«... В субботу 10 июня (1654) мы подъехали к берегу великой реки Нистроса (Днестра), которая составляет крайний предел страны Молдавской и начало границы земли казаков. Мы переправились через реку на судах. Наш владыка патриарх был одет в мантию и держал в правой руке крест, ибо, по существующему в земле казаков и Московской обычаю, благословлять можно не иначе, как только со крестом... Высадившись на берег, мы подняли деревянный позолоченный крест... на высоком красном шесте; его нес один из священников, по принятому в земле казаков обычаю; здесь только перед патриархом носят крест на шесте. Навстречу ему вышли тысячи народа в несметном множестве (Бог да благословит и умножит их!). То были жители города по имени Рашков... В числе встречавших были, во-первых, семь священников в фелонях с крестами, ибо в городе семь церквей, затем - диаконы со многими хоругвями и свечами, потом - сотник, то есть начальник крепости и города (войсковой начальник), войско и певчие, которые как бы из одних уст пели стихиры приятным напевом. Все пали ниц пред патриархом и стояли на коленях до тех пор, пока не ввели его в церковь. В городе никого не оставалось, даже малых детей: все выходили ему навстречу».

Так произошло, по свидетельству Павла Алеппского, прибытие патриарха Антиохийского Макария в пределы русских земель. Атмосфера глубокой торжественности, всенародного благоговейного почтения, сердечного радушия и широкого гостеприимства сразу окружила антиохийских гостей. Такая обстановка сохранялась во все время их путешествия по России, вплоть до отъезда на родину.

В городах и селениях Украины патриарху Макарию устраивались великолепные встречи, жители от мала до велика выходили за город или на улицы, чтобы сподобиться патриаршего благословения, в силу которого они очень верили. В 1654 году во всех церквах Украины уже поминались царь Алексей Михайлович и митрополит Сильвестр, так как, по словам Павла, «казаки в согласии с гетманом Хмелем, «присягнули царю и подчинили ему свою землю», что произошло «при посредстве патриарха (Никона) и по причине ревности московитов к православной вере». Однако впереди была еще долгая война и кровопролитные сражения. Немудрено поэтому, что Богдан Хмельницкий спешил встретиться с патриархом Макарием и заручиться его благословением. Эта встреча впервые состоялась в городе Богуславле, куда гетман прибыл специально, чтобы приветствовать патриарха Макария.

Личность Богдана (Зиновия) Хмеля приводит антиохийских гостей в неописуемое восхищение. Павел Алеппский не скупится на похвалу, описывая его глубокую веру, мужество, скромность, легендарные подвиги. Характеристика «гетмана Хмеля», наряду с характеристикой Алексея Михайловича, - самая яркая личная характеристика во всей книге Павла Алеппского. Вот как он описывает встречу гетмана и патриарха. Гетман «подъехал от городских ворот с большой свитой, среди которой никто не мог бы его узнать: все были в красивой одежде и с дорогим оружием, а он был одет в простое короткое платье и носил малоценное оружие. Увидев нашего патриарха издали, он сошел с коня, что сделали и другие бывшие с ним, подошел к нему, поклонился и, дважды поцеловав край его одеяния, приложился ко кресту, и облобызал его правую руку, а наш владыка патриарх поцеловал его в голову. Где глаза ваши, господари Молдавии и Валахии? Где ваше величие и высокомерие? Каждый из вас ниже любого из полковников, его подчиненных: Господь по правосудию и справедливости осыпал его дарами и наделил счастием в мере, не достижимой царям. Он тотчас взял под руку нашего владыку патриарха и пошел с ним шаг за шагом, пока не ввел его внутрь крепости, при чем плакал... О читатель! Ты мог бы быть свидетелем разумности его речей, его кротости, покорности, смирения и слез, ибо он был весьма рад нашему владыке патриарху, чрезвычайно его полюбил и говорил: «Благодарю Бога, удостоившего меня перед смертью свиданием с Твоею святостью». Он много разговаривал с ним о разных предметах, и все, о чем просил наш патриарх, он покорно исполнил... Затем гетман расспрашивал нашего патриарха о многих предметах. Потом мы поднесли ему подарки на блюдах... Этот Хмель, муж преклонных лет... бесхитростный, спокойный, молчаливый, не отстраняющийся от людей; всеми делами занимается лично, умерен в еде, питье и одежде... Всякий, кто увидит его, подивится на него и скажет: «Так вот он, этот Хмель, коего слава разнеслась по всему миру». Как нам передавали, во франкских землях сочиняли в похвалу ему поэмы и оды... Пусть его наружность невзрачна, но с ним Бог, а это великая вещь... Какой контраст, Хмель, между твоим (громким) именем и деяниями и твоим внешним видом! Поистине Бог с тобою!» За обедом, проходившим довольно скромно, но очень радушно, гетман посадил патриарха на главное место, а сам сидел ниже. Так прошло их первое свидание. Вторая встреча состоялась в самом стане казачьих войск, которые готовились к походу, ибо путь патриарха проходил как раз через их военный лагерь. Гетман задержал выступление войска в поход, ожидая прибытия патриарха.

«Мы въехали в середину войска, - пишет Павел Алеппский. - Ты мог бы видеть тогда, читатель, как тысячи и сотни тысяч их, стараясь опередить друг друга, спешили толпами, чтобы приложиться к деснице и кресту нашего владыки патриарха, бросались на землю так, что лошади (патриаршего) экипажа остановились. Наконец, доехали до палатки гетмана Хмеля, маленькой и невзрачной. Он вышел навстречу нашему владыке патриарху и сделал ему земной поклон. Тогда наш патриарх прочел над ним молитву о войне и победе, призывая Божие благословение на него и его войско». Гетман ввел патриарха в свою палатку, и наблюдательный Павел заметил, что здесь не было дорогих ковров, а вместо них - простой половик, и на столе, где перед этим обедал Хмель, стояло только блюдо с вареным укропом. «Смотри же, какова воздержанность!» - восклицает Павел.

Имея с собой письма гетмана к царю и патриарху Никону, а также к воеводе пограничного с Украиной города Путивля, антиохийские гости направились далее, получая на всем пути бесплатное питание и лошадей по распоряжению гетмана.

Трудно передать радушие и благоговение, с какими повсюду встречали антиохийских гостей. Работавшие в поле бросали работу и издали крестились и кланялись экипажу святителя, во всех селениях и городах духовенство и народ торжественно выходили с хоругвями и иконами на встречу патриарха. Выходя из экипажа, он всегда прикладывался к иконам и крестам, часто входил в церкви, во многих совершал богослужения.

В свою очередь, страдания украинского народа вызывали у антиохийских путешественников самое искреннее сочувствие. Неоднократно Павел Алеппский разражается гневными обличениями «врагов веры», «врагов Христа», как он именует «ляхов», за те неисчислимые бедствия, которые они принесли Украине. Глубокая набожность украинского народа, его простота, красивые народные и церковные обычаи, умилительное пение детей за церковными службами наполняют душу Павла Алеппского искренней симпатией и любовью к украинцам. С теплым чувством пишет он о них.

«Ты увидишь, читатель, в доме каждого человека по десяти и более детей с белыми волосами на голове; за большую белизну мы называли их старцами. Они погодки и идут лесенкой один за другим, что еще больше увеличивало наше удивление. Дети выходили из домов посмотреть на нас, но больше мы на них любовались; ты увидел бы, что большой стоит с краю, подле него - пониже его, на пядень, и так все ниже и ниже, до самого маленького с другого края. Да будет благословен их Творец! Что нам сказать об этом благословенном народе? Из них убиты в эти годы во время походов сотни тысяч, и татары забрали их в плен тысячи; моровой язвы они прежде не знали, но в этом году она появилась у них, унося из них сотни тысяч в сады блаженства. При всем том они многочисленны, как муравьи, и бессчетнее звезд».

Торжественна была встреча патриарха Макария в Киеве. «Сотник и его отряд провожали нас со знаменами... Мы издали видели блестящие купола монастыря и церкви Святой Софии. Когда мы поднялись на склон горы, нашего владыку патриарха встретил игумен этого монастыря, именуемый архимандритом... С ним был епископ, проживавший в его монастыре, и монахи. Патриарха посадили в монастырский экипаж, имеющий вид царского, покрытый позолотой, а внутри весь обитый красным бархатом, и нас повезли по направлению к монастырю».

Еще более торжественные и великолепные встречи ожидали антиохийских гостей в Московии. Весьма характерной, с точки зрения русских обычаев, была встреча в пограничном Путивле.

В Москве давно с нетерпением ожидали прибытия патриарха Макария. Воеводе Путивля уже за два года перед этим был дан царский наказ со всей почестью встретить святителя и немедленно проводить внутрь страны.

И вот 20 июля 1654 года, в праздник святого пророка Илии, ровно через два года после выезда из Алеппо, путешественники «переехали границу земли казаков и прибыли на берег глубокой реки, называемой Соими (Сейм), которая составляет предел земли Московской». Когда высокие гости были переправлены на другой берег, «на берегу уже были тысячи ратников и множество жителей, коих он (патриарх Макарий) благословил. Ратники с ружьями выстроились впереди нас длинным строем, так что от начала не видать было конца. Мы стали взбираться по крутому подъему на гору... Впереди нас двигались в полном параде пешие ратники по два в ряд. Воевода ожидал нас вдали... но ежечасно посылал... по одному из своих приближенных, который, сойдя с коня, кланялся до земли и говорил: «Воевода, твой ученик, спрашивают твою святость: как ты себя чувствуешь и как совершил путь? Слава Богу, что ты прибыл в добром здравии. Мысли воеводы с тобою». Наконец, когда мы приблизились к воеводе на некоторое расстояние, он сошел с коня, а наш владыка патриарх вышел из кареты. Воевода поклонился ему до земли два раза, а в третий раз стукнул головой о землю - таков их всегдашний обычай. Наш владыка патриарх благословил его крестообразно, по тому обычаю, как благословляют у московитов... благословение человека архиереем издали им неизвестно, он должен их стукнуть пальцами... Воззри на эту веру, на это благоговение, эту набожность! Поистине царство приличествует и подобает им, а не нам. Мы были очевидцами, как они бросались на землю и становились на колени в пыль, будучи одеты в свои дорогие кафтаны из превосходной ангорской шерсти с широкими, обильно расшитыми золотом воротниками...

Затем они обменялись приветствиями, и после продолжительных расспросов о здоровье и многократного выражения взаимной дружбы наш владыка патриарх сел в свой экипаж, а воевода на своего коня». Из города «вышло много священников в ризах и диаконы в стихарях, совершавшие каждение, с хоругвями и иконами, унизанными жемчугом, с крестами и множеством фонарей. Число священников в облачениях было тридцать шесть, и четыре диакона. Было множество монахов в больших клобуках, в длинных мантиях. Тогда наш владыка патриарх вышел из экипажа, а воевода и правительственные сановники сошли с коней. Сделав земной поклон, наш Владыка приложился к святым иконам, к животворным Евангелиям и к золотым крестам, унизанным жемчугом. Затем старшие белые священники и игумены простых монастырей лобызали его десницу, делая земной поклон и... говоря: «Через Твое прибытие снизошло благословение на всю Московскую землю». Они вошли перед нами в город. По обычаю, мы шли пешком, воевода со своими приближенными следовал позади нашего владыки, войско шло впереди, а священники посередине, перед нашим владыкой попарно, благочинно, не теснясь. Если кто-нибудь, постигнутый гневом Милосердного, встречался едущим верхом по тем улицам (где мы проходили), то его до изнеможения били палками и кнутами, говоря ему: «Как! Царь идет пешком, а ты разъехался во всю ширину!» - и сбрасывали с лошади на землю. Всякий раз, как мы проходили мимо церкви, ребятишки и церковнослужители звонили в колокола».

Гостей, наконец, поместили в доме протопопа. «Спустя немного времени явились почетные люди и поднесли нашему владыке патриарху большой дар от имени царя, который несли многочисленные янычары, именно: хлеб и рыбу разных сортов, бочонки с медом и пивом, также водку, вишневую воду и много вина. Старший из них, выступив вперед и став на колени, стукнул головой о землю, что сделали и товарищи его. Наш владыка патриарх преподал им московское благословение... Воевода также прислал от себя главных из своих служилых людей с царской трапезой, состоящей из сорока-пятидесяти блюд... Тут были разные варенья и жареная рыба, разнородное печеное тесто с начинкой таких сортов и видов, каких мы во всю жизнь не видывали, разнообразная рубленая рыба с вынутыми костями, в форме гусей и кур, жареная на огне и в масле, разные блины и иные сорта лепешек, начиненные яйцами и сыром. Соусы все были с пряностями, шафраном и благовониями. Но как описать все царские кушанья? В серебряных вызолоченных чашах были различные водки и английские вина, а также напиток из вишен вроде густого сока... и еще маринованные лимоны - все это из стран франкских. Что же касается бочонков с медом и пивом, то они были в таком изобилии и так велики, как будто наполнены водой.

Старший из служилых людей выступил вперед и, сделав земной поклон со своими товарищами, сказал: «Никита Алексеевич бьет челом Твоей святости, испрашивая Твоих молитв и благословения, и подносят Твоей святости и Твоему отцовству эту хлеб-соль...»

«Обрати внимание, читатель, на это смирение и благочестие, ибо... этот воевода саном равен визирю... однако его не называли перед нашим Владыкой Патриархом воеводой, как бы следовало его величать, а просто Никита Алексеевич, то есть сын Алексея».

Надо вспомнить, к какой сравнительно скромной обстановке привыкли антиохийские гости у себя на родине и сколько приходилось им терпеть от высокомерия и притеснения османских чиновников, чтобы понять, как должно было подействовать на них щедрое русское гостеприимство, почтение и благоговение верующих русских людей!

В свою очередь, антиохийские гости с трепетом и волнением готовились представлять достоинство своего престола очень строгому русскому благочестию.

«... Мы вступили, читатель, - пишет Павел Алеппский, - во вторые врата борьбы, пота, и трудов, и пощения, ибо все в этой стране, от мирян до монахов, едят только раз в день, хотя бы это было летом, и выходят от церковных служб всегда не ранее как около восьмого часа, иногда получасом раньше или позже... Мы выходили из церкви едва влача ноги от усталости и беспрерывного стояния без отдыха и покоя... Сведущие люди нам говорили, что, если кто желает сократить свою жизнь на пятнадцать лет, пусть едет в страну московитов и живет среди них, как подвижник, являя постоянное воздержание и пощение, занимаясь чтением (молитв) и вставая в полночь. Он должен упразднить шутки, смех и развязность и отказаться от употребления опиума, pi6o московиты ставят надсмотрщиков при архиереях и при монастырях и смотрят за всеми, сюда приезжающими, нощно и денно, сквозь дверные щели наблюдая, упражняются ли они непрестанно в смирении, молчании, посте и молитве, или они пьянствуют, забавляются игрой, шутят, насмехаются или бранятся. Если бы у греков была такая же строгость, как у московитов, то они до сих пор сохраняли бы свое владычество... Московиты никого (из провинившихся иностранцев) не отсылают назад в их страну... но, видя, что приезжающие к ним (некоторые) монахи совершают бесстыдства... они после того как прежде вполне доверяли им, стали отправлять их в заточение, ссылая в ту страну мрака, в частности же за курение табаку предавать смерти. Что скажешь, брат мой, об этом законе?».

Павел Алеппский вполне оправдывает эту строгость. И хотя на самом деле все оказалось не так уж жестоко и страшно в «стране московитов», можно было даже шутить и иметь много добрых знакомств, все же в большинстве предупреждения «сведущих людей» о строгости нравов в русском обществе оказались вполне справедливы, что еще будет отмечено в свое время, и антиохийские гости хорошо сделали, что заранее подготовились к «жизни подвижников».

Антиохийский патриарх сразу стал деятельным участником русской церковной жизни. В Коломне, где антиохийских гостей застигла страшная «моровая язва», унесшая жизни многих сотен тысяч людей, в том числе и духовенства, патриарх Макарий, по просьбе властей и духовенства, совершил множество рукоположений священников и диаконов. А в праздник Богоявления 1655 года в Коломне «народ собрался тысячами из деревень, когда услышал, что антиохийский патриарх намерен освятить воду».

В Коломну навестить патриарха Макария приезжал по пути в Москву архиепископ Рязанский Мисаил, свернув для этого с дороги на 40 верст. С великим благоговением принял он благословение святителя и много беседовал с ним, поделившись, между прочим, тем, как он недавно обратил ко Христу и крестил 4400 человек из народа, не знавшего Бога, в его епархии, причем крестил их одновременно, в реке, погрузив всех сразу. «Они просветились и восприняли веру с большой любовью».

Но более всего поразил антиохийских гостей царь Алексей Михайлович.

В субботу 10 февраля 1655 года царь прибыл в Москву, где уже находились патриарх Макарий и его многочисленные спутники (более 40 человек). Был уже в Москве и патриарх Никон, приехавший за неделю до того, но еще не видевшийся с патриархом Макарием. «Никто никак не ожидал, - пишет Павел Алеппский, - что царь возвратится из похода в этом году, в разгар войны со своими врагами, злыми ляхами. Его войска завоевали крепости и города... Заботой и намерением царя было не давать им отдыха и неотступно преследовать, пока не уничтожит их вконец. Поэтому большинство его войска зимовало в стране ляхов». И вдруг неожиданно царь приезжает в Москву. Каково же было изумление антиохийских гостей, когда Алексей Михайлович при встрече сказал патриарху Макарию: «Воистину ради Тебя, отец мой, я прибыл, чтобы свидеться с Тобою и получить Твое благословение».

Очень подробно описывает Павел Алеппский удивительно красочное зрелище въезда русского царя в Москву под звон бесчисленных колоколов. Парад различных полков, одежда, вооружение и знамена их живо описаны наблюдательным алеппцем.

После утомительной процедуры приготовления и подробнейшей поименной записи многочисленных подарков, которые Кир Макарий собирался поднести царю, «в понедельник 12 февраля 1655 года, когда бывает память святителя Мелетия, Патриарха Антиохийского... могущественный царь благоволил иметь свидание с отцом Кир Макарием, Патриархом Антиохийским». Павел Алеппский очень подробно рассказывает об этой встрече, отмечая, как всегда, множество интересных бытовых подробностей.

Выяснив из хроник, что антиохийский патриарх (каковым был Иоаким Дау) приезжал в Москву только один раз, «при царе Иване», Алексей Михайлович распорядился, чтобы весь тот почет, который был оказан тогда патриарху Иоакиму, был теперь оказан «вдвойне» патриарху Макарию.

От самых ворот подворья Кирилло-Белозерского монастыря в Кремле, где была устроена резиденция патриарха Макария, до царского дворца с обеих сторон дороги стояли царские стрельцы, каждый со знаменем в руке. Впереди патриарших саней также шли стрельцы, неся патриаршие подарки. С такой торжественностью состоялся въезд антиохийского патриарха во дворец. Павел Алеппский сопутствовал своему отцу. После многих торжественных церемоний гости вошли в тронный зал. Макарий «еле слышным голосом», как научили его московиты, пропел перед иконами «Достойно есть», поклонился иконе, затем царю, «который, сойдя с трона, встретил его с непокрытою головою и поклонился ему (патриарху) до земли. Когда он встал, наш владыка патриарх благословил его по-московски: на чело, грудь и плечи и поцеловал его, по обычаю, в плечо; царь же поцеловал владыку в голову и облобызал его правую руку». После обычных приветствий и вопросов о здравии царь пригласил патриарха Макария сесть в кресло подле трона, сам сел на трон, но оставался ввиду присутствия вселенского патриарха все время с непокрытой головой.

В беседе Алексей Михайлович сказал, что покинул войско в походе только из-за патриарха Макария. «Ибо давно уже слышал о Твоем приезде ко мне и сильно желал лицезреть Тебя. Я знаю Твою святость и прошу Тебя всегда взывать к Богу и молиться за меня», - добавил он. Патриарх Макарий сравнил его со святым царем Константином и пожелал ему наследовать его престол вовек. Это произвело на Алексея Михайловича сильное впечатление, и он в радости вторично поцеловал руку патриарха.

После приема патриарших подарков Алексей Михайлович, прощаясь с патриархом Макарием, взял его под руку и лично проводил «почти до дверей». Весь этот почет был оказан, по свидетельству царских переводчиков, только патриарху Макарию, всех до того приезжавших патриархов принимали гораздо более официально и сдержанно.

  В тот же день состоялась первая и тоже очень радушная встреча патриарха Макария с патриархом Никоном. При этом патриарх Никон, сняв клобук, просил патриарха Макария благословить его, что последний и сделал «с трудом», после многих уговоров.

Подобное же радушие и почет оказывались патриарху Макарию затем постоянно. Было много царских и патриарших обедов, которые очень детально и ярко описаны архидиаконом Павлом Алеппским, много серьезных и задушевных бесед.

Неподдельной симпатией и любовью окружили русские люди архидиакона Павла, человека, с которым можно было чувствовать себя свободней, чем с его отцом. К молодому архидиакону относились по-дружески, секретничали, шутили с ним. Всех очень умилило, когда в конце своего пребывания в Москве архидиакон Павел стал возглашать ектению «Рцем вси» по-русски. Царь был очень ласков с Павлом и под конец удостоил его шутливым восклицанием: «О агиос архидиаконос (о святой архидиакон), ты великий человек».

Антиохийский патриарх посетил Троице-Сергиеву лавру, Новгород и окрестности его, а также Саввино-Сторожевский монастырь - излюбленное место отдыха Алексея Михайловича. Такого не удостаивался ни один из патриархов, ранее приезжавших в Москву. В Москве антиохийские гости провели два года, что тоже было неслыханно.

Такие гостеприимства и радушие со стороны патриарха, царя и всего русского общества были тем более удивительны, что в те времена к иностранцам, даже православным, сохранялось в России довольно осторожное отношение. Простых архимандритов и игуменов, священников или монахов, по своей воле пытавшихся приехать в Россию, вообще не пускали в ее пределы, и таковые вынуждены были ждать какого-либо архиерея, чтобы пристроиться к нему под видом его спутников. Но и в этом случае, если обман обнаруживался, их высылали обратно. Впускали лишь тех, кто изъявлял желание остаться в России навсегда, чтобы молиться за царя. Их помещали под строгий надзор. Православным иностранным гостям запрещалось без разрешения и сопровождения ходить по городу. Каждый приезжавший в Россию должен был иметь при себе рекомендательные письма от известных русским властям авторитетных лиц.

По отношению к инославным иностранцам порядки были еще строже. Зарубежным купцам разрешалось торговать и иметь свои лавки, но какое-либо личное общение с ними было русским строго запрещено. «Что же касается священников и монахов, то они отнюдь не смеют разговаривать с кем-либо из франков; на это существует строгий запрет», - пишет Павел Алеппский.

Чем объяснить то особенное радушие и доверие, каким пользовались антиохийские гости?

Начавшиеся церковные преобразования, социальные и религиозные настроения и разногласия в русском обществе, большая война с Польшей, опустошительная моровая язва, как бич Божий обрушивавшаяся на страну, личные переживания - все это вместе взятое побуждало и московского царя и патриарха с особенной надеждой прибегать к духовной и молитвенной поддержке как нельзя более кстати приехавшего антиохийского патриарха, высоким духовным авторитетом которого каждый из них желал воспользоваться для всеобщего умиротворения и успеха в своих делах. Архидиакон Павел пишет: «Как они (киевские ученые монахи), так и вся эта страна до Московии твердо веруют, что патриарх Антиохийский есть обладатель власти вязать и решить, что он - наследник апостола Петра, коему одному поручил Господь Христос вязать и решить на Небе и на земле, и что он древнейший из патриархов. От него они брали листы отпущения грехов с великой верой и полным упованием».