Охрана № 2 по численности личного состава была значительно более крупной организацией, чем элитная «личная гвардия». Она также имела в своих рядах телохранителей – около тысячи человек, занимавшихся обеспечением безопасности советских руководителей, находившихся в непосредственном подчинении Сталина. И это не считая контингента охранников при партийных и государственных учреждениях. Однако основной состав ее сотрудников был представлен все же солдатами, выполнявшими при «дворцовой гвардии» роль вспомогательной силы, и значительно более многочисленным обслуживающим персоналом, трудившимся в резиденциях «младших» иерархов.

В структурном отношении Охрана № 2 формально состояла из четырех отделов, а фактически – из двух пар взаимно дополнявших друг друга подразделений. Первый отдел обеспечивал телохранителями «младших» иерархов и прочих партийных сановников, которых, как считалось, следовало защищать, хотя, если называть вещи своими именами, в данном случае речь шла вовсе не о защите этих людей, а о наблюдении за ними. Третий отдел также имел в своем составе охранников, которые должны были присматривать за партийными и государственными учреждениями и, конечно же, заботиться о личной безопасности их высшего начальства. Во втором отделе насчитывалось примерно две тысячи агентов в штатском, дежуривших на московских улицах, – в первую очередь на тех из них, по которым чаще всего проезжали Сталин и его приближенные. Четвертый отдел, численность личного состава которого достигала одно время около трех тысяч человек, имел в своих рядах служивших в Москве милиционеров (на самом деле сотрудников Охраны), которые, поддерживая порядок в столице, работали в тесном контакте с агентами в штатском из второго отдела.

За пятилетний период истории Управления на посту начальника Охраны № 2 побывало два человека. Оба они были генерал-майорами, и каждый из них плохо кончил. Первым занял эту должность Дмитрий Шадрин, прослуживший уже немало лет в органах государственной безопасности. Когда в конце Второй мировой войны ему поручили создать специальную службу телохранителей для Тито, то он столь успешно справился с данным заданием, что после разрыва Сталиным отношений с югославским «отступником» в 1948 году советским агентам так и не удалось, несмотря на все их старания, внедриться в эту организацию, охранявшую общепризнанного балканского лидера. За проявленное им чрезмерное усердие Шадрин был обвинен в «титоизме», лишился своей дачи, построенной на деньги Тито неподалеку от Москвы, и затем, с трудом сохранив жизнь, отправился в ссылку в провинцию. Кузьмичев, закадычный друг Берии, возглавивший после Шадрина Управление, после падения своего приятеля был объявлен преступником и вскоре казнен.

Первый отдел подразделялся на сектора, представленные самостоятельными командами телохранителей, обеспечивавшими безопасность «младших» иерархов. Хотя звания начальников секторов колебались от старшего лейтенанта до генерала, в большинстве случаев эти посты занимали все же генералы или полковники. Обычно, но не всегда, возглавляли телохранителей более старых членов Политбюро старшие офицеры. Например, начальником охранников Кагановича был генерал, Молотова – сперва генерал, а затем полковник, Берии и Хрущева – полковники. Генерал, который стоял во главе телохранителей Молотова, в течение нескольких лет занимал также пост заместителя начальника первого отдела. Численность сотрудников Охраны № 2, выделявшихся иерархам, отражала их статус в сложившейся в стране общественно-политической обстановке. К Молотову, к примеру, было приставлено примерно сто двадцать человек, к Берии – около ста, к Булганину, Маленкову и Хрущеву – от семидесяти пяти до ста, – и это в то время, когда у маршала Жукова их насчитывалось неполных два десятка, а у Абакумова – и того меньше, всего лишь какая-то дюжина.

Точно так же и число телохранителей, обеспечивавших личную безопасность «младших» иерархов, которые находились в действительности не только под защитой, но и под наблюдением приставленных к ним лиц, варьировалось в зависимости от положения, занимавшегося этими сановниками в социальной структуре общества. Те, кто находился повыше, имели около шестидесяти телохранителей, тогда как менее важным персонам выделялось не более тридцати пяти человек. Но численность обслуживающего персонала, состоявшего из сотрудников Охраны № 2 и распределявшегося между сановными лицами, была обычно одной и той же у всех без исключения «младших» иерархов независимо от занимаемых ими постов. Иными словами, в дополнение к телохранителям в их распоряжение поступали еще комендант (он же начальник соответствующего сектора телохранителей, а также практически домоправитель), экономка, дворник или привратник, истопник, один или двое садовников, повара, подавальщицы, от двух до трех горничных и от трех до четырех шоферов.

Как правило, сотрудники первого отдела проживали в многоквартирных зданиях на улицах Серафимовича и Грановского и в нескольких некогда частных московских домах, предназначавшихся членам Политбюро и прочим «младшим» иерархам. Когда же находившиеся под их защитой и наблюдением сии достославные мужи отправлялись на свои дачи, располагавшиеся в лесу или возле рек и водохранилищ, оживлявших окрестности столицы, то рядом с ними были всегда и сотрудники Охраны № 2.

Во время пребывания там этих знатных вельмож офицеры в штатском, вооруженные парой пистолетов и финкой, и группы кинологов с собаками денно и нощно обходили дозором прилегавшие к дачам места, оказывая тем самым определенную помощь оснащенной ручными пулеметами постоянной дачной охране.

Помимо здравствовавших сановников и членов их семей, первый отдел опекал также и семьи почивших партийных боссов, – разумеется, только тех, кто не был еще развенчан. В частности, Охрана № 2 предоставляла вдове Дзержинского, канонизированного основателя советской службы государственной безопасности, шофера с машиной и домашнюю прислугу. Аналогичную заботу проявляла она и о семьях Жданова, Щербакова, Калинина, Орджоникидзе и многих других реликтах прошлого времени. Но, как ни казалось бы на первый взгляд это странным, телохранителей к ближайшим родственникам усопших иерархов не приставляли. Несомненно, это объясняется в первую очередь тем, что они не представляли собой никакой угрозы для Сталина, а то, что у них было не меньше причин опасаться, что на них нападут, чем у пресмыкавшихся перед Грузином лизоблюдов и их домочадцев, едва ли особенно волновало вождя.

В дополнение к секторам, на которые возлагалась забота о «младших» иерархах, в распоряжении первого отдела имелось также и весьма своеобразное подразделение, известное как «резервная группа». Этот подотдел был обязан выполнять одновременно две задачи: надзирать над подпадавшими под «юрисдикцию» Охраны № 2 районами, в которых появлялись время от времени члены Политбюро, и брать на заметку оказавшихся там других советских граждан, а также «обеспечивать безопасность» руководителей зарубежных коммунистических стран. Подобного рода «защита» распространялась во время их пребывания в Советском Союзе в качестве гостей и на лидеров зарубежных коммунистических партий, не стоявших у власти, – в частности, на политических деятелей, возглавлявших коммунистическое движение в Италии, Франции и Германии. Сотрудники «резервной группы» были не только глазами и ушами Сталина, но и, если в том возникала нужда, его «длинной рукой»: они не колеблясь выполняли любые распоряжения диктатора, когда тот считал необходимым непосредственно вмешиваться в дела таких послушных своих марионеток, как, например, тот же Ульбрихт из Восточной Германии, Ракоши из Венгрии или Готвальд из Чехословакии.

В отличие от тех оперативников, что служили в «резервной группе», положение начальников телохранителей, как, впрочем, и их подчиненных, в обязанности которых входило обеспечивать безопасность приближенных Сталина, было довольно шатким. Их судьбы находились в прямой зависимости от политических судеб тех, кого они охраняли. Кроме того, телохранители всегда могли стать жертвами обычных капризов и своеволия иерархов, находившихся под их защитой, а то и просто невезения. Судя по всему, особенно трудно было ладить со своими хозяевами охранникам Ворошилова, Молотова и маршалов Жукова, Тимошенко и Рокоссовского. Однако случалось и такое, правда, очень и очень редко, что отдельные иерархи приходили на помощь своим телохранителям, когда те оказывались в трудном положении.

Наиболее яркими свидетельствами столь редких, как уже было отмечено нами, взаимоотношений между телохранителями и их «подопечными» служат два случая, связанные непосредственно с Молотовым. Когда этот иерарх, занимавший в ту пору пост министра иностранных дел, находился на конференции ООН, проходившей в 1947 году в Сан-Франциско, один из его телохранителей за какую-то провинность был отправлен назад на свою родину, где ему предоставили сравнительно низкооплачиваемую работу в местных органах государственной безопасности. Однажды вечером, вскоре после возвращения из США, Молотов поинтересовался, куда девался охранник, с которым он обычно играл в бильярд. Узнав, что в его отсутствие постоянный партнер по игре был наказан, самый близкий и к тому же старейший друг Сталина пришел в ярость. В результате на следующий же вечер опальный офицер, вернувшись на свое прежнее место, смог снова составить компанию Молотову.

Еще более благородно поступил Молотов со своим главным телохранителем – генерал-майором Василием Погудиным. Этот сотрудник Охраны, став хроническим алкоголиком, нередко напивался так, что скорее не он «опекал» Молотова, а Молотов его. Решив наконец расстаться с этим охранником, Молотов проследил, чтобы Погудина, предоставив ему хорошую квартиру в Москве, отправили с почетом в отставку, что и произошло в 1951 году. Однако полковник Александров, преемник Погудина, оказался в куда более сложной ситуации, типичной, впрочем, для телохранителей. Он получил свое новое назначение незадолго до того, как Молотов впал у Сталина в немилость. Горышев, заместитель Власика, сказал в ожидании обычной в таких случаях развязки: «Ну что ж, если они тронут Молотова, мы уберем Александрова», – и затем приказал одному из своих подчиненных порыться в личном деле Александрова в поисках какого-нибудь компромата, который позволил бы в случае чего, обвинив бедолагу в «троцкизме», разделаться с ним. Однако Молотову удалось-таки, хотя и с трудом, избежать, казалось бы, неминуемого конца. А вместе с ним уцелел и Александров.

Значительно меньше повезло начальнику охраны Ворошилова, пострадавшему в 1948 году из-за того, в чем он лично не был повинен, хотя «первый красный офицер» сделал все, что мог, чтобы не дать его в обиду. Беда подстерегла этого человека в канун Нового года. Во время детских игр вокруг праздничной елки на даче Ворошилова, которая находилась примерно в двадцати милях от Москвы, вспыхнул огонь. Произошло это исключительно по вине внуков маршала. Пожар случился глубокой зимой, к тому же необычайно суровой, так что вода замерзала в насосах и брандспойтах. Противопожарное же оборудование, высланное из Москвы, прибыло на место уже после того, как дача сгорела дотла. Огонь попортил все ордена и медали Ворошилова, наградные сабли и шашки, а также и знаки отличия, полученные им от советского руководства и правительств зарубежных стран. Сталин, сам не свой от охватившего его гнева, когда он услышал о том ущербе, который был нанесен разбушевавшимся пламенем самому послушному его приспешнику, распорядился дать начальнику охраны Ворошилова, начальнику хозяйственно-снабженческого подразделения Охраны и инспектору противопожарной службы Охраны от трех до семи лет тюремного заключения за якобы допущенную ими халатность, несмотря на тот факт, что ни одного из них не было на месте происшествия в то время, когда там начался пожар. Только спустя примерно три года по настоянию Ворошилова и, конечно же, без ведома Сталина все трое «преступников» были освобождены и вернулись в Управление, но с понижением в должности.

Наибольшие проблемы у Охраны № 2 возникали в ту пору с маршалом Жуковым, хотя при этом ни один из охранников не сломал себе шею. Опасаясь прославленного героя войны и делая все возможное, чтобы дискредитировать его, Сталин отправил маршала сначала на сравнительно скромное место в Одессу, а затем на столь же малозначительный пост на востоке Урала, в Свердловске. Когда к Жукову впервые приставили телохранителей, он был достаточно наивен, чтобы думать, будто это еще один знак внимания, оказанный ему благодарным Сталиным. И только спустя какое-то время, избавившись от этого заблуждения, осознал, что сотрудники Охраны № 2 были скорее не телохранителями как таковыми, обеспечивавшими его безопасность, а надзирателями, следившими за каждым его шагом. Сделав это открытие, маршал начал нервничать и нередко набрасывался на своих телохранителей, – хотя и понимал, что они глубоко уважают его, относятся к нему исключительно доброжелательно, а если что и не так, то они лишь выполняют свой долг. Жуков жаловался – и с полным на то основанием, – что в то время как его охранники могут ездить в Москву и обратно, он, маршал Советского Союза, не может этого делать. Однажды, находясь в смятенном состоянии чувств, Жуков повернулся внезапно к подавальщице и закричал: «Почему ты следишь все время за мной?». Он сетовал также на то, что как-то раз сотрудник Охраны, ведавший транспортными средствами, не смог предоставить в его распоряжение достаточно машин для его многочисленных юных подружек. (То обстоятельство, что он заводил связи с представительницами прекрасного пола где-то на стороне, объясняется, по-видимому, тем, что горничные из Охраны отвергали его домогательства.)

Характеризует состояние маршала также и то, что, желая избавиться от одного из начальников приставленной к нему охраны, он выдвинул против него вымышленное им же самим обвинение в нарушении субординации. Тот же был лишь рад, когда его перевели в другое место, тем более что высокое начальство, отлично зная Жукова, никак не наказало охранника за этот инцидент.

Затем, в 1950 году, Жукову вздумалось вдруг появиться на проходившей в Свердловске областной партийной конференции, на которой он выступил с небольшой речью. Хотя слова маршала не содержали ничего мало-мальски важного, делегаты в течение пяти минут стоя аплодировали ему. Появление опального героя войны на столь многолюдном собрании уже само по себе такое событие, которое власть предержащие не могли проигнорировать. Когда Сталина, ревностно относившегося к маршалу, известили о «возмутительной выходке» строптивца, – в том же, что сообщение об этом моментально было передано в Кремль, можно не сомневаться, – начальник телохранителей Жукова оказался в весьма сложном положении. Однако, поскольку почти всем было ясно, сколь трудно иметь дело с ссыльным, по существу, маршалом, и к тому же не нашлось готовой замены начальнику охраны, тот отделался выговором.

Что же касается Жукова, то ему ясно дали понять, чтобы впредь он не появлялся более таким вот образом на публике. Телохранители в свою очередь стали внимательно следить за тем, чтобы маршал никогда не нарушал этого распоряжения.

Телохранители маршала Тимошенко не сталкивались с подобными политического характера проблемами, поскольку их «подопечный» безропотно воспринял тот «факт», что это Сталин, а не Красная армия, одержал победу в войне во благо Советскому Союзу. Однако он имел склонность компенсировать свою послевоенную участь под властью Грузина тем, что прикладывался к бутылке с горячительным напитком чаще, чем положено. Его продолжительные запои не были ни для кого секретом, и так как Тимошенко отдавал предпочтение водке, приставленные к нему охранники должны были обладать недюжинным здоровьем, поскольку их хозяин попросту приказывал им участвовать в попойке.

Подобные пиршества длились порой по нескольку дней. Как они проходили, можно судить хотя бы по тому, что одного из начальников охраны пришлось срочно переводить в Москву после того, как он во время ночного кутежа ударил бутылкой адъютанта Тимошенко.

Точно так же не носили политической окраски и «фокусы», которые «выкидывал» маршал Рокоссовский. И тем не менее у первого отдела возникало немало проблем, связанных с его «подопечным», которому он должен был обеспечивать «защиту». Если отвлечься от военных характеристик этого современного проконсула в Польше (подобно Дзержинскому и Менжинскому, Рокоссовский был поляком), то можно смело сказать, что он являл собой самый что ни на есть образ классического распутника. Мало того, что этот офицер, кавалер многих орденов, имел массу неизвестно откуда взявшихся «жен», ему надо было еще поставлять целые толпы девиц, готовых разделить с ним досуг.

Подобное его увлечение носило столь шокирующий характер, что в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС то и дело поступали жалобы на него с обращенными к Сталину просьбами лично вмешаться в безобразие, которое творит этот человек. Но поскольку Рокоссовский в политическом отношении беспокоил Сталина значительно меньше, чем Жуков или Тимошенко, он оставлял эти просьбы без внимания. Однажды, например, перелистав бегло очередную докладную записку о беспутстве маршала, Грузин отшвырнул ее в сторону и произнес: «У меня нет Суворова, Рокоссовский же – мой Багратион». (Сравнение Рокоссовского с этим выдающимся русским полководцем, прославившимся в эпоху наполеоновских войн, является самым что ни на есть пустословием, впрочем, Сталин ведь не был военным историком.)

Сотрудники второго отдела, представленные агентами в штатском, были своего рода пехотой в сталинской охранной системе. И сколь бы простой ни казалась работа, которой они занимались, нельзя забывать и о том, что агенты выполняли также и функции глаз и ушей, а при случае и «длинной руки» Управления. Этих людей, которые если и могли кого-то ввести в заблуждение своим гражданским одеянием, так только наиболее наивных туристов, расставляли на всех перекрестках, возле учрежденческих зданий, в парках и зонах отдыха, но особенно много их было у почтамтов, магазинов, ресторанов, кафе и парикмахерских по всей Москве. Жители столицы, разбиравшиеся в методах работы коммунистических органов государственной безопасности несопоставимо лучше, чем остальные советские граждане, распознавали с первого же взгляда, кто переодетый в штатское агент, а кто – добропорядочный обыватель: Для того чтобы агенты не успели примелькаться местным жителям, их то и дело переводили с места на место, обычно из города в пригороды и наоборот. Дежурство на каждом из установленных постов велось круглосуточно, в три смены.

Эти люди, о которых сейчас идет речь, были все как один меткими стрелками и отлично владели приемами джиу-джитсу и другими видами борьбы. Вооружены они были пистолетами и ножами, но агентов наставляли в первую очередь пускать в ход ножи, если, конечно, обстоятельства позволяют сделать это: чем меньше шума, тем лучше.

Находясь на дежурстве, они следили буквально за каждым, кто попадал в их поле зрения. Особую бдительность проявляли агенты в зонах повышенного внимания или в районах, где, хотя бы и нечасто, появлялись Сталин и прислуживавшие ему иерархи. Любой, кто оказывался там, сразу же брался на заметку, а если он к тому же еще оставался на «поднадзорной» территории свыше тридцати минут, то агент приказывал ближайшему милиционеру (сотруднику четвертого отдела Охраны № 2) проверить удостоверение личности «подозрительного» человека. И это несмотря на то, что проходили годы, а никого, кто попадал в категорию «подозрительных», так и не задержали. Но порядок есть порядок, и человека, вторгшегося в район, где он не был желанным гостем, просили пройти дальше, если даже он никому ничем не мешал. Единственным положительным результатом подобной системы контроля являлось то, что в зонах повышенного внимания не наблюдалось никаких нарушений общественного порядка. По вечерам, когда магазины и большинство учреждений прекращали работу, дежурным агентам из числа сотрудников Охраны, буквально наводнявшим улицы столицы, приходилось выполнять еще одну обязанность – входить в здания закрывавшихся на ночь «объектов», осматривать их с подвалов до чердаков и наблюдать за тем, как тамошние служащие запирают наружные двери.

Ежедневно, перед тем как агенты покидали штаб-квартиру, чтобы заступить на дежурство, их знакомили с последней сводкой, показывали им фотоснимки и давали описание лиц, которые подозревались в совершении преступления или разыскивались органами «правопорядка» по причинам, не связанным, как правило, с безопасностью иерархов. Подобная практика позволяла Сталину держать столицу чистой от подозрительных личностей и нежелательных элементов всех без исключения категорий. Говоря об огромной роли, которую играли постовые агенты в поддержании порядка в Москве, необходимо также отметить, что их работа никак не ограничивалась тем, чем они занимались во время дежурства: вернувшись в штаб по окончании рабочего дня, они обязаны были перед тем, как отправиться домой, составить подробный письменный отчет, в котором бы сообщалось обо всех негативных происшествиях, имевших место на их участке, и о замеченных ими «подозрительных» лицах.

Если упомянутые в подобных докладных «нежелательные» элементы проживали на «поднадзорной» территории, то их обычно переселяли в какой-нибудь другой район Москвы, подальше от зон повышенного внимания, или в один из пригородов столицы. Существенную помощь агентам в выявлении «нежелательных» лиц оказывали осведомители из местных жителей. Заметим попутно, что все до единого дворники, работавшие в данных зонах, официально являлись осведомителями второго отдела.

Во втором отделе насчитывалось тринадцать секторов. Каждый из них, за исключением одного, о котором мы расскажем чуть позже, курировал «свою», вверенную его попечению территорию. Например, сотрудники первого сектора дежурили у кремлевских стен и на Красной площади, в то время как сотрудники второго и третьего секторов несли свою вахту на Арбате и далее, вплоть до Кутузовского проспекта, по которому неизменно пролегал маршрут Сталина, когда он возвращался к себе на дачу. Упомянутое же нами исключение представлял собой двенадцатый сектор, не имевший никакого отношения к делению Москвы на закреплявшиеся за другими секторами участки. Данное подразделение, именовавшееся группой подземного и надземного хозяйства, проверяло чердаки, подвалы, телефонные будки, водопроводы, канализацию, электроэнергетическую систему и люки на московских улицах. Этот сектор должен был первым давать заключение о всех новых строительных объектах и заботиться о своевременном проведении профилактических мероприятий и ремонтных работ по поддержанию в надлежащем состоянии различных сооружений коммунального назначения. И это по его распоряжению и под его надзором в конце сороковых на Арбате развернулись грандиозные, невиданные в этих местах работы по укладке солидного слоя бетона на всем протяжении улицы, что делало невозможным минирование пути, по которому ездил Сталин.

Несмотря на напряженный характер работы, которой занимался второй отдел, во главе его никогда не стояли выдающиеся личности. Первым начальником данной службы был заядлый выпивоха, оказавшийся среди тех, кто погиб в 1948 году в окрестностях Сочи, отважившись отправиться в пьяном виде по горной дороге в машине, которая, как и следовало ожидать, свалилась в конце концов в пропасть. Слабостью его преемника полковника Георгия Комарова были женщины, в результате чего в 1951 году его за моральное разложение перевели с понижением в должности в милицию. По той же причине и в том же 1951 году сместили с занимаемого им поста и преемника Комарова полковника Василия Шаталова.

Хотя к тому времени, когда встал вопрос об увольнении Комарова, у Управления уже имелся достаточно богатый опыт по части избавления от неугодных лиц, которые не устраивали этот орган по тем или иным причинам, его сотрудникам пришлось изрядно повозиться, прежде чем им удалось наконец подкопаться под начальника второго отдела. Несмотря на все свое распутство, Комаров не сделал ничего такого, что позволяло бы снять его с должности, пока наконец не допустил ошибку, спутав свою слабость со своей работой. Случилось же это тогда, когда, безумно влюбившись в привлекательную юную особу, он решил, что не может жить без нее и должен всегда ее видеть – и днем и ночью. Чтобы так оно и было, Комаров сообщил в отдел кадров о необычайных способностях девушки и сказал, что она стала бы ценным приобретением для штаба Охраны. По прошествии какого-то времени, после того как девушка прошла надлежащую проверку и оказалась «чистой» по всем статьям, ее приняли на работу в одно из подразделений ГУО в качестве секретарши. Однако во время дополнительной проверки на благонадежность было обнаружено, что она – подружка Комарова. А несколько позже, когда ее уже перевели в центральный офис Охраны, в ходе обычного наружного наблюдения выявилось и то, что, куда бы ни шла девушка после работы, туда же направлялся и Комаров. О данном совпадении маршрутов двух этих сотрудников и об их личных связях, о которых стало известно в результате проверки степени благонадежности девушки, было доложено уже неоднократно упоминавшемуся нами Горышеву, начальнику отдела кадров. Изучив представленные ему бумаги, Горышев вызвал к себе своего адъютанта и сказал: «Комаров – тупой сукин сын, от которого мне хотелось бы как можно скорее избавиться. Он женат, так что у нас есть за что зацепиться». Адъютанту было приказано составить докладную, в которой бы обстоятельно, без всяких там упущений, сообщалось о том, чем занимаются во внерабочее время Комаров и его подруга, и содержались пикантнейшие подробности, касающиеся самых что ни на есть интимных сторон их легкомысленного поведения. Докладная была подготовлена в рекордно короткие сроки, за какие-то несколько дней. И делу сразу же дали ход. Однажды, где-то вскоре после полуночи, насмерть перепуганную девушку арестовали и доставили в кабинет Горышева в штабе Охраны для очной ставки с Комаровым. Оба тотчас же признались в своей любовной связи. Девушку незамедлительно уволили, предупредив предварительно, чтобы держала рот на замке и не вздумала никогда никому рассказывать о том, в каком месте она служила и что с ней случилось потом. С Комаровым же обошлись несколько лучше. Как только по завершении очной ставки подружку начальника второго отдела увели из кабинета, Горышев повернулся к Комарову: «Сами подумайте, что произойдет, если я сейчас позвоню вашей жене и попрошу ее приехать сюда, чтобы…» Вероятно, мольбы Комарова о снисхождении возымели действие – во всяком случае, он отделался тем, что был переведен в милицию.

Служить в третьем отделе было еще более тягостно, чем во втором, даже несмотря на то, что его работники носили щеголеватую форму сотрудников органов государственной безопасности, что позволяло им в значительной мере избегать насмешек со стороны гражданского населения, которое порою было не прочь поразвлечься, поддевая агентов в штатском, дежуривших на улицах Москвы.

Хотя сотрудники третьего отдела тоже числились телохранителями, по существу, они были всего лишь привратниками, сторожами и консьержами, пусть и несколько более высокого ранга. Их можно было увидеть буквально во всех важных партийных и государственных учреждениях, в том числе таких, как ЦК КПСС, размещавшийся на Старой площади, Совет Министров СССР, расположившийся на проспекте Маркса, Академия наук СССР, специализированные институты по ядерным исследованием и лаборатория «К-P», названная так по начальным буквам фамилий работавших там супругов – докторов наук Нины Клюевой и Григория Роскина, которые из года в год безуспешно проводили исследования по лечению рака под бдительным оком сотрудников Охраны, не спускавших с них глаз. Комендантами и охранниками в перечисленных выше учреждениях, как и во многих других, независимо от их профиля, были сотрудники третьего отдела. Проходившие там службу офицеры были обязаны дежурить в дневное время на контрольно-пропускных постах и периодически обходить коридоры, подвалы, чердаки, туалетные комнаты и пустые кабинеты. Что же касается ночного времени, то некоторым из них поручалось присматривать за уборщицами и другим обслуживающим персоналом, занимавшимися своей работой в столь поздние часы.

Четвертый отдел, представленный милицией, был включен в структуру Управления и подчинявшейся ему Охраны № 2 скорее просто на всякий случай, чем в соответствии с каким-то заранее продуманным планом или с целью пополнения за счет его личного состава рядов телохранителей. В 1947 году на органы государственной безопасности обрушился целый шквал сообщений о том, что группа офицеров милиции – в то время самостоятельной организации, находившейся в ведении МВД, – замыслила совершить нападение на некоторых членов Политбюро, в частности, на тех, кто, как и Сталин, регулярно проезжал по Арбату. Хотя все эти «уведомления» не имели ничего общего с действительным положением вещей, милиция тем не менее подверглась массовой чистке, в результате которой около тысячи двухсот человек были или посажены в тюрьму, или, в лучшем случае, уволены с работы. Кроме того, тогда же ОРУД (Отдел регулирования уличного движения) был передан в ведение Охраны № 2, в то время как остальные подразделения милиции в стране вышли из-под командования МВД и поступили под контроль МГБ.

К тому времени, когда перетряска кадров подошла к концу, моральный дух успешно прошедших чистку сотрудников милиции был крайне низок, и Управление, чтобы поднять его в столице, включило всех ее милиционеров в четвертый отдел Охраны, что влекло за собой повышение зарплаты, улучшение жилищных условий и предоставление им различных дополнительных льгот. Однако при этом не все прошло гладко. Перевод в только что сформированный четвертый отдел также и кадровых сотрудников Охраны вызвал у них понятное в какой-то мере возмущение, поскольку они восприняли это как понижение своего статуса до уровня обычных милиционеров. Результатом подобной реакции явились взаимная отчужденность и неприязнь, которые стали определять дальнейшие отношения между этими двумя группами – кадровыми сотрудниками Охраны и «новичками». Подобное противостояние не могло не отразиться на москвичах: милиция стала хуже работать, а ее сотрудники в общении с гражданами не проявляли должного такта и недоброжелательно относились чуть ли не ко всем, кто к ним обращался.

О низкой эффективности работы московской милиции можно судить хотя бы по тому, что в столице с ее значительно меньшей интенсивностью дорожного движения, чем в других крупных городах мира, фиксировалось «на душу населения» намного больше дорожных происшествий, чем в остальных мегаполисах. Вождение машины в нетрезвом виде, превышение скорости и переход через улицу в неположенном месте были обычным явлением. Кончилось же все тем, что многие москвичи при виде милиционеров начинали размахивать кулаками и осыпать их бранью, даже не подозревая о том, что имеют дело с сотрудниками Охраны. Роль четвертого отдела как одного из оперативных подразделений Управления резко упала, поскольку его сотрудники, перебраниваясь то и дело с гражданами и придираясь к ним по пустякам, были, естественно, не в состоянии уделять должное внимание выполнению возложенных на них обязанностей стражей порядка, обеспечивающих безопасность советского руководства.

Между прочим, заметим попутно, противоборство между гражданами и милиционерами продолжалось довольно долго и после того, как Управление было расформировано, а милиция поступила в распоряжение другого ведомства. И если в Америке полицейских награждают такими безобидными в целом словами, как, скажем, «свинья», эпитеты, коими нередко наделяют милиционеров в Советском Союзе, не относятся к печатным словам.

Эти сбои в работе четвертого отдела в какой-то мере прикрывались и компенсировались сотрудничеством с дежурившими в гражданской одежде агентами из второго отдела. Милиция, опираясь на их помощь и поддержку, более или менее справлялась с такими своими обязанностями, как проверка документов у «подозрительных лиц», попавших в поле зрения сотрудников второго отдела, и переключение светофора на желтый свет, когда Сталин и его приспешники проезжали по городу.

Однако относительно такой возложенной на милицию функции, как организация дорожного движения, можно сказать только одно: она не имеет ничего общего с задачами, которые ставятся во всем мире перед органами государственной безопасности. Проверка водительских прав, регулирование уличного движения, выписывание штрафов или передача в суд дел, заведенных на нарушителей дорожных правил, – это ли должно входить в прямые обязанности сотрудников охранных ведомств? Пожалуй, единственным светлым пятном в истории четвертого отдела является тот факт, что начальником его был Николай Борисов, обаятельный человек из старослужащих, проработавший в милиций четверть века и знавший столицу столь хорошо, что историки то и дело обращались к нему за советом.

Наконец, следует сказать о «младших иерархах», находившихся под защитой охраны № 2 (1947–1952).

Абакумов Виктор Семенович.

Андреев Андрей Андреевич.

Берия Лаврентий Павлович.

Буденный Семен Михайлович.

Булганин Николай Александрович.

Василевский Александр Михайлович.

Вознесенский Николай Алексеевич.

Ворошилов Климент Ефремович.

Вышинский Андрей Януарьевич.

Димитров Георгий.

Жданов Андрей Александрович.

Жуков Георгий Константинович.

Каганович Лазарь Моисеевич.

Косыгин Алексей Николаевич.

Круглов Сергей Никифорович.

Кузнецов Алексей Александрович.

Куусинен Отто Вильгельмович.

Маленков Георгий Максимилианович.

Меркулов Всеволод Николаевич.

Микоян Анастас Иванович.

Молотов Вячеслав Михайлович.

Патоличев Николай Семенович.

Пономаренко Пантелеймон Кондратьевич.

Попов Георгий Михайлович.

Рокоссовский Константин Константинович.

Серов Иван Александрович.

Соколовский Василий Данилович.

Суслов Михаил Андреевич.

Тимошенко Семен Константинович.

Хрущев Никита Сергеевич.

Чойбалсан Хорлогийн.

Шверник Николай Михайлович.