Глава 12. «У нас на борту смерть»

Начнем эту главу с описания вооружения «К-141». Перед выходом в свой последний поход 10 августа 2000 года на борту АПРК «Курск» были:

• 24 крылатые ракеты (22 боевые крылатые ракеты с обычными боевыми частями и 2 практические ракеты);

• 24 торпеды, в том числе 20 боевых торпед калибра 533 мм;

• 1 серийная практическая торпеда калибра 533 мм (предназначена для учебных стрельб), укомплектованная практическим зарядным отделением без взрывчатого вещества;

• 2 торпеды калибра 650 мм: одна — практическая, вторая — боевая.

• 3 боевые торпеды калибра 533 мм и 1 боевая торпеда калибра 650 мм находились в трубах торпедных аппаратов № 1, № 5, № 6 и № 3, 1 боевая торпеда калибра 650 мм — на стеллаже торпедного аппарата № 3;

• 1 практическая торпеда калибра 533 мм — на стеллаже торпедного аппарата № 2; 17 боевых торпед калибра 533 мм — на основных и дополнительных стеллажах;

• 1 практическая торпеда калибра 650 мм — на стеллаже торпедного аппарата № 4.

• Кроме того, на борту находилось стрелковое оружие.

Расположение боевых и практических торпед перед выходом в море имеет большое значение. Торпеда, которая будет интересовать нас больше других, — это практическая торпеда калибра 650 мм на стеллаже торпедного аппарата № 4.

Торпеда «Кит» № 65–76 разработана в ленинградском ЦНИИ «Гидроприбор» на рубеже 1960-1970-х годов. Конструкторам была поставлена задача создать дальнобойное, скрытное и мощное оружие, которое позволило бы советским подводным лодкам поражать различные надводные цели (авианосцы и другие крупные корабли противника), не входя в зону поражения их противолодочной обороны.

Торпеда 65–76 ПВ — парогазовая. Основной компонент топлива — керосин, а в качестве окислителя применяется маловодная перекись водорода концентрации 83–85 %. В процессе разложения 1 кг перекиси выделяется около 0,5 кг кислорода, вода и 197,5 кДж тепла. При соединении керосина с окислителем вследствие высокого давления и высокой температуры создается парогазовая струя, которая при попадании на лопатки турбины преобразует тепловую энергию в механическую и заставляет вращаться винт. Этот принцип движения позволяет достичь высокой скорости, а главное — большой дальности торпеды.

Пероксид водорода очень опасен. Даже в обычном стакане жидкость дымится, нагревает стеклянные стенки и воспламеняется. Такая реакция характерна для соединения перекиси водорода с органическими веществами.

Еще мальчишкой, только-только освоив азы химии, я с дворовой шпаной изготавливал взрывпакеты — в пакетик с марганцовкой мы добавляли несколько капель обычной перекиси водорода, и через несколько десятков секунд происходил тепловой взрыв. За эксперименты с марганцовкой и перекисью, с бертолетовой солью и красным фосфором меня поставили на учет в детскую комнату милиции.

Николай Мормуль в книге «Запас плавучести» пишет, что этот вид торпеды с жидкостным двигателем появился на вооружении советского ВМФ в начале 1970-х годов (на самом деле раньше. — Б.К.). Ее скорость — 50 узлов. Ни одна из существующих торпед такую скорость не развивает. Ракета имеет головку наведения, реагирующую на кильватерный след надводного корабля, что обеспечивает практически стопроцентное поражение цели. Вес боевого заряда этой торпеды — ядерной или простой — больше полутонны.

Самым слабым местом торпеды с жидкостным двигателем является использование в ней в качестве топлива крайне агрессивных элементов — жидкого кислорода и перекиси водорода (вместо жидкого кислорода использовался керосин). Когда эти вещества попадают в открытую среду и соединяются, объемный взрыв с температурой до 3000 градусов неминуем, а в замкнутом пространстве, например, в торпедном аппарате, сила взрыва может достигать 1–2 тонн в тротиловом эквиваленте. Если учесть, что эти торпеды постоянно «текли» (в процессе непрерывной модернизации ученые так и не смогли добиться их полной герметичности), риск возникновения пожара висел дамокловым мечом над кораблем всегда. При обнаружении протечки топлива из торпеды по инструкции ее следует немедленно отстрелить.

Торпеда заправляется пероксидом водорода непосредственно перед погрузкой на лодку, а при хранении торпеды этого проекта на минно-торпедных складах резервуар окислителя заполняется азотом для предотвращения химических реакций в резервуаре. Но в этот раз то ли кончился азот, то ли по привычному российскому разгильдяйству резервуар окислителя заполнили обычным атмосферным воздухом, который вблизи Баренцева моря континентальной сухостью не отличается.

Перекисно-водородная торпеда — не отечественное изобретение. Первыми до этого додумались немцы в середине 1940-х годов, однако на вооружение такую торпеду поставить не успели. Во время Второй мировой войны у них на вооружении стояли электрические торпеды, работающие на аккумуляторах. Если такую торпеду заметить вовремя, то при грамотном маневрировании от нее можно уклониться.

И таких случаев было немало. Всю Вторую мировую войну в Германии шла непрерывная работа по усовершенствованию торпед, и в 1944 году была разработана торпеда «Steinwal» 533 мм, работавшая не на сжатом воздухе, а на маловодной перекиси водорода. К 1945 году было изготовлено 12 экспериментальных образцов, но из-за дефицита перекиси водорода, которая использовалась в качестве компонента топлива к баллистическим ракетам V2, «Steinwal» в серию не пошла.

А вот как выглядят тактико-технические характеристики торпеды 65–76: калибр — 650 мм, длина -11,3 м, масса — 4,45 т, скорость — до 50 узлов (92 км/ч), по другим данным — до 70 узлов, дальность — 50 км. При крейсерской скорости 30–35 узлов (60 км/ч) дальность возрастает до 100 км. Субмарины могли стрелять торпедой с больших (до 480 м) глубин при движении подлодки со скоростью 13 узлов. Система наведения — акустическая, по кильватерному следу. Вес заряда обычного взрывчатого вещества в боевой части — 530 кг (могли применяться и ядерные боеприпасы). Торпеда имела электромагнитный неконтактный и контактный взрыватели. В 1976 году торпеда 65–76 была принята на вооружение подводных лодок проектов 671РТ и 671ТМ.

Чтобы окончательно разобраться в том, что произошло на атомном подводном крейсере «Курск», есть смысл вспомнить события 1994 года. Тогда с 10 ноября по 1 декабря проводились испытания комплексов торпедных аппаратов лодки. На глубине 280 метров их испытывали на герметичность, скрупулезно проверяли передние и задние крышки с кремальерами, арматуру, механизмы и многое другое. Все работало безукоризненно. Тогда же прошли стрельбы имитаторами и торпедами. Стреляли из первого, второго, третьего и пятого аппаратов торпедами калибра 533 мм. Стрельбы перекисно-водородными торпедами не было.

Торпеда, из-за которой погибла лодка, была изготовлена в Алма-Ате на «Машзаводе» в 1989 году, год спустя передана российскому ВМФ и хранилась на торпедо-технической базе Северного флота. Ее общий срок службы — 20 лет. Через каждые 10 лет, независимо от того, пролежали торпеды на складе или их активно эксплуатировали, они должны пройти капитальный ремонт. Ремонт торпеды был, но здесь есть смысл процитировать генпрокурора:

«В 2000–2001 гг. при проведении контрольных проверок Минно-торпедным управлением СФ и авторским надзором выявлен ряд недостатков по приготовлению, обслуживанию и хранению торпед на Северном флоте:

— допускалось повторное использование уплотнительных колец, бывших в употреблении;

— не полностью выполнялись предусмотренные Инструкцией по эксплуатации проверки… целостности электрической цепи от сигнализатора давления СТ-4 до устройства АЭРВД боевых и практических торпед, а также проверка функционирования системы дегазации и срабатывания указанного сигнализатора.

На торпедах, которыми был вооружен крейсер „Курск“, аналогичные недостатки выявлены не были. В то же время имел место ряд нарушений при организации приготовления торпеды».

А как могли быть выявлены недостатки торпеды, которая была загружена в «Курск» и послужила причиной гибели корабля и экипажа, если осмотр оставшихся на складе торпед этого проекта и оценка их состояния производились не до выхода «Курска» в море, а после катастрофы? Еще одна уловка, чтобы спрятать концы в воду.

При проверке состояния торпед, хранящихся на базе Северного флота, были выявлены многочисленные факты повторного использования уплотнительных резиновых прокладок, непосредственно контактирующих с пероксидом водорода. Это грубое нарушение инструкции по эксплуатации этих торпед, так как резиновые прокладки со временем теряют эластичность и через них происходит утечка легковоспламеняющейся жидкости.

На наружной поверхности торпед в местах сварных швов зафиксированы ржавые раковины глубиной до 5 мм. А это тоже прямой путь к аварии. У одних торпед отсутствовали специальные сигнализаторы, контролирующие давление пероксида водорода в резервуарах, у других был превышен срок годности. В частности в ходе следствия установлено, что на торпеде с «Курска» дважды использовалось уплотнительное кольцо и вышел срок годности сигнализатора СТ-4.

Надежда Тылик в феврале 2001 года расскажет об этом на пресс-конференции в фонде «Право матери». Во время первой встречи родственников с официальными представителями власти у женщины случилась истерика, и ее широко транслировали по телевидению. Позже Тылик выскажет сожаление по поводу истерики. По ее словам, нужно было просто подойти к главкому Куроедову и сорвать с него погоны.

После того как в торпеду закачан пероксид водорода, любая, даже легкая встряска может повысить давление в резервуаре. В промежутке между заправкой торпеды окислителем на минно-торпедном складе и погрузкой ее на лодку к торпеде подключается специальный прибор — СКО. Он же подключается к торпеде на стеллаже в 1-м отсеке подводной лодки. СКО контролирует уровень давления в резервуаре с окислителем. Если давление повышается во время плавания, на командном пункте загорается лампочка-сигнализатор, а излишки пероксида сбрасываются за борт. В случае нештатной ситуации командир обязан немедленно отстрелить торпеду и предотвратить трагедию. Он принимает это решение самостоятельно, без согласования с флотским начальством.

На должность командира минно-торпедной части после прохождения курса соответствующей подготовки был назначен старший лейтенант Алексей Иванов-Павлов. Ранее он служил командиром боевой части подводной лодки проекта 945 и прибыл на «Курск» в день загрузки практической торпеды на борт корабля.

Руководство Северного флота прятало концы в воду. Если верить документам, представленным следствию командованием флота, Иванов-Павлов проходил обучение в составе экипажа «Курска» 20 июля 2000 года и был допущен к самостоятельному управлению БЧ-3. Но в его зачетном листе вопросы эксплуатации торпед калибра 650 мм не отражены. Более того: когда экипаж «Курска» проходил обучение, Иванов-Павлов не учился вместе с экипажем, а служил на другой подводной лодке.

При допросе В. Попова и М. Моцака следователи не задали вопросы о том, кто сфальсифицировал документы об обучении Иванова-Павлова в составе экипажа «Курска», кто выпустил в море корабль для выполнения самостоятельных торпедных стрельб с командиром БЧ-3, незнакомым с боевой техникой? Отмечу, что показания свидетелей — старших офицеров флота похожи друг на друга, как однояйцовые близнецы — корабль был готов, экипаж обучен. Видимо, следователи просто раздали свидетелям бланки протокола допроса, а те заполняли эти бланки под диктовку командования.

Старшиной команды торпедистов был старший мичман Абдулкадыр Ильдаров. Из его личного досье следует, что с 1981 года он проходил службу на подводной лодке проекта 671 РТ и имел дело с перекисно-водородными торпедами. Однако торпеды, которыми вооружены лодки проекта 671 РТ, существенно отличаются от тех, которыми вооружался «Курск», и прежде всего — конструкцией системы контроля окислителя. Ильдаров, как и исполняющий обязанности флагманского минера дивизии подводных лодок в составе походного штаба на борту «Курска» Марат Байгарин, прошел теоретический курс в учебном центре ВМФ и практиковался лишь на тренажере.

Что касается торпедистов из числа матросов по призыву Ивана Нефедкова и Максима Боржова, то их включили в состав экипажа подводной лодки накануне выхода в море. Они не прошли полного курса, в том числе подготовки оружия к применению. К системам контроля окислителя матросы-призывники допущены не были.

Кстати, еще в декабре 1999 года представители ЦНИИ «Гидроприбор», разработчики торпеды проекта 65–76, должны были провести с флагманским минером и другими командирами «Курска» теоретические занятия по обучению и допуску к эксплуатации систем торпеды. Но из-за отсутствия на тот момент штатного минера занятия отменились. Никто из перечисленных офицеров, матросов и мичманов не знал, как подключить торпеду к системе контроля окислителя.

Простите меня, отцы, матери и жены ребят, имена которых я здесь упоминаю. В том, что их недоучили, их вины нет. В обязанности руководства флота входит все, что связано с подготовкой личного состава, в том числе — обучить моряков применять оружие, с которым они ранее не сталкивались. Это вина того же Попова и других отцов-командиров.

Еще один щекотливый момент. А знал ли Геннадий Лячин, что никто из боевой части № 3 не имел практических навыков обращения с перекисно-водородной торпедой проекта 65–76? Думаю, не мог не знать. А мог ли он отказаться от стрельбы именно этой торпедой? Думаю, что мог, но только теоретически. На практике приказы не обсуждаются, а выполняются. Далеко не каждый командир способен жестко сказать вышестоящему начальству: «Нет». А если к тому же в Москве лежит представление на присвоение тебе звания Героя России? Не хочу бросать тень на кого-либо из экипажа, но существующая система в армии, флоте и в Главной военной прокуратуре не позволяет озвучивать свою позицию, если она существенно отличается от мнения руководства.

В голову приходит тирада, приписываемая заместителю командующего Северным флотом, вице-адмиралу Владимиру Доброскоченко: «А старпом тяжелого ракетного крейсера „Адмирал Ушаков“ обнаглел до такой степени, что мерзкий рапорт написал на имя командующего Северным флотом с просьбой оградить его от моих нападок и оскорблений. Такое не забывается никогда — я все сделаю, но этот рапорт постараюсь ему даже в гроб положить».

Чтобы отстаивать свое мнение, нужно иметь большое гражданское мужество, полную выслугу лет и готовность в случае чего немедленно отправиться в отставку, как это сделал начальник Следственного управления Главной военной прокуратуры генерал-майор юстиции Виктор Степанович Шеин.

Ну, а что же офицеры, которые готовили торпеду к практической стрельбе? В соответствии с приказом, «толстушка» должна была быть подготовлена к учениям расчетом цеха минно-торпедного склада с 21 по 27 июля. Поначалу операцией руководил старший лейтенант Алиферов, но с 28 июля подготовка осуществлялась под руководством старшего мичмана Козлова, который не был допущен к выполнению обязанностей в качестве командира расчета. В контрольно-приемном листе стоит ряд подписей. В графе «принял/исп» расписался заместитель начальника цеха, капитан Шевченко, который не имел права самостоятельно руководить действиями по подготовке торпеды.

3 августа заместитель командира по торпедным вооружениям войсковой части капитан II ранга А. Коротков произвел контрольную проверку. На ней от АПРК «Курск» присутствовали Алексей Иванов-Павлов и Абдулкадыр Ильдаров. Они были опрошены на предмет знания правил эксплуатации торпеды, после чего состоялось ее принятие. Опрос должен был проводить Коротков, но, если верить документам, это сделал старший мичман Козлов, который, как уже упоминалось, не имел права проверять подготовку экипажа. Процедура была как минимум формальной, а с большой степенью вероятности можно предположить, что эти документы и подписи появились после трагедии.

Здесь также следует отметить, что приказ от 20 июня 2000 года о допуске к приему и эксплуатации торпед калибра 650 мм подписан неправомочным лицом. Свой автограф на документе поставил врио командира дивизии капитан I ранга А. В. Краснобаев. В тот момент он являлся заместителем начальника штаба дивизии по оперативной и боевой подготовке, и его служебное положение, согласно инструкциям и приказам, не позволяло выдавать такие санкции.

В экспертизе вице-адмирала Рязанцева недвусмысленно указывается на различия в подписях, а экспертизы, которые есть в уголовном деле, это подтверждают. Правда, следователи ограничились констатацией факта подделки документов, но выяснять, кто именно эти документы фальсифицировал, кто давал указание об их подделке, следствие не стало. В постановлении о прекращении уголовного дела о фальсификации документов не упоминается.

Еще раз процитирую Александра Покровского: «О причинах взрывов говорить можно до утра, одно бесспорно — они погрузили неисправную торпеду для этой стрельбы. Кроме того, она переписная. Согласен, торпедисты на „Курске“ именно этой торпедой чуть ли не первый раз в жизни должны были стрелять. Я не знаю, какой Попов командующий (не берусь судить), но то, что торпедисты были „сырые“, это на его совести и на совести его офицеров».

Александр Покровский не изучал материалы уголовного дела, ему неизвестны фактические обстоятельства подготовки корабля и экипажа, но он попал в яблочко.

Вопрос о готовности корабля к выходу в море — один из наиважнейших. Готов корабль к выходу в море — есть разрешение на выход, не готов — выход запрещен. На вопрос о готовности «Курска» Устинов в своей книге прямого ответа не дает:

«Из заключений экспертов, в частности вице-адмирала В. Д. Рязанцева, можно было бы сделать косвенный вывод, что к учениям подводная лодка не была подготовлена полностью должным образом. Но это не стало и не могло стать причиной катастрофы. Однако такое предположение необходимо было подтвердить тщательным и полным расследованием. Повторюсь, версий в первое время было очень много».

Устиновская книга вышла после окончания расследования, и если следствие не сделало выводов и не связало установленный факт неготовности корабля к выходу в море и к стрельбе перекисно-водородной торпедой с последующей трагедией — это проблема следствия и самого Устинова, а также свидетельство того, что того самого устиновского «тщательного и полного расследования» не было. Придя к таким выводам, которые Устинов излагает в книге, его прямая обязанность — возобновить предварительное следствие.

Но одно дело — словесное утверждение, что экипаж не был подготовлен к стрельбе перекисно-водородной торпедой, а другое — наличие документальных подтверждений того, как фактически экипаж «работал» с этой торпедой. В постановлении о прекращении уголовного дела (с. 15) сказано: «Погрузку боезапаса на подводную лодку также контролировал флагманский минер капитан II ранга Кондратенко А. В. Он же контролировал подключение торпеды после ее загрузки на автоматизированный стеллаж к системе контроля окислителя».

Но флагманский минер остался на берегу!

По утверждению Валерия Рязанцева, старшина команды торпедистов «Курска» попросил знакомого торпедиста — мичмана, контрактника с соседней подводной лодки — показать ему, как производится подключение торпед к системам контроля окислителя. Именно этот безымянный мичман и подключил боевые торпеды на борту «Курска» к системе контроля окислителя и поинтересовался у приятеля, могут ли торпедисты эксплуатировать эти торпеды.

Мы имеем беспрецедентный случай неготовности экипажа к боевому применению и эксплуатации оружия, которое ему вверено. Но, как я уже говорил, это не вина экипажа, это его беда.

Есть еще один важный момент, который не упоминается в материалах уголовного дела. Ходили слухи, что торпеду во время транспортировки уронили. Однако этот факт, что называется, под протокол никто не подтвердил. Генеральный конструктор «Рубина» Игорь Спасский по этому поводу написал следующее:

«Необходимо иметь в виду, что при транспортировке торпеды от технической базы, при ее погрузке на подводную лодку и затем — в торпедный аппарат корпус торпеды даже при самых идеальных условиях выполнения операций несет определенные нагрузки, в основном изгибные. Это обстоятельство может существенно повлиять на развитие скрытых дефектов в швах корпуса торпеды и вызвать протечку перекиси. Если предположить, что в течение восьми дней нахождения большой практической торпеды на стеллажах в отсеке протечки не были обнаружены, то это значит, что негерметичность появилась и развивалась после погрузки торпеды в торпедный аппарат, которая осуществляется обычно за три часа до стрельб».

Налицо целый ряд нарушений инструкций и приказов по эксплуатации, хранению и использованию перекисно-водородной торпеды калибра 650 мм. Каждое из них может находиться в причинной связи с взрывом торпеды, приведшим к гибели корабля и экипажа. Однако, поскольку точную причину утечки пероксида водорода установить невозможно, Главная военная прокуратура сделала вывод, что доказать вину того или иного должностного лица, допустившего мелкое, среднее или крупное нарушение, нельзя.

Существует философский закон перехода количества в качество.

Генеральный прокурор Владимир Устинов пишет о каких-то «косвенных выводах». Простите, но такого понятия нет ни в теории права, ни в юридической практике. Могут быть косвенные доказательства.

За псевдонаучными фразами Устинов скрывает факты и доказательства, а названием своей книги «Правда о „Курске“» скрывает эту правду. Давайте посмотрим на выводы эксперта так, как пишет Артур Егиев в постановлении о прекращении уголовного дела (с. 35–39):

«Как следует из заключения эксперта Рязанцева В. Д., заместителя начальника Главного управления боевой подготовки Вооруженных сил РФ, от 13 мая 2002 г., отработка и сдача задачи Л-1 личным составом экипажа АПРК „Курск“ 22 июня 2000 г. проведена некачественно, во многих случаях формально отработано большинство элементов специальных курсовых задач по боевым частям и службам подводной лодки и в целом вышеуказанной задачи.

Так, в журнале „Планы тренировок, занятий минно-торпедной боевой части АПРК „Курск““ имеются отметки о том, что 30 мая 2000 г. с личным составом минно-торпедной боевой части проведено восемь занятий и три тренировки по специальности. Планы занятий и тренировок БЧ-3 утверждены командиром АПРК „Курск“ 31 мая 2000 г., то есть после проведения этих занятий. Судя по отметкам в данном журнале, с личным составом БЧ-3 в период с 30 мая по 14 июня 2000 г. были проведены занятия и тренировки в объеме годового плана специальной подготовки личного состава БЧ-3, что практически невозможно сделать. Разработанные командиром БЧ-3 и утвержденные командиром АПРК „Курск“ планы занятий и тренировок не соответствуют методике разработки подобных занятий, существующей в ВМФ. Организационные приказы БЧ-3 не откорректированы с 1998 г. План подготовки личного состава БЧ-3 к выходу в море 10 августа 2000 г. на комплексную боевую подготовку не утвержден командиром подводной лодки и не согласован с флагманским минером. Формуляр системы контроля окислителя не заполнен после погрузки 20 июля 2000 г. торпед. В журнале минно-торпедной боевой части нет записи о погрузке практической торпеды калибра 650 мм от 3 августа 2000 г., хотя записи о погрузке других торпед имеются. Экипаж АПРК „Курск“, в нарушение КАПЛ-87, требующего, что при подготовке экипажей подводных лодок первой линии „в целях поддержания достигнутого уровня боевой подготовки, установленной боевой готовности подлежат обязательному выполнению боевые упражнения НТ-3, НТ-4 (НР-4), ПТ-3 (ПР-3)“ (то есть, ежегодно выполнять хотя бы одну стрельбу практической торпедой), не выполнял торпедные стрельбы практическими торпедами с 1998 г…

В журнале осмотра корпуса, устройств и систем корабля с 18 декабря 1999 г. отсутствуют записи о работе постоянной корабельной комиссии по осмотру корпуса, устройств и систем АПРК „Курск“… Боевая подготовка перед выходом АПРК „Курск“ в море на учения в августе 2000 г. осуществлялась со значительными недостатками, многие мероприятия боевой подготовки проводились совместно с другими мероприятиями, которые по своему назначению не могли совмещаться друг с другом.

Так, согласно записям в вахтенном журнале АПРК „Курск“ от 1 августа 2000 г., на подводной лодке проводилось следующее:

16:34 — окончена тренировка КБР по выходу в ракетную атаку;

16:35 — начата тренировка КБР по выходу в торпедную атаку;

16:56 — учебная тревога для погрузки ракетного оружия;

17:10 — начата погрузка ракетного оружия;

17:41 — окончена тренировка КБР по выходу в торпедную атаку.

(…) „Сборник инструкций по хранению, уходу, окончательному приготовлению изделий и систем для их обслуживания“, обнаруженный на борту АПРК „Курск“ в ходе осмотра, подписан капитан-лейтенантом Маратом Байгариным, ранее проходившим службу на АПРК „Курск“ в качестве командира минно-торпедной боевой части.

Инструкции, содержащиеся в вышеуказанном сборнике и касающиеся обслуживания перекисно-водородных торпед, не соответствуют „Инструкции по обслуживанию торпеды…“ и порядку обслуживания торпедных аппаратов и систем, которые установлены на АПРК „Курск“, а применяются для обслуживания торпедных аппаратов, установленных на подводных лодках 671 РТМ проекта, имеющих существенное отличие в порядке эксплуатации и обслуживания во время торпедной стрельбы. Исходя из даты и подписи командира минно-торпедной боевой части АПРК „Курск“ капитан-лейтенанта Байгарина, данный сборник инструкций длительное время находился на подводной лодке, что является нарушением требований „Технического описания и инструкции по техническому обслуживанию и хранению на подводной лодке торпеды калибра 650 мм“».

Иными словами, готовились к стрельбе одной торпедой, а руководствовались инструкцией… по другой.

Из экспертизы вице-адмирала В. Д. Рязанцева я привел только те выдержки и те факты, которые касались перекисно-водородной торпеды, сама же экспертиза занимает не один десяток страниц. Экспертиза проведена просто блестяще, ее вместе с комментариями военных специалистов можно выпустить отдельным изданием.

Торпеда с таким двигателем представляет наибольшую угрозу для лодки и экипажа. Об этом говорит и мировой, и отечественный опыт.

16 июня 1955 года в порту Портленда (Великобритания) на пришвартованной к причалу дизель-электрической подводной лодки HMS «Sidon» раздался взрыв, погибли 13 английских моряков. Взорвалась высокоскоростная торпеда Mark-12 «Fancy» с окислителем на основе перекиси водорода. Королевским флотом этот тип торпед больше никогда не использовался.

Мы же из этой аварии полувековой давности выводов не сделали. Может быть, потому, что у нас не было подобных катастроф? Ничего подобного! Аварии с торпедами случались: в 1966 году на Черноморском флоте на подводной лодке «С-384», в 1970 году — на Тихоокеанском, а в 1972 году — на Северном. Один человек погиб. Мы не учимся ни на чужих ошибках, ни на своих. После «Курска» перекисно-водородные торпеды сняли с вооружения.

Адмирал Олег Ерофеев в упомянутой мною книге пишет: «Думаю, что, если бы в свое время объективно и глубоко было проведено расследование взрыва боезапаса на ПЛ „Б-37“ в Полярном, а самое главное, если бы результаты этого расследования были доведены до личного состава ВМФ, не произошло бы взрыва боезапаса и на ПЛАРК „Курск“».