Утро выдалось на удивление погожим. Город за окном блестел мокрой пожелтевшей листвой деревьев и ярким золотом церковных куполов. Белоснежные стены домов, влажно поблескивающие после ночного дождя, только добавляли яркости в эту картинку. И не скажешь, что за окном начало октября. В этом году осень пришла в Хольмград на удивление поздно, хотя холодный ветер и не давал забыть о том, что сентябрь это уже не лето…

Из детской донесся веселый смех Родиона. Кажется, наследник решил поиграть с любимой сестренкой, и та вновь отколола какой-то номер. Иначе, с чего бы к звонкому колокольчику его смеха добавился грудной голос Лады?

Я откинулся на спинку кресла и, с хрустом крутанув головой, принялся разминать кисти рук, уставшие от долгой писанины. Да, руководить училищем, тем более столь… необычным, это вам не охранителей по кучкам раскидывать… Выматывает эта бумажная работа куда как больше, чем тренировки синемундирников.

Так! Хорош бухтеть, словно старый дед!

Я подскочил с кресла и ринулся вон из кабинета. Меня ждала жена с детьми, а следом тренировочный зал, бассейн и баня. Иного способа не дать себе превратиться в брюзгу я не знаю.

– Добрый день, отец. – Заметив меня в дверях, Родион подскочил на месте, одновременно скосив взгляд на гувернантку, точнее, как принято у нас говорить, «мамку», Рогнеду – высокую и худую женщину средних лет, нанятую в помощь Ладе для присмотра за детьми.

Не обращая внимания на неодобрительно поджатые губы Рогнеды свет Болховны, я подхватил на руки сына и тут же растрепал его старательно уложенные, можно сказать, прилизанные светлые волосы. Никогда не понимал, зачем нужно делать из детей нарядные игрушки. Что это за ребенок в костюме-тройке и с белоснежным цветочком в петлице?! А уж семилетний мальчишка и вовсе не должен походить на фарфоровую куклу. У Рогнеды Болховны, разумеется, на этот счет было свое мнение, но отстаивать его вслух она не станет… И ладно.

В очередной раз подбросив Родика, я аккуратно опустил мальца на пол и, улыбнувшись наблюдающей за нами сидящей на оттоманке с книгой в руках Ладе, обратил свое внимание на вцепившуюся в мою ногу дочку. Упрямая трехлетка тянула меня за штанину, требуя своего аттракциона… и кто я такой, чтобы отказать ей в такой радости?

Под веселый смех подлетающей к потолку Беляны я выслушал рассказ сына об увиденном им ночью сне, о полностью съеденной за завтраком огромнейшей тарелке овсянки, о двух щенках, принесенных в жилую техником Рольфом, о… в общем, обо всем на свете… и очередную просьбу об ограднике…

– Сын. Я думал, мы закрыли эту тему еще год назад? – Присаживаясь рядом с тут же прильнувшей ко мне Ладой, я усадил Белянку на колени и внимательно взглянул на стоящего передо мной Родика. Мальчик характерно засопел. Весь в деда. Бажен тоже так сопеть начинает, когда что-то не по его выходит.

– Я помню. Но Велимирка…

– Родион Витальевич! – Тихий, но строгий голос мамки заставил ссутулившегося было сына выпрямиться и расправить плечи.

– У Велимира, сына племянника Заряны Святославны, оградник есть… – ровным «взрослым» тоном проговорил Родик, но тут же сбился и совершенно по-мальчишечьи добавил: – Вот он и нос задрал!

– А-а… так ты носами с ним померяться решил, – «понимающе» протянул я. Лада рядом со мной тихонько фыркнула, но тут же стерла предательскую улыбку и вернула на лицо маску «строгой мамы».

– А что он… – покраснев от возмущения, начал было сын, но, заметив, как Лада покачала головой, медленно выдохнул, старательно приводя себя в спокойное состояние.

– Сын, вспомни, зачем детям плетут оградники.

– Ну… – Быстрый взгляд в сторону «мамки» и решительно-бойкий ответ: – Чтобы проснувшиеся способности обуздать.

– И о чем это говорит? – прищурился я. Сын задумчиво пожевал губу и растерянно глянул на меня.

– Вит, ему всего семь лет. Не требуй от ребенка слишком многого, – тихо заметила Лада.

– Вот-вот. Слушай маму, она плохого не посоветует. – Тут же довольно закивал ребенок.

– Это точно, – не удержавшись от улыбки, согласился я. – И тем не менее, раз уж ты сподобился давать советы отцу, то может, и до ответа на мой вопрос додумаешься?

– Кхм. Родион Витальевич, если подумаете, то поймете, что в вопросе вашего батюшки уже есть половина ответа. Или подсказка, самое меньшее, – подключилась Рогнеда Болховна.

– Вот как? – Родик обвел нас взглядом, в котором явно читалась напряженная работа мысли. – Обуздать, да, отец? То есть… Он не кон-трол-ли-ро-ва-ет это?

– Браво, сынок, браво. – Я похлопал в ладони. – Именно. Не хочу сказать, что это большой минус, все-таки подобные вещи от детей зависеть не могут, но и хвастаться тем, что не можешь держать в узде собственное тело, по меньшей мере… неумно.

– Я понял, – серьезно кивнул Родион, и тут же, словно вспомнив о чем-то, повеселел. – Ох, а ты ведь в зал собираешься, да? Уже ведь одиннадцатый час…

– Какой умный сын у меня растет, – повернувшись к Ладе, с гордостью констатировал я.

– Весь в матушку, милый, – с улыбкой прощебетала жена, за что была тут же поцелована в щеку. Ну… не при детях же…

– Зал хоцу, – заявила Белянка, потянув меня за ухо.

Это был славный выходной, один из череды многих и многих. А следующим утром в училище пришло письмо от князя Телепнева с просьбой о встрече. Это было странно, хотя… Последние три года мы виделись с моим бывшим начальником все реже и реже, сталкиваясь в основном либо по делам наших ведомств, либо по заводским вопросам… да и то чаще всего в последнее время князь делегировал на собрания пайщиков своего секретаря. Вот разве что обязательные приемы… там, да, виделись, но ведь это не то, совсем не то. И хотя со стороны казалось, что все идет как всегда, в этом даже Высоковские были уверены, про Граца я вообще молчу, но я четко ощущал, что князь отдаляется от нашей компании. Исподволь, тихо уходит в сторону… И вдруг это письмо, как первый звоночек.

Разговор с князем вышел тяжелым и… очень неприятным. Три часа объяснений привели к тому, чего и следовало ожидать… Пай Телепнева был выкуплен самим объединением, благо у нас в законодательстве не предусмотрено ограничение срока, по истечении которого приобретенная доля должна быть продана какому-либо лицу. А вот деньги на выкуп пришлось собирать… Уж очень не хотелось выдергивать нужную сумму из оборота. Но с помощью удивленных выходкой Владимира Стояновича остальных пайщиков нам удалось собрать деньги, не залезая в «кубышку» компании. И снова дела покатили как обычно, хотя осадочек от телепневской эскапады остался неприятный. Сам же князь на эту тему отказывался говорить, просто-таки категорически, сведя наше и без того скудное общение к самому минимуму. Что, правда, никак не отражалось на его отношении к остальным пайщикам. Поначалу те пребывали в некоем недоумении и откровенно дичились бывшего соратника, но постепенно их добрые отношения были восстановлены, а в глазах того же Берга и Хельги, при взглядах в мою сторону, поселилась вина, которую я сознательно старался не замечать.

Ну, а поскольку жалеть себя и терзаться от подставы было не в моих правилах, я плюнул на весь этот сюр и с головой ушел в работу училища. Там было еще немало вещей, которые надо было привести в порядок, модернизировать, а то и вовсе создать заново. А тут еще и очередная техническая идея пришла в голову, после разбора принципов работы конструктов в домашней системе водоснабжения. Ну да, не по чину, так когда меня это останавливало? Правда, Рольф – наш техник, был в диком шоке, когда понял, что я не просто хочу проконтролировать его работу, а всерьез заинтересован используемыми им приемами. Он у нас недавно и пока не успел освоиться. Ну ничего, годик поработает, еще не к такому привыкнет.

На самом деле в работе Рольфа с сантехникой меня заинтересовал один конструкт, создающий в определенном объеме необходимое давление. Конструкт простейший, а областей применения у него… хм, даже на первый взгляд, просто немерено. Вот я и устремился к Горбунову, нашему признанному повелителю чертежей и схем, глядишь, чего умного подскажет.

Войдя в просторный зал, отведенный под инженерный и художественные отделы нашего производства, я окинул взглядом сосредоточенно работающих людей и, прошагав через все помещение, кивая на ходу в ответ на приветствия, миновал порог второго зала, куда меньшего по размерам, но куда более захламленного. Личная мастерская нашего главного инженера, можно сказать, святая святых «Четверки Первых».

– Гордей Белозорич, добрый день, – окликнул я закопавшегося в бумаги Горбунова.

– А, Виталий Родионович, и вам доброго дня, – отвлекшись от очередного чертежа, улыбнулся тот и, потерев глаза, решительно помотал головой. – Подождите, друг мой, я приготовлю кофий. А то совсем заработался. Ничего не соображаю.

– Так, ведь еще и полудня нет, – удивился я, наблюдая, как инженер священнодействует над туркой.

– А я здесь со вчерашнего дня окопался, всю ночь работал… – признался Горбунов и кивнул в сторону какого-то вороха тряпок, сваленного в углу зала. – Собственно, как и Леопольд Юрьевич.

Только тут я опознал в куче тряпья свернувшегося калачиком второго инженера и, по совместительству, первого ментального конструктора объединения, Попандопуло. «Лёвушка», как некогда прозвали его наши дамы, спал, что называется, без задних ног, и даже пленительный аромат свежесваренного кофия, распространившийся по залу, не смог выдернуть его из объятий Морфея. Ну да ладно. Пусть спит.

– Рассказывайте, Виталий Родионович. – Пригубив горячий напиток, Горбунов поставил чашку точно по центру небольшого блюдца и с любопытством уставился на меня. Пришлось и мне отвлечься от кофия.

– А, собственно, с чего вы взяли, Гордей Белозорич, что у меня есть интересная тема для беседы? Может статься, я зашел узнать, как идут ваши дела? – Я улыбнулся, а Горбунов в ответ деланно нахмурился. Ой, не любит мастер пустопорожних разговоров…

– Думаете, что-то изменилось со вчерашнего дня? – вздохнул инженер. – Так вот, ответственно замечу, нет, не изменилось. Виталий Родионович, не томите.

– Хорошо-хорошо, Гордей Белозорич. – Я кивнул. – Итак, что вам известно о приемах сантехников?

– Хм? – Удивление в глазах и выразительно приподнятая бровь были мне ответом.

– Я не шучу, Гордей Белозорич. – Для убедительности я покачал головой. – Не далее как вчера вечером я наблюдал работу нашего домашнего техника с системой водоснабжения. Так вот, в своих действиях он использовал один очень интересный и простой конструкт. Позвольте, я его продемонстрирую.

– Ну-ну… – только и выдавил из себя ошеломленный Горбунов, но почти тут же встрепенулся. – Что ж, попробуйте. Это, право, может быть интересно…

Я кивнул и огляделся вокруг, в поисках чего-либо, что могло бы подойти для небольшого эксперимента. Но что можно найти в кабинете чертежника? Правильно, бумагу и инструменты для черчения.

Подхватив со стола чистый лист и небольшой ластик, я свернул бумагу в трубку, установил ее вертикально на столе и, бросив внутрь ластик, активировал уже подготовленный конструкт. Давление под ластиком начало расти, а над ним, наоборот уменьшаться, так что через несколько секунд резинка просто воспарила внутри бумажной трубки.

– И? – без особого энтузиазма поинтересовался Горбунов. – Мне известен такой наговор. Действительно очень простая вещь, но… Что вы хотели этим показать?

– Представьте, что будет, если доработать этот конструкт так, чтобы ему не требовался физически ограниченный объем? – улыбнулся я.

– Ну, не думаю, что это такая сложная задача, но опять же… зачем? – пожал плечами инженер.

– Хм. – Я побарабанил пальцами по крышке стола. Не ожидал, нет, в самом деле, не ожидал. Я думал, что уж Горбунов-то первым ухватится за идею, так что и объяснять ничего не придется. А оно вон как вышло. Ладно. Попробуем дать подсказку. – Дирижабль.

– Ди… А-а, вот оно что! – понимающе кивнул Горбунов, но тут же обломал всю мою радость одним-единственным замечанием: – И как же вы собираетесь воздействовать на него этими конструктами, когда он поднимется в воздух?

– Гордей Белозорич, по-моему, вам и вправду пора отдохнуть. – Дошло до меня.

Тот недоуменно воззрился на меня покрасневшими от недосыпа глазами и через секунду хлопнул себя ладонью по лбу.

– Ох, ваша правда, Виталий Родионович. Совсем заработался, – со вздохом констатировал инженер. Взглянул на бумажную трубку и, пошевелив губами, заключил: – Да, если доработать конструкты и правильно их разместить, то может получиться весьма интересный летательный аппарат… и не только.

– Но-но! Не жамкайте меня за святое. Автомобили на растерзание не отдам! – взвился я под довольный смешок Горбунова.

– Не жамкать за святое, а? Я запомню. – Отсмеявшись, кивнул инженер и ткнул пальцем в бумажную трубку. – Идея интересна, несомненно. Вот только боюсь, что обычным составом мы с ее воплощением не справимся. Нужен человек, разбирающийся в летательных аппаратах. У вас такой найдется?

– Поищем, – кивнул я.

На том мы и расстались.

Конструктор летательных аппаратов это, конечно, замечательно. Вот только сначала надо бы выяснить один принципиальный вопрос. Имеется ли вообще возможность модернизировать сантехнический конструкт необходимым образом. Нет, в пределах моих уже давно не таких и скудных знаний о ментальных воздействиях я не вижу каких-то непреодолимых сложностей в доработке, но кто знает, как оно выйдет на самом деле? А значит… значит, моя дорога лежит прямиком к Высоковским. Уж кто-кто, а Берг с Хельгой смогут сказать наверняка, какие подводные камни могут ждать нас на этом пути… Вот только объяснять им, зачем именно мне понадобился такой конструкт, я не стану. Пока.

Нет, я не суеверный, просто… в силу происходящих в компании событий… в общем, не буду складывать яйца в одну корзину. Хватит и того, что Горбунов в курсе дела.

Так, а где можно найти Берга и Хельгу в их законный выходной день? Правильно. Либо дома, либо в университете на сборище очередного философского кружка.

К моему величайшему сожалению, в университете я их не нашел, а встреченный в одном из коридоров его старинного здания смутно знакомый философ, не однажды виденный мною в компании Высоковских, любезно просветил меня, подсказав, что нынешняя неделя пуста. То есть никаких салонов, собраний и прочих философских сабантуев в эти дни не планировалось. А значит, мне придется ехать за город… Черт, и когда Берг удосужится написать прошение Телепневу на подключение своего дома к телефонной связи?!

Поскольку подаренный нам пайщиками «Классик» сегодня находится в распоряжении Лады… в кои-то веки женушка села за руль, чтобы отвезти детей к деду в Старую Ладогу, я остановил лихача, наверное, одного из последних в Хольмграде, остальные давно пересели с лошадиной силы на электротягу, и отправился в Плесковское предместье, где Высоковские-таки отстроили свое собственное имение… Хорошо еще, что управляющий у них из бывших егерей, старый знакомец Тишилы, а то с их-то увлеченностью исследованиями и опытами, Берг с Хельгой давно бы обанкротились, вместе со своим огромным хозяйством. А так вроде бы даже и доход какой-то имеют. Правда, опять же, по сравнению с лицензионными отчислениями и паевыми процентами, тридцать тысяч дохода с имения и рядом не лежали, но все же…

Я и не заметил, как мы покинули город и выехали на Плесковский тракт. Плавно покачиваясь под мерный перестук копыт, я задремал, разморенный теплым, не по-осеннему ярким солнцем, а когда проснулся, то обнаружил, что ландо уже катится по тенистой аллее, в конце которой виднеются белоснежные стены усадьбы Высоковских.

К моему счастью, и Берг и Хельга оказались дома и приняли меня со всей присущей им доброжелательностью.

Повинившись перед хозяевами дома за внезапный визит, я не успел даже перейти к сути дела, что заставило меня искать их даже за городом, как был усажен за стол на открытой веранде.

Тут же перед нами появились многочисленные плошки, тарелки и блюдца с разнообразными вареньями, печеньями и сластями, от восточного щербета до острейхского шоколада, да-да, территория Швейцарии здесь принадлежит Венскому дому, а вместе с ней и знаменитый шоколад с часовыми производствами. Ну а на самом видном месте, в центре стола разместился огромный трехведерный самовар, сияющий начищенными боками и тихо исходящий паром, к которому примешивался непередаваемый аромат тлеющих еловых шишек. Великолепно.

Рассказ о необходимом мне конструкте не занял так уж много времени, как и объяснения, что именно я хочу с ним проделать.

– Виталий, а в этом что-то есть. Нам с Хельгой будет интересно обсчитать это воздействие. И да, я не буду спрашивать, зачем тебе понадобился этот конструкт, но надеюсь, что когда дойдет до дела, ты сам все расскажешь.

– Разумеется, Берг. – Я облегченно вздохнул. Все-таки Высоковские на удивление тактичные и… нелюбопытные люди.

Обратно в Хольмград я уезжал спустя час, тем же извозчиком, что привез меня в гости к Бергу и Хельге. А миновав ворота столицы, я приказал править на Неревский, домой. Там я сменил цивильное платье на положенный мундир и, предупредив дворецкого, что вернусь на закате, отправился на встречу с человеком, который мог бы помочь мне с поиском толкового инженера от авиации.

Единственный мало-мальски знакомый мне «специалист» по воздухоплавательным аппаратам по-прежнему числился бессменным адъютантом главы Особой канцелярии и, в отличие от своего шефа, совсем не чурался общения с бывшим коллегой. Так что, покинув свой дом, я направился прямиком на Словенскую набережную, и как всегда, извозчик, едва высадив меня у входа в обитель охранителей из новенького «Классика-II» веселой канареечной раскраски, тут же поспешно укатил прочь. М-да, меняются времена, люди пересаживаются из паланкинов в кареты, а из карет в автомобили, но отношение к «цепным псам» государства не меняется… Ну, хоть что-то вечное под этой луной.

Проводив взглядом стремительно удаляющийся таксомотор, я покачал головой и шагнул на просторный двор Особой канцелярии, на ходу раскланиваясь со старыми знакомыми, часть из которых помнит меня еще по тем славным временам, когда я учил их правильно «брать» объект, здесь же, в атлетическом зале при конторе, а часть знает меня уже исключительно как директора училища, которое кое-кто из них даже имел честь закончить. И это приятно.

Взлетев по лестнице на второй этаж, я решительно свернул в сторону кабинета князя Телепнева и, отмерив положенные двадцать шесть шагов, перешагнул порог приемной.

– Виталий Родионович, вы ли это? – Чуть располневший, но по-прежнему шустрый полковник, да уже целый полковник, Вент Мирославич поднялся из-за стола и, одарив меня широкой и искренней улыбкой, тут же кинулся к стоящему в углу шкафу. Как было известно всем мало-мальски осведомленным людям, бывавшим здесь хотя бы три-четыре раза, именно за тяжелыми дверцами этого монстра из красного дерева скрывался, кажется, бездонный бар Толстоватого, в котором, как, опять же, было известно всем заинтересованным лицам, можно было найти абсолютно любой напиток. От полугара, столь ценимого главой необмундированной службы Особой канцелярии, ротмистром Липатой, до любимого «шуста» государя. Да и горячие напитки полковник также готовил прямо в этом шкафу, на специальной горелке. И выбор этих напитков был ничуть не меньше, чем ассортимент алкоголя… ну, за одним маленьким исключением.

– Кофию, друг мой?

– Лучше бы сбитня. – Хмыкнул я, и улыбка на лице Толстоватого подувяла.

– Издеваетесь, сударь мой? – Прищурился полковник.

– Шучу. – Тут же поднял я руки в жесте сдающегося. – А издеваетесь именно вы. Знаете же, что от вашего кофия я откажусь не раньше, чем сгорят все кофейные плантации мира.

Толстоватый довольно хмыкнул и загремел посудой. Да, сбитень это единственный напиток, которого нет в его меню, за что, помнится, тогда еще подполковнику Толстоватому немало нагорело от князя во время визита государя. Его величество как раз решил, что для полудня «шуст» не самый лучший выбор… хм… в общем, тогда мне показалось, что я воочию вижу, как с погон Вента Мирославича испаряются звездочки, а два просвета снова сливаются в один. Но ничего, обошлось… послали к Лодынину, и через пять минут государь уже вкушал свой заказ. Правда, насколько мне известно, сбитень в волшебном шкафу адъютанта так и не появился, несмотря на все просьбы и даже прямые распоряжения Телепнева.

– Итак, – водрузив передо мной белокипенную чашку с классической арабикой, заговорил полковник, устраиваясь в кресле. – Чем обязан приятностию нашей встречи, господин коллежский советник?

– Вент Мирославич… – протянул я, принимая ответную шпильку адъютанта. Мне уже год как должны были дать чин статского советника, но… м-да.

– Хорошо-хорошо. Но мне действительно интересно, Виталий Родионович, что привело вас в наши пенаты? – Полковник пожал плечами и бросил короткий взгляд в сторону запертых дверей в кабинет князя Телепнева. – Все же отношения меж нашими конторами… хм-м… в последнее время далеки от безоблачных.

– Что есть, то есть. Но тут уж вина лежит исключительно на его сиятельстве, – пригубив ароматный напиток, ответил я. – Не мог же он, в самом деле, рассчитывать, что училище создано лишь для удобства Особой канцелярии… Впрочем, это не то. Я прибыл вовсе не для встречи с князем.

– Вот как? – удивленно хмыкнул Толстоватый. – Интересно.

– Еще бы. И думаю, вам станет куда интереснее, когда узнаете, что именно вы и являетесь целью моего сегодняшнего визита.

– Я заинтригован, – улыбнулся мой собеседник. – Внимательно вас слушаю.

– Помните, некогда вы мне очень помогли с волжскими автомобилестроителями… – начал я и с удовлетворением отметил появление у Толстоватого настоящего, а не деланого, как это было только что, интереса.

– Как же, как же, – закивал полковник. – Вам понадобилось всего пять лет, чтобы превратить их «паротабуретки» в нынешних красавцев.

– Это не только моя заслуга, вы же знаете, – отмахнулся я, но Толстоватый погрозил мне пальцем.

– Не скромничайте, Виталий Родионович. Ложная скромность хуже гордыни, как говорит отец Тихон. Если бы не ваши идеи, мы бы до сих пор тряслись по городской брусчатке на рессорных экипажах.

– Что ж, если вам так будет угодно. Так вот, мне снова понадобилась ваша помощь в поиске знатоков… А может быть, вы и сами дадите мне неплохой совет.

– Ну-ка, ну-ка. – Полковник поерзал на кресле, отчего телячья кожа, которой оно было обтянуто, отчаянно заскрипела.

– Летательные аппараты, – выдохнул я, примерно предполагая реакцию адъютанта… Но она превзошла все мои ожидания. Толстоватый буквально выпрыгнул из кресла, разве что не визжа от радости. Нет, он молчал, но я бы не удивился в этот момент, услышав от него клич команчей. По крайней мере, эмоциональный фон соответствовал.

– Так-так. Так-так, – забормотал Вент Мирославич, расхаживая по приемной из стороны в сторону и нервно потирая руки. – Значит, решились взяться за воздушный флот, а, Виталий Родионович?

– Присматриваюсь. Можно сказать, это пока еще академический интерес. – Я честно попытался притушить пожар энтузиазма своего собеседника, но куда там! Толстоватый «болеет» небом и агрегатами, способными подниматься к облакам, давно и без всякой надежды на излечение.

– Так-так. Так-так-так. – Кажется, моего собеседника заело.

– Вент Мирославич? – позвал я полковника, и тот внезапно остановился. Посмотрел на меня и заговорил, решительно и безапелляционно.

– Главное в ваших словах, и самое обнадеживающее, это самое «пока еще». Ничуть не сомневаюсь, что в ближайшее время академический интерес сменится самыми что ни на есть практическими задачами… и я не хочу пропустить этого момента! – Толстоватый ткнул в мою сторону указующим перстом. – Обещайте мне участие в этом деле, и я найду вам лучших воздухоплавателей и инженеров, занимающихся этим вопросом. Ручаюсь.

– Помня о вашем увлечении, Вент Мирославич, мне бы и в голову не пришло заниматься этим вопросом без вашего же участия, – развел я руками. Ну да, любовь адъютанта Телепнева к полетам давно стала притчей во языцех, как Особой канцелярии, так и всего хольмградского общества. «Энтузиазист», что с него взять. – Но прошу вас пока не распространяться об этом моем интересе. Не хотелось бы поднимать шумиху вокруг еще неубитого медведя. Вы меня понимаете?

– Разумеется, Виталий Родионович, разумеется. Я буду нем как рыба. – Полковник расплылся в улыбке и, наконец, вновь устроившись в кресле, поинтересовался: – Но это все же просто замечательно. А могу я уже сейчас узнать, на какую именно область воздухоплавания вы нацелились, Виталий Родионович?

– Не понял… – Я нахмурился.

– О! Я имею в виду привлекающее вас направление: это дирижабли или аппараты тяжелее воздуха?

И в самом деле, над чем работать в первую очередь-то? С дирижаблем, конечно, было бы проще. Все-таки определенная и, надо заметить, весьма серьезная инфраструктура по их строительству здесь есть и успешно развивается. С другой стороны, самолет… впрочем, посмотрим.

– Собственно, для того, чтобы прояснить в том числе и этот вопрос, я и обратился к вам за помощью. – Услышав такой ответ, Толстоватый довольно сверкнул глазами, но тут же взял себя в руки.

– Хм. Тогда, полагаю, нам нужно будет рассмотреть возможность приглашения не одного, а как минимум двух специалистов. И если с инженером, работающим с «воздушными китами», проблем возникнуть не должно, то поиск конструктора, разбирающегося в тяжелых аппаратах, может затянуться, – констатировал полковник и тут же постарался меня успокоить: – Дело не в отсутствии подобных людей. Просто так сложилось, что большинство из них совершеннейшие непоседы, и если только они не заняты строительством очередной модели летательного аппарата, искать их можно по всей Европе… Хм, м-да. Впрочем, Виталий Родионович, это уже не ваша забота. Я обещал, значит, достану вам нужных инженеров.

В это здание, расположенное в лесном массиве на границе предместий Хольмграда, училище переехало только в прошлом году, с радостью покинув прежнее место обитания в бывшем торге разорившихся «ганзейцев» – братьев Сытиных. Большой загородный комплекс, выстроенный в соответствии с канонами здешней архитектуры, предназначенный для круглогодичного проживания как минимум пятисот курсантов, спрятался в густом лесу севернее Хольмграда. Место для его строительства было выбрано с таким расчетом, чтобы рядом можно было разместить серьезный полигон и тренировочный комплекс, и, как и следовало ожидать, военное ведомство, за счет которого шла львиная доля финансирования, подсуетилось, так что теперь мы делим полигон с Третьим кирасирским полком, чьи квартиры расположены всего в десяти верстах от нас, в небольшом городке Вяжищи, еще десять лет назад бывшим обычным селом.

Похожее на белокаменный кремль, ощетинившийся добрым десятком башен, увенчанных островерхими шатровыми крышами, училище встретило меня привычным гулом курсантов, заполонивших широкие коридоры, и тем неуловимым духом, что отличает учебные заведения от любых других. Кажется, чуть напряги слух и услышишь, как скрипит на зубах у здешних обитателей пресловутый гранит науки. То тут, то там разгораются меж великовозрастными курсантами горячие споры, что называется, без оглядки на погоны, которые тут, кстати, полностью запрещены, во избежание «давления авторитетом». Все же у нас на некоторых факультетах на одном курсе могут обучаться и безусые поручики, и седеющие полковники…

Конечно, во многих случаях и без погон можно разобраться, кто есть кто. Но если куратор курса вдруг заметит, что некий старший по званию курсант, в каком бы то ни было виде, помыкает своими однокашниками… хм, завидовать такому ухарю я бы не стал. Мало того что в этом случае ему обеспечено внимание со стороны дисциплинарной комиссии, так ведь еще и запись в личном деле появится, да в родное ведомство уведомление придет… на первый раз. А если курсант окажется непонятливым, то следом за уведомлением и сам отправится в родные пенаты, прямо в руки суда чести своего Офицерского или Дворянского собрания. А это уже не шуточки. Формальной власти у таких судов, конечно, нет, но влияние просто огромно. Бывали случаи, когда после разбирательства виновники и пулю в лоб себе пускали…

Так вот, чтобы избежать «давления авторитетом» и привести курсантов к единому знаменателю, знаки различия, в соответствии с государственным табелем о рангах, в училище носят только члены преподавательского состава. Курсанты же довольствуются золотистыми лычками на правых рукавах форменных черных френчей, обозначающими курс, на котором они обучаются, да нашитыми поверх тех же лычек римскими цифрами от единицы до восьмерки, обозначающими номер факультета, к которому принадлежит конкретный курсант. Названий у факультетов нет и не будет. Мало того, каждый курсант при поступлении в училище читает и подписывает большую и нудную бумагу, в которой он обещает не разглашать сведений, полученных им во время учебы, посторонним лицам, в том числе и курсантам других факультетов. Одна из мер безопасности, введенная мною в училище. Вообще, секретность у нас соблюдается, пожалуй что, и получше, чем даже в Особой канцелярии. Впрочем, о чем это я? Несомненно, лучше. Мы даже номерные тетради для конспектов своим курсантам выдаем, а перед их убытием к месту службы копии записанных лекций оседают в архиве. Оригиналы офицеры вправе забрать с собой, но за их сохранность они отвечают даже не погонами – честью. А здесь это еще не пустой звук, можете поверить.

Вообще, безопасность и секретность как таковые были моей головной болью порой в самом прямом смысле этого слова, в течение первых двух лет работы училища. Точнее, их организация. Мне пришлось вынести два десятка тяжелейших ментальных сеансов под руководством одного из мозголомов Канцелярии, пока я не вспомнил все… нет, не так, пока я не вспомнил вообще все, что знаю о проведении мероприятий по обеспечению секретности, как на военных объектах, так и… в общем, это было муторно, долго и далось мне с большими проблемами для здоровья, к счастью, полностью поправленного врачами Военно-медицинской академии. По завершении сеансов я еще полгода мучился периодическими приступами жесточайшей головной боли, от которой не спасали никакие ментальные техники и болеутоляющие. Но система безопасности была выстроена, и даже создан специальный курс лекций, читаемый на некоторых факультетах для подготовки офицеров по этому направлению.

– Господин директор, разрешите обратиться? – Голос, молодцевато рявкнувший за спиной, вывел меня из раздумий. До моего кабинета оставалось всего несколько шагов. Я поднял голову, обернулся… и хмыкнул. Волкодав с восьмого факультета, ражий детина, на котором, кажется, даже форменный курсантский мундир натужно скрипел, с трудом выдерживая давление перекатывающихся под ним мышц. Бросив взгляд в противоположную сторону, я не удержался от ухмылки. Там мялись еще два таких же амбала с третьего курса того же факультета. Обложили по всем правилам, негодяи.

– Слушаю вас, курсант… – Чин у меня гражданский, а потому следовать военным уставам можно и не слишком скрупулезно.

– Курсант Бульба, ваше си… господин директор, – рявкнул детина. Ну-ну, то-то, должно быть, дед Тарас радуется, на потомка своего глядючи. Хм. А вот насчет сиятельства… А-а… атаманец, точно. Только туда, в Атаманский казачий полк, да еще в охранный, гренадерами, берут этаких вот… лосей. Самые приближенные полки у государя, после «плесковичей», но те так, паркетная гвардия… Понятно, откуда такая осведомленность. – Имею к вам поручение от собрания курсантов училища.

Ну да, ну да. Куда ж офицерам без собрания-то… Вот интересно, что они еще там задумали, сочинители. Вообще, эта самоорганизовавшаяся кодла будет поактивнее комсомола шестидесятых. Тоже вечно что-то придумывают, берут на себя обязательства, устраивают какие-то соревнования в учебе… И главное, почти все за собственный счет! Начиная от именных серебряных приборов в обеденном зале для каждого курсанта, заканчивая набором чеканных золотых медальонов «За усердие и преуспеяние», которыми собрание награждает наиболее отличившихся на ниве учебы курсантов. И что они задумали теперь, что такого «делегата» прислали, да еще с командой поддержки!

– Ну что ж, пройдемте в кабинет, курсант Бульба, поведаете, что заставило вас охотиться на меня, словно на кабана, с номеров… – кивнул я.

Ататманец неопределенно хмыкнул, но, заметив мой взгляд, подтянулся и потопал следом, незаметно, как ему показалось, отдав сигнал своим подельникам, отчего те тут же растворились в толпе курсантов, вывалившихся из ближайшей аудитории.

– Я слушаю вас, курсант, – усевшись за стол, проговорил я.

– Господин директор, а я как раз про охоту… – вздохнул мой собеседник, переминаясь с ноги на ногу.

– Не понял. – Вот такого предмета для беседы я точно не ожидал. – Объяснитесь, курсант… И не стойте, садитесь в кресло.

– Прошу прощения. Я начну по порядку… – Усевшись в предложенное кресло, курсант вздохнул и решительно рубанул рукой воздух. – Вы же знаете, у каждого учебного заведения есть свои традиции. Например, Гнездовский кадетский корпус, помимо отменной артиллерийской подготовки своих учеников, отличается еще и совершенно изумительным книжным собранием, которое каждый из выпускников старается, при оказии, пополнить попавшими им в руки редкими или старинными книгами. Мемельское юнкерское училище славится своими картографами и музеем флота…

– Благодарю, я понял, вашу мысль… и мне отрадно, что курсанты столь заинтересованы в отличии нашего училища. Нам и в самом деле пора обзаводиться собственными традициями, как и приличествует всякому доброму делу. Но при чем здесь охота?

– Хм. Высочайшим дозволением, – откашлявшись, заговорил атаманец, и я буквально услышал эту самую заглавную «В», – нашему училищу было разрешено внести в щит герба взлетающего серебряного сокола на алом поле… Вот собрание и предложило завести в училище соколов для охоты. Тем более в паре верст от училища имеются замечательные угодья, из государевых земель. Как раз впору для соколиной охоты. Просторно и зверья немало…

Как дети малые, ей-богу. Фантики, рюшечки, игрушечки… А ведь в собрании, помимо вот таких молодых офицеров, есть и куда более зрелые по возрасту люди… Наверное, все-таки правду говорят, что военные это большие дети.

С другой стороны, традиция штука сильная и связывает людей порой крепче кровных уз. Может, и будет в этом толк, а? Да и перед «старыми» военными училищами надо фасон держать… Ладно, решено.

– Ваше си… господин директор? – напомнил о себе атаманец.

– Хм. И где вы собираетесь брать нужных птиц? – поинтересовался я, и Бульба засиял довольной улыбкой.

– На этот счет можете не переживать, ва… господин директор. – Взлетев с кресла, атаманец прищелкнул каблуками. – Брат мой – большой любитель соколиной охоты, да и здесь имеются курсанты с опытом по этой части. Взять хоть того же поручика… прошу прощения, курсанта второго курса шестого факультета – Дымка, или третьекурсника Черкеса…

По ходу, у казаков здесь уже свое землячество образовалось…

– Хорошо-хорошо. Я понял, что среди курсантов есть необходимые люди. А соколов вы собираетесь брать у своего брата. В таком случае пусть собрание определит ответственных, в том числе и за обучение офицеров премудростям соколиной охоты. Смету по расходам на устроение вольеров для птиц и их содержание, включая питание, с указанием рациона, предоставите в течение трех дней, мне лично или моему заместителю, – оборвал я перевозбудившегося соколятника, на что тот с готовностью кивнул, не скрывая довольной улыбки. Хм. Даже завидно, такая незамутненная детская радость… Впрочем, сложно ожидать иного от двадцатидвухлетнего парня, получившего возможность заняться любимым делом, точнее, хобби.

– Еще что-то, курсант?

– Никак нет, господин директор, – пытаясь стереть довольную улыбку с лица, рявкнул атаманец.

– Тогда свободны, – кивнул я и, когда курсант уже взялся за дверную ручку, добавил: – Не забудьте присмотреть хорошее место для вольеров. Можно даже одну из башен.

– Так точно, господин директор! – оглушил меня потомок Тараса и, откозыряв, исчез за дверью.

В три дня курсант Бульба не уложился. Он притащил мне смету в этот же день, сразу после обеда, когда я уже собирался заводить авто, чтобы отправиться в Хольмград.

Мельком просмотрев представленные бумаги, я завизировал обращение собрания и отправил курсанта к казначею, для выбивания средств на «соколиную тему». После чего, наконец, забрался в салон и, вставив пластину ключа в окантованную латунью прорезь на приборной доске, выкатил из гаража.

Осень показала свой норов, так что до дома я добирался под проливным дождем, с грозой и молниями. Зато как приятно было, после долгой дороги, сесть в кресло в обнимку с Ладой и расслабиться у камина, попивая терпкий черный чай, одновременно выслушивая ее рассказ о прошедшем дне…

– Подожди-подожди. – Я приложил палец к губам жены. – Я правильно понял, что сегодня из секретариата государя пришло письмо с предложением увеличения уставного капитала нашего объединения?

– Именно так. В два раза, – кивнула Лада.

– Оп.

– Что?

– А ты не понимаешь? – Покосился я на жену. Та нахмурилась, задумавшись, и я постарался ей не мешать. Но через несколько минут Лада вынырнула из размышлений и, вытащив мою руку из своего декольте, вздохнула.

– Вложение средств придется производить не только для увеличения собственных долей, но и для сохранения размерности доли, принадлежащей сейчас объединению. Так?

– Именно, – кивнул я.

– А там немало. Тридцать процентов от общего капитала! – Лада нахмурилась. – Мы можем себе это позволить?

– Не знаю, солнышко. На днях посоветуемся с остальными нашими пайщиками. Решим. – Я кивнул и тихонько добавил: – Вот только не знаю, надо ли нам это.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла она.

– Ничего особенного, дорогая. Так, мысли вслух, – открестился я, вновь позволяя своим рукам исследовать знакомое до последней родинки тело Лады. Но нашу возню прервало появление пришлепавшего из своей комнаты Родика. Окинув взглядом не успевшую соскочить с моих колен жену, он хмыкнул и вдруг растянул губы в довольной улыбке.

– Правильно. Нам с Беляной еще братик нужен… или сестричка, – после недолгого размышления добавил он.

– Дорогая, тебе не кажется, что мы совершенно напрасно выдали сему господину разрешение на чтение книг из большой библиотеки?

– Ну, это ведь была твоя идея, дорогой, – пропела Лада. – Кто говорил: «пусть читает, пока маршировать не заставили»?

– Сын, знаешь, как это называется?

– Как, папа? – Ребенок воззрился на меня своими серыми, совершенно ма́теринскими глазами и невинно хлопнул длинными ресницами. Лет через пять отбою от девиц не будет…

– Подстава, – вздохнул я.

– Я запомню. – Вновь улыбнулось это малолетнее чудовище и, пожелав нам спокойной ночи, мирно учапало в свою комнату.

Заперев за сыном дверь в гостиную, Лада вернулась ко мне на колени и тихонько мурлыкнула:

– Так на чем мы остановились?

Общая встреча владельцев объединения, на которую, правда, мы совершенно случайно забыли пригласить представителя государя, состоялась почти через месяц после получения того злополучного предложения из секретариата, Благо никто особо не торопил нас с принятием решения. Но нельзя сказать, что мы зря теряли время. Эта отсрочка позволила нам провести небольшую внеплановую проверку на предприятии и даже выявить причины некоторых пробуксовок, недавно наметившихся в работе цехов.

В общем, в первый день зимы наш «Классик» вкатился во двор автомобильного ателье и остановился на небольшом пятачке, у входа в заводоуправление, рядом с такими же представителями хольмградского автопрома, среди которых выделялась лишь «Летяга» Высоковских и принадлежащий Грацу «Консул», на переднем сиденье которого дремал дворецкий профессора, взявший на себя роль его личного шофера.

Вместо кабинета управляющего мы собрались в курительном салоне, небольшой комнате, обшитой темным деревом с абсолютно неофициальными удобнейшими диванами и креслами, а огромный, словно ВПП, стол для совещаний нам заменили небольшие консоли, на которые так удобно ставить чашки с чаем или кофе.

Вообще, стоило бы радоваться предложению государя увеличить уставный капитал, это ведь означало, что наши производства признаны его советниками не просто перспективными, но весьма значительными и уже серьезно учитываются в их расчетах. Вот только настроение в салоне ничуть не соответствовало такому признанию заслуг. Деньги… Все собравшиеся здесь могли считаться весьма обеспеченными людьми, да и были таковыми. Суммарный доход от «Первой Четверки», распределенный между пайщиками, только в прошлом году составил, ни много ни мало, почти три с половиной миллиона рублей… серебром! Весьма солидная сумма для каждого пайщика, остающаяся таковой и после дележа. Миллионщики, ага. Вот только приказ, а иначе предложение государя рассматривать и не стоит, фактически обязует нас вложить в объединение двенадцать миллионов рублей, именно такую сумму на сегодняшний день составляет уставный капитал объединения. И из этой умопомрачительной цифры тридцать процентов висят мертвым грузом в казне фирмы… пай Телепнева.

Мрачно переглядываемся и молчим. Попандопуло хмурится, подсчитывая, какие суммы ему и его наставнику Гордею Белозоричу нужно будет вытащить из собственных проектов, и какие из них будут сидеть на голодном пайке, пока наш «монстр» прожует эти деньги и выдаст соответствующую прибыль.

Те же самые мысли читаются и на лице Хельги. Правда, в ее с Бергом случае речь идет о заморозке работ в лабораториях. Бедная рыжая. Ей придется долго убеждать брата в необходимости притормозить исследования. Действительно придется, поскольку Хельга ведет не только домашнее хозяйство их маленькой семьи, она держит в своих крепких ручках все финансовые вопросы, позволяя брату полностью погрузиться в мир ментальных конструктов, не отвлекаясь на земные реалии. Чему последний, надо признаться, только рад.

Грац спокоен за свою долю, это те же пять процентов, что и у остальных наших компаньонов, за исключением государя, но доктор не ведет каких-то собственных разработок, и доход от пая, насколько мне известно, идет на счет в банке, с которого он и живет. Так что Меклен Францевич вполне способен удвоить свой вклад без особых напрягов, равно как и вложить в казну объединения те же проценты от доли Телепнева. Но вот на нас с Ладой он косится с изрядным сочувствием. Еще бы, наш пай составляет тридцать пять процентов, и, даже несмотря на относительно невеликие траты, собрать пять с половиной миллионов мы не сможем. По крайней мере, так скоро, как предполагается секретариатом государя.

– Другого выхода, я так понимаю, все равно нет? – вздыхает, наконец, Хельга, прерывая воцарившуюся в салоне тишину. Я пожимаю плечами. Рейн-Виленский, при последней нашей встрече, достаточно четко объяснил «политику партии». Избыток абсолютной монархии, у которой, как оказалось, есть и свои минусы. А уж когда такой монарх является еще и совладельцем твоего предприятия… в общем, можно даже и не рыпаться.

– Я думаю, если мы все вместе тряхнем мошной, то наверняка сможем собрать полную сумму. А сочтемся по завершении года. Что скажете? – протянул Грац, на что Лада только печально покачала головой.

– И через месяц придет еще одно такое же «предложение». – Развела она руками. – Да еще и срывами поставок поторопят…

– Вы хотите сказать, что его у величества появились какие-то планы на наше объединение? – удивленно вздернул бровь наш профессор.

– Может, и не у него лично, но… – Я вновь пожал плечами. – Кажется, все указывает именно на это. Уже сейчас мы испытываем некоторое давление со стороны прежде безупречных партнеров. Иные поставщики начинают требовать полную предоплату, а кое-какие наши заказы, хотя бы на том же хольмском заводе накопителей, исполняются с нарушением сроков, срывая нам весь регламент работ. И что самое интересное, как я выяснил, глянув наши с ними договора, все эти недоверчивые и необязательные поставщики имеют в своих пайщиках нашего государя. Так-то.

– Н-но… но ведь это отвратительно! Зачем он это делает?! – Тряхнула рыжей гривой Хельга и смутилась, когда на ней скрестились взгляды присутствующих.

– Думаю, ему пришлась не по вкусу моя переписка с некоторыми нашими иностранными партнерами. Или сами эти партнеры. Ничем иным подобное стремление к тотальному контролю я, при всем желании, объяснить не могу, – протянул я и вздохнул. – Но это, на самом деле, неважно. Мы с Ладой посоветовались и решили взять кредит на увеличение уставного капитала. Объединение должно работать.

– Банк ведь потребует залог. Собираетесь рискнуть паем? – Покачал головой Грац.

– Посмотрим, Меклен Францевич. Как бы то ни было, ставить под удар наше дело я не буду. Да и уж совсем нищими мы с Ладой не останемся.

– А вы не думаете, что в случае… м-м-м… неувязок с кредитом банк просто продаст ваш пай любому заинтересованному лицу? И неизвестно, кто это будет… – Прищурился Гордей Белозорич.

– Именно поэтому мы здесь. Я хочу предложить вам выкупить шестнадцать процентов моего пая.

– Не хотите дать кредитору возможность получить блокирующий пакет, да? – Ухмыльнулась Хельга, переглянувшись с Ладой. О да, эти две финансовые акулы понимают друг друга, как никто.

– Разумеется. А учитывая, что принадлежащая объединению доля не имеет права голоса, вы, господа, даже при самом худшем варианте развития событий будете иметь решающее право голоса. – Кивнула жена.

– Вы так говорите, словно заранее уверены в том, что не сможете отдать этот чертов кредит, – пробурчал Попандопуло и тут же, по привычке, бросил виноватый взгляд на наших дам. Но тем сейчас явно было не до сквернословящего «вечного ребенка», так что они и не подумали сделать ему замечание.

– Не то чтобы уверен, Леопольд Юрьевич, – медленно проговорил я в ответ. – Скорее, это нечто вроде моего страхового билета, на случай непредвиденных обстоятельств. Согласитесь, будет обидно, если из-за моего упущения столь славное дело, как наша «Первая Четверка», окажется порушено?

– А почему бы вам не взять беспроцентную ссуду в самом объединении? – поинтересовался Берг, но тут же смущенно хмыкнул. – Извините, понял. Брать ссуду, чтобы тут же вложить ее обратно в казну предприятия… глупо.

– Да не сказала бы… – задумчиво протянула Хельга и вновь переглянулась с Ладой.

– У нас нет столько денег. – Пожала плечами моя жена, отвечая на безмолвный вопрос подруги.

– А если… – начала рыжая, и Лада ее тут же перебила:

– Да, можно попробовать. Всю сумму мы, таким образом, не наберем, но если добавить наши с Витом сбережения, то… вполне может и получиться. Хельга Милорадовна, вы гений, – просияла улыбкой жена.

– Ну что вы, Лада Баженовна – мы гении, – скромно поправила ее рыжая исследовательница, и подруги звонко рассмеялись.

– Я даже не буду спрашивать, что именно они задумали. – Вздохнул Грац, и наша мужская часть собрания согласно закивала.

Ну да, лезть к нашим финансистам, когда они в таком состоянии, значило добровольно обеспечить себе головную боль и немалое удивление от наглости очередного состряпанного ими авантюрного плана.

До сих пор с содроганием вспоминаю, как эти две… э-э-э… мудрые женщины умудрились всего за полгода пересадить подавляющее большинство извозчиков с экипажей на канареечно-желтые и бордовые «Классики» с непременными «шашечками», намалеванными вдоль лакированных бортов таксомоторов. Каюсь, с рацветкой и рисунком идея была моей, но вот остальное… В своей наглости наши дамы попросту выкупили ВСЕ коммерческие каретные сараи города и начали потихоньку поднимать в них арендную плату, одновременно капая на мозги несчастным «водителям кобыл», что-де планируют открыть, вот конкретно в этом сарае, механическую мойку для автомобилей, или вовсе перестроить владение так, чтобы там можно было устроить платную стоянку для все тех же самобеглых экипажей, или организовать мастерскую по их починке, а то и вовсе открыть собственное такси с десятком авто «для начала». И не желает ли, уважаемый Сила Рогволтич или, скажем, Искандер Танатович, сменить тряский экипаж и мерзлый по зиме облучок на отапливаемый салон таксомотора?

Обучение? Право, какая ерунда! Управлять авто ничуть не сложнее, чем запряженной лошадью, так что месяц на специальных курсах, и уважаемый Георгий Творимирич получит в свое распоряжение «Классик» самой распоследней модели. Деньги? Четверть дневной выручки от работы на авто, и через три года тот самый «Классик» перейдет в собственность дражайшего Самуила Яковлевича…

Две недели после этой «атаки» сообщество извозчиков трясло и лихорадило, а результатом стал заказ самого старого профессионального объединения в столице на поставку ему сорока автомобилей особенной раскраски и обучение предоставленных ими водителей. Богато, оказывается, живут господа извозчики!

Так, в Хольмграде появилось сразу две фирмы такси. Наши желтые «Классики», и бордовые авто «Хольмградского извоза» добавили изрядно головной боли нашим предприимчивым финансисткам, вообще-то рассчитывавшим своим ходом лишь занять места под инфраструктуру да организовать небольшую рекламу нашим авто… Организовали, что уж там…

Пока я предавался воспоминаниям, дамы успели состряпать договора на выкуп части нашего пая, распределив доли между всеми присутствующими. Правда, все экземпляры контрактов Лада забрала с собой. Кстати, по возвращении домой надо будет поговорить о возможности продажи таксомоторного парка. Хоть самим водителям, хоть нашим конкурентам из «Хольмградского извоза»…

Вот только стоило нам вернуться в город и, загнав авто в гараж, войти в холл собственного дома, как мысль о продаже таксопарка вылетела из моей головы. А виной тому было письмо, дожидавшееся нашего возвращения со встречи.

Ладожское кредитное общество предложило свою помощь в развитии «Четверки Первых», и сумма предлагаемого ими кредита была мне знакома. Именно такой порядок цифр фигурировал в наших с Ладой расчетах, как итоговая сумма, необходимая для удвоения стоимости пая, согласно предложению государя.

– Вот так… И заметь, дорогая, все прекрасно всё понимают, – усмехнулся я, после того как убедился, что Лада закончила перечитывать пресловутое письмо. – Любой мало-мальски осведомленный человек в курсе, что это почтенное заведение по сути своей является личным кошельком нашего государя… И уже ничуть не удивительно, что заботливые господа из этой конторы так спешат помочь решить наши небольшие финансовые затруднения…

– Ну, мы ведь ожидали чего-то подобного, не так ли, милый? – вздохнула Лада.

– Но легче от этого почему-то не становится, – развел я руками.

В ответ жена только улыбнулась и, прижавшись ко мне, крепко обняла.

– Мы еще побарахтаемся, как ты говоришь, – пробормотала она куда-то мне в подмышку. – У нас с Хельгой есть одна интересная идея. А если еще растрясти наши запасы…

– Вот, кстати, о запасах. – Хмыкнул я. – Тебе еще нужен тот таксопарк?

– Ой! Я про него совсем забыла, – отпрянула от меня Лада. – Но… нет, продавать его мы пока не станем. Пусть останется на крайний случай…

– Тебе виднее, – согласился я и неожиданно для себя зевнул. Лада меня поддержала, и мы, переглянувшись, отправились в спальню, несмотря на то что часы показывали всего лишь девять вечера. Но за этот день мы так вымотались, что решили отложить решение навалившихся проблем на завтра. Благо время, что называется, терпит. По крайней мере, пока…