Не иначе как сам Фаэтон вез их в тот памятный день во Фьезоле — юноша горячий и безответственный, — он безжалостно стегал кнутом хозяйских лошадей, понукая их взбираться по каменистому склону. Мистер Биб сразу узнал его. Ни эпоха фанатичной веры, ни века сомнений не наложили на него своего отпечатка, это был все тот же Фаэтон из Тосканы, правивший своей колесницей. И рядом с ним на козлах сидела Персефона, которую он испросил разрешения подбросить по дороге, выдав за свою сестру. Высокая, стройная, бледнолицая Персефона, по весне возвращающаяся в дом своей матери. Она все еще заслоняла глаза рукой от непривычно яркого света. Мистер Эгер был против: дескать, доска с той стороны не такая прочная и вряд ли выдержит второго седока. Но после вмешательства дам, в виде исключения, богине разрешили сесть рядом с богом.

Фаэтон тотчас набросил на нее левую вожжу, что дало ему возможность обвить рукой ее стан. Она не противилась. Мистер Эгер, сидя спиной к лошадям, продолжил свой разговор с Люси. Помимо них в карете сидели мистер Эмерсон и мисс Лавиш. Ибо случилась ужасная вещь: мистер Биб без ведома мистера Эгера увеличил состав группы вдвое. И хотя мисс Бартлетт с мисс Лавиш все утро планировали, кто где будет сидеть, в решающий момент, когда были поданы экипажи, все растерялись, и мисс Лавиш полезла вслед за Люси, так что мисс Бартлетт очутилась в другой коляске, вместе с Джорджем Эмерсоном и мистером Бибом.

Туго пришлось бедному капеллану после таких изменений в составе экспедиции. Если он и планировал чаепитие на одной из фешенебельных вилл эпохи Возрождения, от этой мысли пришлось отказаться. Конечно, Люси и мисс Бартлетт были женщины со вкусом, а мистер Биб слыл образованным, разносторонним человеком. Но сочинительница низкопробных романов и журналист, убивший свою жену перед лицом Господа, никак не могли претендовать на такую привилегию.

Люси в элегантном белом платье прямо держала спину и слегка нервничала, но добросовестно внимала речам мистера Эгера. Ее угнетало присутствие мисс Лавиш, и она исподволь наблюдала за мистером Эмерсоном, который после плотного второго завтрака разомлел от качки и весеннего тепла и моментально отключился. У нее было такое чувство, словно сама судьба устроила эту поездку. До сих пор ей удавалось избегать встреч с Джорджем Эмерсоном, который ясно дал понять, что хотел бы продолжать доверительные отношения. Она не захотела. Не потому, что он ей не нравился, а потому, что не понимала, что происходит, и подозревала, что он понимает. Это ее пугало.

Потому что главное — что бы ни считать главным — случилось не в лоджии, а позже, у реки. Потерять сознание при виде пролитой крови — вполне простительно. Но последующее обсуждение, незаметно перешедшее в полное значения молчание, — совсем другое дело. Она усмотрела что-то предосудительное в совместном созерцании темных вод и обоюдном стремлении скорее вернуться домой.

Вначале чувство стыда было слабым. Она даже чуть не присоединилась к экскурсии в Торре дель-Галло. Но чем упорнее она уклонялась от встреч, тем сильнее была потребность в дальнейших уклонениях. А потом, по неисповедимой прихоти небес, взявших в подручные мисс Бартлетт и двух священников, ее лишили возможности покинуть Флоренцию, прежде чем она побывает вместе с Джорджем в горах.

Тем временем мистер Эгер занимал ее светским разговором. Их маленькая размолвка была забыта.

— Итак, мисс Ханичерч, вы путешественница? Изучаете искусство?

— Нет, что вы, не-е-ет!

— Может быть, человеческую натуру, — вмешалась мисс Лавиш, — как я?

— Нет, нет. Я обыкновенная туристка.

— Да? — усомнился мистер Эгер. — Но так ли это на самом деле? Извините за грубость, но мы, постоянно проживающие здесь, смотрим на туристов с некоторым презрением. Их передают, как почтовые отправления, из одного города в другой: из Венеции во Флоренцию, из Флоренции в Рим. Они сбиваются в кучки, как в стадо, ютятся в пансионах и гостиничных номерах и не интересуются ничем за пределами путеводителя. Одна светлая мысль: скорее покончить с одним и приступить к другому! В результате они путают один город с другим, в их головах царит мешанина из городов, рек и дворцов. Может быть, вы видели в «Панче» — девочка спрашивает: «Папа, а что мы смотрели в Риме?» А тот отвечает: «Кажется, Рим — это то место, где мы видели ярко-желтую собаку». Вот вам и туристы! Ха-ха-ха!

— Я с вами совершенно согласна, — вставила реплику мисс Лавиш. Это был уже не первый раз, когда она прерывала поток его остроумия. — Узость кругозора и поверхностность англо-саксонских туристов достигли прямо-таки угрожающих размеров.

— Вот именно. Теперь перейдем к нашей английской колонии во Флоренции, мисс Ханичерч, — а она, знаете ли, довольно многочисленна, хотя и неоднородна. Часть ее составляют люди, занимающиеся торговлей. Но основной костяк — учащиеся и исследователи. Леди Хелен Хаверсток, например, изучает творчество Фра Ангелико. Я вспомнил ее потому, что мы как раз проезжаем мимо ее виллы — вон там, слева. Чтобы ее увидеть, нужно привстать. Нет-нет, не вставайте — можете упасть! Она гордится своей густой живой изгородью... полное уединение! Отдельные критики придерживаются того мнения, будто в этом саду разыгрывались многие сцены «Декамерона», — интересно, не правда ли?

— О да! — воскликнула мисс Лавиш. — Но скажите: какая именно часть сада послужила местом действия восхитительной седьмой новеллы?

Однако мистер Эгер в разговоре с мисс Ханичерч уже перешел к вилле справа, где жил мистер Такой-То — американец, каких мало, а ниже него на склоне горы проживают муж и жена Сякие-То.

— Вы, конечно, слышали о ее монографии «Малоизученные направления в итальянском искусстве средневековья»? А он исследует творчество Гемистуса Плето. Иногда во время чаепития в их особняке можно услышать звонок трамвая, поднимающегося по недавно открытому маршруту и битком набитого потными «дикарями», чья цель «отметиться» во Фьезо- ле, чтобы потом рассказывать, что они там были. Эти несчастные и не подозревают, какие сокровища культуры находятся у них под самым носом.

Тем временем двое на козлах флиртовали самым беззастенчивым образом. Люси кольнула зависть. Может быть, они единственные по-настоящему наслаждались поездкой. Карету сильно трясло, особенно после того как она пересекла главную площадь Фьезоле и съехала на дорогу, ведущую в Сеттиньяно.

— Тише, тише! — мистер Эгер, не оборачиваясь, изящно помахал рукой у себя над головой.

— Да, синьор, хорошо, синьор, — затараторил возница и хлестнул лошадей, чтобы прибавили скорости.

Мистер Эгер и мисс Лавиш завели разговор о Бальдовинетти. Был ли он одним из праотцов Ренессанса, или, наоборот, под влиянием Ренессанса стал художником?

Всякий раз, когда лошади пускались в галоп, сонная, массивная фигура мистера Эмерсона сталкивалась с капелланом.

— Тише, тише! — страдальчески повторял тот.

Следующий сильный толчок заставил мистера Эгера сердито обернуться. Как раз в этот момент очередная попытка Фаэтона поцеловать Персефону увенчалась успехом.

Разыгралась сцена, которую мисс Бартлетт позднее охарактеризовала как чрезвычайно неприятную. Лошади стали. Влюбленным приказали оторваться друг от друга. Плакали чаевые возничего! Девушке было велено спуститься на землю.

— Это моя сестра, — с несчастным видом пробормотал возница.

Мистер Эгер не пожалел слов, чтобы доказать ему, что он лжет. Фаэтон

повесил голову, удрученный не столько самим обвинением, сколько тоном обвинителя.

Пробудившись от сильного толчка, мистер Эмерсон высказался в том духе, что влюбленных ни в коем случае нельзя разлучать, и в знак одобрения похлопал парня по спине. А мисс Лавиш, хоть и не в восторге от неожиданного союза с ним, была вынуждена поддержать представителей богемы.

— Я тоже за то, чтобы девушка осталась! — громко заявила она. — Но вряд ли могу рассчитывать на поддержку присутствующих. Я всегда выступала против условностей. Это-то я и называю настоящим приключением!

— Мы не должны им потакать, — возразил мистер Эгер. — Я давно понял, что он испытывает наше терпение. Ведет себя так, словно мы — туристы от агентства Кука.

— Нет, конечно, — проговорила мисс Лавиш, уже без прежней горячности.

Тут подъехала вторая карета. Узнав, в чем дело, рассудительный мистер Биб сказал, что, по его мнению, влюбленные получили урок и теперь будут хорошо себя вести.

— Оставьте их в покое, — без малейшего пиетета воззвал к капеллану мистер Эмерсон. — Разве счастье так часто встречается в мире, что мы сталкиваем его с козел, на которых оно примостилось? Нас везут влюбленные — такому сам король мог бы позавидовать! Не берите греха на душу!

Мисс Бартлетт обратила внимание других пассажиров на то, что вокруг начали собираться люди.

Мистер Эгер, плохо понимая скороговорку итальянской речи, тем не менее был полон решимости заставить этих людей считаться с собой. Он обратился к парню на его языке, но в его устах бурный поток превратился в злобное шипение.

— Синьорина! — сказал парень, умоляюще глядя на Люси. Она-то тут при чем?

— Синьорина! — подхватила Персефона великолепным контральто и оглянулась на вторую карету. Интересно, почему? Какое-то время девушки молча смотрели друг на друга. Наконец Персефона слезла с козел.

— Победа! — возвестил мистер Эгер, когда карета тронулась.

— Какая там победа, — возразил мистер Эмерсон. — Самое настоящее поражение. Вы разлучили двух счастливых.

Мистер Эгер закрыл глаза. Его можно было заставить сидеть рядом с мистером Эмерсоном, но не разговаривать с ним.

После благодатного сна энергии у старика прибавилось. Сначала он потребовал, чтобы Люси выразила свое согласие с ним. Потом крикнул сыну, сидевшему во второй карете:

— Мы хотели купить то, что не продается. По условиям сделки, он обязался везти нас, что и делает. Но мы не приобрели права на его душу.

Мисс Лавиш поморщилась, как всегда в случаях, когда человек, причисляющий себя к британцам, ведет себя противно национальному характеру.

— Он плохо выполнял свои обязанности. Нас все время трясло.

— Я лично прекрасно выспался. Зато теперь нас действительно трясет — и это не удивительно. Будь его воля, он вывалил бы нас на дорогу — и правильно. А я, если бы был суеверен, опасался бы козней со стороны девушки. Помните Лоренцо из рода Медичи?

Мисс Лавиш ощетинилась.

— Я — да. Только уточните, пожалуйста, о ком идет речь: о Лоренцо Великолепном, или Лоренцо из Урбино, или Лоренцо по кличке Лоренци- но — он получил ее из-за своего низкого общественного положения.

— Понятия не имею. Вернее, должен был бы знать, потому что я говорю о поэте Лоренцо. У него есть такая строчка — слышал вчера от кого- то — «Не спорьте с Весной».

Мистер Эгер не мог удержаться, чтобы не блеснуть эрудицией:

— «Non fate guerra al Maggio» — «Не пытайтесь бороться с Маем».

— Вот-вот — именно это мы с вами и пытались сделать. Смотрите, — мистер Эмерсон махнул рукой в сторону долины Валдарно, видневшейся сквозь покрытые почками ветви деревьев. — Вот она, весна, простирается перед нами на добрые пятьдесят миль, которыми мы приехали любоваться. Неужели весна в природе и весна в сердце человека — разные вещи? Нет, конечно. Но мы поем хвалу одной и порицаем другую, стыдясь того, что с нами происходит то же самое.

Никто не поддержал разговор. Наконец мистер Эгер сделал знак обоим возничим остановиться и повел за собой маленький отряд на гору. Между ними и вершиной Фьезоле распростерлась широкая лощина, похожая на гигантский амфитеатр с многочисленными уступами и оливковыми рощами, а извилистая дорога уходила вдаль, к расположенному на равнине мысу. Этот-то мыс — дикий, сырой, заросший кустами и деревьями, и поразил воображение Алессио Бальдовинетти почти пятьсот лет назад. Упрямый, часто непредсказуемый мастер поднялся на гору, то ли движимый практическим интересом, то ли ради восхождения как такового, и оттуда увидел Валдарно, а много дальше — Флоренцию, которую потом без особого успеха изображал на своих полотнах. Но в какой именно точке он стоял, обозревая окрестности? Этот вопрос мистер Эгер и пытался сейчас решить для себя. И даже мисс Лавиш, которую привлекало все малоизученное, спорное, испытала прилив энтузиазма.

Но не так уж легко — хранить в голове яркими и свежими картины Алессио Бальдовинетти, даже если перед экскурсией человек позаботился

о том, чтобы освежить память. Да и легкая дымка тумана над долиной не

облегчала экскурсантам задачу. Они прыгали с кочки на кочку; первоначальное решение держаться вместе сменилось желанием разделиться. Люси старалась не отходить от кузины и мисс Лавиш. Эмерсоны вернулись на стоянку и разговорились с возницами. А двое священников, которых, по мнению окружающих, должны были связывать общие интересы, были предоставлены обществу друг друга.

Вскоре спутницы Люси сбросили маски и громким шепотом, к которому она уже привыкла, начали обсуждать — нет, не Алессио Бальдови- нетти, а перипетии самой поездки. Перед этим мисс Бартлетт спросила Джорджа Эмерсона, где он работает, и получила ответ: «На железной дороге». Она тотчас пожалела, что спросила. Но кто же мог предположить, что он даст такой вульгарный ответ? Не зря мистер Биб искусно перевел разговор на другое. А она теперь мучилась вопросом: обиделся молодой человек или нет?

— На железной дороге! — ахнула мисс Лавиш. — Ну конечно! То-то я смотрю — он поразительно похож на носильщика. Точно — на Юго-Восточной железной дороге! — и она долго не могла унять смех.

— Тише, Элинор, — просила приятельница. — Еще услышат.

— Ой, не могу. Не заставляйте меня прятать мою зловредную сущность. Носильщик! Это же надо!..

— Элинор!

— Ничего страшного, — сказала Люси. — Эмерсоны не услышат. А если и услышат, не обратят внимания.

На мисс Лавиш ее ремарка подействовала отрезвляюще.

— Вот тебе на — мисс Ханичерч подслушивает наш разговор! — сердито пожаловалась она. — Фу! Уходите, скверная девчонка!

— Ступай, Люси, тебе будет интереснее с мистером Эгером.

— Я уже не знаю, где их искать. Да и не хочу.

— Мистер Эгер может обидеться. Он организовал эту экскурсию в твою честь.

— Нет, Шарлотта, я лучше останусь с вами.

— Нет, правда, — возразила мисс Лавиш, — получается какой-то школьный пикник — мальчики и девочки врозь! Уходите, мисс Люси, нам нужно поговорить о том, что не для ваших ушей.

Однако девушка стояла на своем. Время ее пребывания во Флоренции подходило к концу, и она чувствовала себя свободно только в обществе тех, кто был ей совершенно безразличен. Это включало мисс Лавиш и — в последнее время — Шарлотту. Ей так хотелось не привлекать к себе внимания! Однако подруги были полны решимости от нее избавиться.

— Эти вылазки на природу — такая скука! — промолвила мисс Бартлетт. — Жалко, что с нами нет твоей матери и брата!

Энтузиазм ее иссяк, и она снова почувствовала себя жертвой. Люси тоже не интересовалась окрестностями. Способность наслаждаться жизнью вернется к ней не раньше, чем она окажется в безопасности — в Риме.

— В таком случае присядем, — предложила мисс Лавиш. — Оцените мою предусмотрительность.

Она достала два больших квадратных куска прорезиненной ткани. В походах это — незаменимая вещь, когда приходится сидеть на сырой земле или холодных мраморных ступенях.

— Ну, — сказала она мисс Бартлетт, сияя улыбкой, — кому достанется вторая подстилка?

— Люси, конечно. Я и на земле посижу. Мой ревматизм уже сто лет меня не беспокоил. А если все-таки напомнит о себе, я просто встану. Представляю себе лицо твоей матери, дорогая, если она узнает, что я разрешила тебе сидеть на сырой земле в одном легком платье.

И она тяжело опустилась на траву, туда, где было особенно сыро.

— Ну вот, все прекрасно устроилось. Садись на подстилку, Люси. Ты ведь сама о себе не позаботишься. — Шарлотта закашлялась. — Не волнуйся, это еще не простуда. Просто я уже три дня чуточку покашливаю. Не из-за того, что сижу тут на земле.

Выход из положения был только один. Люси, спасовав перед куском прорезиненной ткани, отправилась на поиски мистера Биба и мистера Эгера.

Она решила справиться об их местонахождении у возниц, которые пыхтели сигарами, стряхивая пепел на сиденья. Давешний нарушитель порядка, рослый костлявый парень, загорелый дочерна, встал, чтобы приветствовать ее, как гостеприимный хозяин, почти родственник.

— Где... — она не сразу вспомнила подходящее слово.

Он просиял, потому что, само собой, знал — где. И не слишком далеко. Он описал рукой три четверти горизонта. Это могло означать, что он все- таки не знает — где.

Люси попыталась вспомнить, как по-итальянски «священник»?..

— Dove buoni uomini? (Где хорошие люди?) — спросила она.

Вместо ответа он продемонстрировал ей свою сигару.

— Uno... piu... piccolo? — был ее следующий вопрос. Это следовало понимать: «Вам дал сигару тот священник, что ниже ростом?»

Она, как обычно, угадала. Парень привязал лошадь к дереву, пнул ее, чтобы стояла смирно, смахнул пепел с сиденья, пригладил волосы, заломил шляпу, пригладил усы и менее чем через четверть минуты был готов ее сопровождать. Итальянцы от рождения прекрасно ориентируются на местности. Казалось, весь мир у них как на ладони. Было бы правильнее сравнить его с шахматной доской, где происходит постоянный обмен фигурами и клетками. Впрочем, в отличие от умения найти нужное место, талант находить людей дается от Бога.

Он только один раз остановился — чтобы нарвать ей крупных голубых фиалок. Люси сердечно поблагодарила его. В присутствии этого простого парня мир был прекрасен и открыт. Она наконец-то почувствовала весну. Он как будто мановением руки раздвинул горизонт, и Люси увидела вокруг множество фиалок — не хочет ли она постоять, полюбоваться ими?

— Ma buoni uomini.

Парень кивнул. Все правильно. Сначала хорошие люди, потом фиалки. Они быстро продвигались вперед через кустарник, который становился все гуще. И наконец приблизились к краю мыса. Молодой человек с удовольствием попыхивал своей сигарой и раздвигал коричневые ветки, чтобы она могла пройти. Люси радовалась своему бегству от уныния и скуки. Каждый шаг, каждая крохотная веточка вдруг приобрели особое значение.

Сзади послышались голоса. Люси показалось, что она узнала голос мистера Эгера. Парень пожал плечами. Молчание итальянца бывает красноречивее всяких слов. Еще мгновение — и перед ней откроется великолепный вид! Она уже различает реку, залитую солнцем долину, другие холмы...

— А вот и он! — раздался торжествующий возглас Фаэтона.

Кусты перед ней расступились, и Люси буквально выпала из леса. Свет и красота окружающего мира ослепили ее. Она приземлилась на небольшую полянку, сплошь покрытую фиалками.

— Мужества вам! — крикнул проводник. — Мужества и любви!

Она вскрикнула. Прямо у нее под ногами начинался живописнейший склон с ручейками, мелкими речонками и водопадами, завихряющимися возле корней старых деревьев, образуя в углублениях маленькие лужицы. Вода была голубой от фиалок.

На краю природного бассейна стоял, как перед прыжком в воду, хороший человек — но не тот, кого она искала, и — один.

Услышав ее вскрик, Джордж обернулся. Несколько секунд он молча смотрел на ту, которая как будто свалилась с небес. Он видел радостное выражение ее лица, видел цветы, голубыми волнами ходившие вокруг ее ног. Он шагнул вперед и поцеловал ее.

Прежде чем к ней вернулся дар речи, чуть ли не прежде чем она что- то почувствовала, рядом прогремел чей-то голос: «Люси! Люси! Люси!» Тишину нарушила мисс Бартлетт, чья темная фигура возвышалась над ними, заслоняя солнце.