В чем нацистская разведка оказалась сильна, так это в дезинформации. Гитлеровцы, можно сказать, возвели ее в науку. Напрасно некоторые авторы утверждают: Сталин, мол, считал, что война может миновать Советский Союз, что ему, Сталину, удастся ловкими политическими маневрами и хитрыми дипломатическими ходами объегорить Гитлера и добиться вожделенной цели. Этот замысел стал проклятьем нашего вождя и несчастьем для всех нас.

Но не надо думать, что Сталин был целиком во власти своей ошибочной идеи и не считался с тем, что война все-таки может случиться. Уинстон Черчилль в своих мемуарах пишет, что в августе 1942 года советский лидер в беседе с ним сказал: «Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть месяцев шесть или около этого».

Надо отдать должное руководителям немецкого шпионажа: они досконально изучили концепцию Сталина и на этой основе составили удивительно точный психологический портрет советского лидера. Сталин пред стал перед ними со всеми достоинствами и недостатками. С одной стороны, это был выдающийся политик с ярко выраженным аналитическим умом, железной волей, исключительно настойчивый в достижении поставленной цели, с адским терпением и стальной выдержкой. С другой стороны, хозяин Кремля являлся жестоким, не знающим жалости деспотом, ни во что не ставящим человеческую жизнь, болезненно мнительным и сверхподозрительным эгоистом, не признававшим иного мнения, а свое считавшим непогрешимым, мнившим себя хитрейшим стратегом, величайшим провидцем и гениальнейшим политическим ясновидящим.

Вот на этом и поймал нацистский фюрер нашего «вождя всех народов».

Недавно рассекреченные архивы Службы внешней разведки Российской Федерации позволяют понять, как Сталин и мы вместе с ним стали жертвами его заблуждения и упрямого стремления во что бы то ни стало выдать желаемое за действительное. С осени 1940 года Гитлер и его спецслужбы проводили тотальную дезинформационную игру по продвижению ложных сведений в советское руководство с целью сбить с толку Сталина.

Главным фактором победы в молниеносной войне против Советского Союза Гитлер считал внезапность нападения. Чтобы обеспечить ее, Верховное главнокомандование вермахта издало две директивы с одинаковым названием «О мероприятиях по дезинформированию советского военного командования» от 15 февраля и от 12 мая 1941 года. В этих высшей секретности документах, доступ к которым имел строго ограниченный круг лиц, устанавливалось: в первый период с 15 февраля по 14 марта участники акции должны были поддерживать версию о том, что политическое руководство Германии еще не решило, где начать весеннее наступление – в Греции, Англии или Северной Африке. Во второй период, с середины апреля, намечалась переброска значительного числа дивизий к советской границе, но до этого момента надлежало распространять слухи о том, что эти силы предназначены для вторжения в Англию.

В результате проведения этой сверхсекретной акции создавалась атмосфера полнейшей неопределенности относительно следующего хода политики Берлина и сроков начала главной военной операции 1941 года. Какое большое значение придавало руководство нацистской Германии этой стратегической, ее называют еще тотальной, дезинформации, видно из того, что автором директив был сам фюрер фашистского «тысячелетнего великогерманского рейха». Ее особенность заключается в том, что большинство мероприятий проводилось среди широкого круга чиновников германских министерств и ведомств, военнослужащих, персонала военных предприятий, которые совершенно не были посвящены в цели и задачи операции и ничего не знали о том, что она есть вообще. Все слухи они принимали за чистую монету. Поэтому ложные сведения доходили до агентов советских разведслужб, участвовавших в подготовке к войне, но лишенных доступа к секретным документам, который в гитлеровской империи имел крайне узкий круг лиц.

Сам Гитлер внес немалый реальный вклад в развитие тотальной дезинформации. Именно он придумал хитрый способ усыпить острую бдительность сверхмнительного Сталина тогда, когда скрывать военные приготовления на советской границе окажется невозможным. Надо, указал фюрер, неопределенно намекать русским, что надежда, мол, на мирное урегулирование советско-германского конфликта сохраняется, что наращивание немецких вооруженных сил на советской границе преследует цель оказать политическое давление на Москву и что рейх хочет от советского правительства каких-то уступок и собирается выйти с инициативой переговоров или, напротив, ждет, что Кремль сам сделает первый шаг. Считают, что вплоть до утра 22 июня 1941 года, пока Молотов не привез полученную от немецкого посла ноту с объявлением войны, Сталин со свойственным ему терпением ждал этот ультиматум…

Чтобы в Кремле поверили в реальность такого торга, Гитлер, Риббентроп, Геббельс, руководители вермахта и немецких спецслужб время от времени по дипломатическим каналам и через контакты тайных служб подбрасывали информацию о возможных притязаниях Берлина. В якобы готовящемся ультиматуме речь шла об Украине, Кавказе и Кубани, а также о получении права прохода немецких дивизий через Украину и Кавказ в Турцию, Иран и Ирак.

По замыслу Гитлера Сталин должен был поверить, что нападение на СССР не входит в немецкие планы, а все военные мероприятия у советской границы делаются для того, чтобы заставить советского лидера принять требования Берлина – беспрепятственно пропустить немецкие дивизии для удара в тыл англо-французской группировке на Ближнем Востоке.

Слухи о южном маршруте преследовали и другую цель: отвлечь внимание Москвы от направления главного удара фашистской агрессии – через Белоруссию на Москву. И надо признать: этот замысел Гитлеру удался.

Главный фактор в молниеносной войне против Советского Союза – внезапность – был достигнут. Внезапность не в самом факте нападения, как это думают многие, такой внезапности достичь было невозможно: слишком крупные военные силы были сконцентрированы у наших рубежей. Но фактор внезапности присутствовал: немцам удалось направить свои главные удары в другие места, туда, где их не ожидали. Это, во-первых. А во-вторых, именно на этих направлениях они сумели создать перевес в живой силе и особенно в технике в шесть-восемь раз. Вот это показалось неожиданностью для советского командования, что повлекло за собой крупные неудачи Красной армии в начале Великой Отечественной войны.

В тотальной дезинформационной операции были особо предусмотрены меры по компрометации подлинной даты начала агрессии путем распространения взаимоисключающих данных. Вот почему даже такие надежные и проверенные источники информации, как Арвид Харнак (Корсиканец) и Рихард Зорге (Инсон), называли точные, по их мнению, даты нападения вермахта на СССР. Потом ничего не происходило, и появлялись новые сроки. Это раздражало Сталина и подкрепляло его подозрения в отношении того, что разведка сообщает ему неверные данные. И если он примет их за чистую монету и отдаст приказ мобилизовать советские вооруженные силы и выдвинуть их на границу с Германией, то Советский Союз в глазах всего остального мира станет агрессором, по вине которого разгорится новая мировая бойня.

Проведенный в послевоенное время анализ работы ряда резидентур НКВД, в частности берлинской группы, которую возглавляли Корсиканец и Старшина, и принадлежащей Разведуправлению РККА токийской точки, которой руководил Инсон-Рамзай, показал: в период непосредственной подготовки к войне наряду с достоверной информацией поступали противоречивые данные о целях и сроках нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. Указанные резидентуры тем не менее добросовестно передавали в Центр все сведения, которые они добыли, включая дезинформационные.

Тут нужно принять во внимание два момента. Во-первых, немецкие спецслужбы, как мы уже отмечали, сумели создать точный психологический портрет хозяина Кремля, основу которого составляла непоколебимая вера в свою непогрешимость. Раз он решил, что Гитлер не будет воевать на два фронта, то так и будет. Фюрер не двинет вермахт на Советский Союз, пока не поставит Англию на колени. И все, что не укладывалось в рамки его, Сталина, анализа, можно было рассматривать как дезинформацию, направленную на то, чтобы втянуть советское государство в мировую войну или, на худой конец, изобразить его инициатором новой агрессии.

Во-вторых, объективная оценка огромного объема информации, оперативное выявление дезинформационных наслоений затруднялось отсутствием не только единого аналитического центра в разведывательной системе Кремля, но и соответствующих структур в главных разведслужбах – внешней разведке НКВД-НКГБ и военной разведслужбе. Ведь аналитическое подразделение в Первом управлении НКГБ было воссоздано только в конце 1943 года, а соответствующая структура в Разведуправлении Красной армии – еще позже.

Поэтому с 1938 по 1943 год – пять долгих лет – информация, добытая внешней разведкой госбезопасности и военной разведслужбой, докладывалась на самый верх, руководителям государства и вооруженных сил, так сказать, в «чистом виде», такой, какой ее получали от агентуры, без глубокой оценки и анализа.

Все это сильно мешало политическому руководству Советского Союза точно определить, когда и при каких условиях Гитлер бросит свою отмобилизованную и полностью оснащенную современной военной техникой армию против Москвы. Мы уже убедились в том, что даже накануне агрессии Сталин и большая часть Верховного командования воспринимали точную дату нападения весьма скептически. Они безапелляционно заявляли что с подобными «дезинформационными штучками» им уже не раз приходилось сталкиваться в недалеком прошлом.

И при этом ссылались, например, на тот факт, что перед вторжением вермахта в Чехословакию советские разведслужбы четыре раза докладывали о сроках этой акции – в мае, августе и дважды в сентябре 1938 года, но все эти сведения оказались ложными.

Кстати сказать, советская разведка с марта до середины июня 1941 года доложила политическому и военному руководству Советского Союза шесть различных сроков возможного немецко-фашистского нападения, но они не подтвердились. Действительная дата – 22 июня – была названа только седьмой. И на нее Сталин, естественно, обратил мало внимания. Фюрер рассчитал точно: чем больше называют сроков нападения, тем скорее признают их за «липу».

Вот так были дезориентированы хозяин Кремля и его ближайшие советники и помощники.

Нужно учесть еще одно обстоятельство. Перед войной советская разведка не смогла полностью раскрыть стратегические планы Германии, касающиеся развязывания и ведения военных действий против СССР. В 1932–1937 годах разведка Кремля добывала такие документы. Но затем с потерей агентурных позиций в период сталинско-бериевских репрессий подобную документальную информацию не удалось получить. Речь идет в первую очередь об указании Гитлера от 22 июня 1940 года разработать план «Барбаросса»; о совещании руководящего состава вооруженных сил Германии 31 июня 1940 года, на котором были учтены стратегические цели и предварительные сроки начала и окончания войны против Советского Союза; о совещании у Гитлера 5 декабря 1940 года, на котором предварительно обсуждался план «Барбаросса»; об утверждении Гитлером директивы № 212 о введении в действие плана «Барбаросса» (подготовительные мероприятия завершить к 15 мая 1941 года); об утверждении Гитлером 30 апреля 1941 года окончательной даты нападения на СССР.

У большинства руководителей разведки Кремля, впрочем, как и у многих высших государственных, политических и военных деятелей, не было сомнений, что война, несмотря на их усилия, быстро приближается. Однако все они не представляли, как она начнется: с провокации ли (как случилось с Польшей), или с ультиматума (о чем широко распространяла слухи немецкая сторона), или же с внезапного удара.

Звучит несколько парадоксально, но сам Кремль подсказал Гитлеру идею, как нужно действовать, выступив 13 июня 1941 года с заявлением, распространенным ТАСС. В нем слухи о возможном германо-советском столкновении были объявлены неуклюжим пропагандистским шагом враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны. Далее в сообщении говорилось: ни СССР, ни Германия к войне не готовятся, военные мероприятия, проводимые ими, не имеют касательства к советско-германским отношениям. И особенно подчеркивалось, что «Германия не предъявляла СССР никаких претензий и не предлагает какого-либо нового, более тесного соглашения, ввиду чего и переговоры на этот предмет не могли иметь место».

Искушенные политики без особого труда сделали вывод, что Москва готова обсудить с Берлином создавшуюся обстановку и германские претензии и предложения. Руководители немецко-фашистского государства сообразили это еще быстрее, но не откликнулись на инициативу Кремля и продолжали играть в молчанку. А по доверительным каналам «бюро Риббентропа» и Службы безопасности советскому полпредству была подброшена дезинформация о том, что заявление ТАСС не произвело на немецкое руководство никакого впечатления и что в Берлине не понимают, чего хочет Москва.

Здравомыслящим наблюдателям было ясно: Кремль провоцируют на никчемные переговоры. Для чего? Да для того, что пока советское руководство будет ими заниматься, оно не отдаст приказ о переводе своих вооруженных сил в состояние полной боевой готовности. Следовательно, создадутся условия для внезапности немецкой агрессии, и развернутые боевые порядки вермахта встретят слабое сопротивление. Потери германских войск будут сведены к минимуму, и с самого начала возникнут благоприятные условия для быстрого развертывания молниеносной войны. Так оно и случилось.

Большим успехом немецких спецслужб можно считать то, что гестаповцы подставили резиденту НКГБ в Берлине Амаяку Кобулову своего агента-двойника. Им оказался некто Орест Берлингс, 27-летний латышский журналист, корреспондент эмигрантской газеты «Бриве земе». Он переселился в 1939 году из Латвии в Германию и был завербован гестапо под кличкой Петерс. Ему удалось быстро расположить к себе советского резидента, и тот привлек его к работе на разведслужбу Лубянки, окрестив псевдонимом Лицеист. Нужно заметить, что А. Кобулов (оперативный псевдоним Захар) был не простым руководящим сотрудником органов госбезопасности, а младшим братом Богдана Кобулова, правой руки самого Берии, который вершил важные дела в Наркомате внутренних дел.

Немцы немедленно использовали представившуюся им возможность. Они подключили Лицеиста – Петерса к внедрению в каналы советской внешней разведки, ведущие напрямую к руководству страны, дезинформационных материалов. Кстати, эти материалы готовились в величайшем секрете и докладывались Гитлеру. Фюрер просматривал их, нередко редактировал, что-то прибавлял или сокращал и в таком виде возвращал шефу ведомства внешних дел. Тот передавал документы чиновнику так называемого «бюро Риббентропа» – мидовского подразделения, – работавшему с журналистами, некоему Рудольфу Ликусу. На самом деле этот лжедипломат был ответственным сотрудником гестапо, имевшим высокое эсэсовское звание штандартенфюрер (впоследствии он стал оберфюрером СС). Именно он руководил деятельностью Лицеиста-Петерса.

Вот по такой цепочке: Гитлер – Риббентроп – Ликус – Лицеист – Кобулов – «деза» попадала в руки Сталина, Молотова и Берии.

Надо еще раз подчеркнуть, что Гитлер всеми силами старался отвлечь внимание советского руководства и мирового общественного мнения от подготовки нападения на СССР. Берлин прилагал неимоверные усилия к тому, чтобы создать вокруг политики Третьего рейха плотную дымовую завесу, в которой можно было строить лишь догадки относительно следующего хода фюрера. Что он предпримет после захвата в апреле 1941 года Греции и Югославии? Прикажет высадить десант на Британские острова, чтобы покончить с англосакской империей? Или ударит с той же целью по Ближнему Востоку? Или же двинет вермахт на своего «смертельного врага» – Советский Союз? И это ему удалось.

Теперь в наших руках есть освободившийся от тайных архивных пут дневник имперского министра пропаганды Йозефа Геббельса, верного Гитлеру до гроба главного идеолога и пропагандиста нацизма.

Вот что записал он 6 июня 1941 года, за полмесяца до начала похода на Восток:

«Наша маскировочная деятельность срабатывает безупречно. Во всем мире говорят о предстоящем в скором времени заключении военного пакта Берлин – Москва…» И далее: «14 июня. Обман удался полностью… Распространяем сумасшедшие слухи: Сталин, мол, приедет в Берлин, шьют уже красные флаги для встречи и тому подобное. Позвонил Лей (заведующий организационным отделом НСДАП и одновременно руководитель Германского трудового фронта – министр труда. – В. Ч.), он этому поверил. Я не стал разуверять его. Сейчас все это служит главному делу…»

И еще три отрывка из дневника:

«15 июня. По мнению фюрера, опровержение ТАСС (имеется в виду Заявление ТАСС от 13 июня. – В. Ч.) – свидетельство страха Сталина, который дрожит перед приближающимися событиями… Необходимо и далее распространять слухи – мир с Москвой, Сталин приедет в Берлин, предстоит скорое вторжение в Англию. Все, чтобы скрыть реальность…

17 июня. Слухи о России приобрели невероятный характер: их диапазон от мира до войны. Для нас это хорошо, мы способствуем распространению слухов. Они – наш хлеб насущный.

18 июня. Маскировка наших планов против России достигла наивысшей точки. Мы настолько погрузили мир в омут слухов, что сами в них не разбираемся. Новейший трюк: мы намечаем созыв большой конференции по проблемам мира с участием в ней России. Желанная жертва для мировой общественности».

Остается подытожить. Благодаря серии, надо признать, в большинстве случаев убедительно сработанных пропагандистских и дезинформационных акций Гитлеру удалось ввести Сталина в заблуждение в отношении истинных намерений Берлина и сроков начала агрессии фашистской Германии против СССР. Таким путем была достигнута оперативная внезапность нападения, что уже в первые дни военных действий принесло вермахту колоссальные успехи.