Чёрный человек
Воспоминание: 21 февраля 2015 года.
«Чемодан», не въехав в кладбище, сдал свою а/м задом, – в строй одинаково, задницами к шоссе и лицами ко входу в кладбище, запаркованных авто.
Москвичи зашевелились, готовясь выходить из автомобиля. Все ждали его, Председателя Исполкома Партии.
– Пойдёмте?! (Богер, охранник Председателя, москвич.)
– Чё за мужик в чёрном, вон слева мнётся? На опера не похож, похож на исхудавшего бомжа. Глаза как у слепого. (Председатель.)
Мужик, обозначенный руководителем Партии, между тем приковылял как-то боком к запаркованному рядом с их авто автомобилю, и теперь мрачно заглядывал в него, пустой. Обошёл соседний автомобиль, чуть ли не обнюхивая его.
Выглядел он вот как. Очень высокий, под метр девяносто, узюсенькие штанины чёрных брюк, куртец чёрный, не новый, короткий, лоснящийся от времени, меховая шапка с завязанными на затылке ушами её. В таком старомодном стиле шапки носили в российской провинции во времена детства и юности Председателя Партии. Костистое лицо с вертикальными морщинами на щеках и эти глаза, как у слепого. Лицо не выражало никаких эмоций.
– Своровать чего хочет в машине? (Чемодан.) Я запру машину.
– Мне тут не нравится, давайте перепаркуемся. Мужик мне не нравится, псих какой-то, лунный человек. (Председатель.)
Чемодан перепарковал машину. Они вышли, пошли в кладбище. Оглянувшись же, с неудовольствием увидели, что псих передислоцировался и заглядывает в окна их оставленного автомобиля.
Они пошли по кладбищу, по дороге встречая питерских партийцев и приветствуя их. Предстояли похороны товарища, одного из первых питерских партийцев Жени Павленко, он погиб в Донбассе, служил в отряде Мозгового. Был февраль, и природа и таяла, и замерзала одновременно.
Председатель притих, смерть всё-таки. А ещё его нервировал чёрный человек. Теперь он стоял на небольшом пригорке, в центре коллектива партийцев, где все друг друга знали и разговаривали, разбившись на группки, а чёрного человека никто не знал, и с ним никто не разговаривал.
– Знаете его?
Ни старейший, с таким же стажем, что у погибшего Жени, Сид Каменотёс, его не знал. Ни Андрей Д. не знал.
– Скорее всего, завсегдатай кладбища. Такие на все похороны являются, как стервятники слетаются. Есть же завсегдатаи судов, вот и кладбищ есть.
– Вы смотрите за ним в оба. А то вытащит из куртки тесак и начнёт полосовать окружающих.
– Он всё больше на вас смотрит. Может, ваш фанат. (Охранник Борода, москвич.)
– Господи, упаси от таких фанатов…
Председатель Партии занялся тем, что, переходя от группы к группе, пожимал руки, обменивался фразами, как правило, воспоминаниями.
– На зэка похож. Может, он с кем-то из наших сидел. У нас же все сидели… (Борода.)
– Может, и так…
Пришлось всё время помнить о чёрном человеке со слепыми глазами, и это стало раздражать.
Председатель ловил его взгляд на себе, и, хотя взгляд не ползал красной точкой прицела по бушлату Председателя, он чувствовал бросаемые слепыми глазами точки взглядов.
Собралось человек триста. И тогда открыли часовню. Часть пришедших вошли в поисках тепла, ибо было промозгло. Но тепла там не было. Только успокаивали мелкие огоньки поминальных свечей. Покойный Женька лежал головой к собравшимся. На лбу его была повязка с христианскими символами. Лицо жёлтое, пожелтело, пока везли. Мёртвая борода рыжего цвета. Их товарищ был уже товарищ мёртвой неорганической природе, а не им.
Двадцать лет назад стоявшие сейчас в кладбищенском дворе создали политическую партию. Партию недоучившихся студентов, рабочих, хулиганов, музыкантов. Страна мучала их всеми способами. Они прошли через тюрьмы, десятка полтора из их числа погибли, стали партией мёртвых. Живые переженились, нарожали детей.
Они союзничали то с теми, то с этими, лево-правая идеология позволяла, когда началось русское восстание в Донбассе, они рванули туда… И вот возвращаются в гробах.
Пришли прощаться. Партийцы, партийные дети, давно уже стали особым народом, этносом. Стояли сейчас, и воск капал на руки, державшие свечи. Ещё там были иностранные ученики Жени, в мирное время он преподавал иностранцам, и солдаты, привезшие его гроб из Донбасса.
Выше чьего-то плеча появились оловянные глаза. Председателя осенило: «Так он же не человек. Это мертвец, восставший из гроба, который с рассветом не успел вернуться в свою могилу. Так теперь и будет бродить до темноты…»
Он даже успокоился от своего противоестественного открытия. Мертвец, не успевший вернуться в могилу. А чего тут такого? У них свой мир, он не успел вернуться в него. Бывает, поздний пассажир не успевает в метро, и тогда мается, если у него нет денег на такси, до первого утреннего поезда подземки.
Для Жени приготовили могилу в сером петербургском мокром песке. К могиле партийцы медленно шли по воде, стараясь не поскользнуться на льду, скрывающемся под водой. Впереди ехал автобус с гробом Жени.
Председателя, его было тоже пригласили в автобус, поскольку седая борода, да и Председатель, однако он отказался. Так и шёл, широко расставив ноги, чтоб не поскользнуться.
Могила уже была вырыта и ждала Женю. Для того, чтобы могила не обвалилась по краям раньше времени, в песке стояли куски фанеры по периметру могилы. Куски фанеры были окрашены в красный.
Гроб установили на ледяном пригорке, на деревянные козлы, и желающие стали произносить речи. Вышел с негнущейся ногой комиссар отряда Мозгового и сказал, что дружил с «Таймыром» и какой это был глубокий и знающий человек. А позывной «Таймыр» он выбрал себе потому, что побывал в экспедиции на этом полуострове и отчаянно полюбил после этого тундру.
Вышел высокий юноша в берете и «арафатке», в палестинском то есть платке, сказал, что он жил в одной палатке с Женей на фронте. В прежние времена такие юноши в беретах и арафатках казались Председателю несносными позёрами, но вот такой воюет и проверен войной и признан подлинным.
Французская студентка со слезами на глазах сообщила, как Женя отлично знал французский, как терпеливо учил их русскому. Из совокупности произнесённых речей получился образ человека необычного и своеобразного. От таймырской тундры до донецких обугленных степей через французский язык и литературу.
Председатель расчувствовался и тоже выступил, сказал, что скорбит.
А Женя лежал очень жёлтый лицом под питерским серо-жёлтым небом, из которого пошёл вдруг дождь, и дождь ласкал Женю по лицу.
Но никто не заторопился. Почему-то всем этот серый дождь не мешал. Выходили новые ораторы. Председатель всё время неподвижно стоял недалеко от гроба, это была его традиция: стоять с непокрытой головой, недвижным таким скорбящим Председателем. Ему было экстраординарно холодно, ноги и лицо и шея сделались ледяными, он понимал, что после похорон заболеет. Но он считал, что нужно пострадать за то, что он остался жив, а Женя погиб под Дебальцево, накрытый миномётной миной. Оттого Женю и хоронили в открытом гробу, с неповреждённым лицом, неповреждённой шеей, что миномётный огонь сечёт обыкновенно по низу человека: по ногам, животу, ну, может разворотить чуть выше живота грудину, выше бывает, но редко. Кладбищенские рабочие в чёрных бомберах прошли по краю над прощающимися к могиле.
Председатель увидел, что они там, вдали, вынимают листы красной фанеры из могилы, приготовленной для Жени. Они передавали красную фанеру друг другу. В брешь между чёрными спинами кладбищенских появился чёрный человек, о котором Председатель уже и перестал думать. Чёрный человек стоял, опершись на красный лист фанеры, наклонившись к могиле, по лицу было видно, что он жадно вдыхает воздух пока ещё вакантной могилы, где будет лежать Женя.
– Возможно, чёрный человек просто подвид кладбищенского рабочего? – осенило Председателя.
– Возможно, – согласился он с этой мыслью.
Серый чистый песок по льду, мокрый петербуржский кладбищенский песок сбоку могилы покрывал кубометр или больше свежей глины.
– Глину привезли, чтобы провожающие могли горсть её сдавить в руке и бросить на крышку железного гроба, – догадался Председатель. Так вот они идут навстречу традиции.
На поминках, состоявшихся во вместительном банкетном зале огромного отеля, была бывшая жена Жени, разведшаяся с ним уже пару лет как, и две дочки её и Жени, совсем ещё небольшие. В связи с дочками Председатель вспомнил свою последнюю встречу с Женей. Здесь, в Питере, во дворе дома, где помещался зал собраний питерских партийцев.
– Как живёшь? Вечность не виделись…
– Да вот, пошёл по вашему пути, двух детей сотворил. – Женя говорил сверху, над Председателем, он был выше Председателя на голову.
Жена, черноволосая, как галка, держала за руки двух маленьких девочек, беленьких, как Женя.
Сколько Председатель ни вглядывался в месиво поминающих, чёрного человека не обнаружил…
Ну и что дальше? А ничего. Видимого продолжения не последовало. Но это существо на Большеохтинском кладбище нет-нет и всплывает перед Председателем. Это подруга Председателя назвала его чёрным человеком. Подруга, по какой-то невнятной ему причине, – поклонница «Маленьких трагедий» Пушкина, и это в «Моцарте и Сальери» Моцарт говорит, что ему покоя не даёт «мой чёрный человек»…
Все правильно. Теперь чёрный человек с Большеохтинского не даёт Председателю покоя. И зачем он появлялся? А Председатель ещё не знает, зачем. Возможно, для того, чтобы предупредить о событиях марта 2016 года. Март вообще тяжёлый месяц для его семьи. И отец, и мать Председателя умерли в марте. Отец ещё и родился в марте. Ей-богу, сейчас трудно определить куда-либо чёрного человека. То, что он появился нехорошим вестником беды, несомненно, очень уж он обеспокоил Председателя. То ли этой бедой стала приключившаяся с Председателем зимой 2015/2016 года трагедия, то ли для его беды ещё не настало время..?
Если вы увидите чёрного, никому не знакомого высокого человека-червя на моих похоронах, у вас не будет сомнений.
Демоны – это выходцы из других миров, сгустки энергии и воли, застрявшие в нашем мире, забывшие, как, и не умеющие уйти обратно. Забывшие технику ухода обратно. Вот и мыкаются.
И всё же, и всё же, кого он мне напоминает? Председатель поднатужился и вспомнил.
Господи, да это же Инженер из ЛНР, бывший начальник Ф., его убрали с должности начальника артиллерии Луганской бригады в феврале 2015-го. Та же дистрофическая фигура, то же мрачное зэковское лицо. Вот была ли на костяшках пальцев татуировка, Председатель не разглядел.
ВСЕ ОНИ СЛУГИ СМЕРТИ…
Пятница, 15 апреля, началась с того, что он второй раз лёг спать в 08:50 утра. И ему приснился входящий в его тесную прихожую (во сне он лежал в большой комнате) голый, без шерсти или хотя бы чешуи или перьев, весь в розовой коже в кровоподтёках полуптица-полудинозавр. Огромный, под потолок, зубастый ящер с толстой голой в кровоподтёках шеей.
– Убери его, Андрей, он съест моего (кого, во сне было непонятно кого, возможно даже его, Председателя, Душу).
– Да ничего не съест, – услышал Председатель голос Андрея из Питера, между тем зверь волок его за поводок и рванул в библиотеку.
Тут сон оборвался. Андрея Председатель так и не увидел. Ещё во сне Председатель догадался, что ему подсказывается ответ на загадку, почему разбушевались Демоны и разят его молниями. Меня сглазили дакини, сосущие мозг, две бронзовые дакини, привезённые мне в подарок Андреем 24 февраля.
Проснувшись, Председатель стал готовиться к поездке в клинику, где его голову должны были исследовать по четырём параметрам.
Итак, пятница, 15 апреля.
Ровно через месяц после операции он поехал снять показания со своей буйной головушки. В полном смысле этого слова. Дыры, проделанные в его черепе, продолжали зарубцовываться, но не закончили. Деловой и заботливый Дмитрий договорился с клиникой в районе Рублёвского шоссе, что там с Председателя снимут сразу три показания: МРТ (опять будут завывать демоны жуткими воплями, угрожая), ЭЭГ и «интрокраниальное дуплексное сканирование сосудов основания мозга».
По прибытии в клинику они узнали (Дмитрий, Сашка по прозванию Богер и Председатель), что докторица, которая должна была совершить это интрокраниальное сканирование, да ещё и дуплексное, взяла и попала в автокатастрофу. В это утро. Жива, но к обязанностям своим сможет приступить лишь дня через 3–4.
Другая докторица развела руками, она такое сканирование делать не умеет.
В кабинете 303 ЭЭГ Председателю почему-то делала медсестра. То ли доктор по ЭЭГ тоже попала в ДТП, или по какой другой причине.
Медсестра, старательная и увлечённая, посадила Председателя на длинный стул с длинной спинкой, надела на его голову пластмассовую каску-намордник и затянула её так туго, что Председатель вынужден был взмолиться:
– Эй, эй, девушка, я только после операции, не давите на мои раны.
– Знаю-знаю, – легкомысленным тоном ответствовала заплечных дел мастерица и постелила ему салфетку на колени, на чресла, что называется. И сунула в руку ещё салфетку.
– С электродов будет стекать, будете вытираться.
«Все они слуги смерти. Демоны на побегушках у смерти», – неприязненно решил Председатель.
Медсестра налепила ему на голову и шею десятка два присосок, а потом вщёлкнула в них провода. В довершение всего двумя клипсами пристегнула мочки ушей. «Сейчас мне подменят сознание», – сказал себе Председатель шутливо. Но он и в самом деле опасался, что из него высосут его идеи и талант.
И началось!
– Закройте глаза!
Сквозь веки он, однако, видел вспышки. Розовые сменялись голубыми. По приказу медсестры он открывал и закрывал глаза, дышал через рот три минуты. И опять, и опять, то голубой, то розовый свет через веки, вспышками.
«Как чёрная месса, – подумал он. – Нет, розово-голубая месса, ритуал некий».
Председатель представил, что он сейчас выглядит, как одна из голов художника Одилона Редона. Там в голову были вколоты вязальные спицы, шипы какие-то, а от него ползут к прибору на столе медсестры провода. Ужасно, по правде говоря.
Она договорилась с Дмитрием, что сейчас они спустятся на МРТ, а после этого заберут результат ЭЭГ-исследования, она тем временем его составит, возможно, докторица составит, не медсестра.
На МРТ работали те же знакомые тётки. Под подбадривающие шутки тётки провели его к машине с бесами, он снял туфли и лёг.
Минут через пятнадцать его выдвинули из металлического гробика, куда ушло его туловище на время исследования. Он оделся, и ему велели ждать.
Появившись, главная тётка, худая доброжелательная блондинка, принесла снимок и сказала, что в буйной его головушке всё лучше, но в некоторых участках черепа ещё осталась та жидкость, которую ему выкачивали.
«Все они слуги смерти», – опять подумал он.
Несмотря на то что он воспринял случившееся с ним в феврале-марте как внезапный заключительный акт трагедии его жизни, сорвало занавес небес и гнев отрицательных борющихся с ним демонов накрыл его, пролился на него, он был разочарован.
Возможно, его испытанная физиономия тут дала слабину, показала неудовольствие, но главная тётка утешила его. «Ничего, рассосётся, должно рассосаться».
Результат по ЭЭГ не был готов, и Дмитрий договорился с медсестрой, что они заедут за результатом в понедельник. Поскольку на понедельник уже были назначены исследования у окулиста и интрокраниальное сканирование, а к 19 часам у Председателя была запланирована встреча с читателями в магазине «Циолковский», то получится, что на понедельник он будет нагружен четырьмя обязанностями. Дмитрий чувствительностью не отличался (так же, как и Сашка Богер, он выходец из футбольных фанатов), и предположить, что перенёсшему нейрохирургическую долбёжку черепа Председателю будет многовато нагрузки, Дмитрий вряд ли мог.
Партийцы вообще жили недолго, как правило, умирали молодыми, жить долго у них не получалось, и Председатель был первым партийцем, достигшим 73-летнего возраста. Может, и последним. Так что к общению с пожилыми людьми они не были привычны.
После всех экзекуций, каковые претерпела его голова, они было отправились по месту жительства Председателя, но увязли в месиве железных машин, была пятница и пробка, поэтому пришлось пробиваться в Московский Дом книги (в «Циолковском» встреча была запланирована на завтра, сегодня в Доме книги), где Председатель должен был встретиться с читателями, без заезда по месту жительства.
В МДК было довольно обычно, орда слушателей-вампиров, пришедших высосать из него энергию. Иные из вампиров пытались самовозвыситься за счёт Председателя, однако он их высокомерно и умело ставил на место, одним окриком, одной фразой, как волевой изувер-дрессировщик своих заспанных львов.
Три замшелых старика, усевшихся по правую руку от Председателя и возвышения, с которого он анафемствовал по поводу времени и властей, были им нейтрализованы один за другим. Правда, решились выступить только двое. Один приписал ему фразу, которой Председатель не говорил, и в месте, где вообще нет книжного магазина, на Пречистенке. Другой, с седой кустистой бородкой, долго нудел на тему большевиков, всем надоел и кончил тем, что убежал, рассердившись на то, что Председатель отнёсся к его речи с полным равнодушием.
Председатель осадил всех. Одному, в кожаной куртке такому toughy, Председатель просто в лоб швырнул: «Вы пришли меня уязвить, так у вас ничего не получится», через некоторое время кожаная спина вышла из толпы вампиров и понуро удалилась. Они приходят сюда самоутвердиться, понятно же…
Председателю всё это было в высшей степени неинтересно. Он давно не ездил на литературные конференции и не ходил на них даже в Москве. В МДК он явился, поскольку того требовали его профессиональные обязанности перед издателями. Он вообще любил только солдат и заговорщиков и шлюх, и, распинаясь в речах за простого человека, он, в сущности, их не любил. Если требовалось, он шёл к ним, говорил, умел убедить и произвести впечатление, но на самом деле заставлял себя из-под палки. Последнее время, ну последний год, даже партийцы казались ему сонными и некипучими.
Когда они вышли с заднего входа МДК, то Председатель вспомнил, как в 1996-м он использовал МДК, чтобы уйти от слежки. Вошёл тогда в главный вход, пробрался к чёрному и вышел на ничтожную заднюю улочку. А ещё через 10 лет он приезжал сюда на эту же улочку с беременной женой проверять ход беременности. Здесь же он увидел через УЗИ своего неродившегося сына и даже отличил, что это сын, поскольку у плода были миниатюрные яички.
В машине Богер сказал, что в зале была одна из Pussy Riot – Мария Алёхина.
– Это я её пригласила, – сказала Ольга от руля. – Я с ней сидела в лагере, вы знаете? Она хотела с вами познакомиться.
– Не дай Бог. Если увидят меня с ней – пропала моя репутация.
– Да уж. Я ей так и сказала.
Они доехали до Каретного Ряда, развернулись, и уже им было два шага до места проживания, но тут Ольге шлея попала под хвост, и вместо Садового она попёрла в объезд, мотивируя своё поведение тем, что будто на Садовом пробка.
В результате они петляли по тёмным склизким улочкам долгое время. И Председатель, честно говоря, уставший от докторов и вампиров-слушателей, от маски на башке с электродами, от бесов в МРТ, бросил Ольге:
– Ты тешишь своё эго, тебе главное настоять на своём, ты как Ф., который сидит в Луганске, хотя война давно кончилась. Он кормит ребят сказками о формировании партизанского отряда, если ты хочешь тешить своё эго, то не вози меня.
В автомобиле кроме Ольги и Председателя ехали ещё Богер и Илюха-борода, они скорее поддакивали в пользу Ольги. Потому досталось и им:
– Вы все старые и упрямые, – обвинил их Председатель.
Хорошо ещё они заехали в супермаркет, где Председатель купил зелёных яблок, салат, курицу, хлеб, потому они отвлеклись от своего несогласия.
Парни ушли, Председатель вспомнил, что среди книг, которые ему протягивали подписывать, было переиздание сербских рассказов «СМРТ», уже, оказывается, продающееся, а издательство его не предупредило. Он начал гневаться на издательство.
«Случившееся в феврале-марте на самом деле круто изменило тебя, старый парень. Изменило, изменило – не возражай! Ты стал злее и бескомпромисснее. Ты перестал прощать партийцам, да и подруге твоей, перестал прощать слабости.
Мама твоя покойная была, что называется, „юдофил“. Евреев она считала умнее и интереснее русских. Она всегда дружила с еврейскими семьями (одни фамилии чего стоят: Гернеры, Левины, Гуревичи) и гордилась тем, что порой бывала единственной русской в компании евреев.
Мать недооценивала русских, – думает Председатель. – Не ценила их вдохновенную грубость, их мрачное упрямство, их непревзойдённое умение молча умирать. Русские лучше всего проявляются на фронте. Мать не видела своих русских хорошо, потому они ей примелькались. А ты, её сын, достаточно побывав с ними в войнах и в тюрьме, оценил их как сильную нацию».
В 06:57 утра, как бы оправдывая его размышления о чрезмерной юдофилии матери, подруга Председателя отправила ему: «Извини, не получается сегодня. Я потом расскажу. Ладно, sorry».
Он ехидно ответил: «Опять папа приехал? Влюбилась?»
