Глава 36. Церковь и Советская власть. Патриарх Тихон

Русская Православная Церковь, конечно, сразу же увидела антихристов дух революции. Однако поначалу, после Февраля 1917 г., была ещё надежда, что в результате быстрой (как казалось) неминуемой победы над Германией и Австро-Венгрией, при созыве Учредительного собрания всенародное волеизъявление всё вернёт на свои места. После актов отречения от Престола Царя-Мученика Николая II и его брата – Мученика Великого Князя Михаила, в храмах России начали в уставных местах службы поминать «Временное Правительство». В наши дни некоторые поспешные склонны винить Церковь в том, что этим «признанием» Временного Правительства она будто бы предала Православное Самодержавное Царство, стала на сторону революции. Это типичное кабинетное заблуждение, от невнимательности к фактам. Иерархия Русской Церкви в данном случае просто последовала призыву и указанию законных Самодержцев, признавших Временное Правительство и призвавших всех верноподданных подчиниться ему, впредь до Учредительного собрания! «Если бы не это, – писал уже в марте 1917 г. митрополит Антоний (Храповицкий), – никакая сила не заставила бы нас» (поминать Временное Правительство). Поспешные говорят, что отречение было «вынужденным» и Церковь должна была это понимать. Но что означает эта «вынужденность»? Мы видели, что Государь Император отрёкся, а затем и призвал армию подчиниться Временному Правительству вовсе не из страха за свою жизнь, а из боязни за судьбу войны с внешним врагом и опасения междоусобной брани, пролития русской крови в случае своего упорства в борьбе за личную власть, то есть из опасения за честь, славу и внутреннее единство Родины. Так что с этой стороны отречение было совершено искренним и добровольным. Так же – и призыв к армии, ко всем верноподданным подчиниться Временному Правительству. Иерархия Русской Церкви в своём большинстве и поступила именно как верноподданная, – подчинилась временной власти временно до созыва Учредительного собрания! Тогда, в марте 1917 г., ещё решительно никто не мог предвидеть ни большевицкой Октябрьской революции, ни злодейского убийства Государя, его Семьи, брата Михаила, других Членов Династии! У всех добрых людей, в том числе – у Государя, как мы помним, была твёрдая надежда и даже вера в то, что Россия, прежде всего – Великороссия, несомненно победит искушения и шатания и восстановит Православное Самодержавное Царство. Вера эта была отнюдь не ложной! Именно так, только так и случилось бы, если бы Господь Промыслом Своим определил для Великороссии дальнейшее земное существование! Но Бог определил России лучшее, и высшее, и прекраснейшее – взять её как бы всю, в целом, из этой земной жизни в славу и жизнь Своего Небесного вечного Царства! Это, определение или замысел Божий о Великороссии не были тогда поняты и увидены, дабы оказались испытаны сердца всех и каждого, т.к. исход народа в славу вечной жизни должен был совершиться через безчестие и смерть в жизни временной...

Поэтому борьба – любая, прежде всего – духовная, – с силами зла в России становилась естественной и неизбежной. Как только совершилась Великая Октябрьская революция со всем её «гордым богохульством» и немыслимыми зверствами и безчинствами, так сия борьба сосредоточилась вокруг важнейшей линии – отношения к явно богоборческой революции и установленной ею власти.

В самом деле, как должна была относиться еврейско-большевицкая партия-церковь со своим религиозным фанатизмом, стремлением овладеть именно душой и сознанием «масс», поставить себя вместо церкви, а своего лжемессию – «вождя» вместо Христа, к Церкви Православной, с её исповеданием истинного Мессии Господа Иисуса Христа, владевшей издревле душой «масс» прежде всего – Русского Народа? С другой стороны, как должна была относиться Русская Православная Церковь к этой сатанинской антихристовой антицеркви и её власти? Подобные вопросы представляются даже излишними, т.к. содержат в себе готовый ответ: никакого признания большевицкой власти, никакого с нею «компромисса», союза, тем паче – дружбы быть не могло! И если через десять лет (с 1927 г.), как мы потом увидим, некоторые новоявленные Иуды и приспособленцы, согласившись с большевиками, путём обмана и насилия создали вопреки святым канонам незаконную «Московскую патриархию», провозгласившую полную солидарность с советской властью и даже с коммунистической идеологией, то это не было «третьим путём», это стало фальшивкой, подделкой, которую за Русскую Православную Церковь способны принимать только современные «совки» – отходы того, что было Русским Народом.

Естественно, что задолго до революции российское церковное общество в какой-то мере отражало то, что происходило и в обществе гражданском. В Церкви тоже наблюдалось некоторое шатание умов, так что появились и «демократические» и даже «революционные» священники, или «красные попы», как их называли и как называли они сами себя! Но так же закономерно и то, что в отличие от мiрской «общественности» таких «красных» в Церкви было ничтожно мало. Больше было «либеральномыслящих», то есть как бы «умеренных», а ещё больше – просто бездуховных карьеристов или приспособленцев. Все они вкупе далеко не составляли большинства духовенства. Подавляющее большинство было православно-монархическим. Таковым и осталось. Но «красные», либералы и приспособленцы в той или иной мере были готовы признать Октябрьскую революцию на основании тех официальных идей, какие декларировались коммунистами, как направленных к «народному благу», к «светлому будущему», к «справедливому общественному устройству» и т.д. Церковные либералы и приспособленцы делали вид, что в упор не замечают сатанинского духа и характера и подлинных целей коммунистов. Они потом отказывались говорить и даже думать об этом, упрямо и тупо повторяя, что официальная коммунистическая идеология, хотя и ошибается в вопросе о бытии Божием, но во всём остальном преследует весьма гуманные, возвышенные (!) цели, и тем самым даже соответствует во многом христианству и церковному учению! Лживые идеологические «вывески» коммунистов, являвшиеся очевидной приманкой для «профанов», для «масс», некоторыми церковниками лукаво принимались за правду о сущности коммунизма. Церковные либералы, а более всего – приспособленцы, обманывали на этот счёт самих себя, а затем и окружающих, начинали верить (!) лжи (!). Так и началось в церковной среде достопримечательнейшее явление «веры лжи». Началось, как небольшой ручеёк, и постепенно расширялось, охватывая всё большее количество людей в Совдепии, пока не превратилось в полноводную реку лжи, увлекающую в наши дни миллионы «совков»- верующих. Нетрудно видеть, что в основе подобного обмана и самообмана, этой «веры лжи», лежит обыкновенная боязливость, то есть боязнь пострадать, жажда самосохраниться любым путём. В таком состоянии людям ничего не остаётся, как только всегда делать вид, что они искренне верят лжецам и обманщикам и готовы поэтому «искренне» с ними сотрудничать и работать на них. Такая вера лжи – единственное оправдание сотрудничества с антихристианством и самого своего существования в условиях его режима.

Итак – вера лжи и боязливость. Такие человеческие состояния как частные психологические случаи не новость. Они в падшем человечестве встречались всегда, встречались и в земной Церкви, в том числе и в Русской Православной Церкви на протяжении истории (вспомним архиереев-потаковников времён Екатерины II). Но скажем, забегая вперёд, что совсем особое дело, когда состояния веры лжи и боязливости охватывают подавляющее большинство Церкви – почти всех епископов, священников, мiрян! Это уж не частный психологический случай; это нечто из ряда вон выходящее, нечто такое, чего в истории Русской Православной Церкви никогда не бывало. Здесь количественное начало одновременно имеет и качественное значение: Церковь Христова (даже как земное сообщество грешных людей) в таком состоянии пребывать не может! Следовательно то, что в наши дни в России называет себя Церковью (да ещё – Русской Православной!), не является таковой, т.е. не является ни Русской, ни Православной, ни Церковью.

Но что же это? Как это стало возможно?

Ответы, как обычно, находим в Священном Писании. Вера лжи... В связи с разговором о временах антихристовых Апостол Павел пишет: «Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь. И тогда откроется беззаконник, которого Господь Иисус убьёт духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего, того, которого пришествие, по действию сатаны, будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными, и со всяким неправедным обольщением погибающих за то. что они не приняли любви истины для своего спасения.» И за сие пошлёт им Бог действие заблуждения, так что они будут верить лжи (!), да будут осуждены все, не веровавшие истине, но возлюбившие неправду» (2 Фесс. 2.7-12)

Боязливость... В Откровении Иоанна Богослова (Апокалипсисе), где тоже речь идёт о последних антихристовых временах, читаем: «Боязливых же и неверных, и скверных, и убийц, и любодеев, и чародеев, и идолослужителей, и всех лжецов (!) участь в озере, горящем огнём и серой. Это смерть вторая» (Откр.21,8).

Как видим, вера лжи, неправедному обольщению попускается Самим Богом погибающим людям: Сам Господь посылает им «действие заблуждения», как наказание за то, что «они не приняли любви истины». Как явление чрезвычайного массового характера, оно свойственно временам «беззаконника» – Антихриста. В России с 1917 г., как мы выяснили, такие времена моделировались, прообразовывались пока на одной шестой части суши. Неприятие «любви истины» связано в значительной мере с состоянием боязливости и неверности, которые особенно характерны также для антихристова режима и потому в перечне грехов человеческих поставлены Откровением на первое место.

Неприятие «любви истины» (отход от неё) и вера лжи характерны одинаково для двух основных течений, или направлений среди российских епископов и духовенства, которые составляли до революции и лет 10 после неё подавляющее меньшинство священнослужителей, а именно, – и для либерального (умеренного) и для революционного («красного»). Постепенно в этих двух течениях всё более видное место начинают занимать два человека – Сергий (Страгородский), к моменту революции – архиепископ Финляндский, и протоиерей Александр Введенский. Первый – «либерал», второй – «революционер». Сергий, будучи ещё епископом, долгое время являлся председателем Религиозно-философского общества, заседавшего с 1900 г. и пытавшегося сочетать несочетаемое, – Православное Вероучение с западной философией и оккультной мистикой (в духе Вл. Соловьёва). Этот диалог Церкви с интеллигенцией (хотя собственно Церковь в такой диалог никогда не вступала) подавался как попытка сближения двух этих «сил» с целью «проповеди Православия «заблудшей интеллигенции». Разумеется, – из чувств «христианской любви» к заблудшим... На деле же получалось недопустимое смешение света и тьмы, наиболее отчётливо проявившееся в мутном блудомыслии Мережковского, Бердяева, Розанова, в еретическом «софианстве» протоиерея Сергия Булгакова, отчасти – священника Павла Флоренского и других. В первых числах марта 1917 г., не дожидаясь распоряжения Синода, то есть – по своей воле, первым из русских архиереев стал поминать за службами Временное Правительство не кто иной как, как архиепископ Сергий. Когда Временное Правительство в апреле учинило разгон Синода старого дореволюционного состава, заменив его новым, то лишь один архиерей из старого Синода был включён в новый – Сергий (Страгородский)... Такое нужно было заслужить. Из всех российских архиереев, числом до 100 человек, либерально мыслящих было едва ли более 10-ти. Требования либералов не шли дальше некоторых незначительных изменений в церковной жизни в направлении «демократизации», но без ломки коренных устоев. Они почти или совсем не поддерживали идею восстановления Патриаршества в России, а также, подражая гражданской «общественности», не сочувствовали Самодержавию, а сочувствовали «свободе», как она понималась масонами типа Гучкова и Керенского. Такая часть духовенства, действительно стала на сторону Февральской революции. 23 апреля 1917 г. Сергий (Страгородский) говорил: «... Ожидание такого же светлого будущего и для нашей церкви, при изменившемся государственном её положении, наполняет сердца наши радостью». Запомним это слово «радость» в связи с «государственным положением».

«Красные попы» проявили себя ещё в Государственной Думе, когда вошли в «Трудовой блок», отличавшейся «большевицкой революционностью» Это были не все священники – депутаты Думы, а лишь несколько из них, но они выражали настроения той «красной» части «духовенства», которая была ещё более незначительна, чем либеральная. В последние дни февраля 1917 г., когда в Петрограде ещё гремели выстрелы, такими священниками и некоторыми из образованных мiрян был создан «Всероссийский Союз демократического православного духовенства и мiрян». Деятельное участие в нём принял А. Введенский. Слово «демократический» существовало недолго. После Октября деятели типа Введенского прямо назвали себя «революционными священниками» или «красными попами», стремящимися к «обновлению Церкви». Так было положено начало пресловутому «обновленческому движению» или «Живой Церкви» («живоцерковники»). Это течение стояло за коренные, «революционные» преобразования в церковной жизни. Основными принципами и требованиями «красных» были: 1) полное признание большевицкой революции и коммунистической идеологии (кроме атеизма); 2) упразднение власти епископов из «чёрного» (монашеского) духовенства и передача её в руки духовенства «белого» (женатого) с тем, чтобы женатых священников водворить в сан епископов, то есть – 3) женатый епископат; 4) допущение вторых браков для священников и диаконов; 5) переход Церкви на гражданский календарь нового стиля; 6) упразднение монастырей и монашества; 7) введение в приходское и епархиальное устройство широкого «выборного начала». Обновленцы высказывались против почитания мощей святых, против ектений (прошения) «об оглашенных» в чине литургии (эта ектения символизирует отделение «овец от козлов» на Страшном Суде в момент Второго Пришествия Христова). И, уж конечно, они были против восстановления Патриаршества, как «контрреволюционной и «монархической» формы правления в Церкви. Обновленцев не поддерживали ни большинство духовенства, ни подавлявшее большинство народа, даже просто – весь верующий Русский Народ, что и явилось причиной их полного краха в недалёком будущем. Но поначалу их очень поддержали большевики, советская власть! На неё обновленцы и возложили всё своё упование. Однако ещё до Октябрьской революции произошло одно важнейшее событие в жизни Церкви – подготовка и созыв Поместного Собора Русской Православной Церкви – первого со времён XVII в.!

Мы помним, что самую идею Собора с целью выбора Патриарха Государь Николай II поддержал, но практический созыв его откладывал как по объективным причинам смуты 1905–07 г.г. и затем войны 1914 – 1917 г.г., так и потому, что надеялся сам стать Патриархом. После отречения Государя либеральное и революционное духовенство решили, что теперь ничто не мешает созвать Собор, но не для того, чтобы возродить Патриаршество, а для того, чтобы, превратив Собор в подобие некоего «демократического» съезда, провести на нём желаемые либеральные или обновленческие решения. В основном именно обновленцы в союзе о «новым Синодом», имевшим в качестве обер-прокурора сперва некоего В.Н. Львова (оказавшегося не вполне психически здоровым), а затем А.В. Карташова, занялись с 20 апреля 1917 г. спешной подготовкой Поместного Собора, приглашая в качестве экспертов преимущественно либеральных профессоров ВУЗов и духовных академий.

Однако Господь и Русская Церковь (в силу самой своей природы) повернули всё совсем не так, как хотелось либералам и красным.

Состав Собора оказался в подавляющем большинстве православным, т.е. далёким от обновленчества и либерализма. К 15 августа 1917 г. в Москву съехались избранные участники. Всего – 564 делегата, из них архиереев – 80 человек (20 митрополитов, 27 архиепископов и 53 епископа). Всего духовенства (архимандритов, иеромонахов и «белых» священников) было 265 человек, а мiрян – 299. Такие пропорции состава Собора сложились в истории Русской Церкви впервые. Но на это были чрезвычайные причины, из коих важнейшей являлось стремление услышать голос всех слоев церковного народа после длительного периода его как бы молчания, то есть – голос Церковной Полноты, что было важно как в силу особых обстоятельств революционного брожения, так и в виду множества накопившихся вопросов церковной жизни. Следует знать, что согласно святым канонам, Собором Поместной Церкви в собственном, строгом смысле слова является только Собор епископов. Только они имеют право «решающего голоса» принимают окончательные постановления, имеющие обязательную каноническую силу. Но это не означает, что среднее духовенство и мiряне должны быть только как бы наблюдателями. Они имеют право и возможность свободно высказываться по любому вопросу, спорить даже с епископами, участвовать в голосовании. Однако последнее слово во всём – за епископами, безусловно, учитывающими всё, что было выражено остальными участниками Собора. С этой целью на Соборе 1917-1918 г.г. действовало Совещание епископов, определявшее соответствие тех или иных решений Собора (или комиссий) Православному Вероучению, канонам и традициям Церкви, внося в эти решения в нужных случаях необходимые исправления. Таким образом, епископат не навязывал свою волю Собору, а лишь как бы редактировал, поправлял решения, свободно принимаемые большинством голосов всех участников, в том числе и мiрян. Так оказалось, что данный Поместный Собор стал действительно свободным и действительно выражал мнение всей Полноты Русской Церкви, то есть её Соборный разум. В числе участников Собора было 12 профессоров духовных Академий и 13 профессоров университетов и Академии наук, православные деятели Государственного Совета и Государственной Думы, протопресвитеры Успенского собора Кремля, Военного и Морского ведомства, духовенство этих ведомств, наместники Лавр, настоятели ставропигальных монастырей, Саровской, Оптиной пустыни. Но основной состав был из делегатов епархий, выбранных на местах, по 2 человека от духовенства и по 3 от мiрян каждой епархии (всего 330 человек). В состав Собора вошли также полностью члены Предсоборного Совета (62 человека) – в основном либералы и обновленцы.

Учитывая позицию нового Синода, Предсоборного Совета и окружающую революционную обстановку, почти никто, даже сами сторонники восстановления Патриаршества не верили, что таковое восстановление возможно!.. Вопрос о Патриаршестве даже не был включён в перечень деяний Собора.

После торжественного богослужения в храме Христа Спасителя, деловые заседания Собора начались 4/17 августа 1917 г. Председателем был избран митрополит Киевский Владимир, товарищами (заместителями) председателя от епископата – архиепископы Новгородский Арсений и Харьковский Антоний, от священства – протопресвитеры Любимов и Шавельский, от мiрян – М.В. Родзянко (заменённый вскоре А.Д. Самариным) и князь Е.Н. Трубецкой (интереснейшая книга которого «Смысл жизни» завершалась как раз в эти дни). Секретарём стал профессор В.П. Шеин (впоследствии – архимандрит Сергий, принявший венец мученичества вместе с Митрополитом Вениамином).

Важнейшим вопросом Собора стало дело о восстановления Патриаршества, о чём вопреки повестке дня, стали говорить почти сразу же. Полемика по этому вопросу была наиболее сильной и длительной. Хотя противники Патриаршества оказались в явном меньшинстве, они очень сильно шумели, доходя порою до крайностей. Так однажды профессор Б.В. Титлинов (из обновленцев) стал угрожать побоями одному из выступавших, из-за чего заседание было прервано. К удивлению почти всех участников, постепенно идея Патриаршества стала овладевать сознанием всё большего числа членов Собора. Особенно деятельным сторонником её был архиепископ Харьковский Антоний (Храповицкий). В решающий момент острой идейной борьбы он организовал паломничество большой группы делегатов в Новый Иерусалим, ко гробу Святейшего Патриарха Никона!... Здесь, у святых останков «самого великого человека русской истории», под сенью воплощённой им в камне идеи Святой Русской Земли как образа «Новой Земли» Царства Небесного, развеялись последние сомнения и колебания. Нужно восстанавливать то, что попрано было масонским безобразием Петра I – Православное Царство как «симфонию» двух властей – патриаршей и царской! Так думал, как мы помним, и отрекшийся Государь Николай II... И Владыка Антоний, и большинство иных членов Собора были монархистами. Для них, как и для всего Русского Народа, не было колебаний в деле выбора между монархией и республикой. Православное Самодержавие – вот свободный, осознанный выбор всех Великороссов, сделанный нашим народом ещё на заре своего бытия, в XII в., и оставшийся таковым в веке ХХ-м. И был это вовсе не «чисто политический вопрос», как это потом пытались (и теперь ещё пытаются иногда) представить. Это был вопрос такой же духовный, фундаментальный, коренной, как и вопрос веры и Церкви. В те дни осени 1917 г. ни архиепископ Антоний, ни Русский Народ ещё не знали, что будет убит Государь Император и его ближайшие родственники, что монархии в России больше вообще не будет; ещё все надеялись, что новая смута закончится благополучно... Своими силами, средствами, со своей стороны Русская Церковь стремилась содействовать такому прекращению революции, главным образом – выборами того лица, кто вместе с будущим Самодержцем должен стать вторым основанием «симфонии», согласия и совета церковной и царской власти в России.

Наступил великий момент. В конце октября уже произошла большевицкая революция в Петрограде и начались сражения в Москве. На улицах шла стрельба. Кремль, обороняемый от большевиков юнкерами, обстреливался с Воробьёвых гор из дальнобойных орудий. И именно в эти дни окончательно решался вопрос о Патриаршестве. Не все делегаты Собора теперь могли участвовать в заседаниях, но кворум был. 28 октября / 9 ноября 1918 г. большинством голосов постановлено было начать выборы Патриарха. Поступили предложения о 10-ти кандидатах. Из них отобрали троих, с наибольшим числом голосов: архиепископа Антония (Храповицкого) – 101 голос, архиепископа Тамбовского Кирилла – 27 голосов и митрополита Московского Тихона (Белавина) – 23 голоса. Кирилл, впрочем, был заменён архиепископом Новгородским Арсением (Стадницким). Об этих трёх кандидатах тогда говорили: «Самый умный, самый строгий и самый добрый». 31 октября всё это окончательно определилось. Хотя 101 голос за Владыку Антония – это больше, чем за остальных (и – с большим «отрывом»), но это всё же не абсолютное большинство. Поэтому принято было решение предоставить выбор Российского Патриарха Самому Богу, устроив жребий (как иногда в древности). Записки с именами трёх кандидатов были положены в особый ковчежец пред чудотворной Владимирской иконой Божией Матери, принесённой в Храм Христа Спасителя. 5/18 ноября 1917 г. после литургии и молебна из алтаря вышел 90-летний старец Зосимовой пустыни иеросхимонах Алексий. Трижды перекрестившись, вынул из ковчежца записку и передал её митрополиту Киевскому Владимиру (Богоявленскому). При достигшем предела напряжённом молчании Владыка Владимир огласил имя нового Патриарха Московского и всея России: «Тихон, митрополит Московский!» В праздник Введения во Храм Пресвятой Богородицы 21 ноября/4 декабря 1917 г. в Успенском соборе Кремля –древнейшем центре Русской Земли, сугубом Доме Царицы Небесной в Великой России, состоялась торжественная интронизация Святейшего Патриарха Тихона.

Ему было 52 года (почти ровесник Государю). Он происходил из семьи простого сельского священника Псковской губернии. Успешно окончил семинарию и духовную академию. В 1891 г., в 26 лет принял монашество и с тех пор стал особенно быстро расти и духовно, и по положению в Церкви. В 1899 г., уже в сане епископа, Тихон был направлен на самостоятельную кафедру в Америку, с центром в Сан-Франциско, где управлял православной паствой США в течение восьми лет, оставив по себе самую добрую память. При нём кафедральный центр был переведён в Нью-Йорк. В 1907 г. он стал архиепископом Ярославским, в 1913 г. – Виленским, с июня 1917 г. – митрополитом Московским и Коломенским. Строгий ревнитель церковной самостоятельности, святых канонов и традиций Православной Церкви, Патриарх Тихон в то же время обладал исключительной добротой в отношении к людям, пастырской любовью, снисхождением и большой образованностью.

Поместный Собор Русской Православной Церкви имел три сессии и продолжался с перерывами между ними до сентября 1918 г. (то есть более года!). Кроме важнейшего решения – о Патриаршестве, были приняты многие другие, также весьма важные для церковной жизни. Среди них – о высшей церковной власти и управлении, о приходе, о положении Церкви в государстве, о епархиальном управлении, о Местоблюстителе Патриаршего Престола и по многим иным вопросам. Больше такого свободного и такого всецерковного Собора Русской Церкви уже не будет даже до сего дня. Верующий народ воспринял Собор как святое и доброе дело. Восстановленное Патриаршество было в народе встречено не только с великой радостью, но и как нечто родное, своё, естественное, правильное, долгожданное – словно и не было 200 лет «синодального» периода! Удивительно. Это и Божие чудо, и чудо души Русского Народа.

Но в эти же дни во всю ширь развернулась Великая Октябрьская еврейско-большевицкая революция...

Одним из первых деяний первого Патриарха Тихона стало решительное публичное осуждение этой революции и – анафема ей! После нескольких проповедей и посланий с обличением беззаконий и беззаконников 19 января / 2февраля 1918 г. Патриарх Тихон издал официальное послание, где говорилось: «Тяжкое время переживает ныне Святая Православная Церковь Христова в Русской Земле: гонение воздвигли на истину Христову явные и тайные враги сей истины и стремятся к тому, чтобы погубить дело Христово и вместо любви Христианской сеять всюду семена злобы, ненависти и братоубийственной брани... Ежедневно доходят до нас известия об ужасных и зверских избиениях ни в чём не повинных, и даже на одре болезни лежащих людей... И всё это совершается не только под покровом ночи, но и въявь, при дневном свете, с неслыханной доселе дерзостью и безпощадной жестокостью, без всякого суда и с попранием всякого права и законности, – совершается в наши дни во всех почти народах и весях нашей отчизны, – и в столицах, и на отдалённых окраинах (в Петрограде, Москве, Иркутске, Севастополе и др.).

Всё сие преисполняет сердце наше глубокою болезненной скорбью и вынуждает нас обратиться к таковым извергам рода человеческого с грозный словом обличения и прещения...

Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело; это – поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей – загробной, и страшному проклятию потомства в жизни настоящей – земной.

Властью, данной нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только вы носите ещё имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной.

Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение»...

Называя затем основные безчинства, ограбления и кощунства в отношении Церкви, её имений, храмов и монастырей, Патриарх Тихон особо замечает: «И, наконец, власть обещавшая водворить на Руси право и правду, обезпечить свободу и порядок, проявляет всюду только самое разнузданное своеволие и сплошное насилие над всеми...»

«Враги Церкви Христовой, – говорится далее в послании, – захватывают власть над нею и её достоянием силою смертоносного оружия, а вы противостаньте им силою веры вашей, вашего властного всенародного вопля, который остановит безумцев и покажет им, что не имеют они права называть себя поборниками народного блага, строителями новой жизни по велению народного разума, ибо действуют прямо противно совести народной.

А если нужно будет и пострадать за дело Христово, зовём вас, возлюбленные чада Церкви, зовём вас на эти страдания с собою словами святого апостола: «Кто ны разлучит от любве Божия? Скорбь ли, или теснота, или гонение, или глад, или нагота, или беда, или меч?» (Рим..8,35).

А вы, братие архипастыри и пастыри, не медля... зовите чад ваших на защиту попираемых ныне прав Церкви Православной, немедленно устрояйте духовные союзы,... которые силе внешней противопоставят силу своего святого воодушевления ...» (выделено везде мной – прот. Л.).

Как видим, анафема большевикам и заклятие всех (!) верующих не вступать с ними в какое-либо общение в то же время не сопровождаются призывом к вооружённой борьбе с революцией, как и в том послании Патриарха насчёт еврейских погромов, которое мы уже рассматривали. С другой стороны видно также, что, отмечая сатанинский дух и характер революции, Святейший, как и многие в его время, всё-таки в какой-то мере склонен думать, что имеет дело с безумным заблуждением революционеров насчёт «народного блага» и «строительства новой жизни»... Патриарх ещё не видит всей глубины лживости марксистской идеологии. Её в полной мере не видели даже многие участники революции, соблазнённые именно этими фальшивыми словами о «народном благе».

Но Святейший Патриарх Тихон увидел и понял главное – Церковь не может иметь общения с большевизмом; революционеры подлежат анафеме.

Это грозное прещение стало делом не одной только личной воли Патриарха. Послание 19 января вышло в дни перерыва между первой и второй сессиями Собора. А как только участники съехались на вторую сессию, так Поместный Собор Русской Церкви принял особое Постановление, которое нужно признать историческим. 28 января / 11 февраля 1918 г. было постановлено: «Священный Собор Всероссийской Православной Церкви приветствует послание св. Патриарха Тихона, карающего злодеев и обличающего врагов Церкви Христовой, ... пребывает в полном единении с отцом и молитвенником Церкви Русской, внемлет его призыву и готов жертвенно исповедать веру Христову против её хулителей... призывает и всю Русскую Церковь... объединиться ныне вокруг Патриарха, дабы не дать на поругание веры нашей».

Так анафема Октябрьской революции, всем её участникам стала Соборной, от лица всей Русской Православной Церкви! Она дополняет собою анафему всем безбожным и неправославным учениям и их последователям, которая задолго до этих событий уже содержалась в чине анафематизмов недели Торжества Православия (первое воскресение Великого поста). Данные анафемы до сих пор не сняты никаким постановлением Соборов или даже последовавших советских «патриархов», и все коммунисты продолжают пребывать под анафемой Церкви, равно как под заклятием её пребывают все вступавшие с ними в общение (имеется в виду, конечно, не житейское общение, а идейно-политическое, духовное). В этой связи важно отметить, что в своём известном «раскаянии» перед советской властью от 18 июня 1923 г. в «антисоветских действиях» и «проступках против государственного строя» (о чём мы ещё особо будем говорить) Патриарх Тихон в перечне этих «проступков» называет и анафему 1918 г., но ни словом не говорит, что снимает или отменяет её! По сути вещей такая анафема и не может быть снята никогда: она исходит из духовных недр Христовой Церкви и сохраняется до Второго Пришествия и конца земной истории человечества. Это то же самое, что изрёк преп. Серафим Саровский «декабристу», только теперь – во всероссийском масштабе.

Здесь, в этом анафематствовании Октябрьской революции и большевицкой власти, – своего рода центральная, главная точка всех духовно-политических событий «советского» периода истории, как бы духовный стержень всего. Проклятой оказалась новая власть, проклятым стало и всё, буквально всё, что совершалось ею в области идейной, политической, экономической, культурной...

25 января 1918 г. в Киеве произошло злодейское убийство Председателя Собора митрополита Киевского Владимира (Богоявленского) революционерами. Его вывезли из Киево-Печерской Лавры на автомобиле и без всякого суда приготовились убивать. Он попросил дать время помолиться. Убийцы разрешили: «Только поскорей». Воздев руки к небу, Владыка произнёс: «Господи, прости мои согрешения вольные и невольные, и прими дух мой с миром!». Затем повернулся к палачам, по-архиерейски обеими руками перекрестил их и сказал: «Господь вас да простит!»... На следующее утро верующие женщины случайно нашли его тело, на котором были не только пулевые, но и штыковые раны. Владыка Владимир стал первым мучеником из архиереев. За ним последовало множество других.

Тем временем обновленцы заявили о полном неприятии ими соборного деяния о восстановлении Патриаршества. А. Введенский в 1918 г. писал: «...Восстановление патриаршества есть столь чрезвычайное зло, что в церкви можно теперь остаться лишь для того, чтобы уничтожить это патриаршество». И добавлял, что среди его единомышленников «с особенной настойчивостью встала мысль о необходимости разорвать с официальной московской церковью...» Обновленцы повели яростную борьбу против «консервативной» Церкви, привлекая к себе тем большую помощь большевиков, чем больше различных обличений и протестов большевики получали от законной церковной власти, прежде всего от Патриарха Тихона. Он же откликался на все важнейшие события времени, не уставая разоблачать революцию. Особым посланием Патриарх осудил и отделение Украины с Киевом, «матерью городов русских», от России, и связанный с этим позорный Брестский мир. Убийство Государя Николая II вызвало сильную проповедь Святейшего, произнесённую в Казанском соборе на Красной площади (тогда ещё не было известно об убийстве и всех членов Царской Семьи). «Мы должны, – говорил Патриарх, – ... осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падёт и па нас, а не только на тех, кто совершил его... Мы знаем, что он (Государь), отрекаясь от Престола, делал это, имея в виду благо России и из любви к ней. Он мог бы, после отречения, найти себе безопасность и сравнительно спокойную жизнь за границей, но не сделал этого, желая страдать вместе с Россией. Он ничего не предпринял для улучшения своего положения, безропотно покорился судьбе... И вдруг он приговаривается к расстрелу... Наша совесть примириться с этим не может... Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заточат в тюрьму, пусть нас расстреливают. Мы готовы всё это претерпеть в уповании, что к нам будут отнесены слова Спасителя нашего: «Блаженны слышащие Слово Божие и хранящие е» (-его).

Замечательные слова! Они точно передают главное в духовном состоянии всего Русского Народа того времени – готовность на страдания и даже смерть ради верности Христу, Его слову, Его правде, из действительной любви к Нему, как бы вместе со своим Православным Царём! Всё так и произошло: страдания и смерть ожидали всех верных Богу, то есть большинство действительно русских людей. Большевики впрямь стали называть верующих «контрреволюционерами», врагами «народной власти», пособниками «белых». А уже шла Гражданская война! В такой обстановке 25 сентября /8 октября 1918 г., в день памяти преп. Сергия Радонежского, Патриарх Тихон издал очередное послание. В нём Святейший призывает служителей Церкви не вмешиваться в политическую борьбу на стороне какой-либо партии, уклоняться и от политических выступлений, по слову апостола: «Повинуйтесь всякому человеческому начальству» в делах мірских (выделенное – это личное пояснение апостольских слов Патриархом Тихоном – прот. Л.). «Не подавайте никаких поводов, – говорится в послании, – оправдывающих подозрительность советской власти, подчиняйтесь и её велениям, ибо Богу, по апостольскому наставлению, следует повиноваться более, чем людям (Деян. 4,19; Галат. 1,10)».

Здесь видим уже признание того, что советская власть есть Божие попущение, то есть не благословлена Богом, но допущена Им, как допускается (попускается) любое зло в мірe, и потому даже этой (такой) власти в делах не касающихся веры и Церкви (мiрских, житейских) нужно повиноваться как Божию установлению. Через две недели Патриарх Тихон направил особое письмо в Совет Народных Комиссаров (СНК) от 13/26 октября 1918 г., приуроченное к 1-й годовщине установления новой власти. Оно исполнено великим и святым гневом и скорбью.

«Целый год (вы) держите в руках своих государственную власть и уже собираетесь праздновать годовщину Октябрьской революции. Но реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к небу и понуждает Нас сказать вам горькое слово правды...» Далее следует перечисление всех основных бед, беззаконий, зверств и обманов «новой власти». Патриарх не может понять смысла всего этого. Он пишет: «Не есть ли это верх без-цельной жестокости со стороны тех, которые выдают себя благодетелями человечества и будто бы сами когда-то много потерпели от жестоких властей?..» «Да, мы переживаем ужасное время вашего владычества, и долго оно не изгладится из души народной, омрачив в ней образ Божий и запечатлев в ней образ зверя, – говорится в письме. И далее приводится очень интересное соображение: «Не наше дело судить о земной власти, всякая власть, от Бога допущенная, привлекла бы на себя Наше благословение, если бы она во истину явилась «Божиим слугой» на благо подчинённых и была «страшная не для добрых дел, а для злых» (Рим. 13, 34). Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних, истребление невинных, простираем Мы Наше слово увещания: отпразднуйте годовщину...освобождением заключённых, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры, обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу... отдых от междоусобной брани. А иначе взыщется от вас «всякая кровь праведная, вами проливаемая» (Лк.11,51) и «от меча погибнете сами вы, взявшие меч (Мф.26,52)». Кроме того, в этом письме в перечне бед, от новой власти происходящих, особо отмечается Гражданская война, вся ответственность за которую возлагается Патриархом Тихоном исключительно только на советскую власть.

Слова решительные, смелые. Но в них, как и в послании от 1 октября, мы замечаем нечто новое по сравнению с анафематствованием власти 2 февраля 1918 г. и заклинанием «не вступать с извергами рода человеческого в какое-либо общение». Прежде всего, оказывается, что Патриарх всё же как будто вступает с ними в общение (вынужден вступать!). Правда, делает он это с целью «увещания». Но в то же время он теперь признаёт советскую власть, как Божие попущение и готов был бы даже благословить её, если бы она прекратила проливать невинную кровь, преследовать веру и Церковь и установила законность, порядок и внутренний мир... Как же должна была страдать, изнемогать в страданиях и метаться душа Патриарха Тихона в тех невиданных историей человечества обстоятельствах! В этих метаниях – от проклятия к признанию – нет страха за себя, свою жизнь или положение, не видно и страха за Церковь, совсем нет стремления «спасти» её ценой лжи, то есть одобрения советской власти. Здесь есть лишь мучительное стремление своевременно и точно определить отношение Церкви к новой власти в соответствии с правдой Божией, не погрешив против этой правды. Патриарх Тихон – убеждённый монархист, как он сам потом об этом публично скажет. Да иначе и не может быть! Любой действительно русский, действительно православный человек (как тогда, так и теперь) просто не может не быть монархистом, сторонником Православной Самодержавной Монархии! Такими и были в подавляющем большинстве служители Русской Православной Церкви. Но в октябре (!) 1918 г., когда уже были убиты и отрекшийся Государь Николай II и чуть не все, кто мог бы, по законам, наследовать его Престол, заявить от лица Церкви о признании только Монархии как единственной богоугодной власти было уже поздно, уже невозможно! Это означало бы сразу поставить всю Церковь – против утвердившейся власти. Последняя и без этого постоянно обвиняла Церковь в «контрреволюционности». В сущности, духовно, это было верно. Но внешне Церковь как целое (как «организация») в политической борьбе не участвовала. Заявление о монархической ориентации Церкви (в целом) узаконило бы гонения, т.е. дало бы со стороны самой Церкви «юридическое» основание власти для расправы над Церковью, для массовых репрессий против верующих. Гражданская война была в разгаре, и её исход был совсем ещё не ясен! Но что могла Церковь Русского Народа ожидать от возможной победы Белого движения? Чего угодно, только не восстановления исконной Русской Монархии! Как уже отмечалось, масонские или омасоненные вожди и идеологи «белых» в большинстве случаев звали к борьбе «за землю, за волю, за лучшую долю», но совсем не за Православное Самодержавие! Воззвания с призывами подняться за святые Кремлёвское соборы и за Русское Царство (почти, как в 1613 г.!) были редкостью. В такой обстановке духовному взору становилось видно, что, по Божию попущению, Монархии в России не будет. По крайней мере – в обозримом будущем. Отсюда – любая утвердившаяся власть должна была быть принята, как именно Божие попущение. И дело Церкви состояло в таком случае в том, чтобы воздействовать на эту власть (обличением и увещанием) дабы она не терзала народ, не беззаконничала, а соответствовала бы тому понятию власти, как Божия установления, «страшного не для добрых дел, а для злых», какое выражено в Священном Писании, в частности в посланиях апостолов Петра и Павла, к чему мы ещё вернёмся.

Мы помним поимённый список членов СНК в 1918 г. Неужели Патриарх Тихон не понимал, что, обращаясь о «увещанием» к Совету «народных» (он сам берёт это слово в кавычки!) комиссаров, он обращается к банде выродков еврейского народа, для которых нет и не может быть ничего законного и справедливого , особенно – по отношению к Русскому Народу!? Конечно, понимал. Но не напрасно Христос назвал упорно не верующих Ему иудеев детьми диавола. С поистине сатанинской хитростью еврейские «изверги рода человеческого» создали себе прикрытие, как бы ширму, в виде «государства», «государственной» (!) власти Советов депутатов трудящихся, или народных депутатов, избранных будто бы самим народом и будто бы решающих все государственные дела, в том числе и церковные вопросы... В эти Советы стали путём фиктивных «выборов» набирать (не выбирать, а именно набирать, подбирать) из числа «сознательных», то есть на всё готовых и во всём послушных, – действительно рабочих, крестьян, иных «трудящихся» разных национальностей, в том числе и русских. В народе отбросы всегда бывают, их всегда можно найти... В таком случае получалось, что всякий противящийся сатанинской еврейско-болыиевицкой тирании легко объявлялся противников власти народа, в том числе и русского, то есть «врагом народа». Как уже отмечалось, советская власть никогда не была советской, то есть властью этих самых Советов народных депутатов! Но они существовали! И всё, кроме тайных, совсем преступных дел большевиков, делалось на основании формальных узаконений и постановлений Советов! Была создана огромная, дорогостоящая система советских учреждений, сверху донизу охватывающая все центральные и местные органы управления, власти. Они и не управляли и не властвовали, т.к. всё за них решалось в параллельных органах партии-церкви, называющей себя «коммунистической», но тоже не являвшейся таковой! При такой многоступенчатой, эшелонированной лживости устройства всей системы не оставалось ничего иного, как обращаться к Советам, как к государственной власти с тем, чтобы её дела соответствовали хотя бы её собственным социальным декларациям, законам, Конституции, принципам (демократичности, справедливости, свободы совести и т.п.). Здесь большевики, думая обмануть всех, обманули себя, устроив в такой организации «системы» сущую идейно-политическую ловушку себе самим, из которой потом так и не смогли никогда выбраться и которая стала одной из причин безславного исторического крушения «коммунизма». Об этой и иных «ловушках», устроенных для себя же коммунистическим режимом СССР, мы ещё скажем особо. Но сейчас нам важно отметить, что самой складывающейся логикой вещей стала определяться и логика отношения Церкви в лице Патриарха Тихона к «советской» власти. Очень важно, что формально, официально Советы не были органами коммунистической партии, а как бы независимыми, как бы вне идеологии органами «народного представительства», чисто государственными. Поэтому Патриарх, Церковь получали некое «моральное право» обращаться к ним. Патриарх начинает признавать советскую власть, но именно как соответствующую официальному статусу независимой от идеологии, соответствующую тому, что от её лица официально заявляется и постановляется! «Говорите о «благе народа» – так и дайте народу благо! Говорите о законности – поступайте по законам, говорите о «свободе совести» – извольте обезпечить, решили отделить Церковь от государства – вот и не вмешивайтесь во внутрицерковные дела. И т.д... Такая позиция практически неуязвима. И Патриарх Тихон до конца дней, как мы увидим, сохранял её, не переставая обличать органы советской власти в тех случаях, когда их дела расходились с их же словами. Он ставил и большевиков, и фальшивые «Советы депутатов трудящихся» поистине в безвыходное положение! Они практически оказывались безсильны против одного, слабого здоровьем, безоружного, но сильного духом, саном, Божией благодатью и вооружённого словом правды человека! Но он сам «подсказал» им средства борьбы с собою – законы новой «народной власти». Предъявить к нему претензии со стороны тех законов, на соблюдении коих он сам так всё время настаивает, – вот каким должен был стать ответный ход большевиков. И они предпримут его в 1922 г., когда кончится Гражданская война. А пока она шла, «изверги» не посмели тронуть Патриарха, т.к. тем самым дали бы слишком крупные козыри в руки своих врагов.

В 1919 г. Гражданская война достигла высшего напряжения. Положение «республики советов» делалось временами крайне шатким. Именно тогда, как мы помним, вышло послание Патриарха Тихона, осуждающее «еврейские погромы» и призывающее Православную Русь никогда не поднимать меча для мести и физической расправы над своими внутренними врагами, а принять венец добровольного мученичества.

Здесь – то, чего ещё никогда не бывало в истории! Святейший Тихон, возможно, не столько от себя, сколько – от Бога, как Глава Русской Церкви, сказал во всеуслышание Русскому Народу: жить в этом мipe больше незачем, но стоит: уходить к Богу, в Царство Небесное, в Новый Иерусалим! И уходить светло и достойно!

Понять такое (!) могли тогда, конечно, далеко не все русские архиереи. Особенно – из тех, что находились вне болыиевицкого режима, на территориях, занятых «белыми». Епископы и священники в этих местах искренне благословляли оружие Белой армии и воинов её на битву с антихристовой большевицкой властью. Более того, полковые священники «белых» поднимали в атаки бойцов, сами во множестве гибли на полях сражений против «красных». Всем им и всем павшим белым воинам – вечная память и вечная слава!

Противоречие всего этого с указанными призывами Патриарха Тихона является лишь кажущимся – с поверхностного взгляда. В существе дела здесь нет противоречия. Пафос белых русских воинов основывался не на чувстве мести и желании непременно убить своих врагов, а на высочайшем чувстве любви к Церкви, к Родине, к Народу, на решительном, до смерти неприятии антихристовой власти. Белые движутся не только желанием победить, но и готовностью умереть «за други своя», или уйти в изгнание, но ни за что не пойти в добровольное рабство большевицкому режиму. Обречённость Белого движения вызванная в значительной мере отступничеством от правды Божией вождей, руководителей его, как уже говорилось, сообщает только ещё большую глубину самоотверженности подвига белых русских солдат и офицеров. А если разбираться в сути дела с коренных, духовных позиций, то нужно вспомнить Гефсиманский сад ночью в момент ареста там Иисуса Христа. Вот приходит толпа в, вот они возлагают руки на Спасителя с целью связать Его, как преступника, и повести на неправедный суд. Ученики хватаются за оружие («Господи, не ударить ли нам мечом?»). Апостол Пётр выхватывает меч (скорей всего – кинжал) и бросается на врагов Христовых, бьёт с плеча по голове первому попавшемуся (рабу по имени Малх) и отсекает ему ухо... Иисус, коснувшись, исцеляет ухо несчастному, а Петру говорит: «Возврати меч твой в его место (– в ножны), ибо все, взявшие меч, мечом погибнут. Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? Как же сбудутся Писания, что так должно быть?» (т.е., что Христу нужно добровольно пострадать) (Мф. 26, 52–54). Христос не осуждает Петра за его порыв, даже не упрекает его, более того! – жалеет Петра, уберегая его, чтобы он не погиб «от меча», то есть без сомнения, приемлет самое чувство горячей любви Петра, побудившее его к защите Учителя силой оружия! Христос только указывает Петру, что в данном (!) случае такое действие неправильно, поскольку Сын Божий идёт на страдания добровольно, в согласии с Божиим замыслом о спасении мipa. Да, у Петра много слишком человеческой горячности и слишком много веры своим человеческим силам и чувствам. Христос скоро даст ему возможность убедиться в том, что человеческие чувства и силы без Божией помощи настолько ненадёжны и слабы, что Пётр, час назад готовый умереть за Учителя, трижды отречётся от Него из необъяснимого страха... Но Он же, Христос, зная действительную любовь Петра к Себе, и подаст вскоре этому Апостолу такую Божественную благодать, которая сделает его одним из Первоверховных проповедников Слова Божия и сообщит ему силу действительно без страха умереть за Божественного Учителя. Так что был смысл в том, чтобы Пётр проявил свою любовь ко Христу, бросившись с мечем на врагов Божиих! Был смысл! И великий. Подобное же следует сказать и о Святой Руси, призываемой Патриархом Тихоном на добровольную смерть, и о Белом движении, бросившемся с оружием в руках воспрепятствовать этой смерти... И в том, и в другом состоянии духа (т.е. и в смиренном приятии без сопротивления страданий и смерти, и в жажде сопротивляться до смерти) есть свой великий исторический и духовный смысл! Здесь как бы промыслительная проверка двух важнейших качеств Русского Народа, Великой России, искони ей свойственных, – Смирения и Смелости. Оба свойства проверку выдержали, и с великой честью и славой!

Так всегда и было на Святой Руси: слава – молитвенникам-подвижникам, не противящимся злу даже до смерти, и слава – удалым воинам, готовым на смерть ради защиты от зла своих молитвенников! Только одноклеточное сознание таких, как Л. Толстой или коммунисты, не могло вместить и понять внутреннего единства этих противоположностей.

Поэтому совершенно правы были и те русские архиереи и священники, которые на землях, свободных от большевизма, призывали людей к вооружённой борьбе с ним, благословляли эту борьбу. Здесь они к тому же имели возможность свободно говорить об отношении Русской Православной Церкви к Монархии, как единственно богоустановленной, законной и правильной форме государственного устройства России, Великороссии. И многие из них говорили, писали, выражая эти мысли, по крайней мере, как своё личное мнение. Особенно сильно и авторитетно звучал голос уже хорошо нам знакомого владыки Антония (Храповицкого) ставшего тогда митрополитом Киевским, на место убиенного митрополита Владимира, и всегда бывшего последовательным апостолом Православного Самодержавного Царства в России.

Так впервые получалось, что Русская Церковь разделена внешне на две основные части – под большевиками, и вне большевиков. И то, что не могло быть высказано или сделано в первой части, то высказывалось и делалось во второй. Все это понимали. И сохраняли в полной мере духовно-каноническое церковное единство. Оно выражалось прежде всего в том, что церковные власти тех мест, которые находились в руках «белых», не имея возможности практически сообщаться со Святейшим Тихоном и получать его благословение по текущим делам, вместе с тем полностью признавали себя в каноническом подчинении Патриарху Московскому. Так были созданы церковные управления Сибири, Дальнего Востока и Юга России.

6 мая 1919 г. в г. Ставрополе состоялся Церковный Собор, избравший временное Высшее Церковное Управление на Юго-Востоке России, объединившее епархии Церкви, находившиеся вне большевицкого режима. Патриарх Тихон признал и одобрил это вполне естественное и нормальное деяние.

Во время Гражданской войны произошло много важных и знаменательных событий, как военно-политического, так и церковного, духовного характера. Но одно из них является наиболее знаменательным и ключевым.

11 апреля 1918 г. в среду на 6-й неделе Великого поста в Курске, находившемся в это время в Совдепии, были украдены из Знаменского собора чудотворная Курская Коренная икона Знамения Матери Божией и её чтимый список (копия), имевшие очень драгоценные оклады. Это было уже вторичным поруганием данной святыни со стороны революционеров. Православный Курск пришёл в ужас и скорбь. Каждодневно возносились особые молитвы о возвращении иконы. И вот, 3 мая того же года, одна бедная женщина случайно обнаружила обе иконы, ограбленные, без окладов, в грязном мешке близ запущенного Феодосиевского колодца рядом со Знаменским монастырём и бывшим Дворянским собранием, где располагалась ЧК. Как потом выяснилось, чекисты дали этот мешок случайному человеку, чтобы он бросил его в колодец. Но тот, заглянув в мешок, убоялся и Бога, и чекистов, и оставил его просто так на земле близ колодца. Обретение иконы стало праздником для всего города, звонили, как на Пасху! В сентябре 1919 г. Курск, был взят ненадолго Белой армией. Генерал Кутепов назначил расследование всех злодеяний большевиков в Курске, в том числе и по делу об иконе. На задворках здания ЧК, на помойке были найдены два матерчатых чехла, в которых находились иконы. Чекисты, всё время утверждавшие, что иконы украдены ворами, были разоблачены. Группа их вкупе с другими советскими преступниками была расстреляна. Теперь им поставлен памятник, и сквер, где он находится, назван «Парком героев». У «совков» это не вызывает никаких чувств, принимается как «нормальное». В октябре 1919 г. при отступлении «белых» из Курска епископ Курский и Обоянский Феофан, с группой иноков Знаменского монастыря, спасая святую икону от новых кощунств или истребления, с общего согласия всей братии увез её на Юг, в Крым, затем в 1920 г. с войсками Деникина – в Сербию. Оттуда, по настойчивой просьбе генерала Врангеля, ещё державшего Крым, икона ненадолго вновь вернулась в Россию. А 29 октября 1920 г. на дредноуте «Генерал Алексеев» вместе с последними белыми воинами и множеством беженцев навсегда покинула бывшую Русскую Землю, ставшую теперь землёй антихриста, сделавшись Путеводительницей (Одигитрией) Русского Зарубежья, русских изгнанников даже до сего дня. Это было завершающим этапом того Великого Исхода русских из России, который начался уже в 1917 г. и продолжался, по нарастающей до октября 1920 г. Всего за это время из Совдепии за границу вынуждены были и смогли уйти около 3 миллионов человек, в подавляющем большинстве обретая очень горькую и тяжкую участь изгнанников в чужих народах, где никто их не ждал, и где у них – ни кола, ни двора, ни работы... Но они предпочли выживать в этих, подчас немыслимо трудных условиях, но не быть в подчинении у большевиков. Вместе с этими миллионами православных, как со своей паствой, ушли и пастыри (кто сумел), немалое число епископов, священников, монахов. И там, за границей, всем им нужно было устраивать церковную жизнь. Мало кто из них знал тогда, что это изгнание – навсегда! Большинство думали, что это – временно, ненадолго, ибо не может же быть, чтобы Россия (!) – Дом Пресвятой Богородицы (!) была оставлена Богом на поругание «извергам рода человеческого»... И жили, как «на чемоданах», в течение десятилетий (!), ожидая, что вот ещё немного, и большевицкий режим падёт, и все вернутся домой. Но Курская Знаменская икона Пресвятой Богородицы, ушедшая вместе с ними, давала ясное знамение, что подлинная Россия – теперь вне России, за границей! Эта парадоксальная истина подтверждалась очень многим, и в особенности тем, что от Курской Коренной иконы начал изливаться такой поток (!) чудотворений и явных знамений благодати Божией, какого не было давно и в России, и какой был характерен для русских чудотворных икон лишь в глубокой древности! Ещё сохранялась за границей Русская армия, в том числе – казачьи войска с семьями, ещё строились планы возвращения и возрождения России на её земной территории... Почти никто ещё не понимал Божия Промысла и сущности происходящего и будущего. И свою Православную Русскую Церковь в изгнании, за границей, рассматривали именно как Церковь для себя, для русских, и как неразрывную часть (только часть!) Российской Православной Церкви, большинство и главная власть которой, в лице Патриарха Московского, продолжают находиться в России... Лишь через некоторое время стали замечать, что Русское Православие, вынужденно рассеянное теперь беглецами по всем континентам мipa, – в странах Европы, Азии, в Австралии, в Северной и Южной Америке, – не только для русских и России, но как раз для этих самых стран и континентов,– для всего міра! Но об этом подробней мы скажем в главе «Круги смыкаются». А теперь вернёмся к моменту Исхода.

Через несколько дней (!) после полной эвакуации последних частей Белой армии из Крыма, Патриарх Тихон издал Постановление N 362 от 7/20 ноября 1920 г., в котором говорилось, что если какая-либо епархия (или группа епархий) Церкви вследствие изменения линии фронта (а фронта уже не было!) или иных внешних причин не будет иметь возможности сноситься с Высшей Церковной Властью, или сама эта Власть во главе с Патриархом «прекратит свою деятельность», то старейший по сану архиерей немедля должен организовать «высшую инстанцию церковной власти» для этих епархий (или епархии) впредь до восстановления связей с Центральной Церковной Властью. При этом Постановление (указ) 362 определяло порядок организации такой власти и для епархий, где есть правящие епископы, и для «вдовствующих», т.е. где епископов не стало. Прежде всего, как видно, указ 362 имел ввиду именно ушедшую за границу часть Русской Православной Церкви, т.к. для неё решительно упразднялась возможность регулярных связей с Московской Патриархией, лично с Патриархом Тихоном. Связи тайные, случайные, конечно, бывали, но они не давали возможности Святейшему управлять Зарубежной Церковью, как положено при нормальном положении вещей.

Русские архиереи, прибывшие в 1920 г. сперва в Константинополь, по согласию с Константинопольским Патриархом и с архиереями, ещё до революции находившимися за границей, на основании указа 362, немедленно преобразовали Высшее Церковное Управление на Юго-Востоке России в «Высшее Русское Церковное Управление Заграницей». Оно возглавлялось Собором русских архиереев числом – 34. В этот Собор вошли наряду с изгнанниками и те епископы, которые возглавляли русские приходы, давно существовавшие в Европе, в Китае, в Маньчжурии, в Японии, в Африке, в Финляндии, в Латвии (отныне уже не входившей в состав России), в США, а также Миссию в Южной Америке, Миссию в Иерусалиме. Во главе этого Собора архиереев стал, конечно, всеми почитаемый и широко известный во всём христианском мірe Митрополит Антоний (Храповицкий). Вот ведь как дивны дела Господни! Хотя он и получил более всего голосов как кандидат в Патриархи, жребий Божий не ему судил стать Патриархом Московским. Но он тем же Промыслом Божиим становился Главой Русской Зарубежной Церкви, соделавшейся (по отпадении в отступничество и ересь «Московской патриархии») единственной истинной Русской Православной Церковью!

В 1921 г. Церковное Управление Заграницей переехало, по приглашению Сербского Патриарха Димитрия, в Югославию, в братскую Сербию. Здесь в г. Сремские Карловцы 3/21 ноября 1921 г. состоялось знаменитое «Заграничное Собрание (позже получившее название Собора) Русских Церквей». В «Положении» о нём особо отмечалось, что «Собрание» признаёт над собою полную во всех отношениях архипастырскую власть «Патриарха Московского». Собор стал великим событием! В нём участвовали 15 архиереев и 140 клириков и мiрян (всего 155 членов). Среди них известные церковные и общественные деятели: протопресвитер Георгий Шавельский (не тем будь помянут!), А.В. Карташов (последний обер-прокурор Синода, ставший за границей солидным церковным историком, правда очень субъективистского типа, как почти все наши невозможно гордые умом профессора), проф. Погодин, проф. Троицкий, проф. Вернадский, граф П.Н. Апраксин, граф. М.Н. Граббе, князь Е.Н. Трубецкой, генерал Юзефович и другие. Почётными членами Собора были Председатель Совета Министров Югославии Пашич и Главнокомандующий Белой Русской Армии генерал Врангель. Почётным Председателем стал Патриарх Сербский Димитрий, Председателем – Митрополит Антоний (Храповицкий). Заседания, проходившие иногда в очень острых спорах, продолжались до 3 декабря (по н. ст.) 1921 г. Собор рассмотрел и решил много насущных дел по устройству церковной жизни русских людей в условиях изгнания и принял два очень важных документа: «Послание Чадам Русской Православной Церкви, в рассеянии и изгнании сущим» и «Послание к Мировой (Генуэзской) Конференции». На Соборе сильно спорили об особом послании или обращении по поводу Православной Самодержавной Монархии. Как и нужно было ожидать, идея такого послания встретила сопротивление со стороны либерально-демократических участников, большей частью – из мiрян. Уже почти всего, даже Родины лишившиеся, т.е. воочию увидевшие плоды своих разрушительных идей и деяний, русские «либералы» не могли отказаться от этих масонских заблуждений! Они говорили, что такое обращение будет иметь слишком политический характер. Но это было лукавством, которое потом со скорбью обличал Митрополит Антоний, указывая, что при этом «либералы» почему-то не считали «политическим» Послание к Генуэзской конференции... Всё могло бы окончиться плохо, если бы не особое присутствие Царицы Небесной в Её Курской Коренной иконе! Не иначе, как под Её вразумлением и воздействием, Собор принял «Послание Чадам...», в котором мір всё-таки услышал свободный голос Церкви по важнейшему вопросу русской жизни и русской истории!

«Карающая десница Господня простёрта над нами» – так начиналось послание. В очень сильных словах описав, как «оскудела земля, гибнут люди, безбожна власть, в гонении Церковь», послание указывало на долг всех, ушедших от этих ужасов за границу, «быть едиными в христианском духе» и от лица всех изгнанников выражало величайшее покаяние пред Богом: «Да простит Господь и нам, и земле нашей тяжкие грехи и преступления наши, да просветит наш разум светом Истины, сердце – пламенем любви, да укрепит волю на путях правды». Далее говорилось: «Издревне спасалась и в веках строилась Русская Земля верою, молитвами святителей и подвижников, трудами царственными Помазанников своих.

И ныне... да укажет Господь пути спасения и строительства родной земли, ... да вернёт на всероссийский престол Помазанника, сильного любовью народа, законного православного царя из Дома Романовых» (выделено здесь и везде мной – прот. Л.)

Послание подписал Председатель Русского Заграничного Церковного Собора Митрополит Антоний.

Так Русский Народ устами своей Православной Церкви, имевшей возможность говорить свободно, заявил себе и всему свету о верности присяге и клятве Церковного и Земского Собора 1613 г. иметь впредь до скончания мірa Царей только из Дома Романовых, вообще –- о том. что единственно возможным образом своего существования на земле он признаёт только законное Православное Самодержавное Царство! К этому можно и нужно прибавить то решительное осуждение Цареубийства (с тем, чтобы кровь Помазанника Божия не была на народе), которое публично заявил Патриарх Тихон.

Отсюда, все разговоры о грехе или повинности Русского Народа в революции. Цареубийстве, отступлении от клятвы 1613 г. нуждаются в важнейшем уточнении: о каком народе идёт речь? Если о том Русском Народе, что жил в 1917–1918 г.г. (в сознательном возрасте), то тот народ ни в чём не виновен! Кроме ничтожного меньшинства своих естественных, т.е. всегда имевшихся отбросов (подонков). А если говорить о тех, кто явился основой «новой исторической общности – советского народа» или «совков», наипаче – рождённых в советское время, то эта «общность», эти «совки», как отрекшиеся или вовсе от Бога и Церкви, или, веруя тайно, «горячо одобрявшие» советскую власть, через такое одобрение действительно духовно причислили себя ко всем злодеяниям и неправдам этой власти. Они – повинны! Им бы теперь покаяться! Да не могут. Кроме ничтожного меньшинства истинных рабов Божиих, которые всегда найдутся даже среди «совков» и в РФ, до скончания Мира.

В послании Русской Зарубежной Церкви государствам-участникам Генуэзской мирной конференции 1921 г., на которой присутствовали и представители РСФСР, в частности указывалось на национальный состав большевиков – поработителей Русского Народа, – «евреи, латыши, китайцы», к которым «втёрся известный процент русских, и то преимущественно не на первых ролях», и отмечалось, что «впрочем, если бы вожди большевиков и не были инородцами и иноверцами, то и тогда, какая же логика может признать право народного представительства за теми, кто поставил себе целью совершенно уничтожить народную культуру, т.е. прежде всего то, чем народ жил почти тысячу лет, – его религию, чем продолжает жить и теперь... будучи лишён самых священных для него – Кремлёвских соборов, (это – почти то же, что в словах Козьмы Минина! – прот. Л.), храмов и всех почти русских монастырей, бывших в его глазах светочами жизни... Завоеватели-большевики казнили сотнями тысяч русских людей, а теперь миллионами морят их голодом и холодом. Где было слышно, чтобы интересы овечьего стада представляли его истребители-волки?... Народы Европы! Народы мірa! Пожалейте наш добрый, открытый, благородный по сердцу русский народ, попавший в руки міровых злодеев! Не поддерживайте их, не укрепляйте их против ваших детей и внуков! А лучше помогите честным русским гражданам. Дайте им в руки оружие, дайте им своих добровольцев и помогите изгнать большевиков – этот культ (!) убийства, грабежа и богохульства – из России и всего мірa».

В этих посланиях видим столько же полного понимания, что происходит с Русским Народом, и кто его губит, сколько и полного непонимания того, почему это всё происходит и какое имеет значение! Но, как мы помним, так и должно было быть! Одна часть Руси через непонимание смысла вещей и должна была из чистой любви делать всё, чтобы спасти от страдания другую, основную часть, согласившуюся на страдания, смерть, на Голгофу ради спасения в Боге, из чистой любви ко Христу. И все обретали спасение в главном – в любви, «ибо Бог есть любовь» (1 Ин. 4 . 8,16).

Страны-участницы конференции в Генуе 1921 г. оружия белым не дали и не организовали войну против большевиков. Но послание Собора Русской Зарубежной Церкви во многом способствовало тому, что правительства Запада тогда воздержались от официального признания советской власти, и ей удалось договориться кое о чём лишь с Германией (Раппальское соглашение).

Ленин и его партия-секта пришли в чрезвычайное бешенство! Они ясно понимали, что верующие в России вполне единодушны о теми, кто теперь за границей. От Патриарха Тихона стали требовать церковными средствами (запрещение в служении, лишение сана, отлучение) «наказать» русских архиереев за рубежом, дерзнувших сказать мірy правду о большевицком режиме. Патриарх отказался. И отказывался до конца своих дней. Тогда против всего духовенства и самых активных верующих была устроена грандиозная провокация.

Воспользовались страшным голодом, наступившим как раз в 1921 г. и особенно поразившим Поволжье. Вымирали сотнями тысяч, в иных местах – целыми селениями. Из-за границы пошла немалая помощь голодающим, но доходила до них крохами, только для показухи. Основная же часть помощи оставалась в центре, у большевицкого руководства для поддержания их режима, не особенно и нуждавшегося в этом, т.к. уже вовсю шла продажа ценностей и драгоценностей России за границу. Американские дельцы знали, что помощь идёт не голодающим, а большевикам, и продолжали собирать и посылать её... В такой обстановке в 1922 г. большевики решили начать кампанию «изъятия церковных ценностей» якобы для помощи голодающим. Цели кампании Ленин определил так.

«Товарищу Молотову для членов Политбюро. Строго секретно. Просьба ни в коем случае копий не снимать, а каждому члену Политбюро (тов. Калинину тоже) делать свои пометки на самом документе. Ленин... Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной (!) и безпощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления... (Этим) мы можем обезпечить себе (!) фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть и несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало... Позже сделать это нам не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, на даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обезпечил нам сочувствие этих масс, либо, по крайней мере, обезпечил бы нам централизование этих масс в том смысле, что победа в борьбе с изъятием церковных ценностей останется безусловно и полностью на нашей стороне».

Итак, ограбить Церковь для поддержки своего режима, но под видом «помощи голодающим»... Это лишь одна цель. Вторая, не менее важная, по Ленину, состояла в том, чтобы расправиться с духовенством и верующими, которые несомненно будут сопротивляться, и уже начали сопротивляться, как в г. Шуе, ограблению Церкви и кощунственному святотатству в отношении богослужебных сосудов и освящённых предметов. Ильич далее пишет: «...Мы должны именно теперь дать самое решительное и безпощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий... Официально выступать с какими бы то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин (русский – прот. Л.),– никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни перед публикой тов. Троцкий (!..) Политбюро даёт детальную директиву судебным властям, тоже устную, чтобы процесс против шуйских мятежников, сопротивлявшихся помощи голодающим (!)... закончился не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и самых опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности также... и Москвы, и нескольких других духовных центров... На съезде партии устроить секретное совещание всех или почти всех делегатов по этому вопросу совместно с главными работниками ГПУ, НКЮ и Ревтрибунала». Задача совещания – «секретное решение» о «безпощадной решительности» и «кратчайших сроках» изъятия церковных ценностей с такой целью: «Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам до этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». Далее Ленин говорит, что в секретной комиссии «обязательно» «участие тов. Троцкого» (!) и заканчивает постскриптумом: «Прошу т. Молотова постараться разослать это письмо членам Политбюро вкруговую сегодня же вечером (не снимая копий) и просить их вернуть Секретарю тотчас по прочтении с краткой заметкой, согласен ли с основою каждый член Политбюро, или письмо возбуждает какие-нибудь разногласия. Ленин» (выделено везде мной – прот. Л.)

Значит, за отнятые у верующих ценности и святыни, которые никогда не пойдут на помощь голодающим, ещё и – «расстрелять как можно больше» верующих!..

Письмо написано 19 марта 1922 г. Разногласий по нему не было. Провокация началась. Патриарх Тихон, как и многие епископы на местах, занял в основном совершенно правильную позицию. Он соглашался отдавать церковные драгоценности, но, во-первых, кроме богослужебных сосудов и других освящённых предметов, т.к. это запрещено канонами Церкви как святотатство, и, во-вторых, с тем, чтобы иметь возможность убеждаться, что ценности идут действительно на помощь голодающим. При этом советским властям предлагалось взамен богослужебных сосудов и святынь (как бы в качестве «выкупа») брать собранные с верующих золотые, серебряные вещи, другие драгоценности (или деньги) равной стоимости. Многие местные Советы и комитеты Помгола (помощи голодающим), в том числе Петроградский, поначалу вполне соглашались на все эти условия, наивно думая, что речь идёт, в конечном счёте, именно о ценности (стоимости) средств и именно для помощи голодающим... Но ГПУ и Ревтрибуналы в таких случаях быстро разъясняли, в чём суть дела, или прямо брали всё в свои руки. Безконтрольному и насильственному изъятию богослужебных и освящённых предметов Патриарх Тихон решительно воспротивился и призвал верующих также постоять за свои церковные святыни. Вот этого и ждали провокаторы! По советскому «закону» все имущества Церкви, в том числе и сосуды, являлись «собственностью государства», так что Патриарх, по этому закону, не имел права чего-либо не давать и ставить государству какие-либо условия... Начались столкновения безоружных верующих с вооруженными чекистами, быстрые «судебные процессы» и расстрелы. Патриарха Тихона сперва привлекли к суду в качестве «свидетеля», издевательски показывая ему, что он, архипастырь, повинен в смерти множества своих расстрелянных пасомых, а затем и самого посадили в тюрьму на «законном» основании. В день ареста, угрожая новыми и ещё более страшными казнями верующих, большевики вынудили Патриарха Тихона подписать указ от 5 мая 1922 г., которым упразднялось Высшее Церковное Управление Заграницей, созданное на Соборе в Сремских Карловцах полгода назад. Указ был получен за рубежом не сразу и в экземпляре, подписанном не Патриархом, а неким архиепископом Фаддеем, которого никто из русских архиереев не знал. Всем им было понятно, что указ издан под давлением душегубов, не является свободным мнением Патриарха. И тем не менее Собор русских епископов за границей во главе с Митрополитом Антонием из уважения к Патриарху решили подчиниться. Заграничное ВЦУ, состоявшее не только из представителей епископата, но и – священников и мiрян, было распущено. Взамен его был образован более соответствующий канонам Архиерейский Синод Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ), действующий на основе Постановления № 362 (против него потом не возражал даже митрополит Сергий (Страгородский).

Так начались попытки большевицкого режима противопоставить две части Русской Церкви – Зарубежную и находящуюся в России, друг другу, учинить между ними раскол. При жизни Патриарха Тихона сделать этого им не удалось!

Меж тем, в 1922 г. в России началось что-то вроде облавы на епископов и иное духовенство. Очень много иерархов были арестованы, брошены в тюрьмы. Всё в целом создавало впечатление страшного разгрома, как бы конца Православной Церкви... Некоторая часть духовенства поддалась панике, пошли разговоры о том, что для спасения, сохранения живых сил Церкви нужно притворяться полностью преданными большевикам, соглашаться на всё, что они требуют от церковников... Настал час великого соблазна!

В этот решающий, исторический час духовного выбора, вставшего перед сознанием всех архиереев Русской Православной Церкви и каждого в отдельности, словно могучий колокол прозвучало слово священномученика митрополита Петроградского Вениамина (Казанского). Он был арестован и привлечён к «суду» в Петрограде в 1922 г. по тому же провокационному «делу» об изъятии церковных ценностей. Сей благодатный, смиренный старец, любимый всеми верующими Петрограда, архипастырь, всегда далёкий от какой-либо политики, соглашался отдать даже драгоценнейший оклад самой великой святыни города – Казанской иконы Богородицы, вообще – любые ценности Церкви, кроме богослужебных сосудов, за которые, впрочем, Помголу предлагался эквивалентный выкуп золотом, с условием, что верующие получат право убедиться, что ценности их идут в самом деле голодающим. Несмотря на это, митрополита предали суду. Мало кто думал, что суд станет фарсом, видимостью суда, в силу «секретных» инструкций Ленина. Защищать владыку Вениамина взялся опытный адвокат Я.С. Гуревич, спросивший митрополита, не смущает ли его то, что он, Гуревич, – еврей. Митрополит с улыбкой ответил, что не смущает. Гуревич сумел блестяще доказать полное отсутствие состава преступления в действиях владыки Вениамина. Очень яркий пример того, что не все евреи единодушны с деяниями своих явных и тайных вождей, что последним далеко не всё и не всегда удаётся в плане «воспитания» своих соплеменников! Не взирая ни на что, суд приговорил митрополита и других с ним обвиняемых к расстрелу . Это было 4/17 июля 1922 г. За два дня до приведения приговора в исполнение Владыка Вениамин из тюрьмы сумел передать на свободу такое своё письмо: «... В детстве и отрочестве я зачитывался Житиями Святых и восхищался их героизмом, их святым воодушевлением, жалел , что времена не те и не придётся переживать, что они переживали. Времена изменились, открывается возможность терпеть ради Христа от своих и от чужих. Трудно, тяжело страдать... Трудно переступить этот рубикон, границу, и всецело предаться воле Божией. Когда это совершается, человек избыточествует утешением, не чувствует самых тяжких страданий, полный... внутреннего покоя, но и других влечёт на страдания, чтобы они переняли то состояние, в каком находится счастливый страдалец. Об этом я ранее говорил другим, но мои страдания не достигли полной меры. Теперь, кажется, пришлось пережить почти всё: тюрьму, суд, общественное заплевание, обречение и требование этой смерти, якобы народные аплодисменты, людскую неблагодарность, продажность и тому подобное, безпокойство и ответственность за судьбу других людей и даже за самую Церковь. Страдания достигли своего апогея, но увеличилось и утешение. Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше её иметь нам, пастырям. Забыть свою самонадеянность, ум, учёность и силы, и дать место благодати Божией. Странны рассуждения некоторых, может быть и выдающихся пастырей, разумею Платонова, – надо хранить живые силы, то есть их ради поступаться всем. Тогда Христос на что? Не Платоновы, Чепурины, Вениамины и тому подобные спасают Церковь, а Христос. Та точка, на которую они пытаются встать, – погибель для Церкви. Надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя. Теперь время суда (имеется в виду испытание душ – прот. Л.). Люди и ради политических убеждений жертвуют всем. Посмотрите, как держат себя эсэры и т.п. Нам ли, христианам, да ещё иереям, не проявлять подобного мужества даже до смерти, если есть хоть сколько-нибудь (!) веры во Христа, в жизнь будущего века!..»

Вот это голос Святой Руси, выражение того духовного состояния, в котором она и Русский Народ как Личность, как целое, шли на свою историческую Голгофу.

С другой стороны, все эти дела показывают, с какой чуткой сатанинской силой и хитростью, с каким антихристовым духом и коварством пришлось лицом к лицу столкнуться Великой России и её Святой Православной Церкви!

Как могла быть достигнута и достигалась (!) победа в этой решающей вceмірно-исторической схватке? Смирением перед Промыслом Божиим, попустившим такой битве произойти, и орудием стояния в вере и правде, до смерти, оружием «духа и силы» в проповедании и исповедании истины. Смирение предполагает какое-то отступление, стояние – напротив, должно проявиться в решительной неуступчивости. Но – в чём? Как? Где граница, до которой можно отступать, и за которую отступать нельзя?

В деле об «изъятии церковных Ценностей» эта граница проведена с материальной, можно сказать – бухгалтерской точностью!

Можно отдать оклады икон, драгоценные ткани, драгоценные лампады, подсвечники, цепи, золотые и серебряные блюда и сосуды подсобного или второстепенного значения, которых по церковным правилам, может касаться рука мірянина. Нельзя отдавать наборы богослужебных сосудов, напрестольные Евангелия, кресты, дарохранительницы и дароносницы, т.е. все те святыни, которых даже касаться не должна рука мiрянина.

Эту границу, как мы видели, враги стремятся перейти с помощью государственного законодательства, закона, установленного самой Богом попущенной властью, объявившей все, без исключения, церковные предметы «собственностью государства».

Закон гражданский умышленно приведён в противоречие с законом Церкви. Смысл промыслительного испытания в этом деле ясен, – проверить, какому из этих законов предпочтут подчиниться верующие христиане? Если церковному – смерть, если гражданскому – предательство и соучастие в святотатстве, что может повлечь «смерть вторую» (вечную богоудалённость в аду).

Вот выдержка из протокола допроса Патриарха Тихона на процессе «54-х» в Москве по поводу его воззвания о сопротивлении изъятию церковных ценностей.

«Председатель (суда): Гражданин Белавин,... Ваше послание касается церковного имущества, как же понимаете Вы с точки зрения советских законов, законно Ваше распоряжение, или нет?

Патриарх. Это Вам лучше знать. Вы – советская власть.

Председатель: То есть Вы говорите, что судить нам, а не Вам. Тогда возникает вопрос – законы существующие в государстве, Вы считаете для себя обязательными, или нет?

Патриарх. Да, признаю, поскольку они не противоречат правилам благочестия. Это было написано в другом послании.

Председатель: Вот в связи с этим ставится вопрос: не с точки зрения церковных канонов, а с точки зрения юридической: вот имеется закон о том, что всё церковное имущество изъято от Церкви и принадлежит государству, следовательно, распоряжаться им может только государство, а Ваше послание касается распоряжения имуществом и даёт соответствующие директивы, законно это или нет?

Патриарх: С точки зрения советского закона, незаконно, с точки зрения церковной – законно.

Обвинитель: Значит, с советской точки зрения незаконно, и это Вы учитывали и знали, когда писали послание.

Патриарх: В моём послании нет, чтобы не сдавать. А вот я указываю, что кроме советской есть и церковная точка зрения и вот с этой точки зрения – нельзя».

Как видим, положение безвыходное, тупиковое. Это и есть – Граница! Такое положение может разрешиться только отступлением одной из сторон или смертью одной из сторон, если она готова умереть, но не отступить! Как же оно разрешается в том конкретном случае на процессе 54-х старейших московских священников, на котором происходил приводимый допрос?

Председатель. Вы приказывали читать всенародно Ваше воззвание, призывая народ к неповиновению властям (– лукавое «передёргивание карт»! – прот. Л.)?

Патриарх: Власти хорошо знают, что в моём воззвании нет призыва к сопротивлению властям, а лишь призыв сохранить свои святыни, и во имя сохранения их просить власть дозволить уплатить деньгами их стоимость, и, оказывая тем помощь голодным братьям, сохранить свои святыни.

Председатель. А вот этот призыв будет стоить жизни Вашим покорным рабам.

И здесь он показал рукой на подсудимых.

Тогда, по другому источнику – свидетельству очевидцев, Патриарх Тихон окинул любящим взглядом батюшек на скамье подсудимых и сказал: «Я всегда говорил и продолжаю говорить,... что во всём виноват я один, а это – лишь моя Христова армия, послушно исполняющая веления ей Богом посланного Главы. Но если нужна искупительная жертва, нужна смерть невинных овец стада Христова – тут голос Патриарха возвысился и стал слышен во всех углах громадного зала, и сам он как будто вырос, когда обращаясь к подсудимым, поднял руки и благословил их, громко и отчётливо произнося, – благословляю верных рабов Господа Иисуса Христа на муки и смерть за Него». Подсудимые опустились на колени. Смолкли и судьи, и обвинители... Заседание в этот вечер больше не продолжалось.» Наутро огласили приговор: 18 священников – к расстрелу. Когда их выводили из зала, они запели: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав».

Пасха! Сущая Пасха Святой Руси, если иметь в виду буквальный перевод слова Пасха – «переход», «прохождение». Переход Руси из жизни земной – в жизнь Небесную Царства Божия, Воскресение в Царство Небесное! И уходят из этой истории, из этого мірa и жизни, не с проклятиями мучителям, не с воплями или отчаянием, а с Пасхальной радостью – «Христос Воскресе!». Вот ведь что. Вот это – несомненная, неоспоримая победа Церкви Христовой над церковью антихристовой!

Но если границу, на которой нужно стоять до смерти, то есть до победы, в области церковных предметов определить было сравнительно просто, то сложней оказалось определить такую границу в более обширной области – общих отношений между Церковью и Советским государством. До какой черты можно здесь идти на уступки (отступать), а где нужно также твёрдо остановиться, чтобы – ни шагу назад? И в этой области священная граница была определена..

События развивались так. 6 мая 1922 г. Патриарх Тихон был арестован. Нависала, как казалось, угроза и для его жизни. Узнав об этом. Русская Зарубежная Церковь забила во все колокола. Митрополит Антоний обратился к правительствам ведущих стран, к виднейшим деятелям христианского мірa, в том числе – к англиканскому архиепископу Кентерберийскому, с призывом не допускать расправы над Российским Патриархом. Архиепископ Кентерберийский всем своим авторитетом «надавил» на правительство Великобритании, которое потребовало от РСФСР освободить Святейшего Тихона. Он об этом поначалу не знал. Не знал и народ в России; люди просто плакали и горячо молились о своём верховном пастыре. В тот момент большевики были заинтересованы в некоем «сохранении лица» перед Западом. Да, кажется, и не имели в тот именно год действительного намерения казнить Патриарха Тихона (в цитированном секретном письме Ленина прямо говорилось о «нерациональности» в данный момент «трогать» Патриарха, но – лишь поставить его под пристальный тайный надзор Дзержинского и Уншлихта). Заключение Патриарха в тюрьму, скорей всего, имело другую цель – сломить его духовно, вынудить пойти на какое-то соглашение с Советами.

Для этого большевики сделали вид, что дают преимущество «обновленцам», как бы на них делают ставку в своей церковной политике. Отсюда потом возникло впечатление, что большевики в самом деле надеялись как бы заменить патриаршую церковь обновленческой. Это неверно. Изначально большевики хорошо знали, кто такие обновленцы, знали что народ за ними не пойдёт. Тогдашний уполномоченный ГПУ-НКВД по церковным делам Е.А. Тучков был приятелем обновленческого священника В.Д. Красницкого, считал всю их компанию «несолидным учреждением», желая поскорей отделаться от неё, но, конечно, охотно использовал обновленцев в нужный момент. Изначально предметом главных забот большевиков была именно настоящая, истинная Русская Церковь и её Патриаршее возглавление. Подчинить их любыми средствами себе, своему руководству, – вот что было действительной целью антихристов.

По согласованию с большевиками лидеры обновленцев – священники А. Введенский (провозглашённый затем обновленческим «митрополитом»), А. Боярский, Е. Белков и псаломщик С.Стадник явились к заключённому Патриарху с лживым «сыновним» почтением, предлагая позаботиться об оставшейся без присмотра Патриаршей канцелярии и о том, чтобы в отсутствие Святейшего продолжалось ведение церковных дел. Патриарх Тихон, в соответствии с решением Поместного Собора от 25 января 1918 г., назначил временно «во главе церковных дел» митрополита Ярославского Агафангела (Преображенского) или митрополита Петроградского Вениамина. Делегации Введенского Патриарх поручил только передать дела канцелярии одному из этих Местоблюстителей Патриаршего Престола. Вениамин попал в тюрьму (13 августа 1922 г. был расстрелян), а Агафангела большевики не выпустили из Ярославля. Обновленцы же с А.Введенским во главе, обманув и церковников и народ, захватили не только канцелярию с её бумагами, но всё церковное управление, на что будто бы дал им своё согласие Патриарх. Через несколько дней после приёма у Калинина 15 мая обновленцы заявили, что ввиду «отстранения Патриархом Тихоном себя от власти», они создают Высшее Церковное Управление (ВЦУ) и берут в свои руки дела всей Русской Церкви. В июне-июле 1922 г. самозванное ВЦУ привлекло к работе двух епископов из числа «либеральных» – Антонина (Грановского), находившегося на покое, и Воронежского Леонида (Скобелева). Они совершили посвящения во епископов нескольких женатых обновленцев без разлучения их с жёнами... Во главе создаваемой таким образом «Живой Церкви» был ими вскоре поставлен бывший Нижегородский архиепископ Евдоким (Мещерский), которого в 1925 г. они уволили, как «плохого обновленца», за то, что он старался сгладить еретические крайности обновленчества и наладить какие-то связи с Патриархом. «Живая Церковь» создавалась по образу... партии (!) с «программой», «уставом», «центральным комитетом» и «членскими взносами».

Так произошёл обновленческий раскол. Патриарх Тихон анафематствовал раскольников. Митрополит Вениамин, ещё не арестованный, запретил в служении А. Введенского (полагают, что это стало главной причиной расстрела Владыки Вениамина).

Увидев, что обновленцы пользуются полной поддержкой советской власти, их тотчас признали те, кому дороги были не правда Божия и Церковь Христова, а свои личные интересы. Таковыми оказались, прежде всего, митрополит Владимирский и Шуйский Сергий (Страгородский), архиепископ Евдоким (Мещерский) и архиепископ Костромской и Галичский Серафим (Мещеряков). 16 мая 1922 г. было опубликовано их заявление («Меморандум трёх»), где выражалось полное признание обновленческого ВЦУ, как «единственной (!) канонически (!) законной Верховной Церковной Власти», все распоряжения которой «вполне законны и обязательны». К этой группе примкнул также епископ Ямбургский Алексий (Симанский) – будущий советский «патриарх», несколько других подобных же архиереев. Признали явно раскольническое и еретическое обновленческое ВЦУ также Патриарх Константинопольский Григорий VII и Александрийский Патриарх. Григорий VII даже написал Патриарху Тихону послание, в котором уговаривал его добровольно отказаться от власти в церкви и признать обновленческое ВЦУ. Другие Поместные Православные Церкви тогда не выразили такого признания, но действия двух названных патриархов явились зловещим предзнаменованием Отступления (Апостасии) от Православия в скором будущем, выражением способности к такому Отступлению бывших некогда важнейшими и виднейшими в Православии Поместных Церквей.

Всё это произвело определённый соблазн в русской церковной среде, колебания, «шатание умов». Но большинство епископов, оставшихся в России, а также весь верующий народ обновленческой «Живой Церкви» не признали. Она же спешно подготовила и провела в апреле – мае 1923 г. свой «Собор», который назвала «Вторым Поместным (т.е. после Первого, 1917–1918 г.г.) Собором Русской Православной Церкви». «Собор» упразднял Патриаршество как «контрреволюционный» образ правления, отменял анафему большевикам 1918 г., лишал сана (и даже монашества!) Патриарха Тихона, вводил в церковную жизнь еретические нововведения обновленчества. Всё это, разумеется, не имело ровным счётом никакой канонической силы, по причине незаконности ВЦУ и еретического характера обновленческого учения. Но впечатление производило! Кроме того, советская власть начала отбирать у Православных («тихоновцев», как их называли) храмы и передавать обновленцам почти повсеместно, по всей России! Всех людей, принципиально не признающих власти раскольников и их лжесобора, обновленцы объявляли «контрреволюционерами», врагами советской власти, о чём ей тут же и доносили. Так, по доносам этих церковных отщепенцев, полилась теперь кровь множества священников, монахов, мiрян...

В такой обстановке Святейший Тихон, находясь в тюрьме и многого не зная, убоялся за Церковь, но не за её существование, не за то, что её просто перебьют, а за то, что обновленческий раскол может углубиться, расшириться и тем принесёт Церкви большие соблазны и духовные беды! Не без лукавых намёков Тучкова, Патриарху показалось, что весь вопрос, всё дело состоит лишь в «признании» советской власти. Если согласиться с тем. что предлагали ему органы НКВД, и выразить публично раскаяние перед Советами и признание их, то можно получить свободу с тем, чтобы, выйдя из тюрьмы и взяв в руки вновь церковное управление, выбить почву из-под ног обновленцев и преодолеть их раскол! И Патриарх согласился... Хитроумный манёвр большевиков увенчался, казалось, большим успехом! Вскоре в газетах было опубликовано Заявление в Верховный Суд РСФСР Патриарха Тихона от 16 июня 1923 г. (сравнить с временем лжесобора обновленцев). В нём говорилось:

«Будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен к советской власти враждебно, причём враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям, как-то: обращение по поводу Брестского мира 1918 г., анафематствование в том же году власти, и, наконец, воззвание против декрета об изъятии церковных ценностей в 1922 г... Признавая правильность решения суда о привлечении меня к уголовной ответственности ... за антисоветскую деятельность, я раскаиваюсь в своих поступках против государственного строя и прошу Верховный Суд изменить мне меру пресечения, т.е. освободить меня из-под стражи.

При этом я заявляю Верховному Суду, что отныне я Советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежёвываюсь, как от зарубежной, так и от внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции.

Патриарх Тихон (Василий Белавин)». (Выделено везде мной – прот. Л.)

Тяжёлый, скорбный документ. Очень тяжкое впечатление он произвёл тогда на всех. Но все, в том числе за рубежом, понимали, что, хотя это явное отступление от изначально твёрдой позиции, оно, во-первых, не является свободным, но вынужденным, сделанным под давлением в тюремных условиях, и что, во-вторых, оно не идёт дальше выражения простой лояльности утвердившейся власти с отказом от «монархическо-белогвардейской» политической борьбы с ней. Когда впоследствии некоторые близкие люди всё-таки говорили Патриарху, зачем он сказал, что он «Советской власти не враг» (?), Святейший отвечал: «Но я и не сказал, что я ей – друг!»

Не враг, но и не друг.

Вот это и есть та граница, до которой отступил Патриарх Тихон и за которую он не двинулся, до смерти! Следует отметить, что заявление сделано Патриархом за себя и от себя лично, но не от лица всей Церкви! К тому же в заявлении Патриарх раскаивается в прежних деяниях, в том числе в анафематствовании власти, но не снимает, не отменяет этого анафематствования, как сделали обновленцы на своём «лжесоборе»!

Отступление Патриарха Тихона на указанный рубеж, или границу «лояльности», объяснялось не только его желанием вернуться к правлению Церковью, чтобы противостоять обновленческому расколу. Была ещё одна очень важная причина. К тому времени полностью завершилась Гражданская война и стало ясно, что все человеческие силы, направленные на свержение большевицкого режима, какие только имелись, были использованы и к желаемой цели не привели. Следовательно, этот режим, эта безбожная власть является окончательно Божиим попущением, а перед ним нужно смириться! Как смиряться? Это показало дальнейшее поведение и Патриарха Тихона, и подавляющего большинства (!) епископата и духовенства, находившихся в России.

Большевики, со своей стороны, тоже всё хорошо понимали. Поэтому, освободив Патриарха Тихона из тюрьмы, они в то же время официально, директивно запретили поминовение его имени за богослужениями, как уголовного преступника, обвинение с которого не снято, но которому только изменена «мера пресечения». За нарушение этого запрета, согласно циркуляру Наркомюста № 254 от 8 декабря 1923 г., виновные (т.е., кто будет считать Патриарха Главою Церкви и поминать его за богослужением) подвергались уголовному наказанию – три года лагерей! Но люди, священники и диаконы несмотря ни на что, поминали! Иных Господь покрывал, иным давал возможность пострадать. И шли в лагеря, и в тюрьмы, и под расстрел... Ибо гонения на Церковь, на верующих после Заявления Патриарха от 16 июня 1923 г. не прекращались ни на день!

Но тем не менее, относительная, со всех сторон ограниченная свобода дала Святейшему Патриарху возможность вновь возглавить находившуюся в России часть Русской Православной Церкви! Идейно-духовные колебания многих сразу прекратились. А главное – народ увидел, что по Божией милости Православие не сломлено! В итоге – храмы, где служили обновленцы, большей частью – виднейшие и крупнейшие соборы – пустовали, а «тихоновские», патриаршие – тесные и немногочисленные – были переполнены молящимися! Сам народ решительно не принял обновленчества. Потом его перестали поддерживать и большевики, так что оно быстро пошло на убыль и в 1943 г. совершенно исчезло из церковной жизни. Понимавшие полную нецерковность обновленческой «церкви» большевики, как уже говорилось, использовали её только с целью спровоцировать Церковь истинную на полное сотрудничество с собою, полную себе подчинённость. С Патриархом Тихоном достичь этого не удавалось. Каким-то образом большевикам стали известно письмо, написанное Патриархом Митрополиту Антонию (Храповицкому) за границу. Оно как бы отвечало на недоумения, могущие возникнуть (и возникавшие) по поводу его Заявления со словами об «отмежевании» от зарубежной контрреволюции. Газета «Известия» от 12 июня 1924 г. сообщает, что Патриарх Тихон в этом письме заявил Митрополиту Антонию по поводу своего «отмежевания»: «Я написал это для властей, а ты сиди и работай». И Антоний, – продолжают «Известия» – действительно работает, издаёт от имени организованного им в Сербии синода «Церковные Ведомости», в которых печатает небылицы о том, как советская власть травила Патриарха».

Можно усомниться в точности передачи слов этого письма. Можно даже усомниться в самом его существовании! «Известия» могли лгать, и на самом деле такого письма не было. Но никак нельзя сомневаться в точности передачи действительного настроения Патриарха Тихона и его отношения к Митрополиту Антонию и в целом – к зарубежным своим собратьям! Здесь нет «двойного поведения» или «двойной морали»: Патриарх Тихон убеждённо стал на позицию полной гражданской лояльности советской власти, поскольку она утвердилась и тем обнаружилось, что она есть Божие попущение. Но он не мог не симпатизировать в душе и тем архиереям и верующим, которые, оказавшись за границей, могли свободно устраивать свою церковную жизнь и говорить мipy правду о советской власти и о положении Церкви в СССР. Доказательством лояльности Патриарха может служить его соболезнование правительству (не партии коммунистов) по поводу кончины «В.И. Ульянова-Ленина» как председателя СНК (т.е. правительства), крайне лаконичное и формальное (без единого льстивого слова, без лицемерного выражения «любви» к почившему или признания его «заслуг»), от 24 января 1924 г. Здесь ясно, что Патриарх нынешней власти – не враг. Доказательством его единодушия с заграничным Синодом и Собором русских епископов служит, как то, что Патриарх решительно, до конца, не взирая на давление Тучкова, отказывался отлучить или запретить в служении зарубежных собратьев, так и его Обращение во ВЦИК в октябре того же 1924 г. Оно оказалось последним, через полгода Патриарха не стало. В Обращении говорилось:

«Церковь в настоящее время переживает безпримерное внешнее потрясение. Она лишена материальных средств существования......Десятки епископов и сотни священников и мiрян без суда, и часто даже без объяснения причин, брошены в тюрьмы, посланы в отдалённейшие области республики, влачимы с места на место; православные епископы ... не допускаются в свои епархии... или подвергаются арестам; Центральное Управление Православной Церкви дезорганизовано, (патриаршие) учреждения ... не зарегистрированы, ... церкви закрываются, обращаются в клубы и кинематографы, или отбираются у многочисленных православных приходов и передаются для незначительных численно обновленческих групп, духовенство обложено непосильными налогами, терпит всевозможные стеснения,... дети его изгоняются со службы и из учебных заведений потому только, что их отцы служат Церкви...»

Это все – как раз то, о чём на весь мір говорила Зарубежная часть Русской Церкви и что большевики постоянно объявляли «клеветой», «пропагандой зарубежной контрреволюции», «политиканством» зарубежных служителей Церкви... Здесь Патриарх Тихон определённо – не друг советской власти, поскольку она творит явные беззакония, гонения и жестокость в отношении Церкви и верующих.

Вот она – граница! Вот как практически осуществлялось Патриархом Тихоном стояние на этом рубеже: не враг, но и не друг.

По выходе Патриарха из тюрьмы ему начали приносить покаяние некоторые из тех, кто примкнул недавно к обновленческому расколу, в том числе – митрополит Сергии (Страгородский), архиепископ Серафим (Мещеряков), епископ Алексий (Снманский)... Подобны покаяния архиереев происходили в храмах Москвы чаще всего – всенародно, и кающиеся просили прощения у Патриарха, у священнослужителей, и у народа! Святейший принимал покаявшихся вновь в лоно Православной Церкви. Некоторые каялись искренне, иные – притворно, словно почуяв, что какой-то «ветер» со стороны большевиков подул в сторону патриаршей власти. Так на самом деле и было, хотя в то же время гонения на «тихоновскую» Церковь не прекращались, что многих сбивало с толку, да и теперь затрудняет понимание того, что же всё-таки хотели добиться антихристы? Многие по сей день полагают, что большевики-атеисты хотели полностью, начисто уничтожить Церковь и веру в СССР, но не могли быстро этого сделать в силу ряда объективных причин. Нет, не этого хотели мнимые атеисты, точней – их высшие руководители. Их незримый «отец» и «отец лжи» – диавол хорошо знал, что внешний погром и репрессии могут загнать веру и Церковь в подполье (в катакомбы), но не могут уничтожить их! К тому же началось довольно успешное бытие за границей той же самой Русской Православной Церкви... Для диавола и вдохновляемых им несчастных его служителей простое физическое уничтожение рабов Божиих – не победа, а поражение (хотя они постоянно вынуждены прибегать именно к уничтожению!). Победа всегда только в том, чтобы так или иначе склонить служителей Христа к добровольному (!) служению антихристу, Церковь Божию сделать церковью сатанинской, извратить её тем самым так же, как удалось извратить бывшую Церковь Ветхого Завета – Израиль, сделать её церковью-оборотнем. Вот в этом – особый успех и особое наслаждение! Между прочим, упорное желание при изъятии церковных ценностей захватить именно богослужебные сосуды и священные предметы объяснялось не только провокационным стремлением «расстрелять как можно больше» сопротивляющихся этому кощунству: большевики могли, взяв эквивалентный выкуп золотом, оставить Церкви эти святыни и всё равно расстрелять столько, сколько хотели и сумели бы! Здесь явно видно стремление именно покощунствовать над святынями самым разным образом, от переплавки их на деньгу, и отправки чуть ли не вагонами в руки западных евреев-банкиров, до использования в самых неожиданных колдовских, сатанинских ритуалах.

Феномен оборотничества (двойничества) мы уже наблюдали в русской истории во всех тех случаях, когда на Руси, в России получала возможность действовать церковь диавола. Так было в ереси жидовствующих в XV в., в Опричнине Ивана Грозного в XVI в., самозванчестве XVII в., в масонских «штучках» Петра I и его последователей в веке ХVIII-м, в деятельности иудео-масонства в России в XIX – начале XX в.в. Во всех этих случаях мы имели дело с сущими оборотнями: видимость одна, сущность – прямо противоположная! Таково излюбленное (!) поведение демонов или бесов, могущих прельщать верных и подвижников под видом «ангелов света», как говорит Апостол Павел, или под иными «образами» и «видами». В этом смысле большевики, как мы видели, – законченные оборотни: одним большим Оборотнем стало и всё созданное ими «государство», не говоря уже о его «руководящей и вдохновляющей силе» – коммунистической партии – тоже большом Оборотне. На словах одно, а в замыслах и делах – совсем другое! Совершенно естественно, что таким же Оборотнем им очень хотелось сделать и Русскую Православную Церковь. В этом вся суть большевицкой церковной политики.

Отсюда, с одной стороны, нужно было всё-таки уничтожить твёрдо верующих, неспособных на измену (таковых оказалось несколько десятков миллионов), но с тем, чтобы непременно сохранить в своей «системе» фальшивую видимость Церкви Православной, в качестве послушного орудия соблазна и обмана, совершенно родственного по духу оборотнического учреждения, состоящего из «боязливых» и маловерных, и скверных... и всех лжецов». Таковых поначалу, конечно, должно было быть очень мало, но в дальнейшем, после соответствующего воспитания и обработки, – достаточно для того, чтобы они вкупе производили впечатление «Церкви», и в то же время служили ловушкой для душ, могущих искренне тянуться от неверия к вере и Православию.

Нетрудно видеть теперь, что осуществлению этих замыслов решительным препятствием служила та священная граница, до которой отступил Патриарх Тихон и на которой он остановился с тем, чтобы защищать её уже до смерти («не враг, но и не друг»...).

Первым шагом большевиков закономерно стало стремление вынудить Патриарха к дальнейшему отступлению за эту границу, то есть к тому, чтобы он стал полным «другом» советской власти, или, по крайней мере, формально заявил об этом для соблазна всей Церкви. Иными словами, простой гражданской лояльности, отказа от политической борьбы, послушания советской власти во всех мiрских, не относящихся к вере делах, большевицкому режиму было мало: нужно было, чтобы Церковь целиком и полностью одобрила этот режим, как бы благословила его, стала с ним заодно.

Но несмотря на сильнейшее давление, оказанное на него разными способами в этом направлении. Патриарх Тихон, как видно хотя бы из его последнего Обращения во ВЦИК, не отступал, стоял твёрдо на том рубеже, за который переходить нельзя, оставаясь православным христианином. Между тем пошатнулось его телесное здоровье. У него развивался нефрит (болезнь почек) и «грудная жаба» (сердечная болезнь). Патриарх вынужден был лечь в Бакунинскую московскую больницу, где его продолжали посещать и его помощники, прежде всего митрополит Крутицкий Пётр (Полянский) и Тучков. Иногда он выходил оттуда, чтобы совершить богослужение. Так было и в воскресение накануне праздника Благовещения Пресвятой Богородицы 25 марта / 7 апреля 1925 г. В самый праздник (7апреля) в больницу к Патриарху пришёл митрополит Пётр. Он принёс с собою документ, составленный кем-то из услужливых церковников и подредактированный Тучковым. Это было «Послание Церкви», которое за своей подписью Патриарх Тихон должен был опубликовать. В нём, в частности, говорилось, что советскую власть нужно принять, «как выражение воли Божией», и далее следовала абсолютная лживость: «... в годы великой гражданской разрухи, по воле Божией, без которой в мipe ничего не совершается, во главе Русского государства стала Советская власть, принявшая на себя (?!) тяжёлую обязанность (?!) – устранение жутких последствий кровопролитной войны и страшного голода». «Советская власть действительно народная (?!), рабочая, крестьянская власть, а потому прочная и непоколебимая»... «Послание» утверждало, что Церковь «всенародно признала новый порядок вещей» и даже «призвала Божие благословение» на труд народов СССР... Потом прославлялся Декрет об отделении Церкви от государства 1918 г. и Конституция СССР, как дающие «полную свободу» (!?) «право и возможность» веровать и «жить по вере», Церкви «вести свои... дела согласно требованиям своей веры». Особо отмечались те, кто «злоупотребляя своим церковным положением, отдаётся без меры человеческому... политиканству иногда носящему и преступный характер». Таких людей, осуждаемых советскими судами, в случае их «раскаяния перед Советской властью» предлагается предавать церковному суду. От зарубежных епископов требуется «иметь мужество вернуться на Родину и сказать правду о себе и Церкви Божией», и утверждается, что Митрополитов Антония (Храповицкого) и Платона Патриарх вынужден «судить заочно». «Не погрешая против веры и Церкви....не допуская никаких компромиссов или уступок в области веры, в гражданском отношении мы должны быть искренними (?) по отношению к Советской власти и работе СССР на общее благо» – говорится в документе. И объясняется откровенно, что всё это – как бы плата за улучшение положения Церкви: «... Мы выражаем полную уверенность, что установка чистых (?!) искренних (?) отношений побудит нашу власть относиться к нам с полным доверием» и разрешить учить детей желающих Закону Божию, иметь богословские школы, издавать церковную литературу. Это уж прямо торг какой-то, явно иудиного характера: вы нам тридцать сребреников внешних возможностей, и мы вам – всех ваших врагов в Церкви, – «чистую» дружбу и Божие благословение. Обращает на себя внимание крайне лукавое употребление понятия «воля Божия», как бы дающее основание Церкви «благословить» сов. власть. Издревле выражение «воля Божия» могло употребляться в широком смысле, в значении Промысла Божия, объемлющего всё, что происходит, т.е. и добро и зло. Но всегда подчеркивалось, что в русле Промысла есть два направления – благоволение (собственно воля) Божие, по которому творится только добро, и попущение Божие, по которому диавол, бесы и люди получают возможность делать зло. Патриарх всегда верно считал и называл сов. власть попущением, но не благоволением!

Подписать такой документ Патриарх Тихон, естественно, не мог. Он был вынужден не раз идти на уступки советской власти под угрозой расправ над Церковью и посулов кого-то освободить из тюрем, в чём-то ослабить гонения (в частности Патриарх дважды, в 1923 и 1924 г.г. подтверждал свой указ 1922 г. о роспуске Зарубежного ВЦУ). Но он вместе с тем всегда твёрдо знал ту определившуюся границу уступок, о которой мы уже говорили. И зарубежные и отечественные свидетели, имевшие возможность общаться с Патриархом Тихоном в 1925 г., в один голос говорят следующее: «Несомненно... он не был враждебен к эмигрантским церковникам и никогда не утратил того антагонизма к советскому режиму, какой он имел в 1919 г.» (англичанин Джон Куртис). «...До последнего дня его жизни Патриарх исходил из молчаливого, но совершенно определённого и нескрываемого представления, что Советская власть есть чуждая для русского народа» (– протопресв. В. Виноградов).

В больнице, в комнате, соседней с той палатой, где происходил разговор Патриарха с митрополитом Петром, находился человек, ясно слышавший, как Патриарх несколько раз «с раздражением и в повышенном тоне» повторил: «Я этого не могу». С тем и уехал от него митрополит. Через два часа доктор, осмотрев больного, не нашёл ничего, внушавшего опасения. Но не успел он подняться к себе, как прибежали сказать, что у Патриарха – приступ стенокардии. Тут же были сделаны необходимые уколы, но ничего не помогало. Произнеся трижды: «Слава Тебе, Боже!», Святейший Патриарх Тихон отошёл ко Господу того же 7 апреля (по н. ст.) 1925 г., в Праздник Благовещения... Есть некоторые данные о том, что он был отравлен (А. Левитин, В. Шавров «Очерки по истории Русской Церкви». Кюзмахт. 1977 г., с. 311; еп. Григорий (Граббе) «Русская Церковь перед лицом господствующего зла». Джорданвилль, 1991г., с. 55). Очень возможно; и с точки зрения советской власти весьма логично!

Через неделю после кончины Патриарха в газете «Известия», тем не менее, указанный документ был опубликован под названием «Завещательное послание» Патриарха Тихона (впоследствии его называли кратко – «Завещание»). Недосмотрели ряда несуразностей. Так, «Завещание» (т.е. то, что даётся перед смертью) начиналось словами: «Ныне мы, ... оправившись от болезни, вступая снова на служение Церкви...» и т.д. Заголовок: «Божией милостью Тихон, Патриарх Московский и всея Российский Церкви» – безграмотен; всегда писалось: «... и всея России». «Завещание» датировано 7 апреля 1925 г., датой только по новому стилю, тогда как Патриарх всегда употреблял двойную дату (– по старому, и по новому). Наконец, собравшимся 12 апреля на погребение Святейшего почти 60-ти архиереям Митрополит Пётр ничего не сказал о существовании «Завещания», чего не мог не сделать в виду его исключительной важности, если бы оно было подписано. И потом он не разослал его по епархиям и приходам, что такое обязан был бы сделать, как Местоблюститель Патриаршего Престола. Но самое веское доказательство подложности состоит в том, что митрополит Сергий (Страгородский), согласившись на полное сотрудничество с большевизмом и 29 июля 1927 г. написавший пресловутую «Декларацию», где подчеркивает прямую преемственность своей линии на дружбу с советской властью от Патриарха Тихона, ни словом не говорит о его «Завещании», не ссылается на этот документ, что он непременно сделал бы, если бы считал его подлинным. Есть ещё доказательства подложности «Завещательного послания», приводимые в книгах протопресвитера Георгия (впоследствии епископа Григория) Граббе «Правда о Русской Церкви на родине и за рубежом (По поводу книги С.В. Троицкого «О неправде Карловацкого раскола»)», Джорданвилль 1961, 1989 г.г.; и протоиерея Александра Лебедева «Плод лукавый. Происхождение и сущность Московский патриархии». Лос-Анджелес, 1994 г.

То, что уполномоченный НКВД Тучков совершил подлог, дав в газеты текст документа, который Патриарх не подписывал, – не вызывает удивления. Удивительно то, что впоследствии, все 60 с лишним лет до 1988 г. и далее Московская советская «патриархия» основывала постоянно мнимую духовно-идейную преемственность свою от Патриарха Тихона именно на этом фальшивом «Завещании»!

Патриарх Тихон был торжественно погребён в Московском Донском монастыре. Русская Зарубежная Церковь давно причислила его к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских. Недавно ко святым (без сонма Новомучеников) вынуждена была причислить его и Московская «патриархия». Мощи его были обретены под очень глубоким спудом и ныне доступны для поклонения. После него Патриархов в России уже не было. «Патриархи» (с 1944 г.) Сергий, Алексий I, Пимен, Алексий II, как мы потом увидим, на самом деле не являются таковыми.