Сезон охоты
Не спрашивайте меня, откуда я это знаю, – это что-то подсознательное, интуитивное, но всякая интуиция базируется прежде всего на информированности, а русскую историю я знаю. Так вот, в самом скором времени мы будем свидетелями сенсационного разоблачения кого-либо из кумиров нации. Мы узнаем о них что-то ужасное: про взятки, про закулисные интриги или подлые тайные страстишки. Я не знаю, кто это будет: попсовый герой (вряд ли), крупный театральный или кинодеятель (более вероятно), мыслитель или писатель (едва ли), выдающийся политолог или даже, чем черт не шутит, политик (очень может быть). Но в любом случае это будет человек, до сих пор не успевший замараться. Духовный авторитет, которому страна доверяет.
Почему я так думаю? Потому что без этого никогда еще не обходилось на том этапе, через который мы проходим. Если в стране останется хоть один критически мыслящий или просто популярный персонаж, это порушит благостную картину. У нас не должно быть людей, не замаранных дележкой общего пирога или не зависимых от правящего клана. Все должны быть повязаны, лучше бы породнены, как Устинов с Сечиным или Сердюков с Зубковым, замараны в одних и тех же разборках и удерживаемы на общем поводке. То, что страна, вползая в ледниковый период, избавляется от неформальных лидеров, – вещь привычная и естественная, но сценарии этого избавления разнообразны. Иногда это тихая изоляция, как было с Горьким; он вовремя умер (не думаю, что у Сталина была нужда добивать изможденного простудами туберкулезника). Иногда – громогласное объявление сумасшедшим, как было с Чадаевым, чей авторитет философа и богослова не подвергался сомнению. Иногда – подкуп, как было с большинством советских писателей. Иногда – разнообразные формы уголовной компрометации вроде подбрасывания наркотиков, как было с диссидентами в семидесятые: одного объявят фарцовщиком, другого шпионом, никакой политики, сплошной УК. В общем, нужно, чтобы никто из потенциальных критиков власти не имел морального права открывать рот. Чтобы в ответ на любую критику можно было предъявить взятку, пакетик с травой или документально зафиксированный адюльтер.
Лет десять назад – как раз в начале громких антиолигархических разборок – Александр Кабаков выдвинул афористичный лозунг «Воюешь с властью – не воруй. Воруешь – с властью не воюй». Политик или политолог, которого легко скомпрометировать, явно не соответствует своему амплуа. В девяностые у нас потому и творилось столько беспредела, что не находилось персонажа, готового воздержаться от всеобщего «большого хапка». Некому было осудить зарвавшихся и заворовавшихся: открывшимися возможностями пользовались все, это считалось свободомыслием и движением в ногу с прогрессом. Чем преступнее, гнуснее и беспринципнее был персонаж, тем это выглядело адекватнее: гуляй, братва, все можно! Потом Михаил Ходорковский попытался все это прикрыть, сказав, что они с друзьями-олигархами будут последним поколением коррупционеров, а дальше пусть все осуществляется цивилизованно. К сожалению, начать с нуля не вышло: на него «было». И на всех других – тоже «было»: что-нибудь налоговое, приватизационный мухлеж, а то и прямой заказ на устранение оппонента. Сегодня как никогда велика потребность в чистом политике или духовном лидере. Потому что власть ничего не сможет возразить ему: рациональных аргументов у нее нет. Только война компроматов. Так вот: запрос на человека, на которого нет финансового или эротического компромата, ощущается во всех партиях, в каждом оппозиционном движении и на каждой оппозиционной кухне. Сегодня в России есть два-три десятка профессионалов, к которым прислушиваются. Которые не замечены ни у государственной, ни у олигархической кормушки, не замараны ни дележками госсобственности, ни выступлениями в качестве закуски на правительственных банкетах. Эти люди немногочисленны, голоса их слабы, но они есть, и именно атакой на них нам запомнится конец этого года.
Что я могу им посоветовать? Отказываться от любых сомнительных предложений. Строго ограничивать контакты. Не говорить лишнего, не изменять женам, строго дозировать расходы, заполнять на логовые декларации, не допускать легкомысленных высказываний в беседе с иностранными или желтыми журналистами, а лучше бы не встречаться с ними вовсе без крайней необходимости. Те немногие, кому страна еще верит, те, кто удерживает ее от окончательного погружения в зловонное болото, в котором нет ни добра ни зла, а только «национальная матрица» и святая вера в неизбежность происходящего, – должны быть сегодня безупречны. Потому что охота на них уже открыта. А ж дать двадцать лет до очередной реабилитации Россия сегодня не может себе позволить. Нефти на двадцать лет еще может хватить, но терпения – вряд ли.
