж, Владимир Стоянович, – медленно проговорил я. – Как вы совершенно верно заметили, мое состояние невелико. Если быть точным, сейчас, после обстановки арендованного мною у Заряны Святославны дома и покупки всего необходимого для нормальной жизни имущества, оно составляет лишь чуть больше тысячи рублей. И этой суммы, как вы понимаете, совершенно недостаточно для того, чтобы я мог позволить себе содержать экипаж, тогда, как показали последние дни, ездить по городу я вынужден немало. Вот в недавнем разговоре с Мекленом Францевичем мы как раз обсуждали эту тему, и он тогда, помнится, сообщил мне о существовании самобеглых колясок. Ну а я вспомнил об этой идее, когда скрутил Ловчина. Вот только средство передвижения сильно пострадало…

– Право, вы меня удивляете, Виталий Родионович, – покачал головой князь. – Но позвольте спросить, почему же вы не внесли этот экипаж в список трофеев?

– А как, Владимир Стоянович? Сейчас он представляет груду покореженного металла и дерева. К тому же неизвестна марка, название, модель… И как этот металлолом прикажете величать? Я хотел заглянуть на днях к волжским купцам, кои, как мне стало известно от профессора Граца, занимаются торговлей и строительством подобных агрегатов, и к стряпчему, чтобы прояснить этот вопрос, но пока не преуспел.

– Понимаю. А саквояж и барабанник вы внесли в список, просто чтобы обозначить действие трофейного закона, так? – усмехнулся князь.

– Именно, – кивнул я с самым честным видом, – правда, признаюсь честно, вчера, уже вернувшись домой с нашей с вами странной встречи в ладынинском ресторане, я осмотрел саквояж и обнаружил потайное дно, деньги и конверт с ключом, но время было уже позднее, и тревожить вас по этому поводу я не стал, тем более зная, что следующая наша встреча состоится сегодня.

– Ох, Виталий Родионович… Вечно с вами какие-то штуки приключаются. То вас в жертву приносят, то в другие миры проваливаетесь, по ходу дела умудряясь поставить на уши исследователей всех мастей и стран, – искренне рассмеялся князь. – Кстати, об исследователях. Спешу успокоить, покровители Ловчина о вас не подозревают. Смолчал Бус Ратиборович о том, что, вернее, кто послужил причиной для начала работ по созданию тонких оболочек. Как туза в рукаве придержал.

– А что Ставр? Он же знал, что за мной охота ведется.

– Знал. Только Ловчин ему вас как второго исследователя представил… Более того, судя по всему, Бус вовсе не собирался передавать вас своим хозяевам. Уж не знаю, каким образом он хотел держать вас в подчинении, но с покровителями у него была договоренность лишь на передачу Хельги Милорадовны. Так-то, – заключил Телепнев. – Да, вот еще. Помните, в вашем выступлении вы говорили о еде, цветах…

– Да, конечно, – кивнул я.

– Так вот, к вашему сведению, и то и другое для Буса добыл именно Ставр. Блюда были заказаны им лично у Гавра, а цветы, вы не поверите, когда узнаете, где именно, точнее, у кого он их достал… – хитро ухмыльнулся Телепнев.

– Полагаю, у Заряны Святославны, – ответил я, заставив князя удивленно приподнять бровь. – Она сама мне сказала, что Ставр у нее одалживался. Да к тому же еще и целую лекцию прочла об особенностях выращивания цветов. Вот только тогда у меня не было стопроцентной уверенности в причастности Глотова к похищению Хельги Милорадовны. И да, кстати… думаю, не ошибусь, если предположу, что именно на розы Бус и наложил структуру, усыпившую Высоковскую, едва та, как любая женщина на ее месте, поднесла букет к лицу и вдохнула их аромат. Потому-то розы и осыпались уже на следующий день, не выдержали мощного воздействия.

– Нет, я был не прав. С вами неинтересно, Виталий Родионович. Вы как будто все заранее знаете.

– Ну да и покушения на себя тоже я сам подготовил, не так ли, ваше сиятельство? – Я не удержался от смешка.

– Да, эту идею обязательно надобно проверить самым скрупулезным образом, – серьезно кивнул Телепнев, но сам не выдержал и рассмеялся. Правда, почти тут же смех смолк, и князь продолжил вновь посерьезневшим тоном: – Ладно, оставим шутки, Виталий Родионович. У меня к вам будет одна большая просьба. Раз уж мы разобрались с этим «саквояжным» недоразумением, к обоюдному удовлетворению, будьте любезны, привезите мне этот чертов конверт с ключом. Будем изымать из банка ящик Ловчина…

– Хм. А если там обнаружатся не только документы по исследованиям? – осведомился я. Только без инсинуаций! Я не жадный, я предусмотрительный и запасливый, вот!

– Ох… я уже говорил, что вы ушлый человек, ваше благородие? – хмыкнув, поинтересовался князь. В ответ я лишь пожал плечами, что, естественно, не укрылось от князя, и он покачал головой. – Ладно уж, Виталий Родионович. Давайте условимся так. В банк вы отправитесь сами, вместе с ротмистром Толстоватым. Изымете ящик, опечатаете его и привезете в канцелярию. Здесь мы его вскроем и распределим… трофеи. Согласны?

– Разумеется, Владимир Стоянович, – кивнул я, и князь вдруг улыбнулся. Пакостно так…

– Вот и замечательно, дорогой мой Виталий Родионович, можете собирать вещи, поскольку ближайший поезд в Архангельск уходит в понедельник. Но вы не беспокойтесь, я упрежу Вента Мирославича, он озаботится заказом билетов, – чуть не промурлыкал князь. – Только сообщите ему, если вдруг надумаете взять с собой прислугу, хотя я бы рекомендовал обойтись одним денщиком. Ну и об оружии не забудьте. Все-таки важные документы повезете. Хорошо?

– М-да уж. – Осталось только руками развести… и идти собираться в поездку. В Архангельск… Зимой… Точно, идиот.

– Да полно вам кручиниться, Виталий Родионович, – заметил мою помрачневшую физиономию князь. – Я же вас не в Дальний отправляю. До Великого дня обернетесь, ручаюсь.

До чего?! Это что же получается, дорога до Архангельска и обратно займет две недели? Вот попал… А как же Лада? Две недели я без нее не выдержу. Ну то есть выдержу, конечно… вот только злой буду, а оно мне надо, на каждой станции из поезда трупы всяких хамов вытаскивать да потом еще за них и отчитываться?

– А побыстрее никак нельзя? – на всякий случай поинтересовался я.

– Ну почему же… если не боитесь довериться ветрам и небу… – усмехнулся князь, – то можно и побыстрее. Рейсовые дирижабли отправляются каждую неделю. И тоже в понедельник. Время в дороге сокращается примерно вдвое, а комфорт ничуть не хуже, чем в «империале», уж поверьте.

– Знаете, на самолетах летал, на вертолетах, бывало. И с парашютами дело имел, а вот дирижабль… Это должно быть интересно. Решено. Летим дирижаблем, – кивнул я, но, спохватившись, уточнил: – А Вент Мирославич как, не побоится?

– Вот уж вряд ли, – покачал головой Телепнев. – Такого любителя воздухоплавания, как ротмистр, еще поискать надобно, а уж если еще и поездка за казенный счет…

– Ну и замечательно. – Я улыбнулся. Уж неделю без Лады я как-нибудь переживу. Ха! А и пришибу кого со злости, невелика проблема. Тело за борт, концы в воду, и ага. Вон, помнится, Рудольф Дизель вот так же взошел на борт парохода, а по прибытии в порт назначения на пристани так и не появился. Пропал в море. Ага. А наши северные леса тоже море, только цветом зеленое. Прорвемся… М-да, что-то меня на черный юмор пробило, а ведь я еще с Ладой не попрощался. Что ж тогда со мной в путешествии будет? Бедный ротмистр… заранее ему сочувствую. С таким «веселым» попутчиком и повеситься недолго. Ну ничего. Будем надеяться, что у него крепкая нервная система… и у остальных пассажиров тоже.

– Ну что же, если мы все вопросы решили, то пора бы и попрощаться, согласны, Виталий Родионович? – намекнул князь, с подозрением поглядывая на мою мрачно ухмыляющуюся физиономию.

– Да, конечно. Всего хорошего. Владимир Стоянович. – Я поднялся с кресла, обменялся с князем коротким поклоном и направился было к выходу, но замер на полпути. – Совсем забыл, ваше сиятельство, может, все-таки поведаете, зачем вам понадобилось из меня цирковую обезьянку делать на вчерашнем ужине, а?

– Ну уж вы скажете тоже, Виталий Родионович, – покачал головой князь. – Господа царедворцы просто хотели взглянуть на человека, умудрившегося в столь короткие сроки раскрыть сложнейшее дело, да еще и без малейшего урона для государевых интересов.

– Вот-вот, именно об этом я и говорю. Ну не верю я в простоту сановников. Уж простите, Владимир Стоянович, – вздохнул я, пропуская мимо ушей славословия по поводу сложности дела. Не было там ничего сложного. Все просто, логично и понятно. В отличие от интереса вельмож.

– Всему свое время, Виталий Родионович. Придет момент, и все узнаете, – махнул рукой князь. – А пока могу вас уверить лишь в одном, никаких негативных последствий для вас проявленный государевыми людьми интерес не несет. Наоборот, скорее, такое внимание должно быть крайне лестно.

– Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь, – пробормотал я себе под нос и уже громче добавил: – Что ж, ваше сиятельство, и на том спасибо. Раз уж большего сказать не желаете.

– Не то чтобы не желаю, Виталий Родионович. Скорее уж не имею возможности. Пока не принято решение, я вынужден молчать. Уж извините. Удачного дня, ваше благородие.

– И вам того же, Владимир Стоянович.

Едва я вышел из кабинета, как ротмистр Толстоватый выудил из конторки уже знакомую мне серую папку с делом Ловчина и, сноровисто ее развернув, подвинул на край стола.

– Вот, Виталий Родионович, ознакомьтесь и подпишите. Страницы с шестьдесят восьмой по семьдесят четвертую. А я пока достану ваш печатный набор, – проговорил секретарь, – знаете, мне пришлось основательно потрепать нервы купеческому стряпчему с Волжского Новограда, пока не нашлось способа определить происхождение этого самобеглого экипажа. Кстати, если интересуетесь, Самуил Иосифович уверил меня, что их заводу вполне по силам восстановить сей аппарат. Хотя и стоить это будет немало, но все ж почти вдвое дешевле, чем обошлось бы строительство нового экипажа.

– Благодарю за заботу, Вент Мирославич, – медленно проговорил я, понимая, что теперь мне от этой консервной банки, которую здесь по какому-то недоразумению называют транспортом, вовек не отделаться…

– Не стоит внимания, Виталий Родионович, – усмехнулся секретарь. – Я ж знаю, что вам вчера совсем не до этого металлолома было. Вы лучше вот что скажите, чем вас его сиятельство пожаловал?

– В смысле? – не понял я.

– Ну как же?! Это ж, почитай, всей канцелярии известно. Уж коли, Владимир Стоянович кого из офицеров-охранителей или необмундированных в ладынинский ресторан пригласил, то непременно для сообщения о новом назначении или иной какой награде. Верная примета, ручаюсь вам. Так что не скрытничайте, Виталий Родионович, признавайтесь, что за привилегии его сиятельство пожаловал за труды ваши?

– Вот честное слово, Вент Мирославич, не было никаких привилегий или иных наград. Просто собралась небольшая компания, посидели, поговорили. Кухня, кстати, у Ладынина выше всяких похвал…

– Да полно, неужто совсем ничего? – изумился Толстоватый.

– Решительно, – кивнул я.

– Странно это, Виталий Родионович, очень странно. Не верить вашим словам я не могу… вот только не бывало еще такого у нас, – задумчиво покачал головой секретарь, водружая на стол мой кофр, и тут же повинился: – А я уж было вчера чуть в зависть не впал. Знаете, я ведь уж не первый год у его сиятельства под началом, а вот наград пока не удостоился. И тут вы… обида взяла, признаюсь честно. Но вы уж на меня зла не держите, я и сам себя за то укорил.

– Оставьте, Вент Мирославич. Здоровый карьеризм, как говаривал один мой знакомый, движет миром. А что позавидовали, так то не страшно. Ходу-то вы своей зависти не дали, верно?

– Да уж. Верите ли, самому так неприятно стало… что и наперед зарекся, – вздохнул Толстоватый.

– Ну и замечательно… Кстати, у меня же для вас новость имеется, Владимир Стоянович уверял, что она вам должна прийтись по нраву. – Я решил сменить тему, пока ротмистр не решил признать меня своим психоаналитиком.

– Вот как? – с готовностью переключился секретарь.

– Именно. Скажите, ваше высокоблагородие, как вы относитесь к путешествиям по воздуху?

– О… сугубо положительно, ваше благородие.

– Тогда счастлив вам сообщить, что дела канцелярии требуют нашего скорейшего отбытия в Архангельск, – усмехнулся я, заметив, как засверкали глаза ротмистра при упоминании воздушных путешествий.

– Дирижаблем, полагаю? – осведомился секретарь.

– А есть другие возможности?

– К сожалению, пока нет, – вздохнул ротмистр. – Говорят, в Иль-де-Франс какие-то энтузиасты ставят эксперименты с аппаратами тяжелее воздуха, но пока у них не ладится дело с конструкцией аппарата. Да и с движителями придется повозиться. Ведь паровые машины в том виде, в котором они существуют сейчас, навряд ли будут пригодны для установки на такие аппараты. В общем, это дело только в самом начале своего пути, да и честно говоря, сомневаюсь я, что в ближайшее время удастся построить такой аппарат, что смог бы превзойти наши полые дирижабли что в дальности полета, что в грузоподъемности.

Попытавшись прояснить у этого фаната воздухоплавания значение термина «полый дирижабль», я чуть не нарвался на целую лекцию по дирижаблям, аэростатам и прочим воздушным шарам. Причем ротмистр так увлекся, что мне удалось его отвлечь, лишь призвав канцеляриста к исполнению его служебных обязанностей. После чего, получив на руки временный пропуск для Лейфа, я очень быстро попрощался с Вентом Мирославичем и слинял, пока он снова не оседлал своего «воздухоплавающего» конька.

В наступившие наконец выходные из-за суматохи сборов я еле смог вырваться в гостиный двор к волжским купцам. Все-таки хоть убожество конструкции Бусова тарантаса несколько охладило мой пыл, но полюбопытствовать, что наделали эти прародители ГАЗа, было интересно… тем больше было мое разочарование при виде трех небольших «пароходиков», выставленных купцами на всеобщее обозрение под широким, хотя и довольно низким навесом на площади перед самим гостиным двором. Очевидно, загонять эти кареты… корыта… карыты в великолепное каменное здание, чем-то напоминающее ГУМ, купцам не разрешили. Покрутившись вокруг машин и убедившись в их «пароходности» и технической беспомощности, я вздохнул и двинулся в здание гостиного двора. Погреться, да и просто походить, посмотреть… Итогом этого моего хождения по шумным лавкам стала покупка двух очень приличных златоустовских ножей, один из которых я решил оставить себе, а другой подарить Лейфу. Ну а уж прикупив подарок сыну ушкуйника, я решил, что справедливость и мое екающее при одном воспоминании о Ладе сердце настоятельно требуют и ей принести какой-нибудь симпатичный гостинец. После недолгих раздумий я оказался перед очередной лавкой, от внутреннего убранства которой у меня буквально зарябило в глазах. Подавив возродившееся, похоже, еще из детских воспоминаний острое желание немедленно смыться из этого женского царства, я глубоко вдохнул и шагнул на порог лавки, тут же попав в руки двух шустрых девушек. Едва узнав, что мне нужно, они чуть не завалили меня самыми разнообразными платками и шалями. К счастью, уже через минуту откуда-то из глубины помещения выплыла оч-чень грозная мадам самого что ни на есть монументального вида и спасла меня от смерти под грудой тканей.

– А ну кыш отсель, вертихвостки! – Моментально замершие на месте смешливые девицы тут же вернули весь товар по местам и растворились за какой-то занавесью.

– Доброго дня, господин хороший. Уж извините дочек моих, неугомонные, все им неймется. Чем могу помочь? – проговорила женщина, а выслушав мое сбивчивое объяснение, улыбнулась и кивнула. – То-то они расшумелись… Свиристелки. Знаете, кому другому я бы павлово-посадский или ж московский плат сторговала… но вы вроде бы человек не бедный, а, господин хороший?

– Голодать не приходится, – пожал я плечами.

– Ну и славно. Вот взгляните… Хорошая шаль, мерлиновская. Большая редкость.

– Какая шаль? – офигел я. Нет, ну действительно, не Мерлин же ее выделывал?! Хотя в этом мире, по-моему, вообще ни в чем нельзя быть уверенным…

– Заводчицы Мерлиной, что с Волжского Новограда. Берите, не пожалеете. В Хольмграде они ох как редки. А в европах так и вовсе раз два да обчелся.

– И что стоит? – поинтересовался я.

– Сто пятьдесят рублей, – невозмутимо ответила дама, а я чуть челюсть не отвесил. Сначала. А потом взял в руки эту шаль… и не колеблясь выгреб все бумажки из лопатника. Она того стоит. Мягчайшая, невесомая, нежная… Ее же в колечко продеть можно!

– Благодарствую, господин хороший. Будьте счастливы, – аккуратно завернув в бумагу и упаковав сверток в коробку, проговорила хозяйка лавки, и я, кивнув, вышел.

От подарков и Лада и Лейф только что до потолка не прыгали, причем мне показалось, что сын ушкуйника больше за сестренку радуется. А уж у самой Лады как глаза светятся! Неужели тетка действительно не надурила меня с ценой? А… если и надурила, Бог ей судья. Радость в этих серых глазах дороже денег.

И снова закрутилась карусель сборов… Особенно тяжело было убедить Ладу в том, что мне не нужно брать с собой семь костюмов, по числу дней моего предполагаемого отсутствия. Нет, в конце концов она уступила, но зато умудрилась отстоять две лишних сорочки и атласный халат. В общем, уезжая из дома, я был почти счастлив, как это ни странно. Нет, ну действительно, я привык путешествовать налегке, а Лада мне чуть ли не отделение чемоданов собрать решила. Так что можно представить мое состояние, когда утром понедельника я садился в экипаж к заехавшему за мной ротмистру Толстоватому, отягощенный лишь одним небольшим чемоданом и саквояжем.

Честно говоря, во время недолгой поездки за город, к посадочному полю, я полагал, что вполне отчетливо представляю себе, как должен выглядеть дирижабль. Не тут-то было. Для начала меня привела в недоумение сама посадочная площадка… Хм. Скажем так, полем здесь и не пахло. А название сохранилось еще с тех пор, как отсюда начали запускать первые аэростаты лет двадцать назад. Теперь же это место больше всего походило на классический вокзал с приподнятыми над землей двойными платформами, опирающимися на массивные арочные своды красного кирпича. Эдакие перроны, выстроенные на высоте пяти-шести метров. Как оказалось, здешние дирижабли не нуждаются в такой вещи, как причальные мачты, о которых я когда-то что-то слышал. Воздушные суда попросту заводят меж платформами, после чего аккуратно, страхуя лебедками, опускают в проем. Дирижабль становится на опоры и с этого момента отдается на попечение наземной команды. Сведения о происхождении названия «аэродрома», как и о наличии наземных команд я, естественно, почерпнул у восторженного ротмистра Толстоватого, который, кажется, готов был распространяться о воздухоплавании и обо всем, что с ним связано, сутки напролет. Тем временем экипаж остановился у широкой лестницы, ведущей ко входу в «вокзал», именуемый здесь воздушным или просто портом. Выбравшись из коляски, мы с ротмистром поднялись по лестнице, оставив подлетевшему к экипажу носильщику разбираться с нашим багажом. Впрочем, в отличие от Толстоватого, погрузившегося в думы о небе, я старался не упускать из виду наши вещи, памятуя о той встрече, что устроил мне и профессору Грацу хольмградский вокзал по приезде в столицу. Так мы миновали довольно внушительные двери вокзала и оказались в зале ожидания, отделанном не без некоторой претензии на роскошь.

До отлета «нашего» дирижабля оставалось не меньше двух часов, и Вент Мирославич предложил скоротать их в местном буфете, из которого, как он утверждал, открывается совершенно замечательный вид на «причалы» и сами дирижабли. Я согласился и не пожалел.

Сдав багаж какому-то импозантному дядьке в отутюженной лазоревой форме, мы двинулись в буфет. Ну в том, что здешние «заведения общепита» в корне отличаются от виденных на «том свете», я успел убедиться уже довольно давно. Так что для меня не стало шоком наличие в привокзальном… прошу прощения, припортовом буфете белоснежных скатертей и сияющих приборов на столах. Куда больше меня поразил вид за высоким полукруглым окном, занимавшим большую часть стены. Как раз в тот момент, когда мы устраивались за столом, на посадку зашел, иначе не скажешь, здешний дирижабль. Не знай я, что за агрегаты здесь «паркуются», ни за что не догадался бы, как называется зависший над платформами монстр. Его нижняя часть, которую и язык-то не повернется назвать гондолой, чем-то напомнила мне перевернутый вверх дном силуэт надстроек какого-нибудь трехтрубного крейсера времен Русско-японской войны. Полностью остекленный мостик с выступающими крыльями, за ним очень похожие на пароходные трубы, массивные накопители куда больших размеров, нежели уже привычные мне домашние, а над ними, с далеко вынесенными по бортам, вертикально расположенными винтами, основной корпус. Верхняя его часть скрывается меж двумя огромными многосегментными жесткими оболочками, не меньше сотни метров длиной, укрепленными ажурным, но мощным внешним каркасом из стальных балок, а перед мостиком и за накопителями расположились какие-то странные конструкции из тех же балок. Как чуть позже просветил меня Вент Мирославич, там тоже были установлены винты, только расположенные горизонтально. Замечательное чудовище! Не Толстоватый, а дирижабль, конечно.

Меня настолько поразил вид этого создания чьего-то воспаленного разума, что когда ротмистр, указывая на него, заявил, дескать, вот и наш корабль подали, я тут же предложил ему бросить к дьяволу не такой уж хороший кофий… по сравнению с тем, что готовит Лада, конечно, и двинуть на борт нашего «лайнера».

– Что, Виталий Родионович, интересно? – усмехнулся Толстоватый. – Я вас понимаю. Нигде, кроме как на Северных линиях, вы более таких аппаратов не встретите. «Свистуны» только тут и есть.

– Свистуны?

– Ну да, – кивнул ротмистр. – Прозвали их так за характерный звук. У этого типа кораблей клапанная система расположена у самого корпуса, а потому при разрежении или насыщении оболочек в кают-компании слышен тихий свист, так что по тону его даже можно определить, набирает корабль высоту или, наоборот, снижается. Да, если захотите узнать о дирижаблях вообще и нашем «свистуне» побольше, я вам, как в каютах разместимся, могу свои записи предоставить. Идемте?

– Договорились. – Я поднялся с кресла и, оставив на столе четвертак, двинулся следом за ротмистром.

А в самом дирижабле… Нижняя его часть, как оказалось, служебная. Иначе говоря, именно здесь находятся бестопочные паровые машины, управление и жилые отсеки команды. А вот пассажирские помещения, ресторан и кают-компания, все щедро отделанные благородным деревом и латунью, расположились большей частью меж оболочками дирижабля, отчего дневное освещение пришлось сделать несколько своеобразным. Иначе говоря, практически во всех помещениях, за исключением разве что кладовок, гардеробов и кухни, часть потолка была остекленной… Особенно забавно это было видеть в санузлах. Лежишь себе в горячей ванне и любуешься плывущими над тобой облаками. Полный сюр!

Приведя себя в порядок и вдоволь налюбовавшись пронзительно-синим небом над головой, я отправился на поиски ротмистра. Вент Мирославич нашелся в кают-компании и тут же потащил меня обедать в здешний ресторан. За беседой и тщательным пережевыванием замечательных стейков, щедро сдабриваемых грузинским вином, я и не заметил, как, легко вздрогнув, наш корабль оторвался от причала и начал набирать высоту. Понимание, что мы уже давно летим, пришло ко мне, когда, вернувшись в кают-компанию, я увидел за покатым «лобовым» стеклом набегающие облака и не такую уж далекую, по сравнению с видом из иллюминатора самолета, поверхность земли. За разговорами ни о чем с ротмистром и влившейся в нашу компанию парой пассажиров весьма респектабельного вида время пролетело незаметно. Как оно обычно и бывает за картами. Единственный забавный момент произошел уже ближе к концу нашей игры, когда Толстоватый задумчиво поинтересовался у меня, не стоит ли в инспекционные поездки вроде нашей включать в состав миссии Особой канцелярии сотрудников ведомства княжича Туровского. После этих слов один из игравших с нами пассажиров слегка побледнел и буквально за пять партий умудрился проиграть все, что недавно выиграл, причем так удачно, что каждый из нас получил именно ту сумму, что проиграл ему за этот вечер. Ушлый шулер, что тут скажешь. Впрочем, вспоминая описания карточных игр дореволюционных офицеров, можно предположить, что с худшими навыками шулеру, работающему в их обществе, просто не выжить…

В общем, по каютам мы разбрелись довольные. А после ужина продолжать игру нам пришлось уже втроем. Очевидно, шулер решил не искушать судьбу и заперся у себя в каюте до самого приземления. Правда, здешний ресторан еду в номер не доставляет, ну ничего, долго голодать бедняге не придется. Чуть меньше чем через двое суток мы прибудем в Архангельск… а если догадается сбежать на первом же причале, то и голодать не придется. Благо следующий заход в порт должен быть уже через пять часов.

«…К великому стыду, мы не можем не признать, что в начинании воздушного флота заслуги нашего министерства столь ничтожны, что о них стоит говорить лишь как о свидетельстве неповоротливости чиновничества и прискорбном примере замшелого ретроградства… Лишь волею и усилиями энтузиастов и многих здравомыслящих людей, кои были, есть и будут составлять основу государства нашего, стало возможным покорение великого Пятого океана… Но в наших силах сделать так, чтобы благое их начинание не осталось безвестным и принесло великую пользу Отечеству…»

Надо же, и здесь, оказывается, нашлось место своему Добровольному флоту. Правда, почему-то воздушному… но паровому, как и тот морской, что был организован на «том свете».

Я отложил в сторону солидную папку, одолженную мне энтузиастом Толстоватым, в которой он собирал и хранил всевозможные сведения о воздухоплавании. Вот интересно, кстати, а что здесь послужило толчком к созданию подобного Общества? Неужто, как и в той истории, подготовка к войне? Надо бы попробовать разговорить ротмистра…

– А что, Вент Мирославич, – поинтересовался я у своего спутника, задумчиво пускающего кольца дыма в потолок просторной кают-компании, – не знаете, с чего вдруг министр так худо отзывается о своем же министерстве?

– Я так полагаю, вы имеете в виду его вступительную речь на открытии Общества? – Ротмистр отвлекся от созерцания плывущих над ним витиеватых узоров, сплетаемых табачным дымом, и, дождавшись моего кивка, ответил: – Видите ли, Виталий Родионович, господин Паукер тогда только пришел на должность и, надо сказать, застал дела министерства в ужасном расстройстве. Уж поверьте, мне это известно как никому другому, участвовал, знаете ли, в работе проверяющей комиссии как раз под руководством Юлия Германовича. Так что нет ничего странного в том, как новый министр «пригладил» бывшее начальство путейцев. Шутка ли, они же умудрились заказать чуть ли не десяток паровозов у галлийцев! Что уж тут говорить о полном небрежении воздушным флотом?

– Извините, Вент Мирославич… – Я на секунду отвлекся, указывая стюарду на свой опустевший бокал, на дне которого мерцала теплым янтарным светом капля коньяка, и не менее пустой кофейник. Тот понимающе кивнул и направился к небольшой барной стойке в углу кают-компании, а я вновь обратился к своему спутнику: – А не поясните, в чем, собственно, проблема с иностранным заказом?

– Сразу видно, что вы человек далекий от инженерного дела, уж простите, если обидел, Виталий Родионович, – чуть улыбнулся ротмистр. – Тут ведь целых две причины для недовольства. Первая – это то, что из-за подобных кунштюков страдает наше, отечественное производство. А наши паровозы, уж поверьте, ничем не хуже западноевропейских. А вторая… И это удивительнейший пример головотяпства нашего чиновничества, заметьте. Так вот, вторая причина как раз инженерная и состоит в том, что их паровозы не предназначены для использования на нашей чугунке. В отличие от тех же галлийцев, мы не используем угольный или иной топливный ход. Соответственно на станциях у нас угля не держат. И чем прикажете топить этих галлийских чудовищ, ни на гран не использующих возможности ментального воздействия?

– Как это? – не понял я, оставляя временно причину своих расспросов. Уж очень меня заинтересовали слова ротмистра.

– Примерно так же, как и с накопителями. Только если стоящий у вас дома аппарат позволяет обогревать и освещать комнаты, то накопители в паровых машинах служат исключительно для нагрева водяных котлов, тогда как западноевропейские машины расходуют для этих целей уголь, нефть или дрова на худой конец. Так-то, Виталий Родионович. Вот вам пример вопиющей безалаберности предыдущего правления министерства. Думаю, после такого конфуза уже неудивителен тот факт, что до прихода в должность советника Паукера министерство не только никак не обозначало своего интереса к такой, несомненно, перспективной теме, как воздухоплавание, но и смело давить любые прожекты в этой области, предлагаемые иными энтузиастами к рассмотрению его инженерных комиссий, – развел руками Толстоватый, а пригубив коньяка, договорил: – Вот почему Юлий Германович был так жёсток в своих высказываниях. Хотя, как мне кажется, не стань он главой этого ведомства, и речь его о путейцах была бы умащена совсем уж непечатными выражениями…

– Интересные вещи вы мне рассказываете, Вент Мирославич. Как же получается, что галлийцы не используют столь полезное изобретение, кроме прочего позволяющее изрядно сэкономить на расходах?

– Виталий Родионович, ну что вы, право, нельзя же не знать таких простых вещей? – покачал головой ротмистр. – Посмотрите ну хотя бы на ту же Лотарингию. Типичный пример западноевропейского государства. Философия находится под жестким контролем властей еще с тех пор, когда короли брали магов под свое крыло, защищая от нападок церкви. Как результат – естествознание стало уделом лишь небольшого круга лиц, попасть в который среднему обывателю очень тяжело… Отсюда и нехватка стоящих специалистов… Ну и высокая стоимость услуг существующих мастеров. И кто же займется обслуживанием тех же накопителей? Можете ли вы представить себе машиниста паровоза в чине надворного советника или «черную команду» парохода в званиях не ниже штабс-капитана? Вот то-то. Хотя в военных целях естествознание используется очень широко. Но вот, к примеру, у нас вакуумный пассажирский дирижабль – это обыденность, а у тех же галлийцев или лотарингцев это привилегия военно-воздушного флота. И так во многом, Виталий Родионович, очень во многом. Знали бы вы, как живут там обыватели, на какие ухищрения им приходится идти, чтобы обеспечить себе сносные условия жизни, не имея возможности нормально развивать тот дар, что дала нам природа.

Да уж, ничего себе различия… С другой стороны, похоже, что западные страны идут по пути технического развития, несколько более схожему с тем, что известен мне по «тому свету».

В Архангельск мы прибыли точно по расписанию, а на выходе из небольшого воздушного порта, рассчитанного лишь на три причала, нас уже ждали коллеги из здешнего отделения Особой канцелярии. А как вы хотели? Между прочим, Архангельск довольно большой город и международный транзитный морской порт ко всему прочему. «Северные ворота Руси», как выразился в своем приветствии встречавший нас чиновник. Вопреки моим ожиданиям, теплый до духоты экипаж отвез нас вовсе не в здание канцелярии для представления здешнему начальству, а сразу в гостиницу, сопровождающие же отговорились тем, что глава отделения сейчас на Соломбальских верфях и в присутствие приедет лишь завтра с утра.

Таким образом, у нас с ротмистром появилось свободное время, которое мы, не сговариваясь, решили потратить на знакомство с городом. Честно говоря, на «том свете» я бывал в Архангельске лишь единожды, если, конечно, проезд через город в автобусе с опущенными шторами можно считать за полноценное пребывание в нем. То есть сравнивать тот и этот Архангельск мне не с руки. А посему, покачиваясь в нанятом в гостинице экипаже, я глазел в окно с интересом обычного туриста. По совету управителя гостиницы обедать мы остановились в ресторане на Плесковской перспективе. Заказали трески, запеченной с творогом, олений филей, рыбники, ну и так, хлебного, всякого разного. Раз уж выдалась возможность попробовать северной кухни, надо пользоваться, так ведь? Вот мы и попробовали. Когда через два часа мы с Толстоватым, отдуваясь при ходьбе от количества съеденного и только что не булькая от выпитого чая, усаживались обратно в экипаж, я дал себе зарок стребовать с Лейфа обещание почаще готовить по рецептам поморской кухни.

А Архангельск уже зажег фонари. Впрочем, тут нет ничего удивительного. Прилетели мы в утренних сумерках, в гостиницу приехали, можно сказать, в полдень, а в ресторан вошли, когда на улице уже начало темнеть. Короток северный день в это время года, очень короток. А рабочий день местных охранителей, судя по всему, еще короче. Поскольку приехав в обед следующего дня в Таможенный замок, где расположилось местное отделение Особой канцелярии, нам с ротмистром удалось застать лишь одного-единственного письмоводителя, который на вопрос, где мы можем найти главу отделения, невнятно проблеял, что «оне уж домой уехали». Учитывая, что место жительства своего начальника письмоводитель не знал или не захотел выдавать, а позвонить ему не оказалось возможности, за полным отсутствием в городе телефонной связи, переглянувшись с ротмистром, мы стребовали с охранителя клятвенное обещание по появлении этого «Неуловимого Джо» немедля прислать в «Морскую» нарочного. Охранитель покивал, и мы удалились. Но и на следующий день от канцеляристов не было никаких вестей. Ротмистр, уж на что привычный к вальяжности некоторых начальствующих чинов, и тот стал угрюм. Я же, понимая, что до отъезда остается всего день, а у нас до сих пор нет на руках дозволения местных властей на доступ к банковскому ящику Буса, начал свирепеть. К обеду мой взгляд, наверное, мог запросто вскипятить воду в железном чайнике, и я, смяв местный газетный листок, решил брать инициативу в свои руки.

– Любезнейший. – Спустившись в холл гостиницы, я облокотился на стойку управляющего, и тот, с готовностью исполнить любой каприз столичного гостя, приехавшего в компании с немаленьким чином Особой канцелярии, уставился мне в глаза.

– Слушаю вас, господин Старицкий.

– Понимаете, какая штука… Я приехал в ваш славный город по торговому делу, очень важному делу… Соломбальские верфи… ну вы понимаете, – кивнув на как раз спускающегося по лестнице Толстоватого, произнес я, и управляющий мелко закивал.

– Так вот представьте себе мое удивление, когда я узнал, что государственной важности дело, ради которого я прибыл, фактически висит на волоске лишь оттого, что здешний голова и начальник охранителей не могут договориться об ответственности за Соломбалу. Там горят склады, чуть ли не ежедневно происходят какие-то недоразумения, а эти двое никак не могут определить, кто должен отвечать за безопасность.

– Да уж, прескверная ситуация, – с умным видом согласился управитель. – Об их отношениях уж весь Архангельск говорит не первый год. Ну прямо кошка с собачкой…

– Вот-вот, – удрученно вздохнул я – И как в таком случае честному купцу работать?

– Поверьте, я вам искренне сочувствую, – проговорил управитель. – Но не могу взять в толк, чем могу вам помочь? Я же гостиничный управляющий, не больше…

– Представьте себе, можете, голубчик. Еще как! Мне бы свести их за одним столом, а уж там бы мы с господином ротмистром дожали обоих. И вот тут-то вы мне можете помочь. Вы ведь по долгу службы своей осведомлены о жизни города получше многих, не так ли?

– А как же иначе? – кивнул он. – Без этого в нашем деле никак. Но все-таки я не понимаю…

– О! Нет ничего проще. Вы мне только скажите, где проживают эти господа. А уж там-то, в присутствии господина ротмистра… думаю, они попросту не осмелятся отказаться от встречи.

– Знаете, а в этом я действительно могу вам помочь, – хмыкнул управляющий, пряча ассигнацию.

Всю дорогу от гостиницы до дома главы здешних охранителей и от его дома до банка Толстоватый смотрел на меня взглядом Соломина-Ватсона, в котором так и читалось: «Но черт возьми… как?!» А меня соответственно так и подмывало ответить сакраментальным: «Элементарно, мой дорогой Ватсон». Останавливало только то, что ротмистр молчал всю дорогу как рыба об лед, ну и мои вполне оправданные сомнения в способности воспроизвести характерный тембр голоса Ливанова-Холмса, вкупе с отсутствующей курительной трубкой. Впрочем, вопроса от Толстоватого я все же дождался, хотя и не того, на который рассчитывал…

– Скажите, Виталий Родионович, а почему вы были так уверены, что управляющий пойдет вам навстречу? – поинтересовался секретарь Телепнева, когда мы уже подъезжали к банку.

– Ну во-первых, для этого достаточно было увидеть блеск в его глазах при виде купюры, которую я вертел в руках, – пожал я плечами. – А во-вторых… скажите, если бы вам выдалась возможность безнаказанно поиздеваться над сильными мира сего, вы бы удержались от такого искушения? Хотя бы над теми же предшественниками господина Паукера, к примеру?

– Ну если подходить с такой точки зрения… – задумчиво протянул Толстоватый и вздохнул. – Это вряд ли.

– Ну вот… О! Приехали. – Я выглянул в окно экипажа и, удостоверившись, что наша коляска остановилась в нужном месте, распахнув дверцу, спрыгнул наземь. Следом из экипажа выбрался ротмистр с солидными, но пока пустыми саквояжами, и мы потопали к дверям банковской конторы, в которой Ловчин держал свой НЗ.

В банке нас приняли довольно спокойно. Вышедший из-за длинной, лакированного дерева стойки служащий, узнав о цели нашего визита, кивнул, и уже через несколько минут мы с Толстоватым шли в хранилище банковской конторы в весьма представительной компании, состоящей из старшего контролера, управляющего и директора конторы. В небольшом подвальном кабинете директор и управляющий засвидетельствовали наши документы, письма князя Телепнева и княжича Туровского, отмеченные подтверждающей их подлинность резолюцией главы местного отделения Особой канцелярии, и только после этого старший контролер, получив у меня и директора соответствующие ключи, отправился за целью нашего визита.

Под присмотром все тех же лиц мы упаковали содержимое ящика в специальные конверты, опечатали их, составив опись, и уложили в специально прихваченные из столицы для этой цели саквояжи. Оставив свои автографы на перечнях извлеченного из ящика имущества, контролер и управляющий удалились, а директор, убедившись, что наши экземпляры описей улеглись в саквояжи, навесил на сумки свои печати. Только по завершении этой весьма долгой бюрократической процедуры мы наконец смогли покинуть Архангельскую банковскую контору и вернуться в гостиницу, по пути завернув на почту и телеграфировав в Хольмград об удачном изъятии документов.

Судя по хмурому и осунувшемуся виду Толстоватого на следующее утро, ночью он глаз не сомкнул, охраняя наши саквояжи. Переволновался бедняга. Ну да оно и понятно. Если я правильно понял, раньше заниматься подобными делами секретарю не приходилось. А тут важнейшие документы, да после истории с похищением Хельги… в общем, можно понять человека. Перенервничал, с кем не бывает. Да и я тоже хорош. Ну что мне стоило сложить эти чертовы сумки в своем номере? Эх, все мы крепки задним умом…

Пришлось за завтраком влить в клюющего носом ротмистра не меньше полулитра кофе. Но и этого топлива ему едва хватило до посадки в дирижабль. А там он скинул сумки на хранение в капитанское хранилище и завалился спать. Ну а мне пришлось в одиночестве наслаждаться изысканным обедом в ресторане нашего лайнера. Ломтик осетра в лимонном соусе под ледяную, в прямом смысле этого слова, рюмку ерофеича, и щекочущий ноздри теплым и нежным ароматом горячий паштет из гусиной печени… Эх. Вот бы сюда тех горе-поваров, что окопались на кухнях авиакомпаний на «том свете». Глядишь, и пострелялись бы от зависти, перестав травить несчастных пассажиров всех классов своими эрзац-обедами…

Вообще путь в столицу вышел куда скучнее, чем дорога в Архангельск. Нам даже шулер в попутчики не достался. Правда, нельзя сказать, что я так уж расстроился из-за вынужденного безделья, все-таки одолженные у Толстоватого записи неплохо скрасили мой досуг, да и дирижабль за двое суток полета я излазил вдоль и поперек. Даже до машинного отделения добрался, где чуть было не огреб оплеуху от здешнего деда. Увернулся, конечно, но мата наслушался… М-да. Ну не любят механики праздношатающихся по их вотчине, не меньше чем капитан не терпит лишних людей на мостике. Но если «первый после бога» просто вежливо попросит удалиться, то стармех может без лишних слов, для вразумления и ускорения движения, и по хребтине съездить чем-нибудь увесистым. Проверено на личном опыте, так сказать, и даже «вездеход» от Телепнева, здесь мне не подмога. Ну и ладно.

У самых причалов в Хольмграде нас встретил отряд охранителей во главе со знакомым мне по «банному делу» поручиком, имя которого я так и не удосужился до сих пор узнать.

– Господа, приветствую вас. Его сиятельство приказал доставить документы в присутствие немедля по вашем прибытии. Но если вы желаете отдохнуть с дороги, у меня есть полномочия принять у вас груз здесь же, – проговорил поручик, на что мы с ротмистром только покачали головами. Правда, если отказ от такого заманчивого предложения у Толстоватого был продиктован его исполнительностью и рвением, то в моем случае причины были несколько… м-м… более меркантильными. А вдруг там найдется что-то и для меня? Да и банальное любопытство не дало бы мне спокойно наслаждаться отдыхом… от отдыха в полете, в то время как князь соизволит распотрошить саквояжи. Так что вперед, на встречу с его сиятельством.

Небольшая поездка по Хольмграду, успевшему за неделю нашего отсутствия укрыться тонким белым одеялом, и наши экипажи замерли во дворе канцелярии.

– Виталий Родионович, Вент Мирославич, добрый день. Как прошел полет? – поприветствовал нас князь, обернувшись на звук захлопнувшейся двери его кабинета. Мне вот интересно, что он такое высматривает в окне. Тот самый пустырь, что городской наместник все никак не хочет отдать канцелярии?

– Здравствуйте, Владимир Стоянович, – как послушные школьники, в унисон произнесли мы с Толстоватым.

Князь чуть улыбнулся и указал нам на свое рабочее место.

Шагнув к столу, ротмистр со вздохом облегчения поставил на него саквояжи.

– Вент Мирославич, благодарю вас, думаю, теперь мы с Виталием Родионовичем управимся сами. А вы, голубчик, езжайте домой, отдохните, приведите себя в порядок… А с завтрашнего дня жду вас на службу, – положив руку на плечо секретарю, проговорил князь. Ротмистр, действительно, выглядел не ахти как. Извелся, бедняга, за время нашего обратного пути.

В ответ Толстоватый благодарно кивнул и вышел вон. А мы остались с князем в кабинете, наедине с двумя сумками, набитыми изъятым из Архангельской банковской конторы имуществом. Телепнев уселся в свое кресло, и с полминуты мы просто молчали.

– Знаете, Виталий Родионович, – нарушил тишину князь, улыбаясь, и хлопнул ладонью по одному из саквояжей, – право слово, мы сейчас выглядим как два героя какого-нибудь модного нынче романчика о жизни уличных шевалье в Монтеррее. Не находите?

– Пожалуй, есть некоторое сходство, – кивнул я. – Открываем?

– Приступайте, сделайте одолжение, – подвинул мне одну из сумок Телепнев.

– С превеликим удовольствием.

Разбор самих документов мне пришлось отдать князю, так что мне доставались лишь те бумаги, в которых Телепнев не находил для себя ничего интересного. Поразительно, он что, все исследования своих философов наизусть помнит? Хотя… если я не ошибаюсь, то князь и сам очень неплохой «естествознатец»…

– Хм… взгляните, Виталий Родионович. Думается, это самый большой трофей, который когда-либо доставался одному ушкуйнику. С чем вас и поздравляю… капитан, – протянул Телепнев, передавая мне небольшой бювар. Открыв кожаную крышку, я пробежал глазами по лежащему на самом верху листку купчей и опешил. И что мне прикажете с этим делать? На кой, спрашивается, Бусу понадобилась паровая яхта? И уж если на то пошло, то зачем она нужна мне?! И на какие, спрашивается, шиши я буду ее содержать? А обслуживание? А жалованье команде, в конце концов?! Вот не было забот, купила баба порося…

– Э-э… Владимир Стоянович, а у вас нет на примете какого-нибудь богатого любителя морских прогулок? – придя в себя, осведомился я у князя.

– Неужто вы не рады, Виталий Родионович? – с деланым огорчением покачал головой Телепнев.

– Это, между прочим, и в ваших интересах, – прищурился я. – А ну как мне надоест гостеприимство Хольмграда да я отправлюсь в путешествие?

– Ох, Виталий Родионович, куда же подевалось ваше остроумие? – вздохнул глава Особой канцелярии. – Не берите в голову, найдем мы вам покупателя на эту посудину.

– Эк вы ее неблагозвучно-то, ваше сиятельство, – проворчал я, наткнувшись на скверную фотографию и описание своего приобретения. Очень симпатичная яхточка, кажется. Не «Штандарт», конечно, но…

– Кстати, Виталий Родионович, о вашем трофее. На завтра вам назначена аудиенция в кабинете государя. В том числе и по поводу этого вопроса. И знаете, если до сего момента, – князь выразительно указал на бювар, – еще существовала возможность, что в статьи уложения так и не будут внесены ограничивающие трофейное право изменения, то теперь этот вопрос можно считать решенным. Мне так кажется.

– Это вы к чему клоните, ваше сиятельство?

– К тому, что на подобный улов вы можете больше не рассчитывать, Виталий Родионович, – пожал плечами Телепнев. – И еще, я настоятельнейшим образом, прошу вас молчать о том, какой куш вы на самом деле сорвали, воспользовавшись прорехой в законах. По канцелярии и так уже ходят слухи, что вы чуть ли не целый паровоз у воров изъяли… И это, знаете ли, порождает некие совсем уж нездоровые желания, особенно среди младших чинов. А допускать мародерство и грабеж, пусть даже воров и злодеев, я не вправе.

– Понимаю, Владимир Стоянович, – киваю я. В самом деле, мой пример показал, что ЛЮБОЙ охранитель может воспользоваться трофейным правом, а к чему может привести подобный казус… опричнина медом покажется! Кстати… – Ваше сиятельство, так может, лучше будет отдать Бусов «пароход» в казну? Ну а уж на этом примере объявить, что, дескать, по велению государя и во избежание злоупотреблений…

– Знаете, а это мысль, Виталий Родионович. Весьма и весьма привлекательная мысль. Только… – Князь на мгновение задумался, а потом усмехнулся. – Думаю, можно будет поступить несколько иначе. Благодарю за идею. А сейчас… Вроде бы с документами мы разобрались в первом приближении?

– Вам виднее, Владимир Стоянович, – пожал я плечами.

– По-моему, закончили. Ну что ж. Тогда не смею задерживать, Виталий Родионович, – поднялся из-за стола Телепнев.

– Всего хорошего, ваше сиятельство, – кивнул я, забирая бювар. Но князь остановил мою руку.

– Заберете завтра, уже оформленным на ваше имя. Хорошо? Да не забудьте, завтра к полудню за вами заедет экипаж. Постарайтесь быть готовым ехать к тому времени, – добавил на прощание князь.

Чуть не ляпнув: «Всегда готов!», я откланялся и рванул прочь из канцелярии. Вылетев во двор, я кинулся к конюшне. Мерзнуть на улице, в ожидании проезжающего мимо лихача, мне совсем не улыбалось, а вот попробовать договориться с кем-нибудь из подчиненных Ратьши Гремиславича – другое дело…

К счастью, на моем пути, чуть ли не у самого входа в каретный сарай, попался сам Ратьша. Так что уже через несколько минут я сидел в теплом, пока еще колесном экипаже из тех, что штабс-ротмистр постоянно держал наготове, и ехал на Загородский. Домой!

Я не стану описывать радость встречи с Ладой, скажу лишь, что к ужину, приготовленному Лейфом, мы спустились очень голодными. По крайней мере, я так точно. А за столом, который Лада и Лейф теперь делили вместе со мной, сын ушкуйника попросил рассказать о поездке. И я, вспомнив данное себе после посещения архангельского ресторана слово, тут же стребовал с Лейфа обещание разнообразить наше меню поморскими блюдами, а потом уж, уступив просьбам «семьи», стал рассказывать о своей командировке, в очередной раз дивясь тому, какой интерес проявляют мои собеседники к любым мелочам, уточняя все что можно, вплоть до внешнего вида директора банковской конторы… ну прямо как Смольянина при расспросе перипетий моего хольмганга. Впрочем, может, оно и нормально для этого времени, кто знает?

Узнав, что на следующий день я еду в Кабинет сразу после ужина, Лада развила бурную деятельность, и при этом долго удивлялась моему спокойствию. Даже Лейф, уж на что уравновешенный в плане эмоций молодой человек, и тот, кажется, нервничал. А я никак не мог понять, с чего они так колготятся. Приехав в Кабинет на следующий день, понял и мысленно пообещал засыпать сероглазку гостинцами за мой франтоватый вид.

Детинец, точнее кремль, встретил меня раскрытыми настежь воротами и стоящими у них навытяжку часовыми. Нет, понятно, что они так каждый день стоят, но ведь приятно считать, что это для меня любимого такой прием устроили?

Экипаж остановился у самых ворот. Из инструкций Ратьши, выданных мне перед выездом из дома, я знал, что дальше придется топать собственными ножками, поскольку въезд на территорию кремля был разрешен только его хозяину. Ну и ладно. Здесь я еще не бывал, так что можно и пешком пройтись, поглазеть на историческую достопримечательность, так сказать. Поэтому, как только экипаж замер на месте, я открыл дверь и вышел наружу. Стоило мне пройти в ворота, как откуда-то материализовался некий свитский в изукрашенном без всякой меры золотым шитьем мундире и, коротко поздоровавшись, повел меня к зданию, которое, собственно, и было тем самым Кабинетом.

Я ожидал встречи с Рейн-Виленским, но как оказалось, он играл здесь совсем не первую скрипку. Это стало понятно, когда приемная, в которой, кроме меня, было еще человек двадцать, считая Телепнева с Туровским и собственно здешнего аналога Железного Феликса, вдруг погрузилась в тишину. В дальней от нашей теплой компании стене распахнулись двустворчатые двери, и вышедший в приемную суровый усато-бородатый дядька с массивным шестом в руке, брякнул им о сияющий лаком паркет и зычным голосом известил нас о том, что в зал вот-вот, прямо сию секунду, войдет государь Руси и царь Сибири, князь такой-то и такой-то, сякой-то и сякой-то, и прочая и прочая, Ингварь Святославич. Больше двадцати географических наименований, и всего один человек… мрак! Хм, интересно, сам государь все это время где-то за портьерой в соседней комнате ныкался, маясь от ожидания, или у них тут титулование до секунд выверено, так что бородач его закончил точно перед появлением хозяина дома?

Очевидно, мои непочтительные мысли таки отразились на лице, потому как Телепнев тут же сделал большие и очень грозные глаза. Пришлось загонять ухмылку куда подальше и с постным лицом становиться в самом конце ряда, начавшего выстраиваться от стены до стены при появлении в дверях голосистого дядьки с посохом. Сейчас он как раз отошел в сторону, и в дверях появился, собственно, сам хозяин кремля.

Моложавый, чуть полноватый, скорее даже массивный мужчина, высоколобый, с крючковатым носом и густыми бровями, из-под которых смотрят ясные, но чуть усталые глаза, одетый в полковничий мундир… ну конечно, шеф Плесковского полка… и никаких наград. Логично, если ты можешь раздавать любые награды, то, увешав ими себя самого, чем будешь принципиально отличаться от новогодней елки… имени Леонида Ильича?

Ну вот, за рассуждениями я прослушал короткую речь правителя. А он что-то интересное говорил, судя по тому, как зашевелились окружающие… А! Так вот чего они лапками-то засучили! Награждение непричастных началось.

Выскочивший с небольшим подносом субчик в свитском мундире семенил за правителем, а тот только что не автоматически брал с этого подноса небольшие коробочки и вручал каждому стоящему в шеренге, иногда что-то тихо говоря награждаемым. Стоп. По логике, я ведь тоже среди этих… «орденопросцев» стою. Это что же, и меня тоже посчитают? Однако.

Стоявший рядом со мной Телепнев получил вместо коробочки с наградой какой-то свиток, а вот напротив моей бравой фигуры правитель задержался. Глянул исподлобья и, чему-то усмехнувшись, вручил алую коробочку и уже знакомый бювар. После чего кивнул и, резко развернувшись на каблуках, окинул взглядом вытянувшийся перед ним строй. Хм. М-да, им бы не черту на полу проводить надо было, а ленточку от стены до стены натянуть, чтоб по животам равнялись. Глядишь, и строй бы более или менее нормально выглядел.

– Благодарю за службу, господа. А сейчас прошу извинить, дела государственные ждать не могут. Вы свободны, господа. Эдмунд Станиславич, вы знаете, что делать, будьте любезны, распорядитесь.

– Разумеется, государь. – Возникший за плечом правителя Рейн-Виленский коротко кивнул, и тут же Телепнев потянул меня куда-то в сторону от толпы, в которую за считанные мгновения успела превратиться компания награжденных. А едва государь покинул приемную, как все они ломанулись мимо нас на выход, причем с такой скоростью, словно за ними черти гнались. Нормально…

Через минуту зал опустел.

– Идемте, Владимир Стоянович, Виталий Родионович… государь ждет, – тихо проговорил Рейн-Виленский, отворяя неприметную дверь и первым шагая в узкий, но хорошо освещенный коридор. Несколько переходов, небольшая лестница, и мы оказались в кабинете. Обычном, по здешним меркам, а не ожидаемо помпезном. Массивная мебель строгих очертаний, несколько книжных шкафов, содержимым которых явно пользовались по назначению, а не держат ради антуража, широкий рабочий стол… пустой, в том смысле, что никаких бумаг на нем нет, а вот разложенные мелочи и письменные принадлежности ясно говорят о том, что за ним не чаи распивают, а работают. И работают много. А собственно, где же его хозяин, который, как сказал Железный Феликс, нас ждет?

– Вот теперь здравствуйте, господа, – правитель шагнул в комнату, отодвигая портьеру, за которой виднелась остекленная дверь, ведущая то ли на балкон, то ли на террасу. – Владимир Стоянович?

– Позвольте представить, государь. Это и есть тот самый Виталий Родионович Старицкий, – тут же подтянулся князь.

– Старицкий… наслышан, как же, – кивнул мне Ингварь Святославич, – что ж… позвольте мне поблагодарить вас, Виталий Родионович. Судя по рассказам Владимира Стояновича, ваше участие в деле Ловчина было весьма и весьма заметным…

– Я сделал все, что было в моих силах, ваше величество. – Я склонил голову и постарался как можно более незаметно облизнуть сухие губы. Можно сколько угодно ерничать, но вот в такой ситуации я оказался впервые. И это… нервировало.

– Не прибедняйтесь, ваше высокоблагородие, – выделив последнее слово, ответил государь и, задумчиво побарабанив по столу длинными пальцами, осведомился: – Идея с даром казне трофейного самобеглого экипажа – ваша идея?

– Его сиятельство князь Телепнев объяснил мне, чем чревато распространение трофейного закона на действия правоохранительных органов. И я посчитал…

– Да-да. Замечательно, – чуть скучающим тоном перебил меня Ингварь Святославич. – Скажите, к роду князей Старицких вы не относитесь?

– Ваше величество? – Кажется, теперь я знаю, у кого Телепнев подцепил свою манеру общения, так бесившую меня в начале нашего с ним знакомства. Вот только что имеет в виду правитель? – Честно говоря, я того не ведаю, государь.

– Как так? – не понял Ингварь Станиславич. – Разве там… на вашей родине…

– Государь, «там» в двадцатом веке происходили такие события, что половина Руси своих родичей дальше прадедов забыла. Перевороты, революции, войны… Рукописи, может, и не горят, а вот приходские и архивные книги пылают весело, ваши величество.

– Да уж. Жаль, времени у нас маловато. Хотелось бы мне послушать, что же у вас там происходило… – проговорил правитель, но тут же резко тряхнул головой, словно отгоняя несвоевременные мысли. – Впрочем, об этом можно будет потолковать и в иной раз. А сейчас откройте бювар и просмотрите документы.

Выполнив приказ, я начал перелистывать лежащие внутри бумаги, в то время как Ингварь Святославич продолжил речь.

– Итак. По размышлении мы решили принять вашу идею при наложении ограничения на трофейный закон. Но, дабы не возникало лишних вопросов и в качестве награды за скорые и верные действия, вам отдаются все права на конфискованную по делу Ловчина паровую яхту «Варяг» и выделяется денежная премия в размере восьмидесяти тысяч рублей ассигнациями. Постарайтесь распорядиться этой наградой с толком. Ну а настоящей наградой вам будет знак ордена Двух Заступников с лентой. А как вы пребываете в чине, не дозволяющем по статуту такого награждения, то… поздравляю вас надворным советником, господин Старицкий.

– Благодарю, ваше величество, – проговорил я, склоняя голову. Пусть кто-то говорит, что награды ничего не значат… Но не для меня. Что свои, что чужие. Я помню, как у деда дрожали руки, когда он брал у меня, тогда еще ребенка, из рук свой китель и после недолгих уговоров начинал рассказывать, какую награду и за что получил. Может, он и привил мне это уважение? Не знаю…

– Ну а коли с награждениями мы разобрались, поведайте мне всю эту историю. О вашем появлении в наших пенатах дозволяю умолчать, равно как и об исследовательских ваших мучениях… Только уж будьте любезны, защиту вашу снимите… – усаживаясь за стол и кивая присутствующим на кресла, потребовал государь. Ну что ж, можно и рассказать…

Из кремля я уезжал вымотанным до предела. Такого допроса мне даже мозголом особоканцелярский не устраивал.

А дома меня ждал еще один сюрприз. Едва отворив дверь, я услышал донесшийся из гостиной невнятный рев и ринулся на звук. Но стоило мне оказаться у двери, как та распахнулась, и на меня уставились налитые кровью глаза какого-то мужика.

– А-а! Явился, блудодей!!! – С этим рыком кулак незнакомца устремился к моей челюсти, и я еле успел уйти от сокрушительного удара. На автомате пробив в грудину нападающему и тут же поправив траекторию его падения хорошим апперкотом, я перешагнул через упавшее на пол тело и оглядел изрядно разгромленную гостиную. В углу, у окна застыл Лейф, из-за плеча которого выглядывала испуганная Лада.

Но не успел я спросить, что здесь происходит, как поверженный противник начал, кряхтя, подниматься с пола. Утвердившись на ногах, мужик потер скулу, наливающуюся замечательным фонарем, и, буркнув что-то вроде: «силен», двинулся к моим домашним. Остановился в паре шагов, смерил их взглядом.

– Лада. Собирайся. Ты едешь домой, – рыкнул мужик.

– Нет. – Несмотря на испуганный вид, голос сероглазки звучал твердо.

– Я сказал, ты за него не выйдешь.

– Выйду!

– Нет! Я матери твоей обещал, что замуж отдам только за владного ушкуйника!

– Выйду!

– Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь происходит?! – заорал я.

И в комнате повисла тишина. Гость незваный обернулся и ткнул в меня пальцем.

– Ты! У тебя корабль-то есть?

– Есть, – охренев от такой наглости, кивнул я.

Присутствующие отвесили челюсти.

– Ну, доча… Ну отчудила… А ты, охальник, докажи свои слова, – оправившись, пробурчал мужик.

– Пожалуйста, – поняв, что передо мной отец Лады и Лейфа, я развернул бювар и достал оттуда дарственную на «Варяг».

– Та-ак. Говоришь, шаль подарил ? И нож на роту дал? – словно в пустоту бросил ушкуйник и тут же вызверился на меня. – А посвататься прийти не судьба была? Я тут извелся весь, думаю, с кем моя дочка спуталась, а он! Молодежь, линьком неученая! Тьфу…

Посвататься? Шаль? Нож? Мама… кажется, я женюсь на сероглазке… и я… счастлив?