Сегодня шестнадцатый день после Солнцеворота. В моем мире это седьмое января. Рождество. А в Ростиане в этот день празднуют Благословенное Вочеловечение, то есть день рождения Матери-Воительницы. Главный праздник империи. Совпадение это, или проявление какой-то мистической закономерности, актуальной для всех миров? Вот уж не знаю. Важно другое — каждый год по случаю празднования Дня Вочеловечения в Рейвеноре проводится торжественный парад ордена фламеньеров. Говорят, первым парадом командовал сам Гугон де Маньен, основатель братства. И в этом году мне предстоит участвовать в этом шествии, я получил — вот уж не ждал, не гадал! — официальное приглашение.

Еще затемно явился мой новый оруженосец Джарем, приданный мне взамен бедняги Лелло, и сообщил, что наши лошади готовы к параду. После этого я почти час при помощи Джарема и Назарии облачался в доспехи, полный фламеньерский наряд. Прежде я его не надевал. Устав ордена требует, чтобы участвующий в торжественном шествии фламеньер являлся на него в парадном облачении, том самом, за которое я заплатил кучу золотых оружейнику Рейсу.

Наконец, с туалетом покончено: я вижу удовлетворение в глазах Назарии, и понимаю, что старый слуга доволен моим обликом. Да и висящее на стене моей спальни зеркало демонстрирует, что фламеньерские доспехи мне определенно к лицу. Вид у меня воинственный и весьма грозный. Даже приятно. Интересно, что бы сейчас сказала Домино, глядя на меня?

Ах, Домино, Домино, ну почему ты сейчас не со мной? Ладно, хоть в праздник не буду думать о печальном…

После легкого завтрака, поданного Назарией, мы с Джаремом выходим в задний двор, где уже стоят под седлами мой Шанс в полном барде (черт, просто великолепно он в нем смотрится!), и жеребец оруженосца. С помощью Джарема я сажусь в седло, и мы неспешно едем по заснеженной темной улице к замку Фор-Маньен, главной резиденции фламеньеров в столице — именно там, у Церемониальных ворот, должны собраться братья, участвующие в параде.

Рассвет еще не наступил, но город понемногу просыпается: в некоторых окнах уже теплятся огоньки, из труб поднимаются белые султаны дыма, исчезающие в ночном небе. На улице прохладненько так: здешние зимы снежные и холодные, но все же намного мягче, чем в России — сейчас, наверное, градусов пять ниже ноля, не больше, и это по местным меркам сильный мороз. А мне тепло: тяжелый подбитый соболем фламеньерский суконный плащ и надетые под доспехи стеганый дублет и штаны отлично защищают от холода. Клеймор я в этот раз повесил на пояс — носить оружие на спине, по-походному, в парадном строю запрещено. Шлем и щит в чехле везет Джарем.

Доехав до конца заснеженной улицы, мы сворачиваем направо и оказываемся на Малом Имперском рынке, где торгуют провизией, тканями и скорняжными товарами. Здесь уже появились торговцы — они отпирают свои лабазы, сметают метелками снег с прилавков, раскладывают на них товар и развешивают на столбах праздничные гирлянды и фонарики. Завидев нас, начинают кланяться, и я слышу со всех сторон:

— С Вочеловечением, милорд! С праздником вас!

— И вас с праздником, почтенные, — отвечаю я, и мы едем дальше.

Сбор в Фор-Маньен назначен на время окончания четвертой стражи — это примерно шесть утра. Поскольку ни я, ни Джарем города толком не знаем (мой оруженосец всего две недели назад прибыл из Элькинга), вполне реально заплутать в этих узких улочках, похожих одна на другую, как близнецы, и опоздать в замок. Но нам везет. В нескольких кварталах от рынка мы встречаем группу фламеньеров, следующих к месту сбора. Прекрасно, вместе ехать веселее. И еще, теперь мы с Джаремом точно не заблудимся.

— А я вас знаю, собрат рыцарь, — говорит один из спутников, пожилой человек с раздвоенной бородой. — Вы ведь приемный сын сэра Роберта де Квинси?

— Все верно, вы не ошиблись.

— Славным воином и прекрасным товарищем был ваш батюшка, упокой Матерь его дух в лоне своем! Я воевал вместе с ним в Роздоле во время войны с кочевниками. Мало я знавал воинов, в которых так безупречно уживались рассудок и отвага.

— Благодарю за теплые слова, милорд.

— Впервые участвуете в параде, собрат рыцарь?

— Да, — признаюсь я. — И немного волнуюсь.

— Признаться, и мы тоже здесь впервые, — рыцарь глазами показал на своих спутников. — Благодарение Матери, наши невеликие заслуги перед орденом были отмечены, нам выпала честь поучаствовать в таком величественном действе! Сегодня Золотым Путем пройдут не только рейвенорские братья. Самые прославленные из фламеньеров прибыли в Рейвенор со всех концов империи. Вы должны гордиться, собрат, что вас пригласили участвовать в шествии.

Да уж, думаю я, в самом деле, невероятно, как это Ногарэ де Бонлис позволил мне принять участие в параде. Он с самого начала терпеть меня не мог, а уж после событий на Порсобадо и выборов гроссмейстера вообще должен меня возненавидеть. Ну да Бог с ним, с маршалом. Не он один управляет орденом…

— Вы из провинции? — спрашиваю рыцаря.

— Да, Эбельбурк, наша прецептория находится в Нейфе на самой границе с Роздолем. Бывали в наших местах?

— Увы, не приходилось.

— Глухомань у нас еще та, но охота знатная, — с усмешкой говорит фламеньер. — Славное это, скажу вам, собрат мой, развлечение — загнать тура или лося. И медведи в наших лесах настоящие великаны. Сам однажды убил зверя двенадцати футов в длину. Когти у него по восемь дюймов были, а шкурой можно было накрыть трех лежащих рядом взрослых мужчин. Клянусь именем Матери, что не лгу! Приглашаю к нам, собрат, поохотимся вместе.

— Спасибо за любезность.

— После наших диких мест пребывание в столице особенно волнительно, — говорит бородатый рыцарь. — Рейвенор великолепен. Великая честь служить вере, именем которой воздвигаются такие города!

— Рейвенор действительно прекрасен, — отвечаю я, думая о своем. — Особенно сейчас, когда грязь на улицах замерзла.

— Хорошая шутка! — засмеялся бородач. — А вон и замок!

Действительно, за крышами домов в предрассветном зимнем сумраке угадывались массивные башни Фор-Маньен. Мы между тем выехали на Золотой Путь, одну из главных улиц Рейвенора, ведущую от цитадели фламеньеров к императорской резиденции Марценция. Именно по ней пройдет сегодняшнее праздничное шествие. Городская стража заблаговременно подсуетилась: вдоль улицы ярко горели фонари на столбах. И вдоль всей улицы уже появились люди, ожидавшие шествия. Нас встречали приветственными криками, многие кланялись. Я заметил в руках стоявших по сторонам улицы женщин и девушек бумажные и живые розы и маленькие букетики фиалок — цветы, посвященные Матери-Воительнице.

На большом мощеном плацу за воротами замка собралось несколько сотен всадников — сами фламеньеры и их оруженосцы, — и участники парада продолжали прибывать. Зрелище было впечатляющее: я еще недостаточно хорошо знаю имперскую геральдику, но на первый взгляд здесь, в этом дворе, собрались, казалось, выходцы всех знатнейших домов Ростианской империи, если судить по гербам на щитах и вымпелам на копьях. Я проезжал мимо них, обменивался приветствиями и поздравлениями, но все эти собратья по ордену были мне незнакомы. А потом кто-то хлопнул меня по плечу, и я, обернувшись, увидел Тьерри де Фаллена.

— Ага, с прибытием! — воскликнул он радостно. — Поедешь со мной в одной колонне, Лунатик.

— Слушай, сколько здесь знати! — шепнул я. — Я вообще туда попал, или нет?

— Все шутишь, друг мой? О, гляди, сам мессир Робер уже тут!

Я посмотрел в ту сторону, куда указывал де Фаллен-младший и увидел Робера де Кавальканте, великого госпитальера братства и самого молодого из командоров Высокого Собора. Я уже видел его во время выборов гроссмейстера и потому сразу узнал, даже несмотря на полутьму и дымную пелену от факелов, накрывшую плац — мессир Робер обладает весьма запоминающейся внешностью. Рослый красавец с лицом античного героя, гривой смоляно-черных волос, завитых мелкими кудрями и бородкой, заплетенной в косицу, спадающую на грудь. Золотая насечка, покрывавшая его великолепной работы доспехи, посверкивала в свете факелов. Его сопровождали два оруженосца: один вез штандарт с фламеньерским крестом-маскле на оранжевом поле, второй — с гербом дома Кавальканте, серебряным соколом на лазури. Великий госпитальер ехал в нашу сторону, отвечая на приветствия, и очень скоро приблизился к нам.

— С праздником, шевалье! — воскликнул он с улыбкой, глядя на меня. — И вы здесь? Очень рад, что вас тоже пригласили участвовать в шествии. Впрочем, чему я удивляюсь? Герой Порсобадо заслужил подобной чести.

— Благодарю, милорд командор, — ответил я, кланяясь. — С праздником!

Командор милостиво кивнул и поехал дальше, оставив меня размышлять над тем, чего же больше было в его словах — искренней радости или не менее искреннего изумления тем, что безродного выскочку пригласили на подобное действо…

— Скоро прибудут великий маршал и сам гроссмейстер, — зашептал Тьерри, — и парад начнется. Ты чего такой хмурый?

— Ничего, — я выдавил кривую улыбку. — Все отлично, друг мой. Все просто супер.

Да, трудновато будет описать эту картину!

Едва только солнце взошло над крышами Рейвенора, над цитаделью взревели сигнальные трубы и большие медные рога, и загрохотали десятки барабанов — праздничную процессию начали конные литаврщики, попарно выезжавшие из Церемониальных ворот на Золотой Путь. Следом шли девушки-дароносицы в белых накидках, разбрасывая на снег листья лавра и лепестки роз. К слову сказать, живые розы в Рейвеноре зимой большая редкость и стоят кучу денег. За дароносицами из замка выступила торжественным маршем сотня пешей стражи Фор-Маньен в черных расшитых золотым позументом куртках и волчьих шапках, вооруженная полэксами и алебардами, древки которых обвивали шелковые ленты и гирлянды. А потом из замкового собора Фор-Маньен двенадцать послушников ордена, облаченных в оранжевые одежды, вынесли носилки со статуей Матери-Воительницы, изображенной во фламеньерской броне и с мечом в руках, тоже увитой цветочными гирляндами и окруженной рядами горящих свечей. И вот тут я увидел такое, что забуду нескоро.

Когда носилки внесли на плац все бывшие тут рыцари и их сквайры немедленно спешились, преклонили одно колено и запели «Мечом Твое Слово исполним» — один из самых красивых и величественных хоралов, которые я когда-либо слышал. Еще во время искуса в Данкорке я выучил его слова, слышал и сам пел его много раз: этот псалом, по сути, гимн братства фламеньеров, всегда исполняли в дни больших праздников. Но теперь его пел весь цвет ордена, несколько сотен лучших воинов империи, и звучало это пение так, что мороз шел по коже. И теперь я вместе со всеми рыцарями пел его, встав на колено, чувствуя невероятную торжественность минуты, ощущая, как звуки псалма наполняют дрожью все мое тело:

Гимн был спет, прозвучала команда садиться на коней, и рыцари, составленные по землячествам, начали выезжать в колонну по два из замка, отряд за отрядом, к неудержимому восторгу тысяч заполонивших Золотой Путь горожан. Люди стояли по обочинам, на балконах домов, высовывались в окна и даже сидели на крышах, рискуя сорваться со скользкой обледенелой черепицы и переломать кости. Когда носилки со статуей вынесли из ворот Фор-Маньен, тысячи собравшихся вдоль улицы людей вставали на колени прямо в снег, бросая под ноги послушников живые и бумажные цветы, и стояли так, пока изображение проносили мимо них — а потом поднимались и восторженными криками встречали орденские колонны, которые следовали за статуей Матери. Увечные, больные, нищие продолжали ползти на коленях за статуей, рискуя попасть под копыта рыцарских коней, нестройно и жалостливо распевая молитвы и псалмы и пытаясь коснуться руками носилок или хотя бы одежд несущих статую послушников, а некоторые целовали следы, оставленные ими на снегу.

— Au forter a Matra Bei! — кричали горожане. — Слава! Слава!

Шествие орденских отрядов открывал сам великий магистр Берни де Триан — без шлема, в броне из темной стали без всяких украшений, в оранжевом плаще с вышитым на нем алмазным крестом. Нижнюю часть его лица скрывал массивный латный горжет с прорезанными в нем крестами-маскле, а серые глаза сверкали огнем. За магистром лорд-знаменосец вез величайшую святыню ордена и всей Ростианской империи — алую с золотом орифламму, с которой Матерь и ее воинство одержали победу над полчищами Зверя у ворот Мирны. В Данкорке отец Амори рассказывал нам, что этот штандарт своими руками сшили святые Арсения и Болдуин в ночь перед битвой. Увидев орифламму, народ вновь начал вставать на колени и петь псалмы. За лордом-знаменосцем следовали двадцать четыре сквайра, каждый со знаменем одного из конвентов братства.

Следом за великим магистром ехали рыцари из Рейвенора, их возглавлял маршал Ногарэ де Бонлис. Я был во второй колонне, вместе с рыцарями из Аверны, под началом Оливера де Фаллена. Тьерри встал в строй слева от меня.

— Здорово, да? — шептал он, глядя по сторонам. — Здорово?

Я кивал, соглашался. Происходящее и впрямь захватило меня. Я чувствовал что-то вроде эйфории, радостного возбуждения, то, что творилось вокруг меня, было похоже на сон. Мог бы я, человек двадцать первого века, представить себе, что стану свидетелем и участником такого истинно средневекового шествия? Это тебе не карнавал, не костюмированная реконструкция — все по-настоящему, все так реально, что реальнее не бывает. Все здесь настоящее — оружие, доспехи, святые реликвии, знамена, гербы, титулы. Никакой бутафории. И по-детски искренний восторг и вера всех этих людей, знатных и простолюдинов, рыцарей и горожан, по-настоящему впечатляют…

Я будто впал в транс — дружное пение и крики горожан, грохот барабанов, стук множества копыт и мерное лязганье брони всадников действовали на сознание гипнотически, — и даже не заметил, как мы доехали до пересечения Золотого Пути с другой улицей. На перекрестке стоял памятник императору Винцению Златорукому, разгромившему флот вольных корсаров в битве у острова Тирай двести лет назад. Здесь тоже были сотни людей, и они встретили нас восторженным ревом. Мы продолжали ехать, и вот тут ко мне подбежал какой-то парень в простой темной одежде и капюшоне, ухватился рукой за луку моего седла. Свободной рукой он сделал мне знак наклониться к нему, что я сделал, немного озадаченный его поведением.

— Шевалье, император ждет вас после парада, — шепнул мне парень. — Следуйте к Серебряным воротам резиденции Марценция. Я буду ждать вас. Это приказ.

— Я понял, — ответил я. Парень тут же юркнул в обступившую нас толпу. Все это показалось мне странным, но тут я вспомнил слова де Фаллена о том, что его величество Алерий проявил ко мне интерес, и очень скоро меня вызовут во дворец. Оказывается, приглашение к императору может быть неофициальным, что интригует.

Знать бы только, к добру это все, или к худу.