Эпилог

Прошла неделя с тех пор, как Ронел пыталась арестовать Софию, и моя жизнь вернулась к квази-норме, в которой я номинально виделся со своей предполагаемой подружкой по некоему подобию уютных вечеров, просматривая по телевизору иностранные россказни.

Я пришел к решению, что даже если София застрелила Кармина, он, наверное, того заслужил и не мне судить об этом после всей той свистопляски, в которой я так недавно был по самую шею.

Наши отношения изменились, потому что теперь я осознал, что это я нуждаюсь в Софии, а не наоборот.

Как сказал Саймон: «Быть может, тебе нравится факт, что она не знает тебя настоящего, поскольку из-за проблем с низкой самооценкой ты веришь, что ты настоящий не заслуживаешь ее чувств».

Или как сформулировал Зеб: «Порой питбуль не хочет трахать пуделя. Он просто хочет гарантировать, что этого не сделает никто другой».

Полагаю, обе точки зрения правдоподобны.

Так что я вроде как малость поугомонился. Наслаждаюсь тем, что дела в клубе идут так хорошо, пытаюсь проводить с Софией как можно больше времени, но остаюсь настороже из-за Майка – ведь вам известно, что этот гангстер-картофелеед покинул мой пейзаж не навсегда. Это видео с мамулей будет грызть его, будто ведро кислоты в желудке. Конечно, не желудочной, а покрепче.

Ронни звонила мне пару раз, чтобы убедиться, что я держусь в рамках. По-моему, сейчас ее отношение ко мне стало несколько ошеломленным. Она как бы знает, что рано или поздно я сорвусь, и каждый день, проведенный мною над землей и вне кутузки, заставляет ее улыбаться, покачивая головой.

Так что я снова напялил свою физию – хорошо и плотно. Без оружия руки кажутся какими-то пустыми, но, блин, придется какое-то время обойтись без «шарпи».

Однако есть еще пара вещей.

Два неподобранных конца, мешающие мне жить.

Так что я спрашиваю у Джейсона, не может ли он найти для меня кое-кого, и оказывается, что один из наших новых завсегдатаев более или менее изобрел поисковые системы для Интернета. Я не могу сказать, какой из завсегдатаев, потому что он сейчас впутан в сотню с лишком судебных исков, но этому парню требуется минут пятнадцать и его прототип новой модели телефона, чтобы отследить моего кибердруга Гражданина Боль. Парня, который платил сто штук, чтобы посмотреть, как меня запытают до смерти.

Оказывается, Гражданин Боль из Коннектикута, и я уж было собрался поехать туда на автобусе – быть может, прихватив с собой черный дилдо, чтобы осуществить некое поэтическое правосудие.

Кажется, это Бенни Хилл сказал: «Месть – это блюдо, которое лучше подавать холодным», но мое будет подано обжигающе горячим, а уж прокрутить в памяти можно и потом, когда остыну.

План был вроде как лучшим из обоих миров.

Насчет цитаты я могу заблуждаться, как-то уж слишком кровожадно для Бенни Хилла. Но кто его знает, у многих весельчаков есть темная сторона.

В общем, как я говорил, я уж совсем было намылился наведаться на место трудоустройства Гражданина Боли и продемонстрировать, какая он жопа, пока парень Джейсона не эсэмэснул мне остальные подробности. Оказалось, Гражданин Боль вовсе не коррумпированный сенатор или сексуальный маньяк со стажем, как виделось мне в мысленных сценариях. Оказывается, Гражданин Боль – дама в возрасте за пятьдесят, директор Коннектикутского филиала крупной благотворительной организации, пекущейся о странах третьего мира. Эта женщина ведет телекомпанию Христа ради; знаете – ту, где камера снимает ее слезы? Вы ведь ее видели, правда?

И если я вломлюсь туда, вся эта организация отправится коту под хвост, а взять такую ответственность на свою совесть я не могу. Последнее, в чем я нуждаюсь, это кошмары, в которых суданские дети с укором указывают на меня пальцами. Так что я передаю улики Ронел, и она соглашается провернуть дело по-тихому, что для нее нелегко, и я искренне ей благодарен.

Второй болтающийся конец – Эвелин.

Мне трудновато поверить, что она отшвырнет меня вот так запросто. Когда-то мы были довольно близки.

Трудно.

Она учила меня про сиськи.

Моя мама и она вместе восставали против угрюмой мощи Пэдди Костелло.

Неужели алкоголь так ее преобразил?

Прямолинейный ответ гласит «да». Спиртное может помрачить рассудок. Первым делом алкоголик утрачивает моторные функции, а за ними следом идет нравственность. Видал я типов, сдающих собственных детей чужакам по цене ящика вина. Так что Эвелин могла обменять меня на нескончаемый запас бренди пентхауз-класса, но теперь у нее было несколько дней на акклиматизацию и, может статься, на сожаления о том, что продала своего племянника таким образом.

Не исключена и возможность, что Эдит шантажировала ее угрозой моей смерти: что-то вроде подпиши-бумаги-или-Дэн-получит-по-полной, – она определенно достаточно коварна. Знаю, стимул так себе, но может быть, Эв любит меня даже больше, чем я думал.

Я должен знать. Господи боже, она вылитая мама, а в моей жизни не так уж много добрых людей, чтобы я мог позволить себе списать напрочь хоть одного.

Так что в последние пару дней я звонил в пентхауз Костелло, вешая трубку, если отвечала Эдит.

Понимаю. План довольно ребяческий, но я не знал, что еще предпринять.

Вчера мне повезло, и трубку сняла то ли горничная, то ли уборщица, которую не просветили на мой счет.

– Мисс Эвелин? – сказала она. – Я дам ей трубку, но она в лоскуты, так что имейте в виду, ладно?

Наверное, дамочка новенькая. Если Эдит ее уволит, я в мгновение ока найму ее в «Зеленое и желтое». Она говорит все как есть.

Долгого телефонного разговора с Эвелин у меня не получается – чуть ли не сразу вслед за ее невнятным «аллё» я слышу на втором плане резкий голос Эдит:

– Кто там, Эвелин, дорогая? Кто это там тебе сейчас звонит?

«Кто это там тебе сейчас звонит?» Слишком много слов для такого предложения.

У меня секунд десять, так что я должен воспользоваться ими по полной.

– Помнишь, где шикарный пломбир, Эв? Я буду там в понедельник в полдень. И каждый понедельник, пока ты не явишься.

И едва я успеваю это произнести, как связь обрывается.

Давненько мы не ели этот пломбир. Надеюсь, проспиртованный мозг Эв сможет отыскать воспоминание.

В любом случае я намерен являться туда и ждать каждый понедельник в полдень. К тому времени Эвелин должна быть в состоянии стащиться с постели.

Отель «Тайгон» Кэла Гербера в Атлантик-Сити расположен у воды, и шикарным заведением его не назовешь. Конечно, у него есть бассейн, но готов поспорить, фильтры они меняют не так уж часто, в фойе стоят игровые автоматы, а в коридорах – торговые. Тем не менее расположение на променаде делает его одним из главных источников доходов в городе, и для семейства Гербер это что-то вроде «Хилтона» в версии для Атлантик-Сити. Кэл-младший, сын и наследник, регулярно несет самодовольную пургу для желтых глянцевых журналов, а его несовершеннолетняя дочь Ариэль чурается внимания и изучает гостиничное дело в университете, но проболталась о своей секретной татушке, ставшей предметом для нескончаемых домыслов в «Ю-Эс уикли».

Но еще до того, как отель произвел фурор, он назывался просто «Ройял», а его кафе-мороженое прославилось лучшим пломбиром в окрестностях. И когда мы с мамой остановились там во время путешествия с целью заключить мир с Пэдди Костелло, Эв водила меня туда поесть мороженого что ни день. Это мой самый любимый отрезок той поездки, и с тех пор я питаю слабость к пломбиру.

Еще одна причина выбора «Тайгона» для рандеву в том, что мы с Джейсоном как-то обслуживали это заведение в неделю турнира по боксу пару лет назад, когда отель платил швейцарам за переработку вдвойне. Удивительно, сколько богатых белых пацанов воображают, что могут стать профессионалами оттого, что посмотрели поединок из первого ряда. Один парнишка даже нанес мне настоящий крюк правой, сломав себе пару пальцев. Джей хохотал до усрачки.

Так что мне известно о планировке отеля все, вплоть до расположения столиков в «Старбаксе», занявшем место кафе-мороженого.

«Ступай же мягче, ибо ты ступаешь на мои мечты», – как сказал однажды Боб Хоуп. Руководство «Тайгона» не столько ступало по моим мечтам, сколько затоптало их насмерть своими подкованными ботинками.

По-моему, это был Боб Хоуп, а может, он перефразировал Бенни Хилла.

Я паркуюсь за пару кварталов от «Тайгона» на случай, если у них есть камеры, считывающие номера. Должен признать, я уже привязался к «кэдди», и всякий раз, когда думаю о старине Сломанном Орудии, на глаза мне наворачиваются слезы – слезы стараний удержаться от смеха. Я из кожи вон лез, стараясь почувствовать вину за случившееся с Руди Эл и О-Шиником, но как ни кручу события у себя в голове, а все выхожу чистым. Эти типы хотели прикончить меня за что-то известное им, к чему я не имел ни малейшего касательства. Сие есть вопиющее обсерание кармы, и космос с ними за это разобрался. Не могу дождаться узнать, что космос учинит с Пабло. Подумать только, этот хрен носит фенечки! Сожжением пары палочек благовоний ауру этого кобеля не отмоешь добела.

Вестибюль «Тайгона» набит даже в этот час утра. Уйма народу с отчаянием во взорах волокут ведра старбаксовского кофе к игральным автоматам. Я киваю швейцару в знак солидарности за фуфло, которое он наверняка вытерпит до окончания смены, а затем нахожу место лицом к дверям.

Будь кафе еще там, я бы, наверное, заказал пару порций мороженого в попытке подергать за пару-тройку ниточек ностальгии, но приходится удовлетвориться фраппучино – оно хотя бы выглядит по-летнему.

Вообще-то я не очень рассчитываю, что Эвелин появится, уж во всяком случае не в первый же день, и в двенадцать тридцать уже намечаю свой следующий шаг, когда – будь я неладен, если это не она проходит перед входом с Пабло, поддерживающим ее под локоток и делающим мелкие шажки с таким видом, будто он вовсе и не хладнокровный убийца.

Выглядит Эв хорошо. Снова другая прическа – пикси-боб с осенним мелированием (ПМ) и этими гипертрофированными золотистыми тонами, придающими ей вид очень богатого насекомого.

Едва минула неделя, как Эвелин выбралась из канавы, а уже брезгливо морщится при виде трехзвездочного «Тайгона». Она взмахом указывает на сиденье у лифта, которое Зеб назвал бы «банкеткой для бланкетки», а затем семенит ко мне, покачиваясь на высоких каблуках от джина, запахом которого она обдает меня, наклонившись для поцелуя.

– Какого черта мы тут делаем, Дэнни? – спрашивает она, садясь напротив и срывая поясок с фраппучино.

– Пломбир. Помнишь?

Выражение лица Эвелин становится еще брезгливее.

– А, ага. Супершпион Дэн.

Меня прошивает ледяная дрожь. Это не кончится слезами и объятьями.

Может, только слезами.

– Держу пари, ты гадаешь, зачем я вытащил тебя сегодня сюда. – Слова кажутся жалкими даже мне самому.

– Ага, типа того, – говорит Эвелин. – Я записалась на обертывание водорослями и даже не знаю, что это за чертовщина.

Настоящая ли это Эвелин? Я помню, она была забавной и пробивной, но со времени воссоединения в Клойстерсе я той тети как-то и не видел. Может, Эвелин уже давненько не та…

Но сюда я пришел не без причины.

Прикрыв лицо ладонью, я говорю за ней на случай, если ниндзя-Пабло умеет читать по губам.

– Эв. Тебя шантажировали? Это так?

Эв играет пальцами.

На взводе.

Хочет выпить.

Накрыв ее ладони своими, я удерживаю их неподвижно.

– Эв. Скажи же мне. Тебя заставили остаться с Эдит и подписать ее бумаги? Угрожали убить меня?

Эвелин содрогается от старания удержать себя в руках, но не отвечает.

Я пробую иной подход.

– Ты не помнишь свою сестру? Мою мать? Насколько близки мы все были?

Эв трясущейся рукой снимает очки.

– Да пошел ты, Дэнни. Дешевые потуги. Конечно, я помню, какими мы были. Те дни в Ирландии, нас троих вместе. Это были счастливейшие дни в моей жизни. Я думаю о тех днях все время. В моей голове все это окружено сиянием. Будто волшебство.

Это именно то, что я хотел слышать, но, услышав, чувствую себя ничуть не лучше.

– Так что за чертовщина творится? Я спас тебя.

Глаза Эв – единственная часть ее лица, кажущаяся честной. В их уголках затаились боль и бесчисленные мили пути.

– Спас? Ты доставил меня к Эдит.

– Я думал, что поступаю правильно.

Эвелин закрывает половину лица громадными очками.

– Правильно? Дэнни, правильное и неправильное существуют для людей, имеющих выбор. Я уже за пределами этого. Я думала, через год помру, так что могу не обращать внимания на некоторый избыток энтузиазма со стороны Эдит, если могу спать в чистой постели и иметь под рукой девицу, делающую мне прически.

Звучит ужасно. Чудовищно. Как последний гвоздь в гроб надежды.

– Она пыталась убить меня, Эв. Эти копы собирались меня пытать.

Уголок рта Эв дергается. Она что, вдруг прониклась чванством?

– Ага? И где эти копы сейчас, Дэнни?

И вдруг меня отрывает и несет прочь от последнего кровного родственника. Эвелин знает, что Кригер и Фортц мертвы. Это было условием.

Это круто.

– Тетя Эвелин. Эв. Я могу о тебе позаботиться. Эдит опасна.

Эвелин подкрашивает губы. Почти невозможно увидеть в ней зловонную пьяньчужку, которую я в буквальном смысле грузил в свой автомобиль на прошлой неделе. Новый образ попирает прошлый.

– Слушай, Дэнни. Я сбежала из дому, пустилась бродяжничать, повернулась спиной к семье. Я думала, это то, что надо. Папуля лишил бы меня наследства, в точности как с Маргарет. Еще пару месяцев назад я думала, что брошена. Ты не поверишь, что я вытворяла за несколько баксов. Я ранила людей. Воровала. Забиралась с мужиками в туалетные кабинки, Дэнни. За стопку бурбона. Так что пошло оно все в звезду, знаешь ли. В звезду. Я завязала с такой жизнью навсегда. А если ради этого мне надо опасаться за свою жизнь – к черту, все едино. – Она похлопывает меня по руке. – Ты жив, и я жива, и это хорошо. Так что хватит названивать мне со своими бойскаутскими планами. Я уже спасена, Дэнни. Я спасла себя. – Она выдерживает паузу, чтобы придать значения следующему заявлению: – И спасла тебя.

Наверное, это правда.

– Плохие парни мертвы, а хорошие живы, чтобы пропьянствовать еще денек.

Не все плохие парни мертвы.

– Я вижу, ты привела с собой Пабло.

Эв смеется, и даже в этом смехе теперь чувствуются Манхэттен и частные школы.

– Пабло – просто кошмар. Заставляет меня делать зарядку. Да я едва сесть могу. А последняя новость, что пить я могу только шампанское – очевидно, в нем очень мало калорий.

– Вот же жопа!

– Это для моего же блага. Я хочу этим летом выйти в бикини. А еще он меня возит, у меня нет прав, да и будь они, я бы практически постоянно превышала скорость.

Я блекло усмехаюсь:

– Такой Пабло нужен каждому.

– Что ж, тогда ладно, – соглашается Эв, и я понимаю, что встреча окончена. – Если я смогу что-нибудь для тебя сделать, Дэн. В любое время. Пожалуйста, звони без колебаний. – Она озабоченно наклоняет голову. – Как у тебя дела с тем местным дебоширом, Ирландцем Майком?

Дебошир? Даже родная мать звала его хуже.

– С Майком порядок. Я это уладил.

– Замечательно, хорошо, классно, – говорит Эвелин Костелло, поднимаясь на свои дорого обутые ноги. – Значит, мы повидались с глазу на глаз, милый? Мы оба в порядке, так что займемся своими делами.

Эв наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку, нанося слой губной помады.

– Мы с Эдит собираемся в Хэмптонс на пару-тройку недель. Мы решили, что было бы недурно интегрировать меня в тусовку бранчей-ланчей.

– Просто улыбайся и будь собой, – советую я, но теперь это лишь пустые слова. Туфта и времяпрепровождение. Наверное, больше мы не увидимся.

– Ты моя родня, Дэнни. Никогда об этом не забывай.

Ага, родня. Будьте покойны.

Я могу лишь кивнуть.

Я в такой депрессии, будто только что проснулся и обнаружил, что мне ампутировали ногу.

Эвелин уходит из моей жизни чуть менее шатко, чем вновь вошла в нее неделю назад. В ней нипочем не угадаешь алкаша, если только тебя не воспитывал алкаш. Она прижимает руки к груди, как богачи, когда им приходится брести среди плебса, ожидая, когда угрюмый коридорный распахнет перед ней дверь.

Пару недель назад Эв опаивала мужиков в мотелях, чтобы пощипать их бумажники. Предпочту ли я для нее такую жизнь? Что меня тут волнует больше – благосостояние Эвелин или моя уязвленная гордыня?

Пока я раздумываю над этим, подходит Пабло, усаживается напротив и подозрительно прощупывает меня взглядом. Ломает голову, распознал ли я его у Майка. Догадался ли я, что ниндзей был он?

Этот тип – просто айсберг. Разглядывает меня, будто рыбу на тарелке. Я на многих таращился, будучи солдатом в чужой стране, а еще привратником в казино, и обычно справляюсь с этим лучше, но трудновато убедительно смотреть волком на типа, который откалывает с винтовкой такие номера. Это тянется минут пять, прежде чем я наконец пасую.

– Да пошел ты на хрен, лады? Я видел твои фенечки, когда ты меня перевернул.

Пабло шлепает себя по колену:

– Так и знал! Я знал, что ты меня узнал. Блин, Макэвой, еще пять секунд, и я бы снял тебя с крючка.

Блин! Пять секунд!

– И что теперь? Выйдешь на охоту?

– Шутишь? У меня еще ни разу не было такого приятного заказа. Эвелин настаивает, чтобы ты был жив. Она даже сказала, что ты должен быть здоров, так что я не могу усадить тебя в инвалидное кресло или что.

Это громадное облегчение, так что мне приходится силой сдержаться, чтобы не сказать «спасибо».

– Приятно знать. Но, эй, я-то тебя убить могу, правда?

Пабло смеется добрую минуту, что, по-моему, малость через край.

– Ты мне нравишься, ирландец. У тебя хорошее воображение, но аура твоя затуманена, а то, как ты ходишь, вредит позвоночнику. С этим я мог бы тебе помочь. Полный Пространственный Контроль. Моя система. – И тут, просто с дуба рухнуть, он не что иное, как подсовывает мне визитную карточку. – Эвелин сказала: все, что ты захочешь, – так что я могу потренировать тебя, а платить будет она. Беспроигрышно.

Остаться в живых достаточно беспроигрышно для меня на данный момент, но я беру карточку и изучаю подробности. Я не хочу выглядеть неучтивым.

– Давай я погляжу сайт и свяжусь с тобой.

– Разумеется, Макэвой. Как угодно. На деньги Эвелин никакого лимита по времени. – Он плавно поднимается, и я вижу мощь его мышц – сдержанную, но готовую высвободиться в любой момент.

– Чао, – говорит Пабло, весь из себя европеец, а затем следует за Эвелин на стоянку, даже не оглянувшись.

Это чуть ли не наименее угрожающие переговоры из моих за многие месяцы, и все же когда Пабло исчезает за вертящейся дверью, я стремительно шагаю в туалет и сижу запертый в кабинке, пока меня не перестает трясти.

Я звоню Зебу из «кэдди», потому что мне надо услышать дружеский голос.

– Эй, Пэдди МакМикстер, – говорит тот. – Ты настиг этого парня Гражданина Боль?

– Этот парень – девка, – сообщаю я, а затем выкладываю очевидную раскладку: – Ронел отправилась туда с кальварией, чтобы взять ее.

Зеб вздыхает:

– Кавалерией, чел. Кавалерией. Кальвария – это где убили Христа.

– Ага, надо ж, чё он знает!

Один – ноль.

– О-о, ирландец поднимает тему. Ты настроен погулять, Дэн-o?

– Знаешь что? Ага, пожалуй. Пару недель я был слишком напряжен.

– Как насчет караоке нынче вечером? Можем запузырить нашу «На это я пойти не могу».

– Ты же знаешь. Холл и Оутс рулят всякий раз.

И тут я припоминаю кое-что, что способно принести мне счет два – ноль впервые за этот год.

– Эй, Зеб. Слушай. Знаешь тот оплавленный пирс у «Интрепида», насчет которого мы ломали головы? Помнишь? Я позвонил в офис мэра и узнал, от чего он рухнул.

Зеб фыркает:

– Ага, только не говори, что от пирсинга, хорошо?

Жопа.