Глава 33. Отречение
Мы начнём эту скорбную часть повествования с описания взаимосвязей в цепи предательств, измен и злодейских расчётов, которые привели к гибели России. Знаем по себе, что как бы подробно ни описывались такие события, всё равно у каждого остаётся невыразимо горькое недоумение, граничащее с внутренним протестом и несогласием: как же могло случиться, что «кучке негодяев» удалось свалить, победить, уничтожить огромный богатырский Русский народ с такой великой историей, сокрушить в считанные дни могучее государство, создаваемое веками!? Или эта «кучка» оказалась сильнее колосса? Или, быть может, правы те что говорят, что этот колосс был «на глиняных ногах», то есть Великая Россия и впрямь была чем-то вроде «гнилой стены», которую только «ткни – и она развалится?»... От такого великого недоумения рождались порою попытки найти в жизни, в истории России, прежде всего – Великороссии, какие-то такие внутренние «порчи», изъяны, противоречия, которые могли бы разумно объяснить невиданную катастрофу, происшедшую с ней. Мы тоже старались отметить все основные изъяны Великорусской жизни, все её теневые стороны на протяжении предыдущей истории. Из них некоторые сохранялись к 1917 г., но другие, кстати, наиболее существенные и опасные, были всё же успешно преодолены. Да и в общем, как было показано и отмечено, все эти изъяны и противоречия не выходили из рамок обычного и вполне преодолимого: о них нельзя сказать, как о неких смертельных внутренних болезнях Великороссии, которые непременно должны были так или иначе в ближайшее время свести её в могилу! Напротив, внутренне Великороссия, в целом, усилилась и укрепилась к 1917 г., как никогда! Тем паче «кучка негодяев» ни духовно, ни внешне не была и не могла быть сильнее колосса Великорусского народа и Государства Российского! Что же, что же произошло?! Отчасти ответ уже был дан в нашем повествовании. Посмотрим, не станет ли дело ещё ясней из знакомства с дальнейшим?
Итак, в середине 1916г. масоны назначили революцию в России на 22 февраля 1917 г. Но в этот день Государь ещё был в Царском Селе, приехав туда более месяца назад из Ставки, и лишь в 2 ч. дня 22-го выехал снова в Могилёв. Поэтому всё пришлось перенести на один день и начать 23 февраля. К этому времени на подъездах к Петрограду под предлогом сильных снежных заносов были умышленно остановлены эшелоны с продовольствием, что сразу вызвало острую нехватку хлеба, дороговизну и знаменитые «хвосты» – длинные хлебные очереди. Население начало безпокоиться, провокаторы усиливали безпокойство слухами о надвигающемся неминуемом голоде, катастрофе и т.п. Но оказалось, что у военных властей имеются такие резервы продовольствия (из «Н.З.»), которые позволят Петрограду продержаться до окончания снежных заносов. Поэтому в дело тут же вступал второй важнейший фактор заговора – солдаты резервных соединений, ожидавших в столице отправки на фронт. Их было около 200 тысяч и они, как уже говорилось, с конца 1916г. получали из таинственного «революционного фонда» по 25 рублей ежедневно (существенное подкрепление к революционной агитации, проводившейся среди них постоянно). Более всего они не желали отправки на фронт. Это были резервисты запаса, старых сроков, семейные, ранее имевшие отсрочку от призыва, а также новобранцы из рабочих, давно распропагандированные. О ненадёжности войск Петроградского гарнизона давно докладывали Государю и он приказал генералу Алексееву ввести в столицу гвардейские части, в том числе – кавалерию. Алексеев однако не исполнил приказа, сославшись на то, что, по данным начальника гарнизона Петрограда генерала Хабалова, все казармы столицы переполнены, гвардейцев негде размещать!... В итоге, против 200 тысяч ненадёжных, готовых к бунту резервистов в столице Империи едва насчитывалось до 10 тысяч верных Государю солдат, главным образом – юнкеров и курсантов других военных училищ.
Единственный казачий полк из запасных был к тому времени тоже на стороне революции. Удачей заговорщиков было и назначение на должность командующего столичным округом ген. Хабалова, человека неопытного и крайне нерешительного. Будь на его месте генералы Хан-Гуссейн Нахичеванский или граф Келлер – всё могло быть иначе.
23 февраля, по команде, забастовали 30 тысяч (по другим данным 90 тысяч) рабочих с лозунгами «Хлеба!» и «Долой войну!». Их демонстрации с трудом рассеивались полицией. 24 февраля на улицы Петрограда высыпали уже до 170 тысяч рабочих. Лозунги – «Долой Царское Правительство!», «Да здравствует Временное Правительство!» (которого ещё нет!) и «Долой войну!». Около 40 тысяч собираются на Невском проспекте. Полиция и войска оттесняют их, но они переходят на боковые улицы, бьют витрины, грабят магазины, останавливают трамваи, уже поют «Марсельезу» и «Вставай, подымайся, рабочий народ!» Протопопов, однако, докладывает Государыне в Царское, что безпорядки вызваны только нехваткой хлеба. По мнению многих министров всё началось со случайного «бабьего бунта» в очередях. Они не знают, или просто боятся знать, что началась заранее организованная революция. Казаки бездействуют, покровительствуя демонстрантам. 25 февраля забастовали уже 250 тысяч рабочих! У них по рукам ходит большевицкая листовка («...Все под красные знамёна революции. Долой царскую монархию. Да здравствует демократическая республика... Да здравствует социалистический интернационал»). На митинге у Московского вокзала пристав Крылов бросился вырывать красный флаг у демонстранта и был убит... казаком! Толпа качала убийцу. В разных местах бьют, разоружают, убивают городовых. На Трубочном заводе поручик Гессе застрелил одного агитатора, и митингующие, побросав красные флаги и транспаранты, разбежались. То же произошло вечером на Невском, где демонстранты открыли стрельбу по войскам и полиции, а в ответ войска дали залп по толпе (сразу несколько убитых), которая тут же разбежалась. Выступления рабочих, как видим, – дело рук второго эшелона революции (социал-демократов). Но видно также, что без войск ни первому, ни второму эшелонам не обойтись...
Вечером того же 25 февраля, в субботу, Государь отправляет Хабалову личную телеграмму: «Повелеваю завтра же прекратить в столице безпорядки, недопустимые в тяжёлое время войны против Германии и Австрии. Николай.» Хабалов растерялся. Хотя всё говорит о том, что теряться не нужно было, решительные действия даже тех незначительных сил, которые были верны и надёжны, то есть – огонь по бунтовщикам, могли бы живо всё остановить. Дума постановила срочно прекратить заседания. Но депутаты остались и продолжали собираться в здании Таврического дворца.
26 февраля, в воскресенье, с утра было спокойно и Хабалов поспешил уведомить об этом Государя. До чего же доводит людей страх за себя, за своё положение или карьеру!.. В этот день газеты уже не вышли, а в полдень вновь начались демонстрации и взбунтовалась 4-я рота запасного батальона Павловского полка. Её усмирили, арестовали зачинщиков. Солдат, даже таких, как питерские резервисты, было трудно поднять на бунт. Они отвечали рабочим агитаторам: «Вы пойдёте по домам, а мы – под расстрел!»... Заговорщики поняли, что поднять войска можно каким-то таким чрезвычайным актом, после которого им уже невозможно идти на попятную. Таким актом могло быть только тяжкое военное преступление – убийство... Сердце Царя почувствовало беду. Вечером 26 он записал в дневнике: «Сегодня утром во время службы (церковной – прот. Л.) я почувствовал острую боль в груди... Я едва выстоял и лоб мой покрылся каплями пота». В этот же день Родзянко послал Царю телеграмму, в которой, описав безпорядки в столице, столкновения воинских частей, стрельбу, утверждал: «Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны (!), составить новое правительство. Медлить нельзя. Промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на Венценосца». Лицемер и лгун, Родзянко, не раз превыспренне выражал свою «преданность» Государю, готовя в то же время заговор против него. Копии этой телеграммы Родзянко тут же направил командующим фронтами – Брусилову и Рузскому, прося поддержать своё требование о «новом правительстве» и «лице» с доверием страны перед Государем. Они ответили, что «поручение исполнено».
В ночь с 26 на 27 февраля в учебной команде Запасного батальона Лейб-Гвардии Волынского полка (самый полк был на фронте) унтер-офицер 2-й роты Кирпичников (студент, сын профессора) убедил солдат «восстать против самодержавия», заручился их словом слушаться его приказов. Всю ночь такая же агитация шла в других ротах. Наутро, когда в казармы пришёл начальник учебной команды капитан Лашкевич, ему объявили, что солдаты решили больше не стрелять в народ. Лашкевич бросился к унтер-офицеру Маркову, сделавшему это заявление, и тут же был убит. После этого волынцы под командой Кирпичникова пошли к запасным Преображенского полка. Там убивают полковника. Восставшие понимают, что теперь они могут избежать наказания (а заодно и отправки на фронт) только если будут действовать все скопом, заодно (обратного пути им уже нет). Их укрепляют в этих настроениях революционеры – «профессионалы». К волынцам и преображенцам присоединяются тем же утром 27 февраля рота Литовского полка, сапёры, часть Московского полка (запасные, конечно). Офицеры спасаются от расправы, отстреливаются, бегут. Рабочие соединяются с солдатами. Играет музыка. Громят полицейские участки, тюрьму «Кресты», откуда освобождают всех арестантов, в том числе недавно посаженных членов «Рабочей группы» Военно-Промышленного Комитета, выполнявшей задачи связующего звена между масонским «штабом» и революционными партиями, прежде всего, – большевиками. Поджигают здание Окружного Суда. Звучит призыв: «Все – в Государственную Думу». И огромная толпа вваливается в Таврический дворец, грабит его, безчинствует в залах, но не трогает думских депутатов. А думцы, получив в тот день указ Государя о роспуске Думы до апреля, не расходятся, а решают образовать Временный Комитет Государственной Думы «для водворения порядка в столице и для сношений с общественными организациями и учреждениями.» В Комитет входит весь состав бюро «Прогрессивного блока» и Керенский с Чхеидзе (изначальная смычка 1-го и 2-го «эшелонов»). Тут же, в Таврическом дворце, в те же часы, только в других комнатах вылезшие из подполья и из тюрем революционеры 2-го эшелона создают Исполнительный Комитет Совета рабочих депутатов (который потом добавил к названию – «и солдатских»). Во главе Совета – Александрович, Суханов (Гиммер), Стеклов (Нахамкес) и все остальные (на 97%) – евреи, не бывшие никогда ни рабочими, ни солдатами. Тотчас Исполком рассылает по заводам приглашение депутатов на Съезд Совета, назначенный на 7 ч. вечера и организует «реквизиции» продовольствия со складов и магазинов для «революционной армии», так что Таврический сразу становится пунктом кормёжки для восставших (о чём Временный Комитет Думы и подумать не успел!).
Власть в растерянности. Хабалов наспех собрал отряд в 1000 человек под началом полковника А.П. Кутепова, но он не смог с этими силами пробиться к центру восстания. Тогда верные Государю воины, не более 1500-2000 человек (!) вечером сосредоточились на Дворцовой площади перед Зимним. С ними были военный министр Беляев, генералы Хабалов, Балк, Занкевич. Хабалов телеграфировал Царю, что не может выполнить его приказаний. К ним приезжал Великий Князь Кирилл Владимирович, уверяя, что положение безнадёжно. Потом ночью приехал Великий Князь Михаил Александрович, родной (младший) брат Царя, заявив, что войска нужно увести из Дворца, т.к. он «не желает, чтобы войска стреляли в народ из Дома Романовых». И предложил телеграфно Царю срочно назначить кн. Львова новым Пред. Сов. Министров... Совсем сбитые с толку генералы переместились к Адмиралтейству, солдаты стали расходиться. Остатки их днём 28-го по требованию Морского министра покинули Адмиралтейство и, оставив оружие, разошлись. Нужно сказать, что многие члены Императорского Дома повели себя в эти дни крайне недостойно, обсуждали даже план «дворцового переворота» (чтобы, свергнув Государя, «посадить» на Престол кого-либо из Великих Князей), а некоторые из Великих Князей прямо стали на сторону революции. В Мариинском дворце находились ещё члены Совета Министров и Гос. Совета. Протопопову (особенно ненавистному для «общественности») посоветовали сказаться больным, что тот и сделал. Князь Голицын телеграфировал Царю просьбу о своей отставке и даровании «ответственного министерства». Государь ответил, что он назначил нового начальника Петроградского гарнизона, дал приказ относительно движения войск на Петроград, предоставляет Голицыну все права по гражданскому управлению, т.к. считает «перемены в личном составе (правительства) при данных обстоятельствах недопустимыми». Государь был очень далёк от толстовского «непротивления злу насилием»! В тот же день, 27 февраля, он отдал приказ направить целый ряд отборных и верных Отечеству воинских частей со всех трёх фронтов на Петроград, и объявил всем, что 28-го сам лично поедет в столицу. Одновременно Государь приказал генералу Н.И. Иванову немедленно двинуться на Петроград с отрядом в 700 Георгиевских кавалеров, что тот и исполнил на следующий день. А тогда, 27-го февраля, министры и сановники, в последний раз бывшие вместе, вдруг получили сообщение, что к Мариинскому дворцу движется вооружённая толпа, и решили – разойтись! Разошлись навсегда. Толпа пришла и начался погром и грабёж Мариинского.
С Правительством России было покончено. Вечером 27-го, как намечалось, было проведено первое заседание Совета рабочих депутатов, председателем избрали Чхеидзе. Избрали также «литературную комиссию» и постановили издание «Известий» Совета. Находившийся тут же, тогда же в ночь с 27 на 28-е
Временный Комитет Гос. Думы начал уговаривать Родзянко «взять власть в свои руки», т.к., по словам Милюкова, «вожди армии были с ним в сговоре». Прошло 15 минут мучительного ожидания. Наконец, Родзянко согласился. Временный Комитет объявил себя «властью» России. Но, ... как выяснилось, с предварительного согласия Исполкома Совета! С этой минуты всеми составами Временного Правительства, то есть первым «эшелоном», будут руководить заправилы Совета, то есть второго «эшелона» революции, хотя мало кто будет об этом знать!
28 февраля восстание перекинулось в окрестности Петрограда. В Кронштадте пьяная матросня убила адмирала Вирена и десятки офицеров. В Царском Селе войска, охранявшие Семью Государя, заявили о «нейтралитете».
В 6 ч. утра 28 февраля 1917 г. Родзянко телеграфировал дважды генералу Алексееву в Ставку. Первая телеграмма извещала о том. что «власть перешла к Временному Комитету», вторая заверяла, что эта новая власть «при поддержке войск и сочувствии населения» вскоре водворит полный порядок и «восстановит деятельность правительственных учреждений». Всё было ложью! 28-го Государь на поезде отбыл из Ставки в Царское Село. Настало время осуществить давний план Гучкова. Царский поезд был остановлен сперва у ст. Малая Вишера, затем у ст. Дно, якобы потому, что дальнейшие станции находились в руках восставших, что, как выяснилось, было обманом. Движением по ж. дорогам уже руководил ставленник масонов и революционеров Бубликов (бывший товарищ министра ПС). Он, кстати впоследствии признавался: «Достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено». Но Алексеев, Брусилов и Рузский не допустили до Петрограда и одной дивизии, как мы сейчас увидим! Царский поезд решено было направить на Псков, чтобы попытаться потом пройти к Царскому Селу со стороны Пскова. Царь надеялся, что всё положение может исправить ген. Иванов, который в те же часы двигался к Царскому Селу по другой дороге. Так всё было подстроено, чтобы Государь оказался во Пскове, где находился штаб Командующего Северным фронтом, генерала Рузского. Царь очень рассчитывал на него. Не зная, что он – один из главных изменников... Придётся повторить, что это незнание происходило не от плохой работы полиции. Масоны хорошо конспирировали. Да и не могло даже в голову придти ни полицейскому чиновнику, ни Государю, что заговорщиками окажутся боевые генералы – командующие фронтов, самые высокие армейские чины, «благороднейшие господа» из Думы, министерств и ведомств!..
1 марта в Думу прибывали всё новые воинские части, или их депутации с изъявлениями верности «новой власти». В 4 ч. дня прибыл Великий Князь Кирилл Владимирович – во главе Гвардейского Морского Экипажа. Он сказал Родзянко, что находится в его распоряжении. Пред тем Великий Князь разослал начальникам воинских частей Царского Села, пошедших за Советом депутатов, записки с предложением «присоединиться к новому правительству, следуя его примеру. В своих воспоминаниях Родзянко пишет, что Кирилл Владимирович прибыл «с красным бантом на груди» и что это «знаменовало собой явное нарушение присяги» и «полное разложение идеи существующего строя... даже среди Членов Царствующего Дома». Родзянко верить нельзя. Другие очевидцы события не припоминают «красного банта». Сам Великий Князь в те дни писал, что вынужден был пойти к Родзянко «спасая положение». Кирилл Владимирович предложил Родзянко Гвардейский Экипаж для восстановления порядка в столице, но ему ответили, что в этом нет необходимости. В 1924 г. Кирилл Владимирович принял на себя титул Императора. А воспоминания Родзянко появились в 1925 г. Так начала слагаться выдумка о «красном банте» и о приветствии революции Великим Князем Кириллом. Но с выдумкой не вяжется то, что от услуг его гвардейцев почему-то отказались. Великому Князю не дали ни поощрений, ни поручений и он первым покинул Россию ещё при Временном Правительстве, до Октябрьской революции... Великий Князь Кирилл думал, что сможет помочь Думе подавить вооружённые банды Совета, думал, что этого хочет Родзянко... Но он ошибся, а вскоре ошибку свою понял. За это и подвергся клевете.
Того же 1 марта Совет Рабочих и Солдатских Депутатов издал знаменитый «Приказ №1» по армии, написанный масоном Н.Д. Соколовым, суть которого в том, чтобы в войсках избирались солдатские комитеты и исполнялись только те приказы Военной Комиссии Гос. Думы, которые не противоречат приказам Совета (!), и чтобы всё вооружение армии находилось в распоряжении и под контролем ротных и батальонных выборных комитетов и ни в коем случае «не выдавалось офицерам, даже по их требованию». Также отменялось отдание воинской чести и титулование при обращении. Это было началом развала Российской армии. После отъезда Государя из Ставки генерал Алексеев в 1 час 15 минут ночи на 1 марта, без ведома Царя, отправил генералу Иванову вдогонку телеграмму №1833, которую почему-то пометил 28-м февраля, где удерживал, как бы отговаривал Иванова от решительных действий, ссылаясь на «частные сведения» о том, что в Петрограде «наступило полное спокойствие», что воззвание Временного Правительства говорит «о незыблемости монархического начала в России», что все ждут приезда Его Величества, чтобы кончить дело миром, переговорами, и предотвратить «междоусобицу». Такие же телеграммы с совершенно ложными сведениями Алексеев одновременно направил всем главнокомандующим (в том числе – Рузскому). Источник этой лжи – масонский «штаб» Гучкова. «Брат» Алексеев не мог не верить «братьям» из столицы, более того, он страстно хотел верить, т.к. только в этом и могло быть «оправдание» его предательских действий. Генерал Иванов медленно, но верно двигался к столице. Железнодорожники вынуждены были, под угрозой военного суда, исполнять его требования. На станциях, где ему встречались революционные войска, он поступал просто – командовал им: «На колени!», что они тотчас и исполняли, бросая оружие на землю...
Между тем Государь прибыл во Псков. Вечером 1 марта 1917 г. между ним и генералом Рузским происходил очень длительный и тяжёлый разговор. Н.В. Рузский, думавший о положении дел в столице так же, как и Алексеев, с подачи Родзянко, не стесняясь уже, говорил членам царской свиты: «Остаётся сдаваться па милость победителей», полагая, что «победители» – это масонский «Прогрессивный блок» Государственной Думы... Неожиданно для Николая II Рузский «с жаром» стал доказывать ему необходимость «ответственного министерства». Государь спокойно возражал: «Я ответственен перед Богом и Россией за всё, что случилось и случится; будут ли ответственны министры пред Думой и Госсоветом – безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело». Царь далее перебирал качества всех основных деятелей Думы и «блока», показывая, что никто из них не обладает нужными данными для управления страной. Однако всё это не было простым спором о политических вопросах двух увлечённых людей. Время от времени в течение этого странного разговора Государь получал свидетельства о том, что такова позиция не только Рузского, но и Алексеева. Тот прислал из Ставки паническую телеграмму и необходимости тотчас, немедленно даровать «ответственное министерство» и даже составленный им текст царского манифеста по этому поводу! Кроме того, выяснилось, что Государь не может даже связаться ни с кем по прямому проводу! Царь послал Воейкова (дворцовый комендант) телеграфировать свой ответ Алексееву. Воейков потребовал у генерала Давыдова (тоже изменника из штаба Рузского) доступа к телеграфному аппарату. Разговор услышал Рузский, заявив, что дать аппарат невозможно. Воейков доложил, что он лишь исполняет «повеление Государя». Рузский сказал, что «не перенесёт такого оскорбления (?!), т.к. он Рузский, здесь – главнокомандующий, и сношения Государя не могут проходить через его штаб без его, Рузского, ведома, что в данное тревожное время он, Рузский, не позволяет Воейкову вообще пользоваться аппаратом! Царь понял, что практически он уже отрешён от рычагов и нитей правления. Поняли это и члены свиты. Один из них вспоминал, что поведение и слова Рузского (о сдаче «на милость победителей») «с несомненностью указывали, что не только Дума, Петроград, но и лица высшего командования на фронте действуют в полном согласии и решили произвести переворот. Мы только недоумевали, когда же это произошло». Начало «происходить» уже с 1915 г., а окончательное решение Алексеев и Рузский приняли во время телефонного разговора друг с другом в ночь с 28-го февраля на 1-е марта. И. Солоневич впоследствии писал, что «из всех слабых пунктов Российской Государственной конструкции верхи армии представляли самый слабый пункт. И все планы Государя Императора Николая Александровича сорвались именно на этом пункте».
В виду исключительной и чрезвычайной важности дела мы должны ещё роз спросить себя: почему именно этот пункт «конструкции» оказался самым слабым? И ещё раз ответить: потому что он был изъеден ржавчиной масонства, его пропагандой. Тогда ещё вопрос: как это стало возможным в Российской Императорской армии? И ещё раз – ответ: только так, что со времён Петра!, через занесённое в Россию масонство, идеологический идол «служения России, Отечеству» был вознесён в сознании дворянства и наипаче – служилого, военного, превыше понятия служения Богу и Царю, как того требовал и прямой, и духовно-таинственный смысл Присяги, даваемой военными лично не абстрактному, а данному, конкретному Государю пред Богом! Императоры Х1Х-го столетия не уделили должного внимания этой опасности, или не смогли уничтожить это идолопоклонство. Воистину, последний из них, Государь Николай II, теперь сполна расплачивался, «страдал за ошибки своих предшественников».
Видя крайнюю опасность положения. Царь в 0 часов 20 минут ночи с 1-го на 2-е марта послал генералу Иванову, уже достигшему Царского Села, такую телеграмму: «Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать». Возможно, обрадованный таким текстом Рузский, за спиной Государя своей властью против воли Царя тут же отменил отправку войск Северного фронта в поддержку Иванову и приказал вернуть уже отправленные на Петроград военные эшелоны. В те лее часы Алексеев из Ставки именем Государя, но без его ведома и согласия, приказал вернуть все ранее отправленные на Петроград части Юго-западного и Западного Фронтов и прекратить погрузку тех, что только начали грузиться. С болью вспоминали верные офицеры Преображенского полка (и иных частей!), как им пришлось подчиниться этому приказу. Они не знали, что это – не приказ Царя, что их обманул Алексеев!
Далее пошло всё катастрофически быстро. Государь согласился на «ответственное министерство». Но, когда об этом сообщили в Петроград Родзянко, тот ответил, что этого уже мало: для спасения России и Династии, доведения войны до победы все (кто – все?!) требуют отречения Государя Николая II от Престола в пользу своего сына Цесаревича Алексея, при регенстве над ним Великого Князя Михаила. При этом Родзянко снова без зазрения совести врал Алексееву и Рузскому, будто Временное Правительство полностью контролирует обстановку, что «только (его) одного (т.е. Родзянко) все слушают»... Он скрывал, что «все» (то есть Совет прежде всего) как огня боятся возвращения Царя в столицу! Ибо не уверены даже во взбунтовавшихся резервистах, а уж если хоть одна боевая часть (хотя бы дивизия) прибудет с фронта – им всем и революции конец! Каковым было действительное положение Временного Правительства, можно видеть, к примеру, из того, что Совет уже 1-го марта выселил его из просторных помещений Таврического дворца, которые занял сам, в более тесные комнаты, отказал Родзянко в предоставлении поезда для поездки к Царю на переговоры, сам Родзянко вынужден был просить Совет давать ему двух солдат для хождения на почту, т.к. по дороге «правителя России», которого будто бы все слушаются, могли избить или совсем прибить... Один из главных заправил Совета тех дней Суханов (Гиммер) в своих записках передал точную общую картину положения вещей. Оказывается, «прогрессисты» Думы в ту самую ночь на 1-е марта униженно просили Гиммера, Нахамкеса, Александровича разрешить им создать «правительство». Гиммер пишет: «Следующее слово было моё. Я отметил, что стихию можем сдержать или мы, или никто. Реальная сила, стало быть, или у нас, или ни у кого. Выход один: согласиться на наши условия и принять их, как правительственную программу». И Временный Комитет (– будущее «правительство») согласился! Даже Гучков (!) отказался участвовать в таком правительстве. Он вошёл в него позднее, когда большевики разрешили им поиграть перед публикой в некоторую самостоятельность и мнимую «независимость» от Совета.
... А Родзянко врал и обманывал генералов, т.к. это вменялось ему в прямую обязанность «старшими братьями»: любыми мерами в тот момент им нельзя было допустить прибытия воинских частей и Царя в Петроград!
В 10 ч.15 мин. утра 2-го марта 1917 г. Алексеев по своей личной инициативе разослал всем командующим фронтами и иным самым крупным военачальникам телеграмму, где передавая то, что говорил Родзянко о необходимости отречения Государя ради спасения Монархии, России и армии, для победы над внешним врагом, прибавлял и лично от себя (как бы подсказывая ответ): «Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения». К 2-м часам 30 минутам 2-го марта были получены ответы командующих. Великий Князь Николай Николаевич ответил, ссылаясь на «роковую обстановку»: «Я, как верноподданный (?!) считаю по долгу присяги и по духу присяги (?!) необходимым коленопреклоненно молить Ваше Императорское Величество» (...отречься). Генерал Брусилов (будущий большевицкий «инспектор кавалерии») тоже ответил, что без отречения «Россия пропадёт». Генерал Эверт выразил мнение, что «на армию в настоящем её составе при подавлении безпорядков рассчитывать нельзя». Это было неправдой! Армия в целом, а некоторые части – особенно, была предана Государю. Масонская и революционная пропаганда в ней действительно велась, но не имела нужного успеха, пока Царь оставался во главе своей Армии. Генерал Сахаров, понося на чём свет стоит Думу («разбойничья кучка людей,... которая воспользовалась удобной минутой»), тем не менее, «.рыдая, вынужден (был) сказать, что отречение наиболее безболезненный выход»... К этим ответам Алексеев присоединил и своё мнение также в пользу отречения Царя. Только командующий Гвардейской Кавалерией генерал Хан-Гуссейн Нахичеванский (мусульманин!) остался верен Православному Российскому Самодержцу! «Прошу Вас не отказать повергнуть к стопам Его Величества безграничную преданность гвардейской кавалерии и готовность умереть за своего обожаемого монарха», – гласил его ответ Алексееву. Но последний этого ответа в Псков Царю не передал. Как не сообщил и о том, что находившийся в Ставке адмирал Русин фактически обвинил Алексеева и его помощника генерала Лукомского в «измене», когда те предложили адмиралу подписать текст общей телеграммы Государю от имени всех командующих с мнением о необходимости отречения. Потом Русин добровольно откажется служить врагам России и уйдёт со своего поста. Так что тогда были ещё и такие, вполне верные Царю начальники, а не только изменники, вроде Алексеева, Лукомского, Рузского, Данилова, или вроде генералов Брусилова, Поливанова, Маниковского, Бонч-Бруевича, Клембовского, Гатовского, Болдырева и других, пошедших в угождение и к большевикам. В 10 ч. утра 2 марта Государь говорил с Рузским относительно отречения: «Если надо, чтобы я отошёл в сторону ради блага России, я готов, но я опасаюсь, что народ этого не поймёт»... В это время принесли текст телеграммы Алексеева командующим. Решено было подождать ответов. К 3 часам дня ответы пришли из Ставки. Рузский в сопровождении Данилова и Савича явился с текстом телеграмм в вагон Государя. Царь, по воспоминаниям Данилова, «казался спокойным, но был бледнее обыкновенного: видно было, что он провёл большую часть ночи без сна. Одет он был в тёмно-синей черкеске, с кинжалом в серебряных ножнах на поясе». Сев за стол, Государь стал слушать Рузского. Тот сообщил сведения о событиях за истекшие часы и подал Царю ответы командующих. Царь прочитал. Рузский «отчеканивая каждое слово» начал излагать своё собственное мнение, состоявшее в том, что Государь должен поступить так, как советуют генералы. Царь спросил мнения присутствовавших. Данилов с Савичем сказали то же, что Рузский. «Наступило гробовое молчание, – пишет Данилов – Государь видимо волновался. Несколько раз он безсознательно взглядывал в плотно завешенное окно вагона». Мать Государя вдовствующая Императрица Мария Фёдоровна потом, со слов сына, утверждала, что Рузский даже дерзнул сказать: «Ну, решайтесь!».
О чём думал в эту минуту Государь? По словам другого современника событий. Царь «ясно сознавал, что генерал Рузский не подчинится Его приказу, если он велит подавить мятеж, бушующий в столице. Он чувствовал, что тайная измена опутывала Его, как липкая паутина». Императрица, как только ей стало известно, что Государь во Пскове, выразилась предельно точно: «Это западня1.» Данилов продолжает: «Затем встав и быстро повернувшись в нашу сторону (Царь), перекрестился широким крестом и произнёс: «Я решился... Я решил отказаться от Престола в пользу своего сына Алексея!.. Благодарю вас всех за доблестную и верную службу. Надеюсь, что она будет продолжаться и при моём сыне...» Точно камень, давивший нас, свалился с плеч. Минута была глубоко торжественная. Поведение отрекшегося Императора было достойно всякого преклонения.»
Минута была роковая. Для самих же изменников-генералов. Они потом получат от большевиков и от Бога каждый – своё. Но это было роковой минутой и для всей России!
В этот именно день, 2 марта 1917 г. Государь записал в своём дневнике: кругом измена, и трусость, и обман».
Но, осознавая это, Царь был убеждён, что это измена – лично ему, а не Монархии, не России! В том же самом были искренне убеждены генералы: они полагали, что, изменяя Царю не изменяют Монархии и Отечеству, но даже служат им, действуют на подлинное их благо!.. Но предательство и измена Божию Помазаннику – это измена всему, что им возглавляется. Масонское сознание генералов, упоённых своей кажущейся «реальной властью» над армией, не могло подняться даже до такой простой духовной истины! А между тем, изменникам уже изменили, предателей предали, обманщиков обманули! Уже на следующий день, 3 марта, генерал Алексеев, получив более подробные сведения о том, что происходит в Петрограде, воскликнул: «Никогда не прощу себе, что поверил в искренность некоторых людей, послушался их и послал телеграмму главнокомандующим по вопросу об отречении Государя от Престола!»... Подобно сему и генерал Рузский быстро «потерял веру в новое правительство» и, как пишут о нём, «глубоко страдал нравственно» о своём разговоре с Царём, о днях 1 и 2 марта «до конца своей жизни» (а конец наступил в октябре 1918 г. когда большевики прикончили Рузского на Северном Кавказе). Но не приходится нам умилиться этими запоздалыми «страданиями» и «прозрениями» генералов (и некоторых Великих Князей – тоже). Им не нужно было ни владеть информацией, ни быть особо прозорливыми или мудрыми, им нужно было быть просто верными присяге – и больше ничего! Прав один из исследователей генеральской измены В. Кобылий, что никакие поздние «сожаления» и даже подвиги на полях Гражданской войны не могут смыть пятна вечного позора с предателей-военачальников. «Мир не слыхал ничего подобного этому правонарушению, – пишет он. – Ничего иного после этого, кроме большевизма, не могло и не должно было быть... Русский Царь предан... Предана вся Россия... Предана Армия, и она после этого тоже предаст. Следствием актов Алексеева и главнокомандующих будет «Приказ № 1» (Совета), безпрекословно выполненный тем же Алексеевым...» Вся эта «цепная реакция» измен и обманов обусловлена, по верному слову Н. Павлова, «связью Царей с Православием и народом и актом помазанничества Богом. Перед ... прошлым и будущим (России) Государь стоял один, – говорит Павлов – Ни на одного Монарха ещё никогда не ложилось бремя подобного решения, т.к. нет более великой и важной страны, как Россия...» Архимандрит Константин (Зайцев) добавляет: (Россия) «вообще перестала существовать как некая соборная личность» – Чрезвычайной важности наблюдение! Хотя, вопреки мысли о. Константина, это произошло не сразу, не в момент отречения.
В том-то всё и дело, что мистичности (таинственности) Царской власти, как «Главы» России, соответствовала мистичность (таинственность) её народного «Тела». Если у обычного человека отрубить голову, тело, как и голова, обречены на быстрое умирание. Но не так у мистического «Тела» народа, Великороссии как Соборной Личности! Это «Тело» эта Личность в подобных случаях способна порождать новую Главу в виде нового Царя, как это уже было не раз в истории, к примеру – в 1613 г.! Это хорошо знал Государь Николай II. Поэтому, отрекаясь от своей лично власти, он твёрдо верил и знал, что эта власть будет унаследована другим Монархом, и никак иначе, и он был совершенно прав! Тысячу раз прав! И не правы те, кто упрекал (и упрекает до сих пор) Николая II в том, что он «не подумал» о народе, Отечестве, России, что своим отречением он их «обрекал» на страшное. Ничего подобного! После неизбежного периода новой Смуты Великорусский народ, то есть более 80 % населения, сплошь глубоко монархического по всей своей природе и психологии, не могли не породить нового Православного Самодержца и ничего другого кроме восстановленного Православного Царства!
Чтобы не допустить этого, чтобы этого не случилось, – нужно было физически уничтожить Русский Народ, для начала, по крайней мере, – его основное ядро, некое здоровое большинство, прежде всего – православное крестьянство (ибо оно всегда – корень нации). Никакая русская смута (революция, бунт «демократической общественности»), никакие русские масоны – Гучковы, Милюковы, Керенские – никогда сделать этого не смогли бы! Просто не додумались бы до такого!
Но именно это, то есть физическое убийство десятков миллионов русских людей, главным образом верующих крестьян, то есть убийство Русского Народа, и будет совершено! Однако – не русскими. Потом мы увидим, кем и как.
А вот об этом ни Государь, ни те, кто обманывал его, ни даже те, кто обманывал обманщиков не знали и знать не могли. Не могли и представить себе в самых жутких предположениях или снах...
А пока, в 1917 г., убийство подкрадывалось только к Русскому Царю и его Семье. Но тоже – поэтапно, как бы само собою, так что поначалу и этого никто не ждал и не планировал! Никто, – кроме диавола и вдохновляемых им тайных вождей міровой, т.е. всемирной, антицеркви, или «церкви лукавнующих» (а отнюдь не российских только заговорщиков).
Перед Царём же, его сознанием и совестью тогда, 1–2 марта 1917 г., вопрос был поставлен так: революция в Петрограде совершается под монархическими знамёнами; общество, народ (Россия!) стоят за сохранение царской власти, за намеченное доведение войны до победы, но этому препятствует только одно – всеобщее недовольство лично Николаем II, всеобщее недоверие к его лично руководству, так что если он для блага и победы России уйдёт, то спасёт и Родину, и Династию!
Убеждённый, как и убеждавшие его генералы, что всё именно так и есть. Государь, никогда не страдавший властолюбием (он мог быть властен, но – не властолюбив!) после 3-х часов пополудни 2-го марта 1917 г, дал сразу две телеграммы – в Петроград Родзянко и в Могилёв Алексееву. В первой говорилось: «Нет той жертвы, которую Я не принёс бы во имя действительного блага родимой матушки России. Посему Я готов отречься от Престола в пользу Моего Сына с тем, чтобы Он оставался при Мне до совершеннолетия, при регентстве брата Моего Михаила Александровича». Телеграмма в Ставку гласила: «Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России Я готов отречься от Престола в пользу Моего Сына. Прошу всех служить Ему верно и нелицемерно». Государь как бы между строк говорил: «Не так, как Мне служили...» Рузский, Данилов и Савич ушли с текстами телеграмм.
Прознавший об этом Воейков прибежал в вагон Государя: «Неужели верно то... что Вы подписали отречение?» Государь подал ему лежавшие на столе телеграммы с ответами Главкомов, сказав: «Что мне оставалось делать, когда все мне изменили? Первый – Николаша (В.К. Николай Николаевич)... Читайте!»
Господь попустил сатанинскому плану Гучкова, заимствованному им, как мы помним, от младотурков, исполниться в точности. Государь, выехавший из Ставки, был по пути (изолированный от конкретных, непосредственных рычагов и нитей управления армией и государством) захвачен заговорщиками из высших офицеров армии и обманом принуждён к отречению.
Ещё не зная о его решении, только думая склонить его к таковому, то есть выполнить ту работу, которую уже сделали Рузский, Алексеев и прочие, «монархисты» Гучков и Шульгин тайно от Совдепа (!) выехали из Петрограда во Псков. Приехали около 10 ч. вечера 2-го марта. К этому времени, т.е. вечером Государь несколько изменил первоначальное решение. Дело было в крайне опасной болезни его Сына – Цесаревича Алексея, которому, хотя и при регентстве дяди – Михаила, всё же предстояло царствовать. Царь-отец, переживая об этом, в последний раз спросил у докторов, есть ли хоть малейшая надежда на излечение Алексея Николаевича от гемофилии. И получил отрицательный ответ: надежды нет. Тогда Государь принял решение оставить больного сына полностью при себе и отречься в пользу брата Михаила. Однако текст манифеста об отречении он пометил всё же 2 марта, 75 ч. дня, т.е. моментом, когда он решился на отречение от своей власти. Так что Гучков и Шульгин, привезшие составленный ими текст манифеста обнаружили, что он не нужен. Царь подал им свой. И они должны были со стыдом убедиться, насколько более сильным, духовным, величественным в своей простоте был манифест, написанный самим Царём, чем их бездарное сочинение. Они попросили Государя назначить Председателем Совета Министров князя Львова и Командующим Петроградским военным округом генерала Л.Г. Корнилова. Государь подписал нужные указы. Это были последние назначения, сделанные Царём.
Возомнившие себя вершителями судеб и правителями России, Гучков и Шульгин как приехали скрытно, небритыми, в заметно грязных воротничках, растерянными, так же и уехали со всеми полученными бумагами, конспирируя и озираясь, прячась от «народа», которым они думали править... Воры и тати! План Гучкова исполнился, а сам-то Гучков – в каком безмерно жалком положении оказался этот умнейший масон, столько лет трудившийся над «подкопом» под Царя Николая II!..
Манифест Николая II гласил: «В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу было угодно ниспослать России новое тяжёлое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны... В эти решительные дни в жизни России, почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственною Думою, признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя Верховную власть».
Далее говорилось, что Сын останется с Царём, а власть передаётся его брату Михаилу Александровичу, который призывается править «в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу». Все «верные сыны отечества» призываются повиноваться Царю и «помочь Ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России! Николай». Подпись скреплена Министром Двора графом Фредериксом.
Тогда же, фактически уже ночью, 2 марта Государь телеграфировал брату Михаилу суть дела и просил прощения за то, что «не успел предупредить» его. Но эту телеграмму не доставили адресату.
Потом поезд тронулся. Оставшись один, в своём личном купе Государь долго молился при свете только лампады, горевшей пред иконой. Затем сел и записал в дневник: «В час ночи уехал из Пскова с тяжёлым чувством пережитого... Кругом измена, и трусость, и обман».
Это – то, что воцарилось тогда в «общественности», наипаче – демократической, думской, в высших кругах армии, в определённой части рабочих и резервистов Петрограда. А что же остальная Россия?
В Москве 28 авраля произошли массовые демонстрации под красными флагами. Гарнизон (тоже из резервистов-запасных) 1-го марта перешёл на сторону восстания. В эти же дни в здании Московской Думы были образованы Совет рабочих депутатов и Комитет общественных организаций, – как в Петрограде. Нечто подобное произошло также в Харькове и Нижнем Новгороде. В Твери толпа убила губернатора Н.Г.Бюнтинга, успевшего при её приближении исповедаться по телефону у епископа. И это – всё.
Вся остальная необъятная Россия оставалась спокойной!
В ней не было ни измены, ни трусости, ни обмана. Потом именно за это (!) Россию, прежде всего – Великороссию или Русский Народ во многих десятках (!) миллионов (!) людей, поистине, просто как овец на заклание, погонят под расстрелы, в лагеря, в вечную мерзлоту Севера и Сибири (где большинство погибнут)... Не правы поэтому те (иной раз весьма умные и достойные люди), которые возлагают на Русский народ вину за революцию и последовавшее вскоре цареубийство. Здесь сказывается поспешность мысли и недостаточность сведений. Или своего рода обман зрения. Видели революционные толпы в столицах. Затем кадры кинохроники и фотосъёмки также показали всему мірy толпы ликующих по случаю революции людей, но – где? – в столичных Городах! Из кого состояли эти толпы? Из рабочих, студентов, солдат, интеллигенции, мелких служащих, городской рвани, евреев. Мы уже показывали, что вся российская революционная или склонная к одобрению революции общественность вместе с половиной рабочих и евреев составляла не более 5–7 % (ну пусть даже 10–15 %) населения Великороссии! Отсюда, когда иные, ради красного словца говорят, что Россия вчера восторженно приветствовала своего Царя, а назавтра ликовала по случаю его свержения – это неправда. Ликовали не те, кто приветствовал. Другие винят всё же Русский народ, что не восстал против негодяев, не заступился за своего Государя, бросил его в роковую минуту, попустил злодеям и т.п. И за то-де был наказан. Так ли это?
Конечно же, были в Русском народе отмечавшиеся нами явления духовного упадка, равнодушия к царской власти (в чём она сама в лице Государей XVIII в. и была повинна), боязливости, расчётливости «хитрого мужичка», безпечности тех, кто надеялся на «авось» и т.д. Были такие явления. Но это были частные явления! В целом же Великороссия, а тем паче составлявшая её духовное сердце или ядро Святая Русь не сопротивлялась беззаконникам и антихристам в те решающие дни не потому, что сочувствовала им или боялась их, или не любила Царя! Нет, та Святая Русь, та Великороссия, что явила себя Государю в Сарове в 1903 г., в Костроме в 1913 г. и что составляла подавляющее большинство (более 80 %) народа была с ним и за него! Она могла бы взволноваться и двинуться с места и раздавить противников его и своих, но не взволновалась и не двинулась прежде всего потому, что сам Царь призвал её не двигаться, подчиниться Гос. Думе, а впоследствии – и по особой, совсем другой причине.
... Мы оставили Царя ночью 2 марта молившимся под стук колёс своего Царского поезда. Но куда же двигался этот поезд? В Могилёв!.. Значит, ни Рузский, ни Алексеев, ни иные генералы-изменники, ни даже Гучков со своей масонской компанией, получив манифест с отречением Государя от Престола, не препятствовали ему вернуться к исполнению обязанностей Верховного Главнокомандующего (от коих его формально ещё никто не освободил)!? Но ведь это значило также, что Император возвращался к конкретным, непосредственным рычагам и нитям управления, по крайне мере – армией! Государь поехал снова в Ставку, где в течение почти недели продолжал руководить всеми (!) Вооружёнными силами ещё отнюдь не развалившейся Российской Империи!
В этих Вооруженных силах было ещё очень много (достаточно!) генералов, дивизионных и полковых (таких большинство) командиров, солдат, особенно из крестьян, готовых в полном смысле слова умереть за своего Государя. Мог ли Николай II быстро собрать, сплотить их вокруг себя с тем, чтобы восстановить свою власть и подавить революцию? Без сомнения, мог бы! Наконец, по крайней мере, мог бы в эти дни Государь, воспользовавшись своим относительно свободным положением и пребыванием в Ставке, бросить клич России, обратиться к ней, к Русскому народу с призывом постоять за своего Царя? Без сомнения, мог бы! Но он не сделал ни того, ни другого потому, что отрёкся от власти не только под нажимом, но совершенно искренне, будучи убеждён, что при возникшем волнении и шатании умов относительно его собственной личности, его уход от власти поможет всем сплотиться для решающей и уже совсем близкой победы над внешним врагом (генеральное наступление должно было состояться в апреле). Вспомним его слова о том, что нет такой жертвы, которую он не смог бы принести во благо России. В те дни Государь выразился ещё более определенно: «...Если России нужна искупительная жертва, пусть я буду такой жертвой». Государь был убеждён (и его убедили), что дело только в нём, что Временное Правительство, общественность, революция, – все (!) стоят за сохранение Монархии и за доведение войны до славной победы.
Но вот 3 марта 1917 г. выяснилось, что Временное Правительство и общественность вовсе не за Монархию. В этот день, члены нового правительства почти в полном составе явились к Великому Князю Михаилу Александровичу с текстом манифеста Николая II об отречении в пользу брата. Только Гучков и Милюков высказались за сохранение Монархии (конституционной, разумеется), т.е. за принятие власти Великим Князем. Остальные же, особенно Керенский, Родзянко и Львов, горячо доказывали невозможность и опасность такого акта в данное время, прямо говоря, что в этом случае Михаила Александровича могут убить, а Императорскую Фамилию и всех офицеров «вырезать». Настал второй по важности исторический момент. Что решит Великий Князь, который в эти минуты юридически – уже Император Всероссийский?
Михаил Александрович, по Божию вразумлению, решил не так, как хотел Керенский и прочие. Он не отрёкся от Престола прямо в пользу Временного Правительства. В написанном сразу манифесте он предложил решить вопрос о своей власти и вообще о форме власти в России – самому народу, и в том лишь случае стать правящим Монархом, если на то «будет воля Великого Народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, через представителей своих в Учредительном Собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского. Посему, – говорилось далее в манифесте, – призывая благословение Божие, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному Правительству, по почину Государственной Думы (т.е. самочинно, не по Царской воле – прот. Л.) возникшему и облечённому всей полнотой власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок, на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования, Учредительное Собрание своим решением об образе правления выразит волю народа. Михаил». Манифест справедливо критикуется во многих отношениях. Но всё же он не является прямой передачей власти «демократам»!
Как известно, Русский народ тогда не был честно опрошен, ибо в этом случае 85–90 % его высказались бы безусловно за Православное Самодержавное Царство! В ноябре 1917 г. большевики насильственно разогнали Учредительное Собрание, которое всё же было избрано и собралось, но не смогло продолжать работу. Следовательно, оттого времени даже до сего дня все правительства, все власти РСФСР, СССР, нынешней РФ являются незаконными даже с точки зрения демократов, утверждающих за народом положение источника права и власти (хотя на самом деле народ никогда таким источником не является и не может являться).
Оба манифеста – Государя Николая II и его брата Михаила были опубликованы в центральных газетах одновременно. Государь узнал о манифесте брата сразу же, 3 марта. И в этом (!) случае, то есть когда под вопросом оказалось сохранение монархического образа правления в России вообще, Николай II не предпринял мер к свержению явно республиканского правительства. Причина та же самая: сейчас нужно всеми силами довести до победы войну, почему война внутренняя недопустима, а потом, после победы, которая будет уже через месяц (!),– будет видно! Возможно, и даже почти определённо, что Россия, народ при «всеобщем, равном и тайном голосовании» пожелают именно Монархии, а не чего-либо другого... 8 марта в своём последнем прощальном приказе по армии Николай II, в соответствии со смыслом манифеста брата Михаила, призвал армию России повиноваться Временному Правительству с тем, чтобы довести войну до полной победы. Алексеев, по согласию с Гучковым, не довёл до армии этот приказ. Но он показывает настроение и ход мыслей Государя.
Если бы Государь тогда, 1 –2 марта 1917г., мог знать или хотя бы на одно мгновение (!) предположить, что большевики могут оказаться у власти, он поступил бы совершенно иначе!
Он давно знал, кто такие большевики, какова их идеология, программа, практика, но именно поэтому он не мог никаким образом даже допускать возможность прихода к власти в России над Русским Народом этих совершенно антироссийских и антирусских уголовников! Не допускали этого никак и масоны – революционеры «первого эшелона» во главе со своим Временным Правительством, хотя они знали больше, чем Государь, о «втором эшелоне», зависели от него, подвергались всевозможным притеснениям и унижениям от него! Но деятели Временного Правительства, как и российская и большей частью – международная общественность, были убеждены на 100%, что это временное положение вещей! Советы, в чьём распоряжении были только ненадёжные резервисты и вооружённые рабочие, никак не могли устоять перед регулярной армией, которая, как казалось, вот-вот поступит под командование Временного Правительства! А как же иначе! И союзники помогут. Вся мощь правительств и армий (!) Антанты – за республиканское правительство России (ведь не за большевиков же, призывающих к свержению всех «буржуазных» правительств и к мiровой революции!..). Кроме нескольких особо посвященных, никто ни в России, ни в Европе и в Америке не знал всей хитрости плана тайных иудео-масонских сил, уже тогда обращавших всю мощь банковских капиталов и политической силы правительств Антанты (не только Германии) в поддержку именно большевиков! Что-то в этом деле начало проясняться только к августу. По словам П. Жильяра, из заточения в Тобольске «Император с тоской следил за событиями... Он понимал, что страна стремилась к гибели. В один момент надежда к нему возвратилась, когда генерал Корнилов предложил Керенскому положить конец агитации большевиков... Его печаль была неизмерима, когда стало видно, что Временное Правительство отстранило эту последнюю возможность спасения. Я услышал тогда в первый раз, что Император пожалел о своём отречении от Престола. Он принял это решение в надежде, что лица, которые желали его удаления, могли быть способны успешно окончить войну и спасти Россию. Он опасался, чтобы его сопротивление не было причиною гражданской войны, в присутствии неприятеля, и он не желал, чтобы кровь даже одного русского была бы пролита из-за него... Теперь Император страдал, видя, что его отречение не принесло пользы».
Предательский удар в спину наносился не только Русскому Царю, но и его врагам – русским масонам. Так что эти последние получали то, что вполне заслужили. Но это – другой разговор. Теперь же нам необходимо особо отметить и подчеркнуть важнейшее: Царь не призвал Россию, прежде всего – Великороссию (Русский Народ) к выступлению, к силовой борьбе ни за лично свою власть, ни за царскую власть вообще. И словом и делом Царь призвал Россию к другому, именно – к тому, чтобы последовать своему примеру и положиться всецело и во всём только на одного Бога и Его Святой и всемогущий Промысл!
Вот почему, привыкшая к послушанию своим Царям, Россия и прежде всего – Великороссия не двинулась с места, не выступила с оружием в руках, как в 1613 г. Ей осталось одно – действительно последовать призыву и примеру Государя Николая II и во всём положиться на волю Божию.
Здесь мы должны вспомнить всё, что было ранее сказано о теснейшем, как внешнем, так наипаче – внутреннем, таинственном единении Православной Великороссии со своим Православным Самодержцем. В.О. Ключевский, как мы помним, определил это формулой: «В воле Царя выражается мысль Его народа, и воля народа становиться мыслью его Царя». А Владыка Митрополит Антоний (Храповицкий) прямо указал на то, что Государь Николай II является примером веры и благочестия для Русского Народа. Или, выражаясь словами церковного песнопения (тропаря) святителям, прежде всего – святителю Николаю Чудотворцу – «правилом веры и образом кротости»!
В соответствии с такими законами (правилами, образами) своего устройства и бытия Русский народ и поступил. И мы со всей определённостью должны сделать из всего важнейший вывод: не повинен Русский народ (в целом) ни в революции, ни в цареубийстве! И не «наказан» он за это. Русский Народ просто последовал своему Царю и Божию Помазаннику в славном мученическом подвиге Голгофских страданий, который длился для народа с 1917 примерно по 1945 год. Вот в чём на самом деле смысл вещей!
2 марта 1917 г., в тот самый день, когда во Пскове свершилось отречение Русского Царя от царствования, в селе Коломенском под Москвой в церкви Вознесения была обретена последняя в истории России чудотворная икона Пресвятой Богородицы. Некая больная крестьянка, молившаяся усердно об избавлении от болезни, увидела во сне икону Девы Марии, от которой услышала голос, повелевавший ей пойти в Вознесенскую церковь и отслужить молебен пред этой иконой. Женщине показали все иконы, имевшиеся в храме, но среди них не было такой, какую она видела во сне. Наконец, на чердаке, среди пыльных вещей и старых образов, не бывших в употреблении, была найдена большая икона, в которой женщина сразу узнала ту, что явилась ей в видении. Образ внесли в церковь, отслужили пред ним молебен и крестьянка исцелилась. Весть об этом тут же разнеслась. Последовали другие чудеса и знамения. А через пару дней узнали об отречении Государя и тогда обратили особое внимание на то, как изображена Богоматерь на новоявленной иконе. Она представлена здесь как Царица Небесе и Земли, сидящая на Троне с Богомладенцем Иисусом Христом на коленях. В правой руке Матерь Божия держит царский скипетр, а левой как бы придерживает, или покрывает сверху державу. На главе Её – царский венец. Икона получила название «Державная», и в честь её установлен был ежегодный праздник 2/15 марта. Совпадение её обретения с днём отречения Царя, конечно же было совершенно верно воспринято как не случайное – промыслительное. Но из этого возникали два очень разных, почти полностью противоречивых толкования. В сознании одних облик «Державной» означал, что отныне царскую власть над Россией взяла с Свои руки Царица Небесная, и поэтому Она спасёт Отечество от всех бед и зол и восстановит, возродит всё, как было до революции... Все дальнейшие годы вплоть до сего дня показали, что это совсем не так! И, тем не менее, и теперь одержимые «любовью к России» люди склонны именно так толковать явление «Державной» иконы: возродит, восстановит, вернёт России былую земную (!) славу... Но в сознании других людей, и тогда, и потом, образ «Державной» означал другое: Царства земного в России больше не будет; теперь взоры всех православных русских должны обратиться к Царству Небесному, где и утверждён Престол (Трон) Небесной Царицы – Матери Божией. Это значит, что не будет больше в земной жизни и истории возрождения, восстановления Великой России, Великороссии и Русского Народа. Здесь всё кончено. И надежды на возрождение земного славного жительства суетны, тщетны, ошибочны...
Казалось бы, сколь «ужасно», «пессимистично», «тоскливо» сие второе толкование! Но если на мгновение допустить, что все нынешние русские по крови люди, или хотя бы их большинство, или некое важнейшее ядро, согласились с ним и в самом деле обратили свои духовные взоры (а, значит, направили бы и свою конкретную жизнь!) к Царству Небесному, а не земному, то тот час бы и произошло земное возрождение России!.. Всё дело в том, что те люди, которые в наши времена по происхождению являются русскими, на такое обращение к Богу, ко Христу и Его Небесному Царствию уж не способны. И поэтому возрождение России в земной истории невозможно. Тогда что же произошло с Великороссией, начиная с 1917 г.? Вслед за многими другими мы назвали это «Голгофой».
