V
Было ровно шесть часов, когда я прошёл через вращающуюся дверь гостиницы Бергхоф. Большой холл был почти пуст; вальяжно прислонившись к колонне и скрестив руки, тихо переговаривались три молодых грума в красных жилетах с золотыми пуговицами. Портье, которого нетрудно было узнать по широкой накидке зелёно-бутылочного цвета и кучерской шляпе с пером, пересекал по диагонали холл, неся два больших чемодана вслед за дамой, держащей на руках маленькую собачку.
Бар находился в глубине холла и был едва отделён от него перегородкой с просветами, украшенной высокими зелёными растениями. К моему большому удивлению там не было ни одного посетителя; дым от сигар не плавал в воздухе, сгущая атмосферу и слегка затрудняя дыхание; там, где я ожидал найти приглушённую суету, гул двух десятков разговоров на фоне пресноватой музыки, присутствовали лишь чётко очерченные столы, правильно расстеленные скатерти, сверкающие медные пепельницы. Благодаря кондиционеру здесь было почти прохладно. За стойкой из тёмного дерева и стали, в слегка помятом пиджаке сидел бармен и читал «Франкфуртер Цайтунг».
Я сел поодаль. На какую-то секунду подняв глаза от своей газеты, бармен вопросительно глянул на меня; я заказал пиво. Приволакивая при ходьбе ногу, он принёс кружку с пивом; я отметил, что он был очень старым, его испещрённая морщинами рука слегка дрожала.
— Посетителей у вас немного, — сказал я, отчасти чтобы что-нибудь сказать, отчасти потому, что это показалось мне всё-таки странным. Не ответив, он покачал головой и неожиданно спросил у меня:
— Не желаете бретцели?
— Простите? — переспросил я, не понимая.
— Бретцели. Бретцели к пиву.
— Нет, спасибо. Я никогда не ем бретцели. Дайте мне лучше газету.
Бармен повернулся, но, видно, я невнятно сказал или он не обратил внимания на мою просьбу, поскольку он направился не в сторону подставки с газетами, прибитой к стене, а вернулся к стойке, положил поднос и вышел через маленькую дверь, вероятно, соединявшую бар с подсобным помещением.
Я посмотрел на часы. Было всего лишь пять минут седьмого. Я встал и сам отправился за газетой. Это было экономическое приложение к ежедневной люксембургской газете «Люксембургер Ворт» двухмесячной давности. Добрых десять минут я просматривал его, сидя за своей кружкой пива, совершенно один в баре.
Нельзя было сказать, что Отто Апфельшталь опаздывал; но и сказать, что он пришёл вовремя, тоже было нельзя. Всё, что можно было сказать, всё, что можно было себе сказать, всё, что я мог себе сказать, это то, что при любой встрече следует всегда учитывать минут пятнадцать на опоздание. Я не должен был испытывать чувства неуверенности, у меня не было ни малейшего повода для беспокойства, и, тем не менее, отсутствие Отто Апфельшталя ставило меня в неловкое положение. Было больше шести часов, а я по-прежнему сидел в баре и ждал его, тогда как сидеть в баре и ждать меня должен был он.
Около шести двадцати — я уже отложил газету и давно допил пиво — я решил уйти. Возможно, у администратора гостиницы лежало адресованное мне послание Отто Апфельшталя; возможно, он ждал меня в одном из залов для отдыха, или в холле, или в своём номере, возможно, он извинялся и предлагал перенести нашу беседу? Внезапно всё в холле пришло в какое-то суетливое движение: группа из пяти-шести человек ворвалась в бар и шумно уселась за стол. Почти в ту же секунду из-за стойки вынырнули два молодых бармена. Увидев их, я невольно отметил, что им вместе было не больше, чем их коллеге, который обслуживал меня.
Я позвал одного из барменов, чтобы оплатить счёт, — он, казалось, был слишком занят заказом вновь прибывших клиентов и не обратил внимания на меня — и именно в тот момент появился Отто Апфельшталь: человек, который, не успев войти в общественное место, останавливается, озирается с пристальным интересом, с выражением любопытства и ожидания и двигается с места, едва его взгляд встречается с вашим, не может быть никем иным, как ожидаемым вами собеседником.
Это был мужчина лет сорока, невысокого роста, очень худой, с каким-то приплюснутым лицом и очень короткими, уже седеющими волосами, подстриженными ёжиком. На нём был тёмно-серый двубортный пиджак. Если верно, что человек несёт на лице печать своей профессии, он больше напоминал не врача, а скорее уполномоченного какого-нибудь банка или адвоката.
Он подошёл почти вплотную ко мне.
— Вы — Гаспар Винклер? — спросил он, но фраза его, в сущности, была не вопросительной, а скорее утвердительной.
— Э-э… да… — неудачно ответил я, приподнимаясь, но он жестом удержал меня.
— Нет, нет, не вставайте. Присядем; удобнее будет беседовать.
Он сел. Взглянул на пустой бокал.
— Я вижу, вы любите пиво.
— Бывает, — сказал я, не зная, что и ответить.
— Я предпочитаю чай.
Он чуть повернулся к стойке и приподнял два пальца. Тут же подскочил бармен.
— Мне чашку чая. Желаете ещё кружку пива? — спросил он у меня.
Я кивнул.
— И кружку пива для господина.
Я чувствовал себя всё более и более неловко. Что я должен был делать: спросить, зовут ли его Отто Апфельшталь? Спросить напрямик, в упор, что ему от меня нужно? Я достал пачку сигарет и предложил ему закурить, но он отказался.
— Я курю только сигары, да и те после ужина.
— Вы — врач?
Мой вопрос — вопреки моим наивным предположениям, — похоже, его не удивил. Он чуть улыбнулся.
— Неужели то, что я курю сигары после ужина, заставило вас подумать, что я врач?
— Это один из вопросов, которые я задаю себе о вас с того момента, как получил ваше письмо.
— И много у вас ещё вопросов?
— Есть ещё несколько.
— Какие?
— Ну, например, чего вы от меня хотите?
— Это действительно вопрос, который напрашивается в первую очередь. Желаете, чтобы я ответил на него прямо сейчас?
— Я был бы вам очень признателен.
— Я мог бы предварительно задать один вопрос вам?
— Пожалуйста.
— Вы когда-нибудь задумывались о том, что случилось с тем человеком, который подарил вам своё имя?
— Простите? — переспросил я, не понимая.
