2. Фигурный стол Харема
Ощущения были самые неприятные.
Я уже испытывал что-то подобное в Баз-Харуме. Но тогда было жаркое лето, и день был солнечный, теперь же, в пасмурных морозных сумерках, все казалось еще острее и неприятнее. Я буквально физически ощущал прикосновение какого-то потустороннего холода, вызывающего страх, озноб и мысли о смерти. И еще — с того самого момента, как я подошел к домам на окраине и начал пересекать деревню, ступая по грязному снегу, вдоль узкой, загаженной скотом сельской улочки, мне постоянно казалось, что за мной наблюдают. Кто-то невидимый, неизвестный мне и смертельно опасный. Какое-то существо, которое нельзя назвать человеком.
В Верте местные жители поначалу неохотно рассказывали о своих страхах. Прятали взгляды и бормотали что-то вроде: «Да все у нас путем, милсдарь рыцарь, благодарение Матери!» Но потом, после оплаченных мной нескольких стаканов меда, стали откровенней и разговорчивей. Я узнал о жутких слухах, распространяющихся по округе. Об опустевших деревнях и ужасе, которому нет названия. Получилось, что крестьяне не солгали, рассказывая о странных исчезновениях. Деревня в самом деле была пуста. Ни людей, ни животных. Следов крови и останков я тоже не заметил. Кое-где на дороге валялись брошенные в спешке предметы, большей частью всякий хлам. Было похоже, что все жители отсюда ушли, причем покинули свои дома совсем недавно — следы, оставленные в тяжелом весеннем снегу людьми и животными, были отчетливыми, и лишь в некоторых из них начала скапливаться вода. В дома я заходить не стал, но в этом не было нужды. Уходя, крестьяне забрали с собой все, что представляло для них ценность, увели всех животных. Даже собак и кошек в деревне не осталось — только вороны, которые расселись на деревьях и встречали меня недовольным карканьем. Ничего такого, что могло указывать на возможную опасность для меня, я пока не увидел, но все равно, следовало быть очень осторожным. Вспомнив, что мне говорила Элика, я обернул цепочку фламенант-медальона вокруг правого запястья, а затем обнажил меч и представил себе, что клинок моего оружия наполняется огнем. У меня получилось — остановившись на секунду, я зубами стянул перчатку с левой руки и, когда поднес ладонь к лезвию, почувствовал жар. Чтобы совсем уж развеять сомнения, я рубанул мечом сухой куст у забора, и он, отлетев на дорогу, вспыхнул и в несколько секунд превратился в пепел.
Отлично, я все-таки уже немного научился пользоваться медальоном, пусть и не как опытный фламеньер, но вполне успешно. Элика может быть мной довольна….
Я дошел до конца улицы, огляделся. Ничего подозрительного. Налетавший порывами ветер раскачивал высокие деревья над крестьянскими мызами, его порывы врывались мне под плащ и обдавали холодом. К вечеру мороз усиливался. Я прошел вымершую деревню насквозь, от западного конца до восточного. Дальше стоял большой двухэтажный каменный дом с двускатной драночной крышей, очень добротный и ухоженный, наверняка усадьба местного богатея. А за домом, метрах в ста пятидесяти впереди, виднелась невысокая ограда сельского кладбища. Я даже мог разглядеть в быстро сгущающихся сумерках каменные надгробия, поднимающиеся из снега. Подойдя ближе к невысокой ограде кладбища, я заметил несколько свежих могил, причем, судя по размерам холмиков, это были захоронения детей. На некоторых холмиках лежали пучки сухого лавра и веточки бересклета. Пробираться через сугробы к кладбищу я не стал — меня гораздо больше интересовала усадьба. Ставни на окнах дома были закрыты. Похоже, там тоже нет никого. И ответа, куда исчезли люди, у меня нет.
Впрочем, я хотел лишь выяснить справедливость слухов, и заходить в дом нет никакой необходимости. Дело сделано. Можно возвращаться в гостиницу, выпить глинтвейна с пряностями и поспать несколько часов, прежде чем ехать дальше, в Харем…
Я услышал этот звук, когда уже зашагал по дороге в обратную сторону, туда, где была привязана моя лошадь. Он заставил меня остановиться. Сначала мне показалась, что это мяукает кошка. Но потом я понял, что это плачет грудной ребенок.
Ребенок в брошенной деревне?
Мне понадобилась пара секунд, чтобы определить — ребенок плачет именно в богатом доме. Дверь дома оказалась плотно прикрытой, но незапертой. Я толкнул ее, вошел внутрь и сразу почувствовал запах, который ни с чем нельзя перепутать.
Запах крови.
В горнице было очень холодно — мне показалось, даже холоднее, чем на улице. Большой камин давно погас, и освещали комнату странные синие огни, плававшие под потолочными балками. Убранство оказалось неожиданно скромным, мебель самодельной, хоть и добротной, посуда на полках вдоль стен глиняной и деревянной. Возле сундука в правом ближнем углу лежала куча темных тряпок. В центре горницы стоял огромный стол, накрытый для ужина, а вокруг стола лежали тела — две женщины и четверо подростков и детей, три мальчика и девочка. Их лица в синеватом свете огней казались мертвенно-белыми, а кровь на их телах — черной, как смола. Глаза покойников были открыты, зубы оскалены, руки и ноги неестественно вывернуты.
— Они не дождались, — сказал женский голос.
Я порывисто обернулся. Молодая беременная женщина (судя по животу, месяце на восьмом, не меньше!), которую я принял в полумраке за груду тряпья, подняла голову и посмотрела на меня. У нее было бледное почти детское личико и роскошные волнистые волосы, падающие на плечи и закрывавшие половину лица, так что я видел только один глаз — черный, будто лишенный белка и окруженный болезненными тенями.
— Чего не дождались? — спросил я, берясь за рукоять меча и делая шаг назад.
— Как тяжело! — охнула она, поморщилась и с трудом поднялась с пола, придерживая живот обеими руками. — Зачем ты пришел?
— Я слышал, тут ребенок плакал.
Она засмеялась, прикрыв рот ладонью. Драгоценные камни в перстнях на ее пальцах вспыхивали искрами.
— Ребенок! — Она склонила голову, рассматривая меня. — Нет тут ребенка. Это я плакала.
— Кто это сделал?
— Они не успели уйти, — сказала она, убрав с лица упавшие пряди волос. — Боялись, что не смогут вернуться. И надеялись, что все это пустые слухи. Прочие жители были благоразумнее.
— Это ты их убила?
— Я всего лишь бедная крестьянка.
— Бедная? С такими-то перстнями? Ты что-то не договариваешь, милочка.
— Герой! — Она презрительно фыркнула, ее глаза таинственно сверкнули в полумраке. — Невелика заслуга справиться с бабой на сносях.
— Я не хочу тебе вреда. Но ты должна рассказать мне, что здесь происходит.
Она не ответила. Издала странный, очень громкий и неприятный мяукающий звук, потом зашипела, как змея, а миг спустя прыгнула на меня с поразительной ловкостью. Ее искаженное лицо, мертвые глаза и острейшие белоснежные клыки запечатались у меня в памяти, как стоп-кадр. Меч в моей руке остановил ее, женщина напоролась на раскаленный заклинанием клинок своим животом, взвыла страшно, на одной ноте, оглушая меня. Брюхо лопнуло, как наполненный водой надувной шарик, и меня окатил поток черной, пенистой, пахнущей медью крови. Тварь задергалась, еще пытаясь вцепиться мне в горло пальцами, но мгновение спустя от нее повалил дым, волосы вспыхнули, кожа обуглилась, и тело буквально развалилось и просыпалось с меча на пол частями скелета и тлеющими хлопьями пепла.
— Молодец, сынок!
Сэр Роберт шагнул ко мне из темноты, одобрительно улыбнулся.
— Похоже, Элика кое-чему тебя научила, — заметил он. — Неплохо ты придумал с пламенеющим мечом. Возьми этот прием на заметку, пригодится.
— Что это было, сэр?
— Всего лишь урок. И ты хорошо справился с заданием.
— Погодите, разве все, что мне рассказывали в Верте про брошенную деревню, всего лишь…
— Это называются Иллюзиариум, Эвальд. Созданная при помощи магии произвольная реальность. Раньше молодых фламеньеров готовили, отправляя их на настоящие задания, но это было слишком опасно — ученики погибали или заражались проклятием. Охранительная Ложа подсказала выход. Опытные маги способны создать Иллюзиариум, который неотличим от реальности нашего мира, где послушники чувствуют боль и получают удары и укусы, но их жизни и здоровью при этом ничто не грозит.
— Так, — ко мне вернулось чувство реальности, я понемногу приходил в себя. Останки убитой твари, тела ее жертв и темная кровища, залившая меня и пол, исчезли бесследно. — Значит, это симулятор?
— Симулятор? Что это значит?
— Все это ненастоящее, верно?
— Да, это всего лишь иллюзия. На самом деле ты сейчас мирно спишь в гостинице, и все происходящее как бы твой сон. Но ты показал себя молодцом. Как ты определил, что эта женщина не та, за кого себя выдает?
— Очень просто, сэр. Она была одета в лохмотья, а на пальцах драгоценные кольца. И вообще, какая-то она странная была.
— Поздравляю тебя, Эвальд. Ты прикончил лакримону. Случись такое в реальности, орден был бы обязан выплатить тебе двадцать гельдеров «слезных денег». Конечно, если бы ты представил доказательства.
— Лакримона — это вампир?
— Да, один из самых опасных. Все порождения Нави внушают ужас, но лакримона всегда вызывает особое омерзение даже у нас, персекьюторов. Наши демонологии говорят, что лакримоной, или, как ее называют в народе, Плакальщицей, становятся женщины, умершие бездетными. В дальних деревнях Элькинга или Аверны общины до сих пор не разрешают хоронить таких покойниц на погостах, их тела сжигают и только потом прах предают земле, чтобы бедняжки не стали вампирами. Лакримона никогда не нападает на мужчин, охотится только на молодых женщин и детей. Свои жертвы она часто приманивает детским плачем, отсюда и название. Если в деревне начинают один за другим умирать младенцы — значит, Плакальщица пришла. Это верная примета, и она никогда не обманывает. Так было и в Верте. Спасения от лакримоны нет, она высасывает из жертвы всю кровь, и от этой крови раздувается, как тварь, которую ты убил в Баз-Харуме, помнишь? В это время лакримону легко спутать с беременной женщиной.
— Проклятая паучиха. И умная — у кого поднимется рука на брюхатую?
— Истинно. Будь она голодной, тебе пришлось бы намного сложнее. У лакримоны отменная реакция. И впредь, никогда не разговаривай с вампирами. Некоторые из них могут при помощи чар поработить твой разум, и в этом случае ты неминуемо погибнешь.
— И каких только тварей не сыщешь под небесами! — Я вытер меч тряпицей, которую подобрал с пола и убрал в ножны. — Что теперь, сэр Роберт?
— Теперь отдыхай. До утра еще есть время.
— Вы ничего больше не хотите мне сказать?
— Только то, что горжусь тобой, — рыцарь шагнул ко мне, протянул руку ладонью вперед, но миг спустя со вздохом опустил ее. Я понял: он хотел коснуться моей щеки, но не смог. — Скоро ты станешь гордостью Ордена, сынок. И мне это приятно.
— Орден никогда не примет меня обратно, сэр.
— Примет. У твоих недругов не будет выбора. Ты докажешь им, что доблесть и разум важнее безупречной родословной.
— Сэр, что будет со мной?
— Тебя ждет слава. Или смерть. Или забвение. Все зависит от тебя.
— Мне хотелось бы стать достойным вас, сэр Роберт.
— Похвальное желание, сынок. Но ты нашел себе не того кумира. Я всего лишь старый неудачник и….
— Нет, сэр. Вы герой, и это говорят все.
— Мертвым небезразлично, что говорят о них живые, — тут сэр Роберт слабо улыбнулся. — Титулы, богатства, страсти мы оставляем за порогом земной жизни. И только память остается в мире, который мы оставляем навсегда. Если о нас на этой земле остается добрая память, это славно. Человек не может мечтать о большем. Поэтому твои слова радуют меня. Не думай обо мне и не сожалей о моей смерти. Я ушел достойно, как и полагается воину. Матерь смилостивилась надо мной, даровала мне достойную смерть, и я желаю такой же и тебе, сынок, когда придет твой час. А теперь я должен идти. Утро близко, мое время заканчивается. Да благословит тебя Матерь, сынок!
— Прощай… отец.
Он улыбнулся еще раз и растаял в густом голубоватом тумане, наполнившим дом. Этот туман окружил меня, и я понял, что пришло время проснуться.
* * *
Всадников было десять — они были вооружены, облачены в добротные кольчужные доспехи и выглядели весьма грозно. Они встали подковой у выезда с моста на шлях, перекрыв его. Их предводитель поехал нам навстречу. Это был плечистый малый лет тридцати, эдакий красавец-блондин — гроза местных вдовушек, в сияющей на солнце кольчуге, поверх которой был наброшен соболий пелизон. Остановившись метрах в пяти от нас, парень поднял правую руку в приветственном жесте.
— Вы шевалье де Квинси? — крикнул он.
— К вашим услугам, — я положил правую ладонь на рукоять меча.
— Добро пожаловать в епископат Каль, шевалье! — Соболий пелизон склонил голову в учтивом приветствии. Впрочем, никакого радушия на его лице не читалось, оно осталось непроницаемым. — Я Венчен Друбби, кальский бейлиф. Его преосвященство епископ Ошер повелел мне встретить вас и ваших спутников и препроводить в его резиденцию.
— Как неожиданно, право слово, — сказал я. Меня удивили его слова. — Мы не предупреждали его преосвященство о своем визите.
— Не удивляйтесь, шевалье, — Бейлиф все же улыбнулся, хотя его улыбка получилась кисловатой. — Епископ получил уведомление о вас голубиной почтой из Левхада. Их величеством велено оказывать в вашей миссии всевозможное содействие и помощь. Разумеется, епископ принял это к сведению и весьма рад исполнить королевскую волю.
Так, теперь понятно. Королева Вотана подсуетилась. Что ж, замечательно. По крайней мере, вопрос с ночлегом и ужином теперь наверняка решен…
— Прекрасно, — сказал я вслух и поклонился бейлифу. — Что ж, ведите. Мы следуем с вами.
— Мы любим, когда в наш епископат приезжают гости, — заявил бейлиф, когда мы съехали с моста на шлях. — Вы ведь расскажете нам столичные новости, шевалье?
— Боюсь, мои новости устарели. Я очень давно не был в Рейвеноре.
— У нас говорят, его величество и орден готовятся к крестовому походу против Тервании?
— Да, это так.
— Прекрасно! — с воодушевлением воскликнул Друбби. — Мы давно ждем этого похода. Наконец-то дорога к славе будет открыта.
— Вы так рветесь в поход?
— Не я один, шевалье. Многие местные дворяне готовы по первому зову встать под знамена империи в священной войне.
— Невероятно, — я с удивлением посмотрел на бейлифа. — Мне казалось, что жители Виссении не очень-то горят желанием проливать кровь за Империю.
— Ваша правда, кое-где имперцев недолюбливают, — признался бейлиф. — Но вы ж понимаете, это неграмотное темное быдло, которое ненавидит всех. В моих жилах течет кровь двадцати поколений лордов Краута, одной из самых знатных виссингских фамилий, но левхадская голь будет плевать мне вслед точно так же, как и вам, шевалье. Мы просвещенные люди и понимаем, что национальная рознь ни к чему хорошему не ведет. Не будем уподобляться тупым селянам, мой друг.
— Приятно это слышать, сэр, — сказал я совершенно искренне.
— Его преосвященство того же мнения, что и я. Он сам чистокровный виссинг, но учился в Рейвеноре, и я не знаю человека, который был бы лучшим сыном Материанской церкви, чем епископ Ошер. Не пропустите его проповеди — он всегда завершает их словами о братской любви между виссингами и подданными империи, и он искренен, уж поверьте. Да вы и сами это увидите. Он даже к виари относится с отеческой любовью, не в обиду вам будет сказано, сэра, — тут бейлиф поклонился Элике.
— У вас есть виари? — не удержался я.
— Каль единственная гавань в провинции, куда разрешено заходить виарийским кораблям, — пояснил Друбби. — Иногда его преосвященство даже принимает виарийских капитанов в своей резиденции, в Громовом замке.
— Подумать только! — Элика презрительно хмыкнула.
— Вы сомневаетесь в искренности его преосвященства? — с некоторым вызовом спросил бейлиф.
— Ни в коем случае, — Элика поднесла к лицу надушенный платочек. — У вас тут сильно пахнет навозом.
В самом деле, недалеко от дороги, в заснеженном поле, темнели огромные компостные кучи, заготовленные местными крестьянами. Бейлиф сразу помрачнел. Впрочем, ветер скоро унес неприятный запах. Мы проехали поворот дороги, и я увидел впереди, за деревьями, верхушку каменной башни, которая возвышалась над равниной на десятки метров.
— Это Кальская Игла, — пояснил бейлиф, заметив, куда направлен мой взгляд. — Самый большой маяк на всем побережье. Его построили двести лет тому назад, еще до цитадели и внешних укреплений… Вам не доводилось бывать в Кале прежде?
— Ни разу. — Я повернулся к Ганелю. — А вы, мэтр Иустин, бывали здесь?
— Один раз, — ответил умник, подняв палец к небу. — Проездом. В прошлый раз у меня не достало времени осмотреть как следует сей замечательный город.
— Его преосвященство уже распорядился приготовить вам комнаты, — добавил Друбби. — Надеюсь, вы останетесь довольны нашим гостеприимством.
— Не сомневаюсь, — ответил я.
Между тем мы миновали сосновую рощу и въехали в городское предместье. Справа и слева от дороги, протянувшейся в сторону города примерно на три полета стрелы, теснились почти одинаковые аккуратные двухэтажные дома под характерными для этих краев драночными двускатными крышами. С ними соседствовали глинобитные домики с соломенными крышами, и настоящие хоромы с высокими решетчатыми заборами, крытые разноцветной черепицей. Прохожие, узнавая бейлифа, кланялись, на нас косились настороженно. Следуя по главной улице предместья, мы доехали до рынка, расположенного у самого въезда на мост, ведущий в Каль. Здесь нас окутали самые разнообразные запахи, среди которых самым крепким была вонь мочи: большую часть рынка занимали скототорговцы со своим мычащим, блеющим и хрюкающим товаром. Народу было много — в большинстве, женщины в длиннополых охабнях и фетровых шляпках. Многие были с детьми. Часть торговцев разместилась так близко у моста, что проезжая часть дороги сузилась где-то до полутора метров, и я реально опасался затоптать конем какого-нибудь нерасторопного ребенка или старика. Друбби же, видимо, желая, чтобы мы ехали побыстрее, начал криками сгонять людей с дороги. Так мы въехали на мост — на скользком камне пришлось вновь придержать лошадей и идти медленным шагом. Я глянул за парапет: лед под нами был ужасно грязный и темный, засыпанный самым разнообразным мусором и отбросами, и я почему-то подумал, что эта речка уже на днях вскроется, и вся зараза благополучно попадет в море.
Ворота в город были открыты: на мосту перед ними стояли несколько запряженных волами фургонов — в них были большие бочки и мешки. При нашем приближении стражники прекратили разговоры с хозяевами этих фургонов и приветствовали нас, взяв свои бердыши «на караул», а толковавшие со стражей негоцианты склонились в поклонах. Мы въехали под свод ворот, Друбби быстро обменялся парой фраз с начальником стражи, и дальше наша кавалькада начала подниматься по узкой и загаженной улице к каменной цитадели, построенной на самом высоком месте города — Узырском холме.
Ворота цитадели были открыты, и мы беспрепятственно въехали внутрь. Здесь было дымно, относительно чисто и довольно людно. Нас немедленно окружила толпа служек и прислужников обоего пола. Одетые в добротные полушубки крестьянки сразу предложили нам выпить сидра и кумы — местного самогона (Домаш, естественно, немедленно начал дегустацию); мальчики-грумы тут же забрали наших лошадей, а несколько молодых служек в темно-красных одеждах послушников тут же изъявили готовность проводить нас к его преосвященству. Друбби пошел с нами, часть его людей последовала за ним, часть осталась во дворе крепости.
Епископа Кальского мы нашли в скриптории — его преосвященство, стоя среди столов, заваленных свитками и листами пергамента и серой бумаги, о чем-то беседовал с двумя тощими, постными и бледными переписчиками. Владыка Ошер даже в своем церковном одеянии больше походил на воина, чем на духовное лицо: рослый, широкоплечий, статный, с суровым, будто отлитым из металла лицом, окладистой бородой и ясными светло-серыми глазами. Он сразу шагнул ко мне и протянул руку: я, помня о принятых в Ордене правилах этикета, собрался было поцеловать пастырский перстень на безымянном пальце, но епископ внезапно отдернул руку, засмеялся и воскликнул:
— Воистину, так ведь и поверишь, что стал лицом духовным! Вашу руку, шевалье!
Весьма удивленный его словами, я пожал протянутую мне руку, а затем епископ по очереди обменялся рукопожатиями с Домашем, Эликой и Иустином Ганелем. Это было необычно. Однако я не стал ничего говорить и с ожиданием посмотрел в глаза владыки Кальского.
— Ступайте, — велел епископ бейлифу и его людям, и мы остались наедине. — Нечасто в наших краях бывают столь прославленные гости. Польщен, говорю искренне. Всегда мечтал о военной карьере, но Матерь выбрала для меня иное служение.
— Вы хотели вступить в орден? — опередила меня Элика.
— Да, сэра, но это было невозможно, — ответил епископ с некоторой печалью в голосе. — По причине моего низкого происхождения. Хвала Матери, в лоне Ее церкви даже крестьянский сын способен достичь трудом, молитвами и подвижничеством сияющих вершин!
— Мы восхваляем Матерь нашу вместе с вами, ваше преосвященство, — сказал я, склонив голову.
— Для меня честь пожать вашу руку, шевалье, потому что слухи о ваших подвигах дошли и до нашей глуши, — продолжал епископ Кальский. — То, что вы совершили в Баз-Харуме и в Лашеве достойно восхищения и похвалы.
— Мои заслуги совсем невелики, владыка. Я лишь сопровождал…
— Своего господина, сэра Роберта? — Ошер вздохнул. — Я знал этого славного рыцаря. Его смерть большая потеря для ордена. Я молюсь о его душе, хотя знаю, что мои молитвы ей ни к чему — он праведник, коему обеспечена Высшая Благодать….Значит, ее величество направила вас в Харем? Думаю, она высокого мнения о ваших способностях, если поручила вам такое задание.
— Какое задание? — с некоторым вызовом спросила Элика.
— Трудное. — Ошер сверкнул глазами. — И опасное.
— Опасное?
— Говорят, были желающие проникнуть в тайну Харемского монастыря. Но только никто не вернулся обратно.
— При всем уважении к вам, ваше преосвященство, — Элика буквально не давала мне слова сказать, — запугивать нас не самая лучшая идея.
— Я не запугиваю, сэра Элика. Просто хочу, чтобы вы поняли всю сложность вашей миссии. Впрочем, вы опытные воины и знаете, как и что нужно делать. Посему благословляю вас именем Матери и окажу вам любую посильную помощь.
— Благодарю вас, ваше преосвященство, — ответил я за всех. — Помощь нам и вправду не помешает.
— Я пошлю с вами в Харем отца Бодина — он опытный экзорцист, и его знания вам пригодятся. Но вначале вам следует помыться и отдохнуть с дороги. А после я жду вас к трапезе, и мы продолжим нашу беседу.
* * *
Бани, подобной той, в которой мы парились в Фор-Авек, в Кальской цитадели не оказалось. Слуги приготовили для нас в импровизированной «купальне» рядом с замковой кухней две огромные лохани с горячей водой, в которую набросали сушеной лаванды, вербены и ароматической соли. Одна лохань предназначалась для Элики, а другую мне предстояло разделить с Домашем и Ганелем. К моему удивлению, и тот и другой уступили мне право поплескаться в лохани в одиночку. Все стало ясно, когда я, сопровождаемый двумя служанками, спустился в «купальню», весьма просторную, хорошо протопленную и освещенную несколькими масляными фонарями — рядом с лоханью стоял столик с напитками и кубками, и служанки, кокетливо улыбаясь, заявили мне, что их задача — всяко услужить и угождать милорду шевалье, буде он чего возжелает.
Так, понятно, сказал я себе, глядя на девушек, которые продолжали мне мило улыбаться. Гостеприимство епископа Ошера и впрямь ошеломляющее, его преосвященство, оказывается, заботится о телесных нуждах своих гостей едва ли не больше, чем о духовных. А девушки ничего так. Одна маленькая, светловолосая, с очень аппетитной грудью, угадывающейся под льняным платьем: вторая повыше, чернобровая и черноглазая, с красивой родинкой над верхней губой. И смотрят они на меня так вызывающе….
— Благодарю вас, сударыни, — сказал я. — Вы уже услужили мне, поэтому попрошу вас оставить меня.
Девушки явно не ожидали такого. Я так понял, они не в первый раз оказывали подобные услуги. Возможно даже, девочки вовсе не служанки, а… Впрочем, неважно.
— Милорд желает, чтобы мы ушли? — спросила чернобровая, видимо, не поверив своим ушам.
— Именно так. Я избежал большой опасности и дал обет не прикасаться к женщине до конца лета. — Я улыбнулся девушкам. — Но поверьте, мне будет приятно в разговоре с его преосвященством упомянуть вашу заботу.
Девушки переглянулись, как-то нерешительно поклонились и вышли в кухню.
Вообще-то я конечно полный идиот, сказал я себе, снимая перевязь с оружием и стягивая камзол. Я уже четыре месяца не прикасался к женщине и упускаю такой случай — дебил, форменный дебил! Девушки, наверное, подумали, что я ненормальный. Извращенец. Ладно, проехали, надо все выкинуть из головы, залезть в воду и….
Уффф, какой кайф!
Я окунулся в горячую, пахнущую травами воду с головой, раскинулся в лохани и едва не запел от счастья. Как же человеку мало нужно, Господи ты Боже мой! Вот лежал бы так и лежал сутками. Однако полного счастья не получится — мои товарищи ждут своей очереди. Элика ждет. Приготовленная для нее лохань стояла в паре метров от меня, и я подумал — вдруг сейчас явится, как это уже было в Фор-Авеке. Совершенно голая, чтоб ее.
Я хочу и боюсь этого. Потому что Элика слишком похожа на Домино. Иногда мне кажется, что это одна и та же женщина, которая меняет обличья. Но нет, они разные, совершенно разные. Но каждая из них по-своему прекрасна. Меня тянет к Элике, она слишком хороша, чтобы смотреть на нее только как на товарища по оружию. Могу ли я изменить Домино с Эликой?
Хороший вопрос. Если сам себе задаешь его, значит ли это, что твоя любовь стала слабее?
Нет, не стоит даже задумываться об этом. Нельзя. Может быть, настоящий мужчина должен вести себя по-другому — брать любую женщину, которая готова отдаться ему? Девять из десяти мужчин на моем месте не отказались бы сейчас весело побарахтаться в этой бадье с прелестницами, которых я пару минут назад выставил вон. Наверняка бы многие парни из моего мира посмеялись бы надо мной, покрутили пальцем у виска. Отказаться потрахаться просто так, безо всяких обязательств, добавить в свой список приключений такую пикантную интрижку — ха! Разве не об этом мечтает каждый мужчина моего возраста? Разве не количество партнерш — одно из мерил мужской успешности? Я четыре месяца был один. Взял бы и расслабился, устроил себе амур-труа. Девушки ведь были настроены на секс, а я взял и обломил их.
Глупость какая-то. Может, я и впрямь дурак набитый. Но я так воспитан. Меня научили уважать женщин. В детстве я видел, с какой любовью и вниманием относились друг к другу мои родители. Никто не приучил меня к скотству.
Мой отец любил говорить, что сила мужчины не в том, чтобы переспать с тысячью женщин, а в том, чтобы ради одной отказать всем. Мне хочется верить, что я пошел в отца.
Я не хочу изменять Брианни, это было бы подло. Не хочу — и все равно задаю себе вопросы, которые не должен задавать.
Я не буду сомневаться. Просто закрою глаза и шепну — люблю тебя, Бреанни. Люблю всем сердцем, всем душой. Жаль, ты не можешь услышать и прочесть мои мысли. Жаль, что тебя сейчас нет рядом со мной. Жаль….
Что-то с силой ухватило меня за плечи и толкнуло вниз, в бадью. Это было так неожиданно, что сердце мое замерло. Крикнуть я не смог, вода набралась в рот. Страх и чувство опасности буквально выбросили меня из бадьи. Мне понадобилось одно мгновение, чтобы обнажить меч, однако, оглядев комнату, я понял, что купальня пуста. И это было очень странно.
— Что за черт! — пробормотал я, опуская оружие.
Купание было испорчено, поэтому, стерев остатки пены с тела полотенцем, я быстро оделся и вышел. Домаш не ожидал, что я помоюсь так быстро — раскрасневшийся и веселый, он бойко флиртовал с теми самыми девушками, которые сопровождали меня, приобняв одну и масляными глазами глядя на другую. Девушки хихикали и стреляли в роздольца игривыми взглядами.
— Ну, мы пошли! — заявил он и, подхватив девушек под руки, повел их в купальню.
В отведенной мне комнате слуги уже разожгли камин, было тепло и довольно уютно, даже несмотря на застоявшийся в комнате сильный мышиный запах. Мэтр Ганель заметил, что я встревожен.
— Что-то не так, милорд? — спросил он.
— Скажите, Ганель, вы верите в привидения? — спросил я, бросая меч на кровать.
— Разумеется, — глаза мэтра сверкнули. — Я сам неоднократно встречался с ними повсеместно, как же мне в них не верить? Помню, в Нейфе я….
— Домаш наверняка займет лохань надолго, — перебил я его, — потому сомневаюсь, что до ужина вы успеете помыться.
— Это не существенно, — заявил Ганель. — В последний раз я мылся неделю назад и с того момента не успел особенно испачкаться.
— Похвально, — я улыбнулся. — Тогда ступайте, переоденьтесь к ужину, а я хочу побыть один.
Ганель понимающе кивнул, поклонился и ушел. Я раскинулся на кровати, глядя в потолок. Горячая ванна разморила меня, но в то же время странное происшествие в купальне не давало мне покоя. Что это было? Может, действительно, привидение, барабашка какая-нибудь? В конце концов, это другой мир, если в нем есть вампиры, то почему тут не быть призраку. В таком старинном замке ему самое место. Он тут давным-давно обитает, а я ему чем-то не глянулся….
— Ты один? — Элика вошла медленно, на ходу поправляя волосы. — Как купание?
— Прекрасно. Ты тоже могла бы освежиться.
— Я уже, — тут эльфка лукаво улыбнулась. — Ничего необычного с тобой в купальне не случилось?
— Что?
Элика расхохоталась. Видимо, ее очень позабавил мой огорошенный вид.
— Прости, Эвальд, это была я, — сказала она. — Но я сделала это не для того, чтобы поиздеваться над тобой. Ты должен помнить, что персекьютор не может расслабляться ни на миг. Даже в ванной, даже в постели с женщиной. Расслабленность может стоить тебе жизни.
— Дьявол, но я тебя не видел!
— Конечно. Покров Невидимости очень хорошее заклинание.
— Так, — я понял, что Элика наверняка видела, как я бегал вокруг лохани, голый, в мыльной пене и с мечом. Уши мои загорелись. — Никогда так больше не делай, поняла?
— Я хочу с тобой поговорить, пока мы одни, — Элика закрыла дверь, подошла ближе. — Тут творится что-то странное. В этом замке пахнет смертью.
— Я чувствую только запах мышей.
— Епископ упомянул имя Бодина. Пару лет назад я слышала это имя. Охранительная Ложа расследовала дело магов-диссидентов, которым долгое время удавалось скрываться от инквизиции. В конце концов, их схватили. У магов нашли кое-какие чернокнижные тексты — копии, сделанные с оригиналов, хранившихся в архиве Ложи. Так вот, следствие вел как раз Бодин. Странно, что он оказался в Кале именно в то время, когда сюда приехали мы.
— Ну и что?
— Среди текстов, что были у этих магов, была очень редкая рукопись. Точнее копия рукописи, которая существует в единственном экземпляре. Она называется «Об истинной природе Зверя». Только высшие иерархи Ложи имеют к ней доступ, поэтому совершенно непонятно, как диссиденты могли снять с манускрипта полную копию. Книга была написана уже после того, как покинувшие Ростиан магистры-чернокнижники основали свое государство в Земле Суль. Возможно, что разоблаченные инквизицией маги работали на сулийцев.
— Не вижу никакой связи с Бодином.
— А ты подумай хорошенько. Могильник Третьей Эпохи в Баз-Харуме принадлежал каттирской королеве Иштар, последней жене Зверя. Монета из него снова оказалась у Субботы. Случайность? Сомневаюсь. Сэр Роберт отдал жизнь, чтобы остановить Иштар, ставшую роэллином. Зачем ее пробудили? И почему Суббота считает, что сэр Роберт не довел дело до конца? По какой такой причине сулийцы так интересовались эльфийской магией порталов на Порсобадо, и зачем охотились за Харрас Харсетта? А инквизитор, который вел дело магов, возможно работавших на сулийцев и располагавших копией сверхсекретного манускрипта, в это время удивительным образом оказывается в Кале, заштатном городке, куда — и это тоже важно, — время от времени заходят корабли виари, на которых вполне могут быть агенты Суль. Интересно, правда?
— Мне непонятно, куда ты клонишь.
— Убитый в Роздоле курьер, вскрытое захоронение вампира, события в Баз-Харуме, расследование сэра Роберта, то, что случилось на Порсобадо — это все взаимосвязано, Эвальд. И я очень боюсь того, что может произойти.
— Мы ищем Зерама Ратберта, так? Кажется, такое задание нам дали. Какое нам дело до всего остального?
— А твои враги ищут тебя, или ты забыл?
— Они считают, что я на каторге в Хольдхейме. Или уже мертв.
— Ты в этом уверен?
— Слушай, ну что у тебя за манера говорить загадками? Научись, черт возьми, называть вещи своими именами. Если наши враги в Рейвеноре, кто бы они ни были, что я жив — очень хорошо. Пусть попробуют помешать мне.
— Ты невежественный и самоуверенный ребенок, ты знаешь об этом?
— Зачем ты напросилась в это предприятие? Чтобы помогать мне, верно. Давай каждый из нас будет заниматься своим делом. Я воин и буду драться. А ты будешь ворожить и строить гипотезы, как говорят в моем мире.
— Что ты за воин, если на твоем теле нет ни единого шрама? — хмыкнула Элика.
— Знаешь что? Нам надо собираться на ужин. Так что позволь мне переодеться, — тут я помолчал, пытаясь подавить нарастающее в душе раздражение. — Если, конечно, не хочешь опять увидеть меня голышом.
— У тебя ужасные манеры. Брианни ты тоже грубил?
— Ты не Брианни. — Я шагнул к ней, заглянул в глаза. — Элика, может, хватит меня подкалывать? Или тебе доставляет удовольствие наблюдать идиотское выражение на моей физиономии? Что мне сделать, чтобы ты прекратила разговаривать со мной таким тоном?
— Стать взрослей, Эвальд. Это нужно не мне — Брианни.
— Хорошо, я учту твое пожелание. Теперь я могу переодеться?
— Не раньше, чем ты скажешь, что был неправ.
— В чем?
— Неважно. Ты был неправ. Я хочу, чтобы ты это признал.
— Ты зашла в купальню, напугала меня, заставила голышом бегать вокруг бадьи — и я, получается, еще и неправ?
— Да. Просто потому, что я так хочу.
— Ладно, черт тебя возьми. Я неправ. Теперь ты довольна?
— Да, — она улыбнулась своей неповторимой лукавой улыбкой. — На этот раз тебе удалось усыпить во мне кобру, которая уже начала распускать капюшон. Но не надейся, что я отстану от тебя. Встретимся за столом, милорд шевалье.
* * *
Ветер с побережья был холодный, сырой и очень неприятный. Кутаясь в плащ, я смотрел на образовавшие огромный каменный параллелепипед стены Харемской обители — мощные, будто вросшие в огромный утес, на котором был некогда выстроен монастырь. Такого мне еще в этом мире не приходилось видеть. И внезапно у меня появилась мысль, которую я не мог не озвучить.
— Это ведь виари построили эти стены? — спросил я, обращаясь к отцу Бодину. — Монастырь был возведен на руинах виарийского поселения?
— Вы правы, шевалье, — ответил инквизитор. Отец Бодин был классическим охотником за еретиками, как я их всегда себе представлял, хотя ничем не напоминал недоброй памяти отца Дуззара. Тощий, костлявый, с длинным изрытым оспой и морщинами лицом, с кустистыми бровями и белой козлиной бородкой, одетый во все черное и оттого напоминавший ворона. Голос у Бодина был тихий, вкрадчивый, и почему-то мне от звуков его голоса становилось как-то не по себе.
— Истинно так, шевалье, — прошелестел инквизитор, глядя на меня, как гадюка на мышь. — Когда-то на этом месте была цитадель виари. Ее разрушили нежити во времена Нашествия, а потом сюда пришли воины империи и святые отцы. Они и основали монастырь.
— Значит ли это, святой отец, — встряла Элика, подъехав ближе, — что подземелья, о которых вы говорили, остались с тех времен?
— Именно так, дочь моя, — ответствовал Бодин. — Посему нам надлежит ждать всякого.
— Странно, что столько лет никто не пытался со всем этим разобраться, — сказал я и поехал вперед.
— Зато мы теперь со всем разберемся, — заявил Домаш. Он уже перебросил свой щит вперед так, что теперь он держался на гьюже, поэтому храбрый роздолец мог сражаться обеими руками. Его слова показались мне малость самоуверенными, но с другой стороны, почему я должен не доверять Домашу. Человек он отважный и хорошо владеет оружием, а это главное…
— Эй, что это там? — внезапно воскликнула Элика.
Я присмотрелся. На берегу, со стороны леса, показались пешие воины. Человек десять, не больше. Крепнущий ветер трепал их рваные плащи и полоски грязной ткани на алебардах и шпонтонах. Было совершенно непонятно, откуда они появились. Будто из-под земли. Я не видел, как они вышли из-за деревьев.
— Не волнуйтесь, шевалье, — пояснил отец Бодин, поравнявшись со мной. Он будто угадал мои мысли. — Это я их вызвал.
— Вызвали?
— Это воины праха, — заявил инквизитор с кривой улыбкой. — Нежить. Полезная нам нежить, мессир.
— Вы сошли с ума! — Элика засверкала глазами. — Это запрещено Охранительной Ложей!
— Сэра Элика, вы сейчас не в Рейвеноре, и я, помимо прочего, не подчиняюсь вашей ложе, — тут же ответствовал Бодин. — Я делаю то, что уравняет наши шансы в сражении, если нам придется пробиваться внутрь обители. Иначе даже ваше магическое искусство нам не поможет. Посему соблаговолите держать себя в руках.
— Элика права, — сказал я, глядя на инквизитора. — Что за странная прихоть!
— Это не прихоть, шевалье. Если бы вы лучше знали историю Харемской обители, вы бы поняли, для чего я это делаю. Поверьте, это необходимо. Вы все поймете, когда мы спустимся в подземелье. Я ручаюсь за то, что смогу держать их в подчинении. Ничего не бойтесь.
— Я не боюсь, — я посмотрел на Элику, которая была в ярости. — Я всего лишь высказал недоумение.
— Вы хотите добраться до кельи Хомрата?
— Почему вы решили, что для этого нам понадобится помощь живых мертвецов?
— При всем уважении к вам, шевалье, нас всего пятеро. Я не сомневаюсь в вашем мужестве и вашей решимости, но его преосвященство велел мне сделать все для того, чтобы тайна Харема была наконец-то раскрыта. Мы не знаем, с чем можем столкнуться. Эти руины — я имею в виду нижний уровень руин, подземелья, на которых был построен монастырь, — сохранились еще со времен, предшествовавших эпохе Нашествия, посему мы можем встретиться там с чем угодно. Еще раз говорю вам, будьте спокойны, — добавил Бодин с самой любезной улыбкой. — Я вполне уверен в своих силах.
— Некромантия, чертова некромантия, — пробормотала Элика.
— Да, некромантия, — ответил Бодин. — Но вы же не донесете на меня, сэра?
— Вы совершаете преступление, отец Бодин. Церковь запрещает использование черной магии.
— В Золотых Стихах написано: «Не средства выбирают человека, а человек средства. Все, что совершается к вящей славе Моей, будет осенено благословением Моим, и не посрамится служитель Мой», — заявил инквизитор и поехал к своим упырям.
— А меня обвинили в безбожии, — сказал Ганель с презрительной усмешкой. — Нет справедливости в этом мире!
Пока мы поднимались к заброшенному монастырю, я старался держаться подальше от Бодина и его вояк. Инквизитор увлекал их за собой вперед, и нежити следовали за ним, молча, в колонну по двое, двигаясь с какой-то нечеловеческой синхронностью. Двигались они угловато, резко, будто роботы. Да, собственно, их и можно было в каком-то смысле назвать роботами, страшными, лишенными души машинами из мертвой плоти. Несколько раз я перехватывал взгляды Домаша, Ганеля и Элики, направленные на них — эльфка смотрела на мертвецов с брезгливостью, Ганель равнодушно, Домаш со страхом. Хорошо еще, что мы не могли видеть лица солдат праха — их скрывали забрала шлемов. Тем не менее, мы ехали дальше и вскоре оказались у каменного гребня, с которого открывалась великолепная панорама берега и расположенного справа от нас леса. Монастырь, окруженный выросшими на вершине утеса соснами, был прямо перед нами: вблизи его стены казались обветшалыми, их пятнал черный и белый лишайник, от возвышающегося над стенами купола звонницы остался лишь каркас. Дорога совершенно заросла низкорослым кустарником с плетевидными ветвями, ее обозначали только сложенные из камня полуразрушенные бордюры. Я почему-то подумал, что осаждавшим эту крепость корсарам достаточно было перекрыть дорогу, по которой мы ехали, чтобы уморить обитателей монастыря голодом — вряд ли в скале, на которой стоит Харем, возможно прорубить подземный ход. Хотя кто знает.
По приказу Бодина упыри взялись за мечи и секиры и начали рубить кусты и деревья, расчищая путь к воротам обители. Работали они быстро и сноровисто, и уже через полчаса мы смогли подъехать к воротам под арочным входом в монастырь. Солдаты праха встали справа и слева от ворот. Бодин спешился, подошел к входу и положил руки на массивную стальную балку, запиравшую створы. После этого он начал нараспев произносить какие-то заклинания, причем я готов поклясться, что никогда прежде не слышал этого языка. На наших глазах ржавые винты, удерживающие балку, начали сами собой отворачиваться, и балка упала в снег, к ногам инквизитора. Бодин протянул ладони к воротам, и створы с противным скрежетом начали раскрываться.
— Это безумие, — сказала Элика. — Сэй должен знать об этом.
— Матерь пресветлая с нами! — пробормотал Домаш, делая отгоняющие зло знаки. — Кабы я знал…
— Все, можем ехать, — заявил Бодин, повернувшись к нам. — Только будьте осторожны, ветер сможет сбросить нам на голову камни с куртин и куски черепицы со звонницы.
Миновав маленький сводчатый атриум, по левую сторону которого некогда находилась монастырская локутория, мы вошли в просторный монастырский двор, опоясанный клуатром. Он был пуст, зарос деревьями и кустарником, полузасыпан снегом и завален разным ветхим хламом, от глиняных черепков и истлевших тряпок, до старых бочек и повозок. Фонтан в его центре совершенно разрушился, от него остались только каменная чаша и обломки скульптуры, некогда его украшавшей. Медные трубки для подачи воды торчали из чаши, как покрытые трупной зеленью ребра. Под аркой справа от нас белел лошадиный скелет. Я заметил, что расположенные в стенах клуатра ниши, в которых некогда хранился прах захороненных там братьев, пусты, и каменные урны валяются на земле. Наше появление спугнуло ворон, которые чувствовали себя в заброшенном монастыре полными хозяевами, и птицы, поднявшись в воздух, начали кружить над нами, громко каркая. Я заметил, что Домаш снова сделал знак Отражения. Я дал команду спешиться и обнажить оружие, а потом спросил инквизитора, что делать дальше.
— Сначала осмотрим служебные помещения, — предложил Бодин.
Прихватив факелы и запалив их при помощи огнива, мы начали осмотр. Слева от нас располагались монастырская кухня — она, казалось, пострадала меньше всего. Глиняная, деревянная и оловянная посуда, чашки и миски, были аккуратно расставлены на стеллажах, и только один из стеллажей был повален. В огромном закопченном камине я разглядел какие-то ветхие тряпки, но проверять, что это такое, не решился. Из кухни мы прошли в трапезную с длинными столами: здесь все было покрыто пылью и заросло паутиной, но вроде оставалось на своих местах, только кафедра в углу была опрокинута набок. Когда я попробовал поднять с пола запыленную книгу, она развалилась у меня в руках; плесень и грибок изъели пергамент. Осмотрев трапезную и не увидев ничего интересного, мы вышли обратно во двор с намерением осмотреть эглесию — монастырскую церковь.
Когда-то наверное, церковь очень напоминала ту, что была в орденской учебке в Паи-Ларран, но теперь от былого благолепия не осталось ничего. Пол был завален мусором, вековая пыль лежала густым ковром, вышивки и гобелены превратились в ветхие черные тряпки, изъеденные плесенью и грибком. Крепко пахло тлением и мышами. Солдаты праха не вошли за нами, остались снаружи — видимо, нежить не могла входить в святое место. Осмотр церкви занял у нас несколько минут, и ничего интересного обнаружить не удалось. Я спросил Бодина, что конкретно нам следует искать.
— Секретные двери, тайники, необычные изображения, — заявил инквизитор. — Давайте посмотрим за алтарем.
Я прошел за ним в заалтарную часть, к престолу с обвалившимся киворием. Бодин бегло осмотрел полы, подергал поставцы, попытался сдвинуть с места массивные металлические канделябры. По его разочарованному лицу я понял, что искомого здесь нет.
— Это даже к лучшему, — произнес инквизитор со слабой улыбкой, будто угадав мои мысли. — Нам может понадобиться помощь Неживых, а им не дано ступить на святую землю. Видимо, нам следует искать в кельях или в библиотеке.
— Интересное произвдение, — внезапно сказала Элика, глядя на расположенную за престолом алтарную картину-триптих. — Посвети мне, Домаш.
Роздолец спохватился, поднял факел повыше. Эльфка стянула перчатки, долго и увлеченно разглядывала изображение. Картина была сильно испорчена влагой и грибком, но резная позолоченная рама сохранилась неплохо. Осмотрев нижнюю часть картины, Элика поднялась на цыпочки, вытянула руку, будто пыталась дотянуться до верхнего края картины.
— Что-то нашла? — спросил я.
— Возможно, — Элика повернулась к Ганелю. — Иустин, вы знаете все на свете. Хорошо ли вы помните историю Харемского монастыря?
— Более-менее. А что вас интересует, сэра Элика?
— Не напомните ли мне историю создания этой картины?
— Я знаю только то, что имя мастера осталось неизвестным.
— А время создания?
— Строительство монастырской церкви было закончено примерно триста пятьдесят лет назад. Думаю, эта картина была написана тогда же.
— То есть, в то время, когда здесь жил Мацей Хомрат?
— Ну, вероятно, — Ганель пожал плечами. — Полагаете, это он написал эту картину?
— С этой рамы недавно стерли пыль, — сказала Элика очень нехорошим тоном. — И сделал это человек, который где-то на голову выше меня. — Эвальд, ты не хочешь использовать свой фламенант-медальон? Попробуй восстановить изображение на картине. Я могла бы сама ее омолодить, но хочу, чтобы это сделал ты.
Я подчинился. Вложил меч в ножны, подошел к картине, и, положив ладонь со свисающим между пальцев медальоном, попытался сосредоточиться и представить себе, как проявляется изображение на старой картине.
— Давай я помогу, — предложила Элика и взяла меня за свободную руку.
Кристалл в медальоне немедленно засветился, в воздухе заплясали огненные мухи, и на картине, точно на проявляемой фотографии, начало проступать изображение.
— Отлично! — выдохнула Элика, когда хрономагия сделала свое дело.
Центральная секция триптиха изображала, как это и было принято в материанских храмах, Матерь-Воительницу на коне и в полном вооружении, с орифламмой в левой руке и обнаженным мечом в правой. За Матерью выстроилось войско под имперскими и фламеньерскими знаменами. На правой и левой секциях были святые Арсения и Болдуин с дарами для Матери в руках. В этом изображении не было ничего необычного, если не считать того, что выписано оно было с куда большим мастерством, чем подобные изображения, которые мне до сих пор приходилось видеть. Но была еще и нижняя секция, с лежащей навзничь обезглавленной мужской фигурой, окруженной языками пламени. Казалось, Матерь попирает эту фигуру копытами своего коня.
— Поверженный Зверь? — спросил я.
— Совершенно неканоническое изображение, — произнесла Элика, не отрывая взгляда от картины. — Впервые вижу такое. За спиной Матери не видно стен Мирны. В ее руке не имперский меч, а эльфийский. Болдуин изображен в доспехах, а Арсения… Ты видишь это, Эвальд?
— Что?
— Арсения изображена, как виарийка, — со странным блеском в глазах ответила Элика. — Посмотри на ее уши и черты лица. Ужасная ересь. Этот художник наверняка был безумен, если изобразил такое. Или же он был пророком?
— Я не понимаю.
— Здесь текст, — Элика наклонилась к триптиху, чтобы лучше разглядеть причудливую вязь, выписанную на орифламме в руке Матери. — «Не то, что было, а то, что будет, и не повторится вовеки!»
— Теперь я понимаю, почему Харем постигло такое ужасное проклятие, — проскрипел Бодин. — Мнится мне, что монастырь сей был оплотом еретиков.
— Не потому ли сулийские корсары так стремились его взять, а, Эвальд? — шепнула мне Элика. — Очень интересно, очень… Что дальше, отец Бодин?
— Здесь нет ничего, — ответил инквизитор. — Нам следует посмотреть зал капитула и библиотеку.
Мы вышли из церкви, пересекли двор и направились в жилые помещения. Я незаметно для Бодина привесил фламенант-медальон на эфес меча. Мной все больше и больше овладевала тревога — или соседство с упырями так на меня действовало? Я не верил Бодину, что он вызвал мертвецов исключительно для того, чтобы защитить нас. Что-то тут не так, нужно быть начеку…
В библиотеке и скриптории мы увидели печальное зрелище. Мебель была частично переломана, весь пол вперемешку с заскорузлыми тряпками, иссохшими костями и черепками усеивали полуистлевшие клочья пергамента и бумаги, книги из шкафов изорваны и разбросаны по полу. Своды покрывала черная копоть. Дальний угол был превращен в открытый очаг с кучей слоистого пепла, оставшегося от десятков сожженных томов; в нем виднелись обугленные человеческие кости. Ледяной сквозняк из разбитых окон разбросал этот пепел по всей библиотеке. Еще одна куча переломанных костей и черепов была в камине. Казалось, некая сила безжалостно рвала и крушила тут все, до чего могла дотянуться.
— Похоже, мы тут ничего не найдем, — сказала Элика. — Здесь все уничтожено.
— Они что, жрали друг друга? — спросил Домаш.
— Они сошли с ума, — пояснил Ганель. — Согласно легенде…
— Иустин, помолчите, — остановил я его. — Не время для историй.
— Давайте продолжим путь, — предложил инквизитор.
Зал капитула некогда был великолепен и даже сейчас, спустя сто лет после того, как монастырь был заброшен, производил впечатление. Часть витражей в стрельчатых окнах уцелела, и красные, зеленые, золотистые стеклышки в свинцовых оправах тепло искрились в лучах весеннего солнца. Несмотря на полумрак и холод в зале, на то, что скамьи для братьев, высокое резное кресло настоятеля и пол покрывал слой вековой пыли, после всего виденного в монастыре зал капитула не производил впечатления заброшенности и запустения.
— Следы, — сказал Домаш, глядя на пол. — Кто-то здесь ходил.
— Братья, — проскрежетал в ответ Бодин. — Та опасность, о которой я вам говорил. Сэра Элика, посветите мне.
Мы подошли к креслу, и Бодин начал его осматривать, а я внезапно понял, что мне очень знакомо изображение, вырезанное на спинке кресла.
— Элика, — шепнул я эльфке, — этот камень с письменами, я видел его на картине в…
— Тсс!
— Есть! — торжествующе воскликнул инквизитор. Раздался скрежет металла, потом стук, и невидимый механизм сдвинул кресло в сторону примерно на метр, открыв в полу квадратный люк. Элика тут же скастовала светящийся шар и бросила его вниз — мягкий белый свет выхватил из мрака каменный пол, до которого было несколько метров, и вмурованную в камень ржавую железную лесенку, по которой можно было спуститься вниз.
— Погоди! — остановил я эльфку. — Это может быть очень опасно.
Элика не успела ответить: за окнами раздался странный звук, похожий то ли на крик кота, то ли на протяжный стон. Едва звук стих, на него начали отзываться другие подобные жуткие голоса, и их было много. Я увидел, как посерело лицо Ганеля.
— Преблагая Матерь, это что такое? — вырвалось у Домаша.
— Нам надо посмотреть, что внизу, — заявил инквизитор.
— Тогда идите первым, — предложил я.
Бодин не стал спорить, быстро спустился по лесенке вниз. Нам понадобилось меньше минуты, чтобы спуститься в колодец, после чего мы по узкому и длинному ходу пошли дальше и оказались в старых катакомбах. Видимо, про них нам и говорил Бодин. Здесь было холодно и сыро, стены покрывала плесень. Коридор, по которому мы шли, имел боковые ответвления, но все они некогда были перекрыты железными решетками. Кое-где на влажном полу валялись полуистлевшие костяки и брошенные погребальные покровы. Очень скоро мы оказались у низкой источенной грибком двери с ржавыми железными скрепами, открыли ее и оказались в довольно примечательном месте. Это был настоящий подземный зал, имевший форму куба примерно десять на десять метров и метров шесть в высоту. Вероятно, некогда это была природная пещера, которую затем облагородили и оборудовали под тайное святилище. В углах зала стояли зеленые от патины медные жаровни, огонь в которых не зажигали сотню лет. В каждой из стен на равном расстоянии друг от друга были высечены квадратные ниши, в которых располагались алебастровые барельефы весьма искусной работы. В центре крипты был установлен огромный стол из темного металла необычной треугольной формы. Столешница была очень примечательной. Ее покрывала сплошная мастерски выполненная резьба — геометрические фигуры, астрономические знаки, переплетенные стебли растений, цветы, изображения животных, непонятные, неизвестные мне символы. Кроме того, в самом центре стола имелись два овальных углубления разного размера, соприкасающиеся друг с другом. За столом, у дальней стены крипты, стояли три статуи, высеченные из черного камня. Центральная фигура изображала обнаженную женщину с очень пышными формами и волчьей головой, правая имела мужскую голову, мускулистые руки, человеческий торс и волчьи ноги, левая была статуей ребенка, прижимающего к груди щенка.
— Неслыханно! — Ганель от переизбытка чувств даже всплеснул руками. — Помилуй Матерь, никогда не думал, что увижу такое.
— Такое? — не удержался я.
— Бьюсь об заклад, добрые господа, что это тайное святилище виссенской Триады. — Ганель обошел стол и с некоторой опаской приблизился к статуям. — Женщина-волчица, конечно же, сама Нэске, мистическая Мать всего живого. Желая мужской ласки, она породила Приана, мистического Отца, совокупилась с ним, и от их брака родился Осс, Хранитель Крови, прародитель народа виссингов. Триаде поклонялись люди в волчьих шкурах. Странно, однако, что языческое святилище располагалось под материанским монастырем!
— Это виарийская работа, — заявила Элика, стирая ладонью пыль со стола. — Причем очень архаичная. Эти резные изображения явно не просто так сделаны. Какое отношение этот стол имеет к святилищу Триады?
— Отец Бодин, — я почувствовал, что лицо мое начинает гореть от волнения, — я должен поговорить с моими спутниками. Поскольку это дело государственной важности, я смиренно прошу вас подождать в коридоре.
— Что?! — Инквизитор не ожидал от меня такой наглости. — Я представляю Святейшую Инквизицию. Вы понимаете, что несете, шевалье?
— Прекрасно понимаю. Я выполняю задание их величеств Вотаны и Эдельфреда, посему будьте любезны подчиниться.
— Это неслыханно! Епископ Ошер…
— Епископ Ошер получил указание Левхада содействовать нам во всем. Пан Домаш, будьте добры, составьте отцу Бодину компанию.
Если бы взглядом можно было бы убить, инквизитор лишил бы меня жизни. Однако сила была не на его стороне — Бодин опрометчиво оставил своих мертвецов в зале капитула, видимо, не предусмотрел такое развитие событий. И наверняка понимал, что попытка призвать их сейчас в катакомбы закончится для него печально — мой меч был обнажен, а Домаш уже встал у него за спиной. Я видел, как ходят у Бодина желваки, но все козыри, как говорится, были у меня.
— Вы поступаете очень опрометчиво, де Квинси, — наконец, ответил инквизитор. — Глупый поступок. Еще не поздно передумать.
— Я принял решение. Подождите в коридоре.
Бодин криво усмехнулся и вышел, сопровождаемый Домашем.
— Ганель, — повернулся я к ученому, — будьте добры припомнить, что вы знаете о древних виарийских городах Кланх-о-Дора времен Сухопутной Эпохи.
— Совсем немного, милорд, — ученый озадаченно посмотрел на меня. — Только их названия. Столицей был Лор-а-Ледан, вторым крупным городом был Хартанд, а еще…
— Гербы их помните?
— Могу точно сказать, что на гербе Лор-а-Ледана были изображены молнии.
— Есть! — Меня аж пот прошиб. — А теперь, друг мой, лягте на стол так, чтобы ваша голова оказалась в меньшей выемке.
— Как угодно, — мэтр тут же забрался на стол и разлегся крестом, глядя в потолок.
— И что это значит? — спросила Элика, глядя на меня, как на ненормального.
— Элика, — начал я, — этот стол — карта. Я помню карту Кланх-о-Дора, видел ее в одной из книг в учебке. Провинция имеет очертания большого треугольника. Вот, смотри, на столешнице в самом углу вырезаны молнии: наверное, это символически обозначенное расположение Лор-а-Ледана. Он на крайнем западе провинции, почти на берегу, видишь? А дальше от края стола мандала с цветами вереска, переплетенными лозой дикого винограда.
— Саэр-Виндалан, Виноградные долины, — Элика посмотрела на меня с изумлением. — Но за ними в столе углубление, и никаких изображений!
— Мэтр Ганель, — обратился я к ученому, — вы хорошо запомнили татуировки нашего друга Зерама Ратберта?
— Если мне не изменяет память, милорд, на руках этого пса были наколоты ветви дикого винограда, плюща и колючки терна, на груди справа изображение солнца, на правом плече волчья голова с оскаленной пастью, на спине звери и птицы. Кажется, совы, раскинувший крылья ястреб, опять же волк… Что-то еще было, кажется…
— Звезды, Ганель! Звезды были?
— Да. Четыре звезды, расположенные дугой на левой стороне Груди. Созвездие Дракона, я еще подумал…
— Точно, — выдохнул я. Мое сердце колотилось, и небывалая радость переполняла меня. — Надпись на картине Хомрата. Вот! — Я полез в свой кошель, достал копию пророчества, присланную мне королевой Вотаной. — «Оставив на запад стрелы грозы, через вереск и плети дикой лозы, туда, где сойдутся четыре звезды, придешь и узнаешь о будущем ты». Вставайте, Ганель. Место на столе, напротив которого находились бы вытатуированные на груди Ратберта звезды, если бы парень лежал сейчас вместо вас — вот где находится нечто такое, что ищут решительно все. Имперцы, вампиры, сулийцы, королева Вотана — все!
— Я знаю, что это за место, — сказала Элика, и голос ее вроде как дрогнул. — Это Заповедь. Тысячелетний Лес, оставшийся еще со времен Нашествия. Я почти уверена, что так. Но можно будет уточнить по карте. Проклятие, Эвальд, как ты догадался?
— Просто сопоставил все, что мне было известно. Хомрат, по всей видимости, смог разгадать тайну фигурного стола, — я сильно волновался и говорил торопливо, как в лихорадке. — Он наверняка узнал о пророчествах Эская — ты мне рассказывала о них в Эшевене. Рассказать правду он не мог, кому бы понравилось то, что виари в конце концов получат свои земли обратно? Тогда Хомрат зашифровал эти пророчества здесь, в Харемской обители. Он написал триптих, где изображена последняя битва со Зверем, которая случится после того, как будет найден настоящий меч Зералина — именно его держит в руке Матерь на центральной секции складня. Помнишь, ты обратила внимание, что меч на картине эльфийский, не имперский? Он изготовил кресло настоятеля, на котором вырезана своего рода инструкция, как использовать стол-карту, а потом и королю Стаффарду преподнес картину с этим ключом — мол, попробуй твое величество, догадайся!
— И получается, что вампиры тоже об этом знают?
— Наверняка. Потому и нужен им Ратберт.
— Эвальд, я тебя люблю! — Элика неожиданно влепила мне смачный поцелуй прямо в губы. — Надо как можно скорее все рассказать де Фанзаку. Вместе придумаем, как быть дальше!
За дверью из святилища нас ждал неприятный сюрприз. Бодин исчез, а Домаш, привалившись к косяку, храпел во все форсунки. Он спал так крепко, что даже наши свирепые тычки не сразу заставили его проснуться.
— А? Что? Где? — Роздолец вертел головой и непонимающе таращился на нас. — Что такое?
— Где Бодин?! — рявкнула Элика, бледная от бешенства.
— Бодин? А? — Домаш начал приходить в себя. — Сбежал! Кусок тараканьего дерьма, сбежал, чтоб его громом убило!
— Чувствую, теперь драки не избежать, — вздохнул я. — Элика, готова?
— Беспокойся о себе, салард! — Эльфка побежала по коридору, Ганель за ней. Хлопнув по плечу ошалелого Домаша, я поспешил за ними. Предчувствия у меня были самые нехорошие.
* * *
В зале капитула ни Бодина, ни его упырей не было. Это было неожиданно и странно, но радости я не испытал. Все стало ясно, едва мы вышли из здания в клуатр.
Инквизитор и солдаты праха были тут, и они нас ждали. Завидев нас, упыри тут же двинулись вперед, но Бодин остановил их окриком. И тут из галереи показалась фигура в темно-лиловом плаще с капюшоном. Неизвестный прошел мимо Бодина, остановился шагах в десяти от нас и убрал капюшон. Это был рослый и худой мужчина лет сорока-сорока пяти с роскошной гривой черных как перо ворона волнистых волос и аристократическим, красивым, но неестественно бледным лицом.
— Шевалье де Квинси! — сказал он, и звуки его голоса заставили мое сердце сжаться. — Я так и думал, что увижу тебя еще раз. Должен сказать, ты неплохо себя показал в бою с Митрой.
— Ты кто такой? — спросил я, чувствуя, как во мне против моей воли растет противный всепоглощающий и обессиливающий страх.
— Эмиль де Сантрай, к твоим услугам, шевалье, — мужчина поклонился. — Вряд ли тебе приходилось слышать мое имя.
— Ошибаешься, — ответил я: язык у меня будто онемел, и слова выговаривались с трудом. — Я о тебе слышал, вампир.
— Отлично, ты знаешь, кто я. И сейчас ты мне расскажешь все, что знаешь.
— Ни…никогда!
— Говори по-хорошему, червь, — упырь шагнул ко мне, глаза его загорелись синими огоньками. — Иначе…
Он не договорил, покачнулся, болезненно крякнул и уставился на длинный узкий стальной наконечник, торчащий из его груди. Я сразу узнал наконечник отлично знакомого мне оружия.
Кройцшипа Лукаса Субботы.
Дампир в черной клепаной коже, ловкий и быстрый как кошка, в несколько прыжков буквально слетел с крыши церкви и ворвался в самую гущу воинов праха, уже готовых наброситься на нас. Элика, опомнившись, вытянула руки ладонями к Бодину и влепила инквизитору огненный шар прямо в лицо — охваченный огнем инквизитор отлетел к аркам клуатра и взвыл страшно, обреченно, душераздирающе. Я выхватил меч, попытался сосредоточиться на фламенант-медальоне, посылая через него огненный заряд в клинок, но не успел — на меня напали сразу два воина праха, один со шпонтоном, второй с мечом.
Меня спас Домаш. Он опередил тварь со шпонтоном, которая неминуемо пригвоздила бы меня к стене клуатра, врезал упырю краем щита по забралу, заставив остановиться, а потом ударил упыря ногой в живот, опрокидывая навзничь на снег. Второй воин праха развернулся к Домашу, и это дало мне возможность ухватить меч обеими руками и атаковать.
Упор на левую ногу, замах из четвертой позиции — ррррраз!
Мой удар пришелся точно в зазор между латным горжетом и нижним краем шлема воина праха. Клинок перерубил шейные позвонки нежити, воин праха развернулся на месте, выронил меч и, подломившись в коленях, повалился на бок. Домаш тем временем своим тяжелым топором менял форму и содержание шлема того упыря, которого свалил ударом щита. Грохот стоял, как в кузнице. Я встретился с Домашем взглядом, и мы, не сговариваясь, бросились на выручку Ганелю, который с истошными воплями убегал от трех гнавшихся за ним мертвецов. Остальные пять упырей тщетно пытались выбраться из магической ловушки, в которую их поймала Элика. Попутно я заметил, что Суббота исчез, равно как и раненный вампир.
Зычно заревев, Домаш разбежался, врезался в переднего воина праха, сбив его с ног: миг спустя его лезвие его топора ударило в шлем второго, а я, развернув на себя последнего упыря из этой тройки, отвлек его от Ганеля. Жмур был вооружен алебардой и действовал ей с поразительной ловкостью — я с трудом уворачивался от его выпадов. Достать мечом тварюгу я не мог, воин праха умело держал меня на дистанции, не подпуская на расстояние удара мечом. Несколько секунд продолжался этот смертельный танец, пока все не решил Домаш: разделавшись со своими врагами, он обрушил топор прямо на череп моего противника. Роздолец обладал такой звериной силой, что салад упыря смялся, будто был сделан из фольги. После этого, мы с Домашем без всякого труда разделались с тварью, и вовремя — действие магической ловушки Элики иссякло, и жмуры шли прямо на нее. Впрочем, одолеть боевого мага Ложи тварям было явно не по зубам: Элика использовала заклинание Барьера, и мертвецы уперлись в невидимую преграду, не в силах ее преодолеть.
— Мать вашу на кол! — заорал Домаш и бросился на залипших у невидимой стены нежитей.
Помню, в детстве я не раз читал в исторических романах про берсеркеров. Так вот, в Харемской обители Домаш из Бобзиглавицы показал мне на деле, что такое боевой стиль берсеркера. Он волчком вертелся среди воинов праха, отбивая щитом их удары и раздавая убийственно точную ответку — и при этом орал что-то неразборчивое, вроде как боевую песню. Понятно, что героическая песнь храброго роздольца никак не могла воздействовать на лишенных чувств и воображения мертвецов, но смотрелось и слушалось все это устрашающе. Буквально за пару секунд Домаш сбил с ног одного из упырей и вмял внутрь шлема забрало другого. Когда я подоспел ему на помощь, он выбивал барабанную дробь из голов сразу двух противников, наседавших на него справа и слева. Один из них упал на колени — ситуации, более удобной для добивающего удара, нельзя было и придумать, и я рубанул сверху вниз, знаменитым ударом сокола, который мне показывал когда-то сэр Роберт, да так удачно, что голова упыря покатилась по каменным плитам двора. Краем глаза я успел увидеть, что внутри галереи одна темная фигура вроде как гонится за другой, но времени разглядывать все это у меня не было. Мимо меня пролетел упырь, отброшенный динамическим ударом Элики: он врезался в стену, гремя доспехами, упал на четвереньки и начал было подниматься, чтобы вернуться в схватку. И вот тут меня удивил Ганель — почтенный мэтр где-то успел раздобыть садовую лопату, и вот этой самой лопатой он начал молотить мертвеца по спине, вопя при этом такие непристойности, которые я ну никак не ожидал бы услышать от такого образованного человека. Впрочем, толку от его ударов было немного, воин праха поднялся и пошел на Ганеля. Надо было спасать умника, и я набросился на мертвеца сзади. Будь у меня щит, я попытался бы сбить его с ног и дорубить на земле, но щита у меня не было, и я просто ударил тварь ногой под колено.
Боли нежити, конечно же, не чувствуют — я знал об этом. Но нервные рефлексы должны были сохраниться, иначе жмуры просто не могли бы двигаться. Я не ошибся: удар заставил тварь упасть на одно колено.
Ну, попробуем удар, который сэр Роберт называл «Жнец смерти»…
На жмуре был шишак с кольчужной бармицей и сплошной кованой личиной, закрывающей лицо до подбородка. Будь у меня клеймор Андрея Михайловича, я бы не усомнился в эффективности удара. Тем не менее, я рискнул рубануть по бармице, и меч, подаренный де Фанзаком, меня не подвел — кольчужная сетка разошлась под клинком, раскаленная фламенант-медальоном сталь рассекла шею и перерубила спинной мозг мертвеца. Воин праха повалился в снег, как лишившаяся устойчивости кукла.
Переводя дыхание, я обменялся взглядом с Ганелем и обернулся. Поле боя было за нами. На ногах оставались только два воина праха, и Домаш успешно теснил их, то, что осталось от инквизитора Бодина, продолжало дымить и распространять страшный смрад горелой кости. Все происходящее воспринималось, как в кошмарном сне: звуки боя, звон металла, крики слышались мной как какой-то сплошной гул, будто в уши мне налилась вода. Я бросился на помощь Домашу — это была хорошая идея, потому что одна из тварей разбила щит Домаша, и роздолец с трудом парировал удары своих противников. Я отвлек нежитей на себя и дал ему возможность отбросить выщербленный в бою топор и обнажить меч. Домаш не остался в долгу — он великолепным палаческим ударом с разворота снес башку одному из жмуров, и в конце концов мы совместными усилиями разделались с последней тварью, буквально разделав ее на части.
Едва все закончилось, появился Суббота. Его лицо было бледным и мокрым от пота, глаза горели. В одной руке он держал кройцшип, в другой голову де Сантрая, ухватив ее за волосы.
— Вот и все, — сказал он странным тоном. — Мама может спать спокойно. Семейные дела закончены.
— Лукас, я должен поблагодарить тебя, — сказал я, выступив вперед. — Если бы не ты…
— Знаю, — бросил дампир. — Вы вели себя, как слепые щенята. Тварь приготовила для вас ловушку, и вы чудом спасли свои задницы. Но теперь это неважно. Это был хороший бой.
— Лукас, мы выяснили, зачем вампирам нужен Зерам Ратберт, — произнес я.
— Обыщите Бодина, — посоветовал дампир, бросил голову в снег и сам уселся на кусок, отвалившийся от чаши бассейна.
У инквизитора мы не нашли ничего, кроме перстня и нескольких гельдеров в кошеле. Затем Лукас обошел поверженных солдат праха и каждому отделил череп от тела.
— Можно уезжать, — сказал он, закончив с этим неприятным занятием. — Об остальном поговорим в более уютной обстановке. Этот монастырь действует мне на нервы. Займитесь лошадьми, а я пока осмотрю папашин кабинет.
* * *
В таверне «Окорок и бутылка» на полдороги от Харема к Калю мы были одни — местные завсегдатаи, едва мы появились в зале, поспешили убраться восвояси. Хозяин таверны, тучный, опасливый и суетливый, подал гретого вина с пряностями, горячее говяжье рагу с овощами и перцем, теплые караваи свежеиспеченного хлеба, получил плату и, после того как Суббота что-то шепнул ему на ухо, ушел к себе и больше не появлялся в зале. Мы набросились на еду и питье так, как будто не ели неделю — битва в Хареме вымотала нас и выпила все силы. Пили все много, только Элика особо не налегала на вино, зато Домаш опрокидывал кубок за кубком и один умял половину котелка с рагу и большую часть хлеба. Даже Ганель напился и сидел, пьяный и красный, сосредоточенно ковыряя ложкой в своей миске. Дампир почти ничего не ел. Он сидел, закинув длинные тощие ноги в высоких сапогах со стальными подковками на стол, с кубком в руке и смотрел, как мы уписываем горячее.
— Ешьте, ешьте, — велел он, перехватив мой взгляд. — Цените жизнь. Сегодня вы чуть было не потеряли ее.
— Зато узнали много интересного, — заметила Элика, разглядывая на свет стакан с вином.
— Много, — согласился Суббота. — И это хорошо. Я видел только картину. Как вы узнали о подземелье?
— Бодин его нашел, — пояснил я. — Он, видимо, знал о его существовании.
— Проклятые инквизиторы! — Суббота приложился к кубку, откинулся на спинку кресла. — Вот где сидят враги — в Святейшем Трибунале. Я всегда знал, что сулийцы давно их всех скупили с потрохами.
— Дуззар, Бодин — не много ли шпионов Суль в рядах святейшей инквизиции? — заметил я.
— Я подготовлю рапорт для Охранительной Ложи, — произнесла Элика. — Пусть займутся ревнителями веры.
— То, что вы узнали, очень важно, — сказал Суббота. — Но боюсь, мы потеряли слишком много времени. Я так думаю, де Сантрай давно превратил Харем в свое логово. Отсюда он плел свою паутину. Проклятые Братья были его воинством, а дурная слава монастыря отпугивала от него ненужных гостей. Тех же, кто все же отваживался проникнуть в монастырь, ждала незавидная судьба.
— Думаешь, де Сантрай знал о виарийском столе-карте? — осведомился я.
— Уверен, — Суббота взял со стола кувшин с вином, налил себе в кубок. — Иначе зачем он пытался освободить Ратберта из тюрьмы в Ардессе? Сейчас пойдет игра на опережение, кто первый доберется до места, обозначенного на карте.
— Тогда почему он пытался разговорить нас в монастыре?
— Возможно, считал, что не обладает полным знанием. Хотел проверить то, что уже разузнал сам.
— Я уверена, что это Заповедь, — упрямо сказала Элика. — Это идеальное место для тайного хранилища. Заповедь существовала во времена Эская. Столешница стола-карты изготовлена из красного эльфийского дуба — Заповедь единственное место в Кланх-о-Доре, где растет это дерево.
— И что ты предлагаешь, подружка? — Суббота тяжело посмотрел на эльфку. — Отправляться туда немедленно? Ты хоть представляешь себе, что такое Заповедь? Это тысячи квадратных акров непроходимой чащи, в которой можно встретить все, что угодно. Я не удивлюсь, что в этих гребаных лесах еще живы драконы. И ты предлагаешь отправляться туда впятером?
— Не смей называть меня подружкой! — Элика хлопнула ладошкой по столу. — И предложи что-нибудь получше, если ты такой умный.
— О да, конечно — я тупой дампир, который только и умеет, что молоть зерно и резать глотки! Уймись, девочка, ты не в моем вкусе. Но прежде, чем предлагать мне слово, скажи свое, и я выслушаю тебя.
— Да пошел ты! — прошипела магичка.
— Узнаю эльфийских истеричек, — равнодушно ответил дампир. — Не обращайте на меня внимания, дамзель. Я просто пью вино и жду, когда вы четверо выродите хоть одну путную идею.
— А мы ждем твоих предложений, — сказал я, отпив из кубка. — Ты ведь наверняка нашел что-нибудь интересное в логове де Сантрая?
— Ничего, — заявил дампир. — На трупе были только ключ от кабинета, кошель с золотом и печатка. В кабинете я нашел лишь селлуровый шар, который эти твари используют для связи с магистрами Суль, но я не знаю, как им пользоваться. Никаких бумаг. Папашка не оставлял следов.
— А голову зачем забрал?
— Мне за нее заплатят, — Суббота сверкнул глазами. — Л'Аверк выложит мне за эту башку двадцать гельдеров. Голова малака — хороший трофей.
— Он все-таки был твоим отцом, — не удержался я.
— К сожалению. А ты что, хочешь меня разжалобить, мальчик?
— Неужели ты совсем никаких чувств к нему не испытывал?
— Он свел в могилу мою мать и сделал меня тем, что я есть. Полагаешь, я должен быть ему за это признателен? — Дампир поднял кубок с вином. — Знаешь, по совести я мог бы предложить вам выпить за помин души новопреставленного Эмиля де Сантрая. Да вот беда в том, что этой самой души у папаши не было.
— Поступай, как знаешь, — я развел руками. — В конце концов, как ты сказал, это ваши семейные дела.
— Ты становишься умнее, и это похвально, — дампир все же сбросил ноги со стола. — Я не слышу умных предложений.
— Лично у меня только один вариант: отправляться в Заповедь, — сказал я.
— Я поддерживаю Эвальда, — заявила Элика.
— А мне без разницы, панове, — ответствовал Домаш. — Мне все едино, с кем драться, и где подохнуть.
— Милейший лорд Домаш, а что ты там распевал во время боя? — внезапно поинтересовался Суббота. — Я, признаться, не особо вслушивался в слова песни, бо было не до этого. Но ревел ты, как раненный бык. Впечатляюще орал.
— Да пустое это все, — ответил байор и покраснел. — Так, старая роздольская песенка. Весьма похабная, надо сказать, и это, в приличном и чувствительном, особливо дамском обществе к исполнению не рекомендованная.
— Я расслышал в твоей песне, почтенный байор, только «мать заиметая» и «конский член», — подал голос Ганель. — Признаться, я и сам дал волю языку.
— Покайтесь, дети мои, — с самым серьезным видом заявил дампир, глядя на нас, — ибо вы совершили грех сквернословия. Неназываемая Бездна ждет вас, ежели не покаетесь.
— Хватит юродствовать, Суббота, — сказала Элика. — Наше мнение ты услышал. Теперь говори, что задумал.
— Хотел бы я иметь под рукой других бойцов, более опытных и испытанных, — произнес дампир, глядя куда-то в сторону. — Но у меня, как и вас, нет выбора. Жернова судьбы запущены и кого-то они должны перемолоть. Но я здесь старший, потому и приму решение за всех.
— Итак, что будем делать? — спросил я.
— У нас две цели — нечто, скрытое в Заповеди, как вы меня уверяете, и Ратберт. Орден велел мне найти Ратберта. Но есть еще это, — Лукас показал нам серебряный медальон из баз-Харума, висевший у него на шее на цепочке. — Полагаю, Ратберта искать уже не надо, мы узнали, зачем он был нужен вампирам. Он просто ходячий кусок карты, путеводная нить к главному призу. И этот приз находится в Заповеди. Посему едем в Заповедь, другого пути у нас теперь нет.
— Йес! — воскликнул я. — Какого ж хрена ты ломался, Лукас? Ты ж с самого начала принял такое решение.
— Молодость нахальна и бесстрашна, — ответил Суббота таким тоном, что я вздрогнул. — Молодость не боится смерти, потому что не знает ее истинного обличья. А я знаю. Я встречался с ней. И потому я дорожу своей жизнью.
— Да ты просто трус, Суббота, — с некоторым вызовом в голосе сказала Элика.
— Иногда быть трусом не зазорно, — Лукас выпил вино из кубка, вновь потянулся за кувшином. — Если мы унесли ноги из Харема и сделали одного малака и десяток мертвецов, это не значит, что в следующий раз удача снова будет на нашей стороне. И если она отвернется от нас, я предпочту окончательную смерть. Вряд есть ли во всех мирах что-то страшнее Бытия после Смерти. Ну, коли вы доверили мне решающее слово, вот мой план. Утром мы разъедемся ненадолго — я отправлюсь в Эшевен, чтобы доложиться и получить премию за папочку. Еще попробую раздобыть подробную карту той части провинции, где расположена Заповедь. Элика останется в этой таверне и будет ждать нас, наслаждаясь покоем. Профессору бы тоже лучше побыть с ней. А ты, шевалье, возьми с собой пана Домаша и отправляйтесь в Каль. Сообщите епископу Ошеру, что Бодин героически пал в схватке с восставшими Братьями, и вам не удалось ни хрена в монастыре отыскать. Через пять дней встречаемся здесь, в этой таверне. А сейчас идите спать, молодежь, час уже поздний, да и глазенки у вас пьяные. А вина, — и тут дампир с усмешкой опрокинул вверх дном свой кубок, — уже не осталось….
