II
Брат святителя Игнатия —
Петр Александрович Брянчанинов
Петр Александрович был третьим ребенком в семействе А. С. и С. А. Брянчаниновых. Он родился 24 марта 1809 г. В жизнеописании святителя Игнатия рассказывается, что он не только по возрасту, но и по характеру был ближе других детей к старшему брату. Однако по выходе из родительского дома их жизненные пути разошлись и почти не пересекались на протяжении четверти века.
Единственным источником сведений о жизнедеятельности Петра Александровича за этот период, то есть до момента его прибытия в Ставрополь, до недавнего времени оставалась краткая справка в примечаниях к 7-му тому Собрания сочинений святителя Игнатия, в которой сказано, что он: «получил образование в Военно-инженерном училище. В службу вступил кондуктором в Кондукторскую роту Главного Инженерного училища 3 июня 1824 г. с оставлением в том же училище. Переведен в 7-й пионерный батальон 20 декабря 1828 г. За отличие в сражении против турок произведен в подпоручики 30 августа 1829 г. Произведен в поручики 26 марта 1832 г. Произведен в штабс-капитаны с переводом в Бородинский Егерский полк с назначением адъютантом к начальнику Главного Штаба бывшей 1-й армии генерал-адъютанту Муравьеву 1-му — 23 ноября 1834 г. Произведен в капитаны 29 декабря 1835 г.; в майоры — 26 марта 1839 г.; в подполковники — 6 декабря 1847 г. за выходом в отставку, а 14 марта 1848 г. высочайшим приказом по Гражданскому Ведомству причислен к Министерству Внутренних дел. Высочайшим приказом назначен Костромским Вице-губернатором 16 декабря 1852 г. Высочайшим приказом 24 октября 1855 г. назначен Ставропольским Вице-губернатором; Высочайшим приказом от 1 августа 1859 г. назначен Ставропольским Губернатором и 17 декабря 1859 г. произведен за отличие в действительные статские советники».
Эта сухая справка не позволяет даже предположить, как не просто складывалась служебная карьера и вообще жизненная ситуация Петра Александровича. Ценнейшим материалом для получения более полных биографических сведений, также и для характеристики его чисто человеческих качеств явились не так давно обнаруженные в архиве его письма к выдающемуся военному и государственному деятелю Н. Н. Муравьеву-Карскому.
Окончив Военно-инженерное училище в 1828 г. и уже в следующем году отличившись в сражении против турок, Петр Александрович продолжал оставаться в 7-м пионерном батальоне без какой-либо служебной перспективы. В 1834 г. его участью занялся старший брат, прибывший в Петербург и назначенный архимандритом в Сергиеву пустынь. Святитель Игнатий еще в годы учебы сошелся с родственным семейством Муравьевых, и теперь помог брату определиться адъютантом к генерал-адъютанту Николаю Николаевичу Муравьеву. Н. Н. Муравьев отличался прямолинейным характером и неподкупной честностью. Далеко не всякому удавалось войти к нему в доверие, тем более установить с ним дружеские отношения. Но качества, привитые Петру Александровичу суровым семейным воспитанием, безусловная честность, приверженность к вере привлекли его к молодому поручику. С другой стороны, характеру Петра Александровича присущ был некоторый сентиментализм, а то, что он не чувствовал никакого участия со стороны отца, да и других родственников, и ощущал полное одиночество, необыкновенно притягивало его к Николаю Николаевичу. Их совместная служба продолжалась менее трех лет, а отношения сохранились на всю жизнь. Это несмотря на то, что личные их встречи были очень редки и их общение развивалось только посредством переписки. За период с 1837 по 1866 г. сохранилось более 150 (!) писем П. А. Брянчанинова к Н. Н. Муравьеву-Карскому.
Служба П. А. Брянчанинова адъютантом Н. Н. Муравьева прервалась из-за вынужденной отставки последнего. Из писем видно, что Петр Александрович, оставшись не у дел, оказался в тяжелом материальном положении. Николай Николаевич выручил его, рекомендовав в адъютанты к генералу Данненбергу. Спустя некоторое время он был повышен в чине и получил в командование батальон в 5-м корпусе Кавказской армии. Письма его, подробнейшие на пяти, шести и более листах, описывают смотры, перестановки командиров, передвижения частей войск и т. п. Также он рассказывает о своих неудачах и разочарованиях: «Отчужденный от семейства, бродя постоянно между людьми чужими, с каждым днем более и более удостоверяюсь в трудности найти людей прямых, искренних и соответствующих мне по духу…» Из писем можно сделать вывод, что П. А. Брянчанинов не имел определенной жизненной цели, на военную службу попал не по призванию, ему не повезло участвовать ни в одном значительном сражении, и он оставался добросовестным службистом, хотя служебную лямку тянул без всякого интереса и энтузиазма, лишь ради средств к существованию. Он часто болел, потому вынужден был часто брать отпуск и рано начал задумываться об отставке.
Следует отметить, что во все время военной службы Петра Александровича его имя почти не встречается в переписке святителя Игнатия с сестрами и другими близкими людьми; и между ними самими, по-видимому, переписка носила лишь случайный характер: во всяком случае, за период до 1852 г. не сохранилось ни одного письма Святителя к этому его брату. Также, и сам Петр Александрович в своих письмах к Н. Н. Муравьеву за десять лет, минувших после 1837 г., ни разу не упоминает брата архимандрита. Даже о самых интимных личных переживаниях он предпочитает сообщать Николаю Николаевичу, а не родственникам, как это было с его женитьбой и трагическим окончанием брачной жизни. Потому что именно от Николая Николаевича он ожидал сочувствия и добрых советов, а не осуждения за столь скоропалительный брак. История эта, подробно описанная им в письмах с января 1841 по август 1846 г., вынуждала его дважды увольняться со службы и возвращаться на нее опять с помощью Н. Н. Муравьева.
После смерти жены он начал задумываться об уходе в монастырь, о чем написал брату. В письме от 20 июня 1852 г. архимандрит Игнатий отвечал ему: «Что сказать Тебе в ответ на Твои мысли об удалении от мира? Господь, благословивший и установивший такое удаление, вместе с тем заповедал сперва сосчитать имение свое — достаточно ли оно для созидания этой высокой жизни, — и количество сил своих для борьбы с силами противными. Советую Тебе сводить этот счет молитвою, отдаваясь на волю Божию. <…> В настоящее время ты необходим для Алеши, на которого, в случае твоего удаления, с полным правом накинется его дед и сделает его несчастным по душе и по телу». С этого момента началось новое сближение братьев — архимандрита Игнатия и Петра Александровича Брянчаниновых.
В 1852 г. П. А. Брянчанинов был командирован в Кострому в распоряжение губернатора, еще одного члена разветвленной фамилии Муравьевых, Валериана Николаевича. Эта командировка оказалась переломной в служебной карьере Петра Александровича и во всей его дальнейшей судьбе. 16 декабря 1852 г. Высочайшим приказом он был назначен Костромским вице-губернатором. «Ознакомившись с городом в его летнем наряде и зимнем разгуле, нахожу, что при дешевизне жизненных потребностей (относительно) лучшего назначения мне желать было бы неразумно. Кроме того, что в самом месте служения моего я имею очень хороших, благонамеренных и добросовестных Советников, все почти Председатели Палат люди хорошие, из них управляющий удельной конторой Лутковский бывал у Вас, как конно-пионер. Губернатор очень деятелен, очень внимателен к людям», — писал он 16 апреля 1853 г.
В конце 1854 г. Н. Н. Муравьев распоряжением Государя Императора Николая I был назначен Главнокомандующим и Наместником на Кавказе. А 5 мая 1855 г. П. А. Брянчанинов писал ему, что «Ставропольский вице-Губернатор Борзенко предложил поменяться с ним местами», и в октябре этого же года он был переведен вице-губернатором в Ставрополь. Таким образом, вместо военной службы, у него теперь была возможность трудиться параллельно с Николаем Николаевичем на поприще гражданском.
Но опять недолго. Осенью 1855 г. Н. Н. Муравьев одержал важнейшую в ходе войны победу над турецким городом Карсом. В награду за эту победу к его фамилии было добавлено «Карский». Но уже в следующем году он, не согласный с итогами Парижского соглашения, подал в отставку.
Тяжело было Петру Александровичу оставаться в Ставрополе после ухода Н. Н. Муравьева-Карского с поста Наместника края, и он начал хлопоты о своем переводе в Тобольск. В то же время к нему все чаще возвращалась мысль об уходе в монастырь. Святитель Игнатий не отговаривал, но старался приблизить его к пониманию целей монашества «Монашество не есть Учреждение человеческое, а Божеское, и цель его, отдалив христианина от сует и попечений мира, соединить его, посредством покаяния и плача, с Богом, раскрыв в нем отселе Царствие Божие», — писал он ему 14 февраля 1856 г.
Все планы, однако, поменялись после состоявшейся в Петербурге хиротонии архимандрита Игнатия во епископа Кавказского и Черноморского с кафедрой в Ставрополе. Теперь у Петра Александровича появилось одно-единственное желание: никуда не перемещаться. 8 ноября 1857 г. он писал Николаю Николаевичу: «Барятинский отозвался, что он очень неохотно со мной расстанется. …Вместе с тем из Петербурга получил я письмо от брата Архимандрита, коим уведомляет, что 27 октября имеет быть посвящение его в Епископа Кавказского и Черноморского в Ставрополь. Все это вместе заставило меня написать князю Барятинскому, что будущее направление моей службы я предоставляю на его волю». Конечно, и епископ Игнатий предпочитал на новом, совершенно ему незнакомом месте служения иметь сотрудником близкого ему человека. «Усердно желаю, чтоб ты остался в Ставрополе, — писал он брату 19 декабря 1857 г., — и чтоб нам Бог благословил потрудиться вместе для пользы христианства и человечества». А Петр Александрович рассчитывал, что близкое общение с братом-подвижником принесет ему пользу, поможет избавиться от суетливых помышлений прежних лет. «Со дня на день ожидаю сюда приезда брата Преосвященного в уповании, что в сообществе его найду ту утешительную силу духа, в которой нуждаюсь, чтоб доживать век свой разумно готовясь к близящемуся концу. Ясный, светлый взгляд его уяснит мне темные мои стороны, которые не вижу, ибо огрубел взгляд мой, двигавшийся побуждениями греховными», — писал он 26 декабря 1857 г.
В самом деле, полное единодушие с ставропольским губернским начальством, которое представлял П. А. Брянчанинов вначале как вице-губернатор, а с 1 августа 1859 г. как губернатор, значительно способствовало успеху мероприятий, которые епископ Игнатий счел необходимым провести в епархии для улучшения духовного состояния паствы. 2 октября 1858 г. Петр Александрович писал Николаю Николаевичу: «Преосвященный Игнатий на днях возвратился из Кизляра; в пути своем в Червленной Станице имел продолжительную беседу со Старообрядцами, в Моздоке — с Черкесами, в Кизляре — с Армянами. Ваше слово о влиянии веры — справедливо, но без покровительства делу со стороны мирских властей трудно бы было иметь успех значительный, хотя бы и при ревности главного духовного лица в крае».
Святитель Игнатий подробно посвящал брата и в свои действия и в свои планы, как это видно из письма от 24 октября 1858 г., которое он начинает словами: «Благодарю тебя за все твои действия в пользу Кавказской Церкви» и далее пишет о необходимости построения новой церкви в Моздоке, учреждения крестных ходов, приведения в порядок духовного училища, в котором можно было бы готовить причетников из черкесских и осетинских детей и т. д., а на все нужны средства, «потому что без них ничего не сделаешь, а их то и нет». Петр Александрович с большим сочувствием относился к этим планам, о чем писал и Николаю Николаевичу. Он понимал, что труды владыки Игнатия содействуют решению задач, поставленных временем, по общему преобразованию края, и старался всячески помогать ему. Переписка между братьями, ввиду частого непосредственного их общения, случалась, по словам Петра Александровича, «весьма редко и притом житейская, ограничивавшаяся дневными случайными потребностями». В письмах же Н. Н. Муравьеву-Карскому он подробно сообщал о своих служебных перипетиях, о том, что службой он, в основном, удовлетворен, что отношения с новым наместником на Кавказе, князем Барятинским сложились для него положительно, что ему даже предлагалось губернаторское место в Тифлисе. Брат также подтверждал, что Петр Александрович на Кавказе «поживает благополучно, по службе деятелен, распорядителен и отлично благороден».
Но болезненное состояние и чрезмерное переутомление заставили епископа Игнатия более настойчиво хлопотать об увольнении, и 31 августа 1861 г. он написал Петру Александровичу: «На письмо твое от 22-го августа из Херсона отвечаю: я уже не Кавказский и Черноморский Епископ. 21-го августа получено мною письмо от Синодального Обер-Прокурора следующего содержания: "По Высочайшему повелению имею честь уведомить Ваше Преосвященство, что всеподданнейшее письмо Ваше от 24-го минувшего июля Его Императорским Величеством принято благосклонно и выраженные в нем желания Ваши удовлетворены. 6-го августа 1861 года". — По частным письмам, Государь сдал письмо мое в Синод 4-го августа; Синод выразил свое согласие на удовлетворение моего желания 5-го.
Такова о мне всемилосердная воля Божия, дающая мне время и удобство к тщательному приготовлению себя к переходу в вечность при посредстве тщательного покаяния».
Из последующих писем П. А. Брянчанинова Н. Н. Муравьеву-Карскому создается впечатление, что служба теперь потеряла для него всякий смысл: «Все обстоятельства, сопровождающие мое служение сложились так, что лучшее, что я могу предпринять, — это отставка. По образу мыслей, по убеждению о полезном, по понятию о добре и зле я так расхожусь с пониманиями и стремлениями большинства деятелей общественных, что или должен нарушить святость совестливых убеждений моих или (большею частию безуспешно для дела) бороться и раздражать большинство. При этом напряженном состоянии я ощутительно стареюсь, утраты способностей с каждым днем делаются ощутительнее. В виду у меня жизнь с братом и сыном; тем пенсионом, который я выслужил, прослужив более 35 лет Отечеству и обществу. Остальное не мое — отдаюсь в волю Божию, и молю Господа даровать мне полезнейшее для приготовления к исходу; но искренно говорю Вам: тягощусь даже мыслию возможности оставаться среди среды, в которой стою — одинокий, по убеждениям и стремлениям, благодаря Бога за самую скорбь!»
Все то время, которое прошло после ухода святителя Игнатия на покой, Петр Александрович обсуждал с ним возможность своего поступления в монастырь. Святитель Игнатий, по-видимому, обдумывал в какой форме это лучше совершить. Наконец, в письме от 24 февраля 1862 г. он подробно изложил программу действий, которая, по его мнению, лучше всего подходила его брату: «Святые Отцы утверждают, что всякому желающему вступить в монастырь надо избрать образ жизни, который соответствовал бы его духовной цели и вел к ней. Рассуждая о положении, которое приличествовало бы наиболее упомянутому Богомольцу (то есть Петру Александровичу), я признаю наилучшим для него вступить в отношения к монастырю монастырского ктитора. …Переход от светского развлечения к нерушимому глубокому безмолвию должен быть постепенен. После занятий, сопряженных с некоторым общеполезным и полезным для монастыря и братства трудом, Бог устроит положение очень спокойное, основанное на предшествовавших трудах, сопряженных с развлечением».
21 июня 1862 г. прошение об отставке Петра Александровича было удовлетворено: он был уволен от службы с чином действительного статского советника, «с производством ему во внимание к особой служебной ревности и труда, сверх следуемой пенсии, по смерть, полного оклада Губернаторского содержания». И уже 1 июля 1862 г. он написал Николаю Николаевичу: «22-го Июня приехал я к брату Преосвященному и сыну. Более близких людей в мире у меня нет, имения, собственно мне принадлежащего, у меня нет, а потому я намерен оставаться здесь на правах гостя, не стесняя себя ограничением времени. Получаемая мною пенсия дает мне возможность в материальном отношении не быть в тягость ни Владыке, ни Монастырю, а между тем, соединяя меня с сыном, доставляет мне самое существенно полезнейшее положение».
Новый этап наступил в жизни П. А. Брянчанинова. Судьба наконец подарила ему возможность приступить к исполнению основного его жизненного предназначения.
Непосредственное общение с святителем Игнатием на протяжении последних десяти лет (1852–1862) очень сильно повлияло на Петра Александровича: изменился его характер, изменился образ мыслей. Из его писем Н. Н. Муравьеву-Карскому исчезло мелочное, суетливое, даже личностное, чему прежде посвящал многие строки. Зато он стал острее воспринимать глобальные события и изменения, происходящие в стране, в обществе: «Напрасно Вы думаете, что я несколько остыл сердцем, что совершающееся вне стен моего жительства не касалось бы меня, было бы совершенно чуждо мне. Нельзя не внимать к происходящему пред глазами. Недостаток в добросовестных и правильно понимающих дело деятелей ощущается повсюду. Литература, такая, как она сложилась у нас, этому недостатку не помогает да и не может помочь, потому что с немногими исключениями, сами литераторы, пропитанные материализмом, а потому и полнейшей безнравственностию, посевают больше зла, чем искореняют его мнимою пользою гласности, под покровом которой действуют часто (и даже по большей части) зависть, мщение, клевета и ложь; правила же нравственные, ими распространяемые, способны только уничтожить то немногое добро, которое держится в народе его религиозными преданиями». Эти мысли преследуют его: «13-го числа вечером я приехал сюда и отдыхаю от напряженной Петербургской жизни; где при всем моем малом внимании к происходящему, нельзя было не видеть, а особенно не слышать о страшном развитии и цинизме разврата литературного и деятельного прогрессистов. Что разврат этот проникает всюду, что он выносится из столицы в провинции, из среды зараженных в среды незараженные и там разливает яд свой — это неоспоримо. Но чем и когда может быть восстановлена нравственность в массе народа — когда она в ней будет потеряна? а религии — вере Православной война объявлена открыто литературой и распространителями раскола, его защитниками, как явления политического. Цензура пропустила множество сочинений — изложения учений разных ересиархов, — дала повод простому народу верить, что книги эти напечатаны по воле Государя, и раскол усиливается в необъятных размерах. Это явление близко сходством с явлением Протестантизма на Западе — разница та, что оно образовывается в одном и том же Государстве. Спаси Господь от тех последствий, которые нам указывают примеры народов отживших или еще хуже — последствий беспримерных! — по беспримерности характера народа».
Все время Петра Александровича, все заботы связаны с Николо-Бабаевским монастырем. Иногда он сообщает интересные подробности из жизни монастыря. «Вы спрашиваете, не был ли я в Нижнем в приезд Государя? — Нет — но видел преданность народа к Царственному Дому в приезд Наследника, который заезжал к нам на Бабайки, 29 июня слушал Литургию, по окончании которой Преосвященный поднес ему икону (копию с чудотворной) Святителя Николая, сказав: «Ваше Императорское Высочество! Святитель Христов Николай, преподававший душеспасительнейшие советы Царям, да глаголет сердцу Вашему вся благая о Вас Самих и о Православном Русском народе». — Тысячи народа (простой народ, исключительно крестьяне и все бывшие помещиков, потому что в нашем кутке и слухом не слыхать Государственных) собрались и с любовию приняли и глядели на Царственного Юношу.
Он заходил к Преосвященному, пил у него чай и завтракал и удивлялся, что он прежде никогда не видывал Преосвященного, хотя тот постоянно жил около Петербурга. Но Бабайки и теперь не были в маршруте, а посещение это устроилось совершенно неожиданно».
Петр Александрович оказывает большую помощь отцу наместнику монастыря Иустину в налаживании хозяйства, употребляя на это всю свою пенсию, хлопочет о монастырских делах в Синоде. Но главная его забота — издание творений святителя Игнатия. Уже 11 октября 1862 г., то есть спустя всего три с половиной месяца после своего прибытия на Бабайки, он пишет Николаю Николаевичу: «С собою в Петербург я привез некоторые из сочинений Преосвященного Игнатия и намерен попытаться напечатать их. Удастся ли мне это — не знаю, но приложу старания, сколько могу, чтоб исполнить. Трудно потому, что Преосвященный поставил условием, что не принимает никакой Цензурной поправки, изменяющей или ослабляющей выраженную им мысль». Это письмо свидетельствует также и о том, что Преосвященный Игнатий, несмотря на усиливавшееся болезненное состояние, по прибытии в Бабаевский монастырь упорно трудился над редакцией своих сочинений и уже подготовил к печати ряд статей из «Аскетических опытов». Причины, по которым он не соглашался принимать поправки, вытекали из его прежних отношений с цензорами. Они «так перемарывали рукопись и так изменяли сочинение, что рукопись делалась никуда не годною, а сочинение делалось чуждым мне и получало искаженный вид, могущий соблазнить читателя, а автора сделать посмешищем публики». В своих хлопотах по изданию творений брата Петр Александрович выступал как значимое лицо, как бывший губернатор, с которым приходилось считаться. Несомненно, что успеху этих хлопот способствовала его абсолютная уверенность в сугубой необходимости предпринятого дела: «Утешаюсь, что труд, который был возложен на меня братом, послужит чистым утешением для многих собратьев Христиан, ищущих душеспасительного духовного чтения».
Всего попечениями Петра Александровича при жизни святителя Игнатия были изданы такие важнейшие его творения, как «Слово о смерти», «Чаша Христова», «Слово о спасении и христианском совершенствовании», «Слово о чувственном и духовном видении духов и совещание души с умом» и др., и, наконец, в 1865 г. — два тома «Аскетических опытов» и в 1866 г. — еще два тома: «Аскетическая проповедь» и «Приношение современному монашеству».
«Не без Промысла Божия устраивается напечатание их, доселе встречавшее затруднения», — писал святитель Игнатий. В этих словах также — признание труда Петра Александровича Брянчанинова.
Петр Александрович привык к монастырю, привык к монастырской жизни — в душе он уже «был монах». «Живя со стариком — старцем — братом, в его обществе нахожу возможное утешение, а в образе жизни возможно удовлетворительнейшее — по мне — положение». Судя по письмам, единственное большое искушение, которое пришлось пережить ему за эти годы, было связано с его сыном, Алексеем. В 1864 г., наряду с вопросами, связанными с изданием сочинений, тема сына Петра Александровича — племянника Преосвященного Игнатия была основной в переписке братьев. Алексею Петровичу в это время 20 лет. Оставшись младенцем без матери, он до десятилетнего возраста мало виделся и с отцом, вначале оставался с тетей, сестрой матери, затем жил то в Покровском у деда, то у сестры отца, Е. А. Паренсовой, и у других родственников в Вологде. В 1852 г. Петр Александрович, устроившись в Костроме, взял сына к себе и определил его в гимназию, а переместившись в 1855 г. в Ставрополь, увез его с собой. 21 января 1860 г. он писал Н. Н. Муравьеву-Карскому: «На днях я отправил Алешу своего в Москву готовиться к экзаменам в Университет. Будьте сыну то же, что были отцу, которого Вы перевоспитали в Вашего». Также и Преосвященный Игнатий, беспокоясь об Алексее, писал своему доброму знакомому, Преосвященному Леониду (Краснопевкову): «Позвольте просить милостивого внимания Вашего к подателю сего письма, Алексею Петровичу Брянчанинову, моему родному племяннику, единственному сыну моего брата, здешнего Начальника Губернии. Алексей Петрович желает вступить в Московский Университет. Не откажите ему в полезных наставлениях, в которых всегда нуждались молодые люди, а теперь, при умножении соблазнов, еще более нуждаются. Мой брат — самый религиозный человек; старался воспитать сына в страхе Божием, а теперь, отпуская из своего личного надзора, поручает его Богу и Божиим служителям».
Однако молодой человек, впервые ощутивший свободу, не оправдал доверия отца и дяди и, едва поступив в Университет, вынужден был его оставить. Н. Н. Муравьев-Карский, принимавший в Алексее большое участие, писал Петру Александровичу замечания по поводу его воспитания, на что тот отвечал 14 марта 1860 г.: «Не сетую я за правду — и не оправдываю неумения моего — безуспешность всего предпринимаемого мною, чтоб развить в нем расположение и охоту к труду». А уже 28 ноября того же года сообщал: «В последние месяцы пришлось пережить годы. Сын мой Алексей, выйдя на волю, сначала не сумел распорядиться ею, а потом, оставив определенный ему путь, пошел жить в монастырь, Настоятель которого, человек весьма нравственный, оказал ему милость, приняв юношу под покровительственное начальство свое». Настоятель, о котором писал Петр Александрович, это друг молодости святителя Игнатия, тогдашний архимандрит Николо-Угрешского монастыря Пимен (Мясников). А святитель Игнатий по этому же поводу писал своей сестре, Е. А. Паренсовой: «Об Алексее Петровиче пишут, что он поживает в монастыре благополучно. Дай Бог, чтобы он удержался и укрепился. Настоятель Угрешского монастыря — Вологодский уроженец и в Алексее души не слышит: а как настоятель очень нравствен, то это для Алексея великая находка. Здесь молодой человек не сказал никому ни слова о своем намерении; да видно и намерения не было, а оно явилось в Москве, когда он увидел скользкость широкого пути в свете, на котором по слабости своего характера он не мог бы удержаться в нормальном положении, что он прямо высказал в письме отцу и что отец, знающий его характер, нашел основательным».
Алексей Петрович пробыл в Угрешском монастыре до ухода дяди своего, епископа Игнатия на покой, после чего переместился к нему в Николо-Бабаевский монастырь, куда 22 июня 1862 г. прибыл и его отец. «Алеша был наружно и внутренне похож на мать, — писала его двоюродная сестра, А. Н. Купреянова, — веселая мягкость его характера и бьющая ключом жизнерадостность мешали ему сделаться в душе монахом». Дядя его, епископ Игнатий прозорливо предвидел, что монашеский удел не для Алексея и потому отказал ему в свое время в постриге. Отец его, напротив, хотел видеть сына — монахом и был разочарован, что так не получилось. «Нисколько не смутись выходом Алексея из монастыря, — писал ему святитель Игнатий. — Насильственному и фальшивому его положению в монастыре непременно должен был последовать какой-либо исход. Слава Богу, что исход устраивается разумный, а не комический или трагический». Эту же мысль Святитель повторял и в следующих письмах. В продолжение нескольких месяцев дядя уделял Алексею большое внимание, он специально беседовал с ним, чтобы отвратить его от дальнейших ошибок и наставить на будущую жизнь. «По особенной милости Божией, Алексей начинает усматривать всю неправильность своего вступления в монастырь и своего поведения в монастыре. Я стараюсь ему помогать в необходимом для него покаянии, выказывая точно так, как тебе написано, фальшивость и мрачность его поступков, чтобы покаяние его было истинным и послужило прочным основанием для предлежащего ему течения по поприщу земной жизни. … Он понял, что слова мои, несмотря на наружную горесть их, существенно полезны для него. Дело дошло до того, что он просит меня на будущее время не оставлять его… что я ему и обещал». Святителю Игнатию удалось убедить брата, что будущее его сына не в монастыре; 25 апреля 1864 г. он писал сестре, Е. А. Паренсовой: «Петр Александрович в Петербурге; полагает приехать сюда во второй половине мая, и потом, взяв Алексея, отправиться в Вологду. Кажется, что дитя понимает значение своего проступка — вступления в монастырь с целию прикрыть этим то поведение, которое он допустил себе в Москве и по причине которого он не мог оставаться в Университете. Служба в Вологде есть наилучшее для него положение: потому что во всяком другом месте его ожидает увлечение, особливо в столицах». И наконец, 4 июля 1865 г. Петр Александрович сообщает Н. Н. Муравьеву-Карскому: «Алеша назначен чиновником особых поручений при Вологодском Губернаторе, ростом догнал меня».
Алексей Петрович с годами остепенился, «перешел к правильному и прочному настроению христианина» и сохранил это настроение на всю жизнь. Он переехал в Петербург, сдал экзамены за университет. Поступил на службу и закончил ее в должности Управляющего делами Комитета министров в чине тайного советника, в звании сенатора. Но остался бессемейным.
И вот, спустя тридцать лет после начала переписки, последнее письмо Петра Александровича Брянчанинова Николаю Николаевичу Муравьеву-Карскому от 4 июля 1866 г.: «Чувство искреннего, как бы сыновнего почитания приводит меня к Вам с приветом поздравления Вас с наступающим днем рождения Вашего и благопожеланиями моими Вам всего лучшего, возможного человекам в земной жизни их. …»
А 5 ноября 1866 г. Николай Николаевич скончался.
Горечь этой утраты, конечно, была бы гораздо острее, если бы не возникшая в последние годы особенная близость Петра Александровича с братом — Преосвященным Игнатием. А. Н. Купреянова пишет в своих воспоминаниях: «Величественный с нами, Петр Александрович держался перед братом почтительно… Он жил в Бабайках при брате мирянином… все понимали, что он в душе монах и держит монашеское правило, хотя и не принимает пострижения, быть может, для того, чтобы ему удобнее было хлопотать по поводу сочинений владыки». Преосвященный Игнатий уделял брату очень большое внимание, заботясь о его духовном преуспеянии, которому, по его мнению, весьма способствовали труды Петра Александровича: «Промысл Божий доставил Тебе такие труды, которыми приготовляется истинное, сердечное, духовное безмолвие, основанное на служении духа, а потому чуждое прелести, труды, которыми устраивается такому безмолвию прочное основание». Петр Александрович, живя в монастыре, ежедневно наблюдая монашествующих, стремился подражать им в их образе жизни. Святитель Игнатий предостерегал его, находя такое стремление преждевременным: «К келейному безмолвию ты еще не созрел». То же он писал и относительно исповеди: «Когда метут комнату, то не занимаются рассматриванием сору, а все в кучу да и вон. Так поступай и ты. Исповедуй свои грехи духовнику, да и только, а в рассматривание их не входи. Святые Отцы очень запрещают это тем, которые не могут правильно рассматривать себя: такое рассматривание сбивает с толку, приводит в расслабление и расстройство». Из писем видно, что Петра Александровича особенно волновали мысли об умной молитве, о правильной молитве. «Говорил я тебе о необходимости отсекать волю твою, — писал ему Святитель. — Это относится именно к молитвенному подвигу. Ты должен отречься сам в себе от всякого сознания в достоинстве и преуспеянии, и в нищете духа (что и есть отсечение воли), во внимании словам и страхе Божием предстоять мысленно Богу, вопиять о помиловании и всего ожидать от милости Божией». И далее: «На днях прочитал я внимательно "Слово о Иисусовой молитве". В нем со всею ясностию изложено, что моление с заключением ума в слова молитвы есть самое полезное и безопасное, что механизм чрез ноздренное дыхание с усилием взойти умом в сердце воспрещен святыми Отцами для не созревших к такому молению! Тебе необходимо молиться первым способом, принимая в руководство общее правило и не принимая в руководство исключений из общего правила». И снова, настаивая на этом правиле: «Весьма ошибочно твое искание места сердечного! Если будешь заключать ум в слова, то сердце придет в сочувствие уму. Сперва надо молиться при этом сочувствии. Такая молитва есть молитва покаяния. Когда же чрез покаяние очистится человек, то место сердечное обозначится само собою». И в последующих письмах Святитель еще не раз возвращался к пояснениям о молитвенном подвиге: «Если оставишь всякое стремление к мнимому преуспеянию, возложив дело преуспеяния Твоего на Бога и вручив временную и вечную участь Твою воле Божией, — будешь заботиться при молитве Твоей единственно о внимании… то молитвенный подвиг Твой получит правильность. Это значительно успокоит Тебя».
Письма последних лет жизни святителя Игнатия к его брату чрезвычайно важны не только для характеристики деятельности и образа жизни Петра Александровича, но и потому, что позволяют более подробно узнать, как прожил эти годы сам их автор. Потому что никакие слова ни в одном из его жизнеописаний не дают такого представления об огромной силе духа, о непрестанной работе его мысли, об огромном чувстве ответственности за каждое предпринятое им дело, какое можно получить из этих собственноручных писем Святителя. О его требовательности в отношении отделки — смысловой и литературной — своих сочинений П. А. Брянчанинов писал: «В молодости своей еще юнкером, инженерным офицером, находясь часто в кругу современных литераторов и пользуясь особым расположением одного из них, Гнедича, Преосвященный Игнатий принял за правило и часто повторял совет Гнедича: чтоб сочинения, писанные до сорока лет, без всякого исключения считать решительно неоконченными, в том убеждении, что с этих только лет в авторе может быть признаваема достаточная зрелость ума, опыта и вкуса, а потому все, вышедшее из-под пера до сорока лет, следует не издавать печатно, а оставлять до упомянутого периода жизни, в который, пересмотрев сочинение, переправить оное и тогда произнести о нем свой суд или отдавать в печать, или уничтожить. Это правило, которого держался Преосвященный Игнатий, служит объяснением того, почему он, говоря о своих сочинениях, считает все, написанное им до сорока лет, как бы несуществующими, а те, которые написаны им в сорокалетнем возрасте, он признает незрелыми относительно настоящей духовной высоты его понимания». Именно этой переправке, отделке, редакции своих сочинений посвятил святитель Игнатий последние годы жизни.
«С прошедшей весны я почувствовал себя особенно слабым»; «В июле месяце я доходил до крайнего изнеможения, и теперь плох. Совсем нет сил»; «Боли сердца увеличились и действуют на весь организм», — пишет Святитель родным. И в то же самое время он упорно трудится над «Отечником». «Занимаюсь Изречениями. Какое было время для монашества! Какое обилие духовных старцев! Сколько было тогда созидающих ближнего! А ныне сколько разрушающих и губящих ближнего!» — это писалось за два года до его кончины! «Ищу, как сокровищ, замечаний, исходящих из истинного расположения и из знания». И посылая в Оптину Пустынь вышедшие из печати два первые тома сочинений, просит старцев: «Вместе с тем предлагаю Вам мою покорнейшую просьбу, исполнение которой сочту для себя величайшим одолжением. Примите на себя труд составить на эту книгу замечания, нисколько не стесняясь и не останавливаясь от какого-либо замечания, при мысли, что оно может огорчить меня».
А в письме Петру Александровичу: «Желаю пересмотреть последние два тома наиболее и почти единственно для слога. Самые "Опыты" требуют пересмотра, что я и намерен сделать, на всякий случай. Всегда признавал я строгую критику, тщательный пересмотр и беспощадное очищение лучшими средствами к доставлению сочинениям совершенства». Эти мысли занимали святителя Игнатия до самых последних дней его земной жизни: «Странна судьба последней статьи 4-го тома! Нужны были 36-ть лет, чтоб ей вызреть, и потом уже появиться печатно. Теперь странно действие ее!.. Многие… рыдают над ней», — писал он за пять дней до перехода в вечность! И вот пришло время расставания.
При всей болезненности святителя Игнатия, кончина его была неожиданной для близких ему людей. Для Петра Александровича она стала жестоким ударом. Его племянница, Александра Васильевна Жандр, писала тогда Преосвященному Леониду (Краснопевкову): «То утешение, которое я сама получила от Вашего Преосвященства, заставляет меня просить Вас не оставить без слова письменного утешения — дядю моего Петра Александровича. Он очень скорбит о своем сиротстве: и это понятно, потому что на земле у него не осталось другой такой опоры, такого Друга, такого духовного Отца и Наставника, каким был для него покойный Владыка». Сам Петр Александрович, немного оправившись от удара, счел необходимым по свежей памяти составить «Описание обстоятельств кончины покойного Святителя». Два экземпляра этого «Описания» он направил Преосвященному Леониду: один для него, второй — для Высокопреосвященнейшего Митрополита Филарета. В ответ Преосвященный Леонид писал: «Надобно было почтить Вашу печаль молчанием или кратким только словом ограничиться, пока свежа была рана, внезапно нанесенная Вашему сердцу кончиною Вашего брата по плоти, отца по духу. Рана так глубока, что и теперь прикосновение к ней не может не произвести болезненного ощущения; но теперь в молитве и смирении Вы, конечно, уже нашли врачевство и оно начинает производить свое действие. …
Думается, что со временем могли бы Вы для пользы иночества извлечь из его писаний то, что особенно общедоступно, понятно и назидательно для тех иноков, кои человеческою мудростию не богаты, но духом в Бога богатеют, а также и то, что полезно для простых читателей мирян».
Пожелание «сохранить для веков» память о Преосвященном Игнатии высказал и архиепископ Костромской Платон: «На вас, достопочтеннейший Петр Александрович, лежит обязанность собрать все, какие только возможно, сведения о жизни и деятельности Преосвященного Игнатия. Вы знаете и места и лица, откуда можно получить сведения. Собирайте всякое сказание, всякое сведение. Обязанность эта возлагается на вас не связью только родственною с почившим, но и Церковию. Вас никто не может в этом случае заменить. Ни на час не откладывайте сего дела, возлагаемого на вас Церковию. Люди преходят, и ныне бывает сделать невозможно то, что вчера не стоило ничего сделать. Запишите, что сами слышали от покойного. Соберите и сохраните все письма его»; и через некоторое время снова напоминал ему: «Не забудьте, достопочтеннейший Петр Александрович, мою просьбу о собрании всех доступных вам сведений о Преосвященном Игнатии. Если время и обстоятельства теперь не позволят всему явиться на свет, то все пригодится к другому времени. Вы обязаны принять на себя это послушание: не как брат только, но как православный христианин, желающий блага Церкви».
Петр Александрович и сам понимал, что обязан сделать все от него зависящее для сохранения памяти своего выдающегося брата-аскета и подвижника. Наряду с занятиями по изданию его творений он начал привлекать близких ему людей для написания воспоминаний о нем. В 1875 г. он обратился к Павлу Петровичу Яковлеву с письмом: «Имею намерение предложить Вам и просить Вас, не признаете ли возможным посодействовать составлению жизнеописания покойного святителя Игнатия очертанием его служебной деятельности Настоятеля Сергиевой Пустыни и благочинного монастырей СП-бургской Епархии. Описание общее начал я составлять и дошел до поступления в Александро-Свирский монастырь». Кроме П. П. Яковлева, сотрудниками Петра Александровича по составлению Жизнеописания Святителя Игнатия, которое вышло в свет в 1881 г., были М. В. Чихачев, отец архимандрит Игнатий (Малышев), С. И. Снессорева, родственники Святителя.
В своем Завещании, составленном на имя Петра Александровича Брянчанинова, святитель Игнатий записал: «Сочинения мои, остающиеся в рукописях, передаю сполна в Ваши собственность и распоряжение». Теперь, после кончины Святителя, основной жизненной задачей Петра Александровича было приведение в порядок и издание его сочинений, которые не были еще напечатаны. Этим он и будет заниматься до конца своих дней. Внешне же жизнь его не изменилась. Он оставался в Николо-Бабаевском монастыре при архимандрите Иустине, с которым находился в самых близких дружеских отношениях. Помогал ему в монастырских делах, особенно заботясь о строительстве храма во имя Иверской иконы Божией Матери, на которое еще при жизни брата пожертвовал около 5 тысяч рублей — все свое состояние, и теперь отдавал большую часть пенсии. По издательским делам, по делам монастыря часто выезжал в Санкт-Петербург и в Москву.
Всю свою сознательную жизнь Петр Александрович привык изливать в письмах свои чувства, переживания, рассказывать о своих жизненных обстоятельствах и получать взамен слова сочувствия и добрые советы при разных недоумениях. Вначале — в переписке с Н. Н. Муравьевым-Карским, с 1852 г. — также с братом, святителем Игнатием. Теперь не стало этих корреспондентов и чувство одиночества от этого еще более усугублялось. Вскоре, однако, милосердый Промысл Божий послал ему неожиданного друга. В начале 70-х гг. монастырь посетила знаменитая игумения Усть-Медведицкого Преображенского монастыря войска Донского матушка Арсения (1833–1905) — в миру Анна Михайловна Себрякова — из богатой дворянской семьи, прекрасно образованная, в монастырь поступила в 17-летнем возрасте, через четыре года была пострижена в рясофор, а еще через пять лет — в мантию. В 1864 г. на 31-м году жизни она была посвящена в сан игумении (по смерти ее предшественницы, матушки Вирсавии). Игумения Арсения всегда интересовалась духовной литературой, и, когда вышли из печати творения святителя Игнатия, она была поражена высоким словом его произведений. Узнав, что ближайшие ученики и родной брат почившего уже Святителя проживают в Николо-Бабаевском монастыре, она, бывши в Москве, проехала туда, чтобы поклониться его праху. Встретив в лице архимандрита Иустина и Петра Александровича родственные души, она стала горячей почитательницей певческого таланта первого, а во втором обрела собственного почитателя и деятельного помощника в монастырских трудах. Как раз в это время она задумала строить в своем монастыре храм во имя иконы Казанской Божией Матери. Увидав в Бабайках почти завершенный строительством храм по проекту архитектора И. И. Горностаева, она, с помощью Петра Александровича, привлекла этого архитектора к работе над проектом своего храма (который явился впоследствии как замечательный шедевр церковного строительства). Петр Александрович, часто бывая в столицах, помогал матушке Арсении в оформлении разных документов, помогал и своими денежными средствами. И между ними завязалась самая откровенная дружеская переписка. После кончины Петра Александровича «остался целый том матушкиных писем к нему», часть из которых приводится ниже.
Еще одним другом Петра Александровича явилась «выдающаяся труженица на ниве Божией», игумения Антония, настоятельница Московских монастырей Страстного (1861–1871) и Алексеевского (1871–1897). Матушка Антония (1821–1897) — в миру Александра Николаевна Троилина, получила прекрасное образование, была талантливая музыкантша и в юности выступала как солистка на фортепиано с полным оркестром. После долгого сопротивления отца, она в 19 лет поступила в Спасо-Бородинский монастырь, где до самой кончины игумении Марии (Тучковой) оставалась ее любимейшей послушницей и помощницей в ведении монастырских книг. Там, в 1847 г. она познакомилась с посетившим монастырь архимандритом Игнатием Брянчаниновым. Конечно, и ее он имел в виду, когда писал, что «многие сестры с хорошим светским образованием». Пострижение ее состоялось в 1858 г.
Ее «светлые умственные способности» привлекли внимание Митрополита Филарета, который посоветовал ей, после кончины игумении Марии, перейти в Аносин-Борисоглебский монастырь, а в 1861 г. назначил ее игуменией Московского Страстного монастыря. Своей активной деятельностью по восстановлению монастыря она производила большое впечатление на Преосвященного викария Леонида (Краснопевкова), который рекомендовал ее Митрополиту Иннокентию, и тот пожелал перевести ее (после кончины игумений Паисии) в Московский Алексеевский монастырь. Перевод состоялся 4 февраля 1871 г. Здесь она сразу же озаботилась введением общежительного устава, уже в мае этого же года, в присутствии Преосвященного Леонида, осуществила закладку двухэтажного каменного здания, а 21 ноября оно уже было освящено Митрополитом Иннокентием; организовала рукодельные мастерские: золотошвейную, живописную, переплетную и т. д. «Достойным венцом ее строительных работ является возведение роскошного храма во имя Всех Святых».
Свою любовь к музыке матушка Антония вложила в церковное пение, что ее особенно сблизило с архимандритом Николо-Бабаевского монастыря Иустином. А с Петром Александровичем она близко познакомилась еще при жизни святителя Игнатия. Он был очень расположен к матушке Антонии, навещал ее во время приездов в Москву. Она выражала ему живейшее сочувствие в связи с кончиной его брата; 10 октября 1868 г. он отвечал ей: «Милостивейшее письмо Ваше от 1 октября я имел утешение получить и принял как благословение лица многочтимого мною по духу учения его древне-отеческому, по жизни, проникнутой этим учением, лица, память о котором сохранял — по этой же причине — всегда и в Бозе почивший святитель епископ Игнатий!»
Петр Александрович и в этом случае принимал самое деятельное участие во внешнем устроении и украшении монастыря, а матушка Антония помогала ему и архимандриту Иустину в сборе средств на окончание строительства храма в Николо-Бабаевском монастыре. Она сама неоднократно бывала в этом монастыре: приезжала, чтобы поклониться праху чтимого ею святителя Игнатия, а также чтобы послушать певчих и самого архимандрита Иустина. В письме от 23 декабря 1882 г. Петр Александрович, отвечая на полученное от нее письмо, называет его «словом духовного смирения, терпения и преданности воле Божией в постоянно неизменной любви к ближнему, выраженной соболезнованием и сочувствием и к его радостям и к его горям… В этом основании Ваших отношений к ближнему — причина такого общего благоговейно-преданного расположения к Вам всех, кто приведен был Промыслом Божиим к знакомству с Вами».
Последнее из обнаруженных в архиве писем Петра Александровича к игумений Антонии написано 13 марта 1889 г.:
«Достопочтенная Матушка Игумения Антония! Милостивое письмо Ваше от 20 февраля я имел честь и утешение получить. Душевно благодарю Вас за слово и чувство милости ко мне, выраженные как в благожелательном привете, так и в назидательном примере истинного о Господе единения.
Примите мое почтительнейшее поздравление с наступающим храмовым праздником Святой обители Вашей. Батюшка Отец Архимандрит Иустин поручил мне передать Вам его поздравление и искреннейшие благопожелания обретения радости утешения духовного. О. Иустин не нарадуется, что Господь послал нам Епископа монаха.
Поручая себя покрову Ваших святых молитв и испрашивая Вашего благодатного благословения, остаюсь с чувством искренней о Господе преданности Вашим неизменным послушником
П. Брянчанинов.
P. S. Всем вашим присным сестрам усердно кланяюсь, прося их святых молитв».
Упоминание о Петре Александровиче Брянчанинове имеется в недавно опубликованных дневниковых записях еще одной игумении. Это настоятельница Московского Сретенского монастыря Евгения (в миру Евдокия Семеновна Озерова). 13 октября 1880 г. она записала: «Сегодня были в Алексеевском монастыре. Там встретила нового своего знакомого, Петра Александровича Брянчанинова, брата известного епископа Игнатия (Брянчанинова), окончившего жизнь на покое в Бабаевском монастыре и проходившего подвиг умной Иисусовой молитвы.
Петр Александрович человек умный, старичок, был губернатором в Ставрополе, где епископствовал брат его, в одно время с ним. Человек начитанный и духовно направленный, много видевший, слышавший от разных лиц, весьма приятный.
Беседуя о книгах и о подвижниках, коснулась речь о. Серафима Саровского, его дивной жизни, необыкновенных подвигов, покровительства и по кончине Дивеевской обители. …
Много еще рассказывал Петр Александрович о Дивеевской пустыни и о предстательстве о. Серафима за дивеевских сирот, как он их называл. Много писали жизнеописаний о. Серафима, но самое справедливое о нем сказание иеромонаха Саровской пустыни Авеля. Но теперь его уже трудно найти, оно не было перепечатано.
День провели весьма приятно. Когда встречаешься с личностью серьезною и духовно направленною, отдыхает душа. Разговор ведется без осуждений, без пустоты, чувствуется, что беседуют христиане, возросшие уже, а не дети умом и расположениями».
Общение с этими великими подвижницами согревало душу Петра Александровича на протяжении 24-х лет, которые ему довелось прожить после ухода его брата, святителя Игнатия.
Скучать ему тоже не приходилось, он был занят выполнением задачи, которую сам перед собой поставил. Уже в 1867 г. он издал на свои средства «Судьбы Божии: Предсмертное творение епископа Игнатия (Брянчанинова), жительствовавшего на покое в Николо-Бабаевском монастыре Костромской епархии» — со своим предисловием. В следующем году — так же — «О терпении скорбей, учение святых Отцов, собранное епископом Игнатием, жительствовавшим на покое в Николо-Бабаевском монастыре Костромской епархии»; и в 1869–1870 гг. еще восемь изданий он осуществил на свой счет. Кроме того, в 1870 г. в типографии И. И. Глазунова был напечатан капитальный труд Святителя — «Отечник» с заголовком: «Избранные изречения святых иноков и повести из жизни их, собранные епископом Игнатием (с его же Вступлением и заключением)». В последующие годы издания продолжались. Наконец, в 1886 г. было осуществлено второе издание, исправленное и пополненное, «Сочинений епископа Игнатия Брянчанинова» в пяти томах.
Эти труды Петра Александровича Брянчанинова явились главным делом его жизни, ими он заслужил признание и благодарную память следующих поколений.
В 1885 г. Петр Александрович был пострижен архимандритом Иустином в монашество с именем Павел. Скончался он в Бабайках 25 июля 1891 г. П. П. Яковлев писал: «Отпевание Петра Александровича совершено 29-го числа о. Ильею с приехавшим из Невской Лавры иеромонахом Вениамином.
Скончался 25-го в 11 ч. ночи.
Могила рядом с покойным архимандритом Арсением — справа от него, если идти в Собор.
Сын Алексей Петрович один час не захватил его в живых.
Отпевание было монашеское с именем Павла (пострижен о. Архимандритом 6 лет назад).
Он постепенно в течение года угасал».
Письма
святителя Игнатия
к брату Петру Александровичу Брянчанинову
№ 1
Что сказать Тебе в ответ на Твои мысли об удалении от мира? Господь, благословивший и установивший такое удаление, вместе с тем заповедал сперва сосчитать имение свое — достаточно ли оно для созидания этой высокой жизни, — и количество сил своих для борьбы с силами противными. Советую Тебе сводить этот счет молитвою, отдаваясь на волю Божию. Я сколько ни молил Бога, чтобы даровал мне уединенную жизнь, но и до сих пор остаюсь в Сергиевой Пустыни, подвергаясь развлечениям различного рода. Недостаточно, чтоб мы хотели: надо, чтоб воле Божией сообразно было наше хотение. Мы хотим теперь, а Бог уготовляет иногда это же самое чрез многие годы. В настоящее время ты необходим для Алеши, на которого, в случае твоего удаления, с полным правом накинется его дед и сделает его несчастным по душе и по телу.
Описанные Тобою видения не должны привлекать твоего внимания: путь Л. А. особенный, а от таких особенностей Св. Отцы велят отстраняться тем, которым предназначено идти общим христианским путем. Мой совет — занимайся душеполезным чтением, им руководствуйся в действиях, врачуй покаянием согрешения, и предавайся воле Божией, предлагая Богу тайную мысль свою и намерение.
20 июня 1852 года
№ 2
Много виноват перед тобою тем, что долго не отвечал на письмо твое по известной тебе моей хворости и множеству занятий, увеличившихся ныне великопостною службою. Первую неделю служил сам ежедневно, и сил только хватало на служение и на необходимый прием посетителей.
В духовнике, по мнению моему, великое достоинство — простота, неуклонное последование учению Церкви, чуждое всяких своих умствований. Есть строгие, есть умные: но строгие и умные по-своему никуда не годятся для душевного назидания. И строгий, и умный, и милостивый, и снисходительный, и простосердечный, но верный сын Церкви, могут быть одинаково полезны. Да дарует тебе Бог духовника по желанию твоему.
28 марта 1853 года
№ 3
Весьма благоразумно делаешь, что не сводишь близкого знакомства ни с одним духовным лицом: такое знакомство может очень легко послужить ко вреду и весьма, весьма редко к пользе. Советуйся с книгами Святителя Тихона, Димитрия Ростовского и Георгия Затворника, а из древних — Златоуста; говори духовнику грехи Твои — и только. Люди нашего века, в рясе ли они, или во фраке, прежде всего внушают осторожность. Молитвы читай утром и вечером следующие: Трисвятое, Отче наш, 12 Господи помилуй, Псалом 50-й, Символ веры, Богородице и некоторые поминания; после сего клади 10 поясных поклонов с молитвою: Боже, очисти мя грешного.
29 апреля 1853 года
№ 4
Воодушевление народа (по случаю войны) здесь необыкновенно. Смешны французы и англичане! Фактически доказывают, что России необходимо владеть Босфором, без чего ее береговые владения на Черном море всегда могут подвергаться, и на большем протяжении, нападению врагов.
18 сентября 1854 года
№ 5
Николай Николаевич [Муравьев глубоко добрый человек. Многие отнюдь не подозревают в нем этого качества, напротив того, считают холодным, потому что он не льстив и не ласков, между тем как истинная любовь строга и, являясь в делах, не нуждается в личине — ласковости и льстивости, которыми непременно прикрывает себя самолюбие для обмана ближних.
3 августа 1855 года
№ 6
Мне бы желалось переслать к тебе «Слово о смерти»; надеюсь это сделать по прошествии некоторого времени, когда мы справимся здесь с этою статьею, потому что она очень велика, с подробностью излагает таинство смертное и показывает, как надо жить, чтобы умереть благополучно.
Мое здоровье очень плохо: совсем не выношу воздуха: пока в келлии — чувствую себя порядочно, лишь вышел, как начинаю пухнуть.
17 сентября 1855 года
№ 7
Мое желание переместиться из шумной Сергиевой пустыни в уединение, чтобы там тщательнее приготовиться к переходу в вечность, разгорается более и более. Когда получу от тебя письмо из Ставрополя, тогда напишу об этом подробнее.
5 февраля 1856 года
№ 8
Чем больше прохожу путь жизни и приближаюсь к концу его, тем более радуюсь, что вступил в монашество, тем более воспламеняюсь сердечною ревностию достигнуть той цели, для которой Дух Святый установил в Церкви монашество. Монашество не есть учреждение человеческое, а Божеское, и цель его, отдалив христианина от сует и попечений мира, соединить его, посредством покаяния и плача, с Богом, раскрыв в нем отселе Царствие Божие. Милость из милостей Царя Царей, когда Он призовет человека к монашеской жизни, когда в ней дарует ему молитвенный плач и когда причастием Святого Духа освободит его от насилия страстей и введет в предвкушение вечного блаженства. Людей, достигших сего, случалось видеть.
Но что приобрели прочие люди, гонявшиеся за суетою в течение всей своей земной жизни? Ничего; а если и приобрели что временное, то оно отнято у них неумолимою и неизбежною смертию, которая оставила при них одни грехи их. Посему велика милость Божия к тому человеку, которого сердце не вполне прилепилось к земле и которого Бог призывает к монашеской жизни таинственным призванием. Днесь, аще глас Его услышите, не ожесточите сердец Ваших (Евр. 3. 7, 8, 15).
Вот мой ответ на твое намерение окончить дни твои в монастыре для покаяния и для прочного примирения с Богом.
Относительно же сына твоего: нелицеприятный Бог принял и его желание, только в настоящее время этого исполнить невозможно, не потому, чтобы дитя не могло вступить в монастырь, но потому, что в наше время монастыри находятся в ужаснейшем положении, и многие хорошие люди, вступив в них без должного приготовления, расстроились и погибли. Пусть Алеша приучает себя к монастырскому послушанию послушанием родителю; пусть приготовляет себе занятия в монастыре, соответственные своему происхождению, правилам и силам, тщательным изучением наук, русской литературы, языков, хорошо бы латинского и греческого, между прочим. Не надо пренебрегать и каллиграфией. Ученость дает возможность сохранить в монастыре уединение при келейных занятиях и может сделать инока полезным обществу в нравственном отношении.
Для уединенного жительства и для удобства к покаянию у меня есть в виду Оптина пустынь, Калужской губернии, близ города Козельска, в пяти верстах. Удобства этого места суть: при пустыни находится скит, куда запрещен вход женскому полу, окруженный мачтовыми соснами, следовательно, защищенный от ветра вполне; в этом скиту живет довольно дворян. Под руководством старца, также из дворян, весьма хорошей жизни, занимаются переводом с греческого Св. Отцов и изданием их. Вот нравственная сторона: есть уединение и есть духовное общество, свое, благородное, а этого нет ни в одном монастыре русском. Св. Пимен Великий сказал: всего важнее хорошее общество. И так, что особенно важно в мирском быту для благовоспитанного человека, то остается особенно важным в монашестве. Это, важное для нас, будет чрезвычайно важно для тех юношей, которые будут сопутствовать нам: умирая, мы будем утешаться мыслию, что оставляем их на хороших руках. В материальном отношении Оптина пустынь также хороша: невыгодная сторона состоит в том, что живой рыбы мало и дорога, также и дрова дороги.
На мысль об учреждении своего нового монастыря скажу, что заведение своего монастыря повлечет нас к материальным попечениям, кои будут препятствовать попечению о наших душах. Сильная зависимость нашего духовного состояния от нашего наружного состояния и познание человека, заимствованное из опытных наставлений Св. Отцов, приводит к тому заключению, что гораздо больше можно преуспеть, живя странниками и пришельцами в чужой стороне, нежели если б мы основали монастырек на своей родине, где нас все знают и многие уважают. Вот мое суждение о нашем общем жительстве, может быть, в единонадесятый час нашей земной жизни.
Что касается собственно до меня, то я обязан многим людям за многое, и между прочим за дружеское расположение, мною ничем не заслуженное, я обязан Николаю Николаевичу [Муравьеву. Но Богу я обязан безмерно: потому что Он посетил меня милостию свыше, которой я должен соответствовать моим поведением. Это соответствие может заключаться, по моему мнению, только в том, если я проведу остаток дней моих в глубоком и строгом уединении. Это непонятно для других, для которых сокрыта моя совесть и которые могут судить о мне только по наружности, но для меня вполне ясно. Всякая добродетель с развлечением — не моя. Искание или желание какого-либо высшего сана для меня — грех и безумие. Если увидишься с Николаем Николаевичем, то объясни ему это. Впрочем, я и сам хочу написать ему и просить его, чтоб он оставил свои виды на меня. По особенному недоверию так именуемого духовного звания к дворянству, представятся Николаю Николаевичу большие затруднения в исполнении его намерения, даже можно предсказывать верную неудачу. Я не желаю, чтобы он компрометировал себя ради меня; не желаю, чтоб из-за меня высшие духовные лица взволновались; наконец, и для себя нахожу более выгодным удаление, нежели возвышение, и возвышение бесплодное, на короткое время остатка земной жизни. Призывающий на тебя…
14 февраля 1856 года
№ 9
Господь да исполнит твои благочестивые намерения и да укажет Тебе путь, по которому возможешь приблизиться к Нему. О сем и ты молись. Что-нибудь решительное тебе тогда только можно будет предпринять, когда я перемещусь в Оптину; если Н. Н. захочет переместить тебя в Тифлис, перемещайся в видах пользы его самого; многие им приближенные худо ему платят!
3 апреля 1856 года
№ 10
Любезнейший Друг и Брат, Петр Александрович!
На письмо твое от 24 апреля, полученное мною в Петербурге, отвечаю из Оптиной пустыни, находящейся в Калужской губернии, в 4-х верстах от города Козельска. — Скажу тебе, что я очень рад, что ты мог уклониться от управления имением Николая Николаевича. Пожертвование, которое человек приносит собою достойному человеку, особливо когда с таким пожертвованием соединена польза отечества, — прекрасно; но пожертвование собою Богу, Которому мы и без того принадлежим, несравненно превосходнее. Сверх того, последнее пожертвование, собственно, для нас необходимо; необходимо нам прежде смерти примириться и соединиться с Богом, посредством покаяния, чтоб не услышать на суде Его: «Не вем вас: отыдите от Мене, называвшие Меня Господом своим и нарушавшие Мои заповедания». Живя в Сергиевой пустыни, которая все-таки монастырь, я не выдерживаю напора волн и вихрей житейских, часто колеблюсь и падаю; что ж сказать о жизни в полной зависимости от мира и посреде его?
В таком убеждении я захотел соглядать собственными очами Оптину пустыню, которая в настоящее время есть бесспорно лучший монастырь в России в нравственном отношении, особливо Скит ее, находящийся в 100 саженях от самой Пустыни, огражденный со всех сторон вековыми соснами, на песчаном грунте, недоступный для женского пола, может удовлетворить благочестивым желаниям отшельника в наш век. В нем живет много дворян, занимающихся духовною литературою; но тамошнее сокровище — духовник, или старец их, в руках которого нравственное руководство скитской братии и большей части братий монастырских, т. е. всех благонамеренных и преуспевающих в добродетели. Он — из дворян, 68-ми лет; со мною в самых дружеских отношениях. Соображая потребности души моей и моего тела, я избрал скит местом для окончания дней моих в безмолвии и, чтоб дать этому начинанию некоторую прочность, покупаю корпус деревянных келлий. При этом деле я упомянул здешним главным инокам, беседовавшим со мною, и о тебе. Келлии требуют поправки, даже перестройки: для жительства они будут годны лишь к лету 1858-го года Таковы мои собственные действия, в которых явствует мое произволение и суждение; но это произволение, это суждение, эти действия вручаю Воле Божией, моля Ее руководить мною и располагать по Ее премудрым и всеблагим целям.
Весьма хорошо сделаешь, отдав Алешу в семейство Муравьевых и потому, что образовать его в Тифлисе гораздо удобнее, и потому, что тебе, вероятно, придется проводить много времени в разъездах. Кроме того, молодой человек, воспитываясь на чужих руках, лучше обтирается; семейство же Муравьева строгой нравственности. Николай Николаевич, кажется, прочен на своем месте. Много было толков в Петербурге, что с ним никто не уживается, что по этой причине дадут ему другое назначение; но пред моим отъездом уже толковали, что не уживаются с ним взяточники и прочие лица, расположенные к злоупотреблениям, что по этой причине надо подержать его на Кавказе, чтоб он успел истребить гнездо взяточников и завести семью благонамеренных людей.
Остается мне пожелать Тебе благополучного лечения в Пятигорске, о чем не оставь написать по окончании курса вод подробно, и прочих всех временных и вечных благ.
Тебе преданнейший брат
Арх<имандрит> Игнатий.
11 июня 1856 года
№ 11
На намерение наше нужно Божие благоволение и благословение, особливо в наше время, в которое страсть к деньгам прокралась во все сословия и саны, заглушила и подавила все благие побуждения и все священнейшие обязанности.
Хотелось бы написать статью «Человек», с тою целью, чтобы уяснить цель существования человека на земле; но не знаю, буду ли иметь время на это занятие и возможность, потому что для таких занятий нужно уединение и здоровье. Того и другого я почти лишен. Грудь ужасно слаба, и силы очень слабы; истощаюсь чрезвычайно скоро от самого малого труда, особливо письменного.
12 июля 1856 года
№ 12
Любезнейший Друг и Брат, Петр Александрович!
Письмо твое от 26-го июля я получил 13-го августа. Прежде всего скажу тебе в дополнение к прежним письмам, что, несмотря на мое желание остаться в Оптиной пустыни, я не сошелся с настоятелем ее, и потому время удаления моего из Сергиевской отсрочилось на неограниченное время. Отдаюсь на волю Божию. Приходится жить иначе, нежели как рассуждается. Такова участь не одного меня. По человеческому суждению общество скита Оптинского и духовник — отец Макарий — лучшее, чего бы можно было желать по настоящему состоянию христианства и монашества в России, но Промысл Божий, руководящий нашей участью, мудрее суждения человеческого.
Относительно книги для чтения, к сожалению, должно сказать, что у нас удовлетворительно объясняющей христианство нет. За неимением лучшей, полагаю прислать Богословие Макария, которая много повреждена школьною системой, данною книге. Странно видеть систему, по которой изложены механика, аналитика и прочее тому подобное, приложенное к изучению Бога! Впрочем, эта книга есть наилучшая у нас.
Очень радуюсь, что воды подействовали благодетельно на Алешу. Может быть, к тому времени, как он будет в состоянии управлять сам собою, твое желание уединения сделается удобоисполнимее.
Призывающий на Тебя и на него обильное Божие благословение Тебе преданнейший брат
Архимандрит Игнатий.
13 августа 1856 года
№ 13
Мое положение здесь представляется мне очень непрочным; хорошие мои знакомые вымерли, сам я сделался крайне хвор. Впрочем — таков мой взгляд и суд человеческий. Но суд Божий бывает иной, и Промысл Божий о человеке неведом.
2 декабря 1856 года
№ 14
С праздников долго времени я хворал; мои болезни не могут помириться со здешним климатом; но все попытки мои вырваться отсюда остаются тщетными, почему я вполне предался воле Божией, отвергнув в сторону все мои разумения и рассуждения.
Неминуемо благотворный климат Кавказа должен быть полезен для твоего здоровья, а усиленная деятельность для твоей души. И при деятельности можно внимать себе в страхе Божием, наблюдая, чтоб душевными движениями и зависящими от них действиями управляло не разгорячение бессловесное, но здравый разум, основывающийся на желании общественного и потом частного блага, озаряющийся светом Евангелия.
23 января 1857 года
№ 15
Относительно образа твоей жизни признаю лучшим избранное мною и для меня самого: предаться воле Божией, потому что мы не знаем наверно, где встретит нас душевная польза и где встретит нас душевный вред. Надо постоянно молиться Богу, чтоб Он, по бесконечной Его благости, премудрости и силе, наставил нас на путь спасения и устроил нам его. Поползновения свои должно врачевать покаянием и терпеливо переносить самую удобопоползновенность свою, доколе сила Вышнего не осенит нас и не освободит от работы греху. В свое время Бог покажет нам, что делать с собою.
Мое здоровье — так себе; обстоятельства — так себе. При нынешнем общем обороте дел, где все стремится к обширнейшему материальному развитию и потому без умолку и отдыха суетится, работает, торопится, было бы несправедливым (уже так представляется) и в самом монастыре искать спокойствия. Поэтому каждый должен дорожить своим местом и временем, не поддаваясь лестному совету врага нашего, внушающего нам: «сегодня веди себя как-нибудь; придет время, дастся удобное место — тогда уже поведешь себя, как должно». В противность сему совету, поведем себя каждый день и везде, как должно, а нарушения в должном уврачуем покаянием. Враг льстит, чтоб украсть все время, данное на покаяние. Но мы, уразумев лесть врага, каждый день должны прибегать к покаянию и полагать благое начало. Человеку, который отдал себя Богу, надо считать свое ныне лучшим временем для спасения. Книга сочинений преп. Аввы Дорофея помогает рассматривать себя, также доставляет превосходное руководство для воспитания молодых людей
16 марта 1857 года
№ 16
Письмо твое от 14 марта я получил 30-го. Охрани сына от ядовитых еретиков. Нареканий от него за недостаток погибельной, излишней светскости — не бойся; убойся того грозного изречения Господня, которое ожидает родителей на Страшном Суде Христовом за воспитание детей для вечной погибели; убойся тех отчаянных и бесполезных слез и проклятий на родителей, которые тогда произнесут дети, воспитанные для ада.
Ты грустишь в твоем одиночестве по духу? Это состояние — состояние почти всех. 38 лет лежал расслабленный в притворе Соломоновом среди многолюднейшего Иерусалима; но когда подошел к одру его вочеловечившийся Господь, то он принес Ему жалобу: человека не имам. Расслабленный не мог завестись человеком в продолжение 38 лет! — И в этом случае надо положиться на Бога: Он попускает человеку потомиться голодом, чтоб человек дал должную цену пищи в то время, когда она будет ему предложена. Душа сытая, — говорит Писание, — сотом рыгается. Благословение Божие да почиет над Тобою и Твоим сыном!
30 марта 1857 года
№ 17
Над всеми нами да будет воля Господа Бога нашего, гораздо более, нежели мы, ведающего, что полезно нам. С верою предадим себя Ему. Такая вера — смирение, как сказал один Св. Отец: потому что смирение есть полная преданность Богу при полном недоверии к себе. Не смущайся, что по временам чувствуешь ожесточение, хладность и действие страстей. Эти периоды душевного нестроения надо переносить с терпением. Св. Макарий Великий сказал: «в каждом из нас бывают перемены, как в воздухе: то стоит ясная погода, то льются дожди, шумит ветер и стоит ненастье…» Другой святой, преп. Исаак, приводя и объясняя эти слова преп. Макария, говорит: «заметь слово: в каждом. Оно поставлено не без цели, но употреблено с тою целью, чтоб показать, что все человеки, без изъятия, не только грешные, но и святые, по временам обуреваются страстями. Постоянной непогрешительности и постоянного душевного состояния нет на земле. Непременяемость есть достояние будущего века». Поэтому должно смотреть на свои душевные перемены с благоразумием, как бы показывая и открывая Богу свою греховность, и вместе с тем предаваясь Его Святой воле и прося Его милости и помощи.
5 мая 1857 года
№ 18
Весьма радуюсь, что князь Барятинский обратил на тебя свое внимание: усердно желаю, чтобы это внимание не было одним лишь приветствием, нужным по времени и на время. Таково мое для тебя желание по человеку; а по духу — сами себя, друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим, ибо Он Един знает, что нам полезно, и устраивает наши судьбы для вечных польз наших, попуская в здешней временной и кратчайшей жизни поскорбеть соответственно нашим силам, дабы души наши не прилепились к земле, а постоянно отторгались от нее различными скорбями и обращались, теснимые отовсюду, к Господу Богу нашему. — Мое положение похоже на твое: сватают, сватают и не просватывают. Впрочем, и в Сергиевой пустыни пользуюсь таким благоденствием, какое редко можно встретить на земле в настоящее время, — особенно в духовном отношении. Следовательно, священная обязанность моя: не желать ничего по моему разумению, воле и самооправданию, желать, чтоб во всем совершалась воля Божия. Новый Митрополит Григорий — весьма благочестивый пастырь; ко мне являет особенное расположение. Здоровье мое так себе. По особенной милости Божией мой доктор открыл, что в весьма сложной болезни моей очень значительную роль играет золотуха. Противозолотушные средства действуют отлично, особенно Аделаидские воды, имеющие в себе йод, и при них мазь, которою заменяются ванны, почти невозможные в здешнем климате и при моих обязанностях. — В чужие края уехало множество: бегут от петербургского убийственного климата. А мне, под конец жизни, куда-нибудь в тихий край родной России, подальше от Питера, который и по климату, и по всему прочему для меня не сроден. Впрочем, не моя, но Божия воля да будет. Призываю Божие благословение на тебя и твоего сына.
22 мая 1857 год
№ 19
Письмо твое от 10 июня я получил сейчас и, нисколько не медля, отвечаю на него.
Бог, управляющий всем, особенно бдит над людьми, желающими служить Ему, хотя бы они и побеждались своими немощами. Он ведет их путем скорбным, скорбями отрешая от мира и приводя к Себе. Потом избавляет их от всех скорбей, чтобы они зрели Его всеблагий Промысл и стяжали веру в Него. Надо помнить смерть, устрашать себя неизвестностью ее часа и грозным истязанием, вслед за нею ожидающим каждого человека; но и то надо знать, что по уверению Св. Отцов внезапная смерть не случается с людьми, желающими очистить себя покаянием, хотя бы они по временам и побеждались своими немощами; но Правосудный и Милосердный Бог дает им кончину, сообразную их намерениям.
26 июня 1857 года
№ 20
От всей души желаю, чтобы Милосердный Господь устроил твои обстоятельства наилучшим образом и ко временному, и к вечному твоему благу. Надо предаваться воле Божией и все помыслы — непокорства смирять, сколь бы раз эти помыслы не восставали. Мое здоровье плохо, так плохо, что служу с величайшим трудом и усилием. Доктора признают, что здешний климат причиною моей болезненности. Опять: да будет воля Божия. Милого Алешу целую.
30 сентября 1857 года
№ 21
18 декабря прибыл я в Харьков, где нашел от тебя письма, за которые премного благодарю. Усердно желаю, чтоб ты остался в Ставрополе и чтоб нам Бог благословил потрудиться вместе для пользы христианства и человечества, иначе для пользы Церкви православной и тесно связанной с нею пользы отечества. В Петербурге говорили мне весьма верные люди, что князь Б<арятинский> к тебе очень расположен. Всесвятая воля Божия да совершается над нами и да дарует нам грешным спасение! Цель моей жизни в Ставрополе — благочестие. Усердно желаю и молю Господа, чтобы даровал мне посвятить себя всецело учению Христову, как этого и требует моя обязанность, и этим учением пропитывать себя и ближних во спасение.
19 декабря 1857 года
№ 22
Любезнейший Друг и Брат,
Петр Александрович!
Письмо твое от 13-го октября я получил 23-го. Долго странствовало письмо Твое. Благодарю тебя за все твои действия в пользу Кавказской Церкви.
Мне чрезвычайно приятно, что мы совпадаем с Алексеем Федоровичем Крузенштерном в одно понятие о действии религиозном на горцев. По моему мнению, Моздок, в настоящее время, есть единственный пункт, из которого можно действовать с успехом; может быть, впоследствии на правом фланге будет служить подобным пунктом резиденция командующего. Но то впереди: прежде надо сделать то, что под руками, — надо образовать и усилить то, что уже действует, будучи предоставлено само себе. — В Моздоке есть Апостол для горцев, несравнимый ни с какими миссионерами: чудотворная икона Божией Матери, к которой во множестве притекают даже магометане горцы. При церкви, в которой пребывает Икона, имеется 800 душ мужеского пола осетин-христиан и 700 душ христиан-черкесов. Церковь, где Икона, премаленькая и преветхая. Для построения новой собрано несколько тысяч денег; если к ним прибавить от казны небольшую сумму, то можно выстроить прекрасную церковь, которая приведет осетин и черкесов в восторг. Надо учредить крестные ходы с Иконою за Терек. Весьма бы хорошо учредить при церкви и Иконе монастырь общежительный: монахи — наилучшие миссионеры; сверх того в монастырь могли бы вступать в число братства осетины и черкесы, к чему они наклонны. В Моздоке имеется духовное училище, в беднейшем положении; его надо привести в порядок, и надо дать ему возможность обучать черкесских и осетинских детей, с целью приготовить из них причетников. Быв ныне в Моздоке, я велел взять в училище четырех мальчиков, и один умненький 15-летний юноша приехал ко мне в Ставрополь, чтоб приготовиться к принятию священства. При всех этих распоряжениях непрестанно является вопрос о средствах, потому что без них ничего не сделаешь, а их-то и нет. В здешней Семинарии я предложил усилить преподавание осетинского языка; надо бы ввести и развить в Семинарии преподавание и прочих местных языков и наречий, именно в видах церковной пользы края, а здесь хотели было уничтожить преподавание осетинского языка, развить же преподавание французского и немецкого. Изволь видеть направление! Оно не без начальной причины и мысли, и не без цели.
Посылаю к Василию Антоновичу при письме те сведения, которые я мог найти об обеих суммах. Причиною, что мне не высланы деньги, — новость графа Толстого в делах и крайняя беспамятливость Митрополита Григория, с одной стороны, с другой — нерасположение ко мне мелких чиновников Синода, служащих по этой части, каковым нерасположением я постоянно пользовался, и — горжусь!
Алешу я не раз приглашал к себе по твоем отъезде, а вследствие твоего письма и приказание дал, чтоб при всяком свободном времени являлся ко мне. Мои очень кланяются тебе и благодарят за воспоминание. Домик мой необыкновенно комфортен и тепел. Весьма хорошо сделаешь, если проследишь за делами в Тифлисе, и последишь вполне: дела, как и дети, имеют необходимую нужду в няньке. Без попечительной няньки, того и смотри, поделаются уродами. Потрудись написать мне твой адрес. Воды продолжают сильно действовать на меня: теперь в переборе голова.
Благословение Божие да почиет над Тобою. Будь здоров и благополучен. Тебе преданнейший брат
Игнатий, Епископ Кавказский и Черноморский.
24 октября 1858 года
Потрудись выписать для меня Кавказский календарь и газету «Кавказ» наследующий 1859-й год.
№ 23
От души поздравляю тебя со днем твоего Ангела. Верховный Апостол Петр, когда исповедал Господа Иисуса Христа Богом и Сыном Божиим, тогда услышал от Господа, что это открыл ему Сам Отец Небесный. Итак, познание Господа есть не что-нибудь случайное, но особенный дар Божий. Душа, принявшая этот дар, да возрадуется о Господе. Это я тебе говаривал, а в день твоего Ангела этим и письменно тебя приветствую. Да продлит Господь над тобою Свою милость до конца, чтоб ты данный тебе дар возделал и явился Лицу Господню с усугубленным талантом.
29 июня 1859 год
№ 24
Поздравляю тебя с милостию Божией, по мановению которой действует и милость человеческая. Господь да направит и остальную часть земного странствования твоего, по Святой Его воле, к блаженному вечному пристанищу.
15 августа 1859 года
№ 25
Граф Евдокимов просил меня сообщить тебе, что депешей из Петербурга извещают его о прибытии Государя Императора на Кавказ. В Ставрополе Государь не будет.
Из Питера я получил официальное уведомление, что бумаги мои прибыли 1-го августа и того же дня розданы по адресам. Государь выезжает из Петербурга 7-го или 8-го.
Заключает Церковь все свои разнообразные прошения к Богу следующими словами: «сами себе, друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим!» Заключаю этими словами и письмо мое.
17 августа 1861 года
№ 26
На письмо Твое от 22-го августа из Херсона отвечаю: я уже не Кавказский и Черноморский Епископ. 21-го августа получено мною письмо от Синодального Обер-Прокурора следующего содержания: «По Высочайшему повелению имею честь уведомить Ваше Преосвященство, что всеподданнейшее письмо Ваше от 24-го минувшего июля Его Императорским Величеством принято благосклонно и выраженные в нем желания Ваши удовлетворены. 6-го августа 1861 года». — По частным письмам, Государь сдал письмо мое в Синод 4-го августа; Синод выразил свое согласие на удовлетворение моего желания 5-го.
Такова о мне всемилосердная воля Божия, дающая мне время и удобство к тщательному приготовлению себя к переходу в вечность при посредстве тщательного покаяния. Некоторые полагают, что мне нужно бы было оставаться на поприще служебном, для общественной пользы. На это имеется ответ в Евангелии, которое говорит: Кая польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свои отщепит? Занявшись приобретением души моей для Бога, я могу тем удобнее помогать тем моим ближним, которые имеют намерение приобрести свою душу, будучи не развлекаем внешними попечениями о церковной администрации, в которую вкралась много не церковного.
Не будучи уже Епископом Черномории, я не имею права встречать Государя в Екатеринодаре.
В ответ на письмо Твое от 18-го услышь следующие наставления Св. Отцов: «Корабль, доколе находится в море, по необходимости должен подвергаться многообразному влиянию стихий; когда же войдет в пристанище, тогда наслаждается спокойствием, и хозяин корабля производит прибыльнейшую для него куплю. Последнего, то есть спокойствия и выгодной торговли, никак не было, если б не было предпринято многотрудное плавание по морю и если б не преодолены были все препятствия и бедствия». Отнеси это к себе и утверждай себя надеждою на Бога, Которому ты вознамерился послужить и присоединиться. Плыви и переплывай о Господе бурную пучину. Повреждения, которым нельзя не случаться, исправляй покаянием. Веруй и никак не расслабляйся. При этом непременно спасешься. Ибо Бог никак не оставляет того человека, который сам не оставляет Бога, несмотря на встречающиеся преткновения по немощи и повреждению естества грехом. Такового Бог приведет непременно к спасению. А указывать Богу: так и так меня спаси — невозможно. Потому что спасение, как дар Божий, выше постижения человеческого. Почему желающий спастись должен просить себе спасения у Бога, как неизреченной милости Божией, предавая себя вполне воле Божией.
31 августа 1861 года
№ 27
Указа об увольнении меня на покой еще нет, — впрочем, я наготове. Таким образом всесвятая и всеблагая воля Божия о мне определилась. Она доставляет мне возможность быть полезным для себя и для ближних в духовном отношении, в отношении существенно-нужном и полезном. Слава Промыслу и Милосердию Божию! — Как уволенный от управления епархией, я не счел себя вправе выезжать в Екатеринодар.
Относительно преткновений, случающихся христианину, доколе он по неисповедимым судьбам Божиим находится среди мира, было написано следующее мнение Св. Отцов, которое повторить не мешает. Христианин подобен кораблю, а жизнь христианина, посреде человеков и мира, подобна плаванию корабля по морю. Корабль, доколе находится в море, подвергается влиянию ветров, течениям, бурным волнам, ударяется о подводные камни, сталкивается с другими кораблями, подвергается многоразличным опасностям, терпит многоразличные повреждения, которые исцеляются покаянием. Когда же он войдет в пристань, тогда бывает вне всякой опасности; хозяин выгружает товары, которыми был наполнен корабль, производит торговлю и наживает большие барыши. Невозможно требовать для корабля, когда он находится в открытом море, того спокойствия, которым он пользуется в пристани; нельзя на открытом море производить торговли имеющимся на корабле товаром. Опять невозможно кораблю войти в тихое пристанище, если он не подвергнется сперва многотрудному плаванию в открытом море. Точно так и человеку, доколе он находится среди человеков, невозможно не подвергаться многоразличным напастям, возникающим из мира и из собственного падения, доколе Бог не приведет его в тихое пристанище. Бог ведает, сколько человека должно продержать среди волн и бурь житейского моря, и когда ввести его в тихое пристанище, не развлекаемое волнами, для покаяния. Но обильный плод, собираемый в уединении, есть последствие многотрудного пребывания между человеками. Второе есть основание для первого, и первое не может состояться, если ему не предшествует второе. Почему все, желающие непогрешительно спастись, должны предать себя с полною верой Всесвятой воле Божией и молить Бога, чтоб даровал им спасение, ибо спасение не есть человеческое начинание или человеческое дело, но дело Божие и дар Божий человеку.
4 сентября 1861 года
№ 28
Слава Богу за все! Слава Богу, дарующему провести остаток дней вне развлечения тому человеку, который имеет крайнюю и существенную нужду принести покаяние в согрешениях, содеянных при развлечении.
Я мирен к действиям Московского Митрополита и других, ибо они совершаются не без попущения Божия, а Бог приводит человека к духовным целям такими путями, которые по наружности имеют характер неприятностей и несчастий. Слава Премудрости Всеблагого Бога нашего.
11 сентября 1861 года
№ 29
11-го вечером получил Синодский указ о предоставлении мне в управление Бабаевского монастыря на правах епархиального Архиерея с 1000 руб. сер<ебром> пенсии. Остается благодарить и славословить Бога, дарующего мне положение, какого лучше желать нельзя. Полагаю выехать 15-го. Синод не дал ни прогонов, ни подъемных. Из Тифлиса также нет ничего.
[1861
№ 30
По милости Божией я прибыл благополучно 30-го сентября вечером в Москву: остановился у Пр<еосвященного> Викария, коим, равно как и Митрополитом, принят был очень ласково. Если они и действовали против меня, то делали это в омрачении и увлечении, а не по злонамеренности, так как искушение, изгнавшее меня из епархии, было устроено демонами, по попущению Бога, Который допустил и демонов, и действовавших под их влиянием людей действовать против меня, но тем содействовать исполнению воли Божией о мне, благоволившей даровать мне время на покаяние прежде кончины моей. Препод<обный> Марк Подвижник сказал: «пришедшу искушению, не ищи как и от кого оно пришло, а ищи того, чтоб перенести его с благодарением». Воспрещенное преп. Марком разбирательство приводит только душу в смущение и способствует насеяться в ней семенам ненависти и памятозлобия к ближним; а благодарение Бога за посланное искушение вводит душу в пристанище веры, мирит с ближними и служит причиною духовной радости. При таком взгляде на действия враждебных людей я привлекаю в душу свою мир.
Алешу я нашел в самом удовлетворительном положении. Он вступает на истинный путь и начинает понимать монашество, как оно есть. В этом вижу неизреченное благословение Божие и благоволение к тебе и к Алеше. Все недоумения, посеянные врагом между им и тобою, рассеялись сами собой по милости и мановению Божию. Тебе остается утешаться и благодарить Бога; на основании полученных духовных благодеяний надеяться, что и впредь эти благодеяния будут изливаться, вместе с тем бодрствовать и трезвиться, чтоб даемыя благодеяния не были исхищены из самых рук наших невидимыми и недремлющими врагами. Спасайся!
Недостойный Е<пископ> Игнатий.
5 октября 1861 года
№ 31
Письмо твое из Курска получил. Алексей поживает благополучно; приметно поправляется в здоровье; занимается монашескою жизнию со вниманием и усердием. Бог да благословит это милое дитя!
Особенная милость Божия привела меня в тихое пристанище. Кто желает служить Богу, тот должен молить Бога, чтобы Бог принял такое его намерение и устроил для него исшествие из мира. В твоих глазах устроилось мое исшествие. Когда же представится удобство, то и самому не должно предаваться двоедушию. Час единонадесятый! Поприще покаяния в непродолжительном времени может быть закрыто смертью. Заглядываться на стороны некогда.
25 ноября 1861 года
№ 32
Письмо твое от 26-го ноября получил. Живем благополучно; я в немощи очень отягощаюсь недостаточным теплом в помещении, а Алексей Петрович очень поправился здоровьем, приучается к истинной духовной жизни.
Все помещение требует значительной переправки. В моих келлиях комнатная температура с трудом возвышается до 12°.
Спасение есть дар Божий. Кто хочет получить спасение, тот должен молить Бога, чтобы Он даровал ему Свой дар.
Бабаевский монастырь очень уединен, особливо зимой, а потому здесь ощутительно действуют бесовские брани; но Бог — Царь мира и Вседержитель, почему для предавшегося Богу бесовские брани не страшны, а способствуют преуспеянию.
9 декабря 1861 года
№ 33
Поздравляю тебя с праздниками и Новым годом. Милость Божия да покроет тебя. Желающий спастись должен предаться воле Божией и молить Бога, чтоб Бог сказал, т. е. указал ему путь спасения. Человеку неизвестно, что предназначено ему Промыслом Божиим. Особливо в наше время всеобщего колебания всякое положение делается неверным и непрочным, если Бог Своею всесильною Десницей не упрочит его и не сделает верным.
25 декабря 1861 года
№ 34
Письмо твое от 17-го декабря я получил 3-го января. Да устроит Тебя Господь по Своей всесвятой воле и по Своей неизреченной милости. Положись на Бога. Если пришло время Твоему увольнению, то уволят; если же остановят, то будь мирен и старайся жить в угождении Богу, удаляясь от греха, особенно смертного. Богу мы не говорим: так и так спаси меня, но говорим: «Имиже веси судьбами спаси мя». Спасение — дар Божий, а не человеческое изобретение. Если есть воля Божия на то, чтоб тебя уволили, то все обстоятельства будут споспешествовать увольнению. В твоих глазах совершилось случившееся надо мною: выхватило вдруг из одного положения как бы вихрем и поставило в другое. Но и это другое положение еще не может быть признано основательным по неосновательности обстоятельств: нужно некоторое время, чтоб оно обозначилось определеннее.
Алексей очень поправился и уже с румянцем на щеках.
Желательно, чтоб Тебе дали обещанную пенсию: твои годы идут к старости, и недостаточность содержания очень стеснит, а достаточное — доставит удобства, которые можно назвать необходимыми. Деньги Алексея Петровича должно оставить неприкосновенными, ибо такова его мысль, и противное ей распоряжение может очень смутить его. Мысль основательная при наступающих обстоятельствах! Может быть, придется юноше оканчивать монашескую жизнь вне монастыря. Из выходящих в свет сочинений видно, что все образованное общество во всех сословиях приняло направление, долженствующее иметь соответствующие себе результаты. Хлеб повсеместно дорожает; по сильной убавке посевов надо ожидать значительной дороговизны его и при хороших урожаях. Безденежье — повсеместное! Впрочем, вести из столиц доходят сюда труднее, нежели на Кавказ; часто приходят сюда очень искаженными. Бабаевский монастырь — как отдельный мир! Такое достоинство его доставляется ему его необыкновенным уединением.
7 января 1862 года
№ 35
Бог да устроит тебя по Своей святой воле! Земная жизнь ничего не значит перед вечною. Первая дана единственно для приготовления ко второй. Не должно терять времени, иначе неприметным образом подкрадется смерть и восхитит на суд Божий неприготовленными. Впрочем, повторяю: положиться надо на волю Божию. Ныне не поймешь и не предусмотришь, что надо делать и как должно поступить. Не веси что породит настоящий день, говорит Священное Писание. При нынешнем направлении умов неизвестно, долго ли подержатся монастыри и насколько благонадежен приют в них. По этой причине я смотрю с соболезнованием на Алексея! Мы стары, отживаем век наш, а он начинает жить. Надо молить Бога, чтоб Он совершил над нами Свою святую волю, а не упорствовать в последовании своей, хотя она и благонамеренна.
Сюда назначили г. Щапова, для вразумления его. Какая поздняя мера! Когда сочинения его разошлись по России, были читаны, а вероятно, и теперь читаются большинством с восторгом и увлечением; когда Щапов дело свое вполне совершил — тогда и присылают его в монастырь. Монастырь для лица, если к нему есть милость Божия, может быть полезен; но это лицо уже чуждо своему делу, получившему собственные и значение и самостоятельность. Оба воспитанника Кавказской Семинарии, посланные при мне в Казанскую Академию, замешаны в деле. Это — жертвы; жрецы в стороне. Всякий пустяк, который ныне выходит печатно, пропитан революционным духом. Направление сделалось всеобщим. Вопрос крестьянский сделался вопросом всероссийским. Умаление средств у помещиков отозвалось на благосостоянии купечества; возвышение цены на хлеб и прочие жизненные припасы, цены, постоянно возвышающиеся и долженствующие возвышаться, отзываются на положении всех городских жителей. Крестьяне заражаются самым буйным духом, который распространяют в них разные неблагонамеренные извне и из среды их.
Будь здоров и благополучен. Милость Божия да хранит Тебя. Храни и храни Твою душу среди общего нравственного потопа.
15 января 1862 года
№ 36
Тобою с Твоей стороны сделано все, остальное да устроит Милосердый Господь по Своей Святой Воле. Дние лукавы суть, говорит Священное Писание. Неприметным образом утекают один за другим. Ныне век идет быстро; кажется, с осени, с моего приезда сюда, пошел еще быстрее; осенние события дали большой толчок, сделали значительный переворот. Игнатьев, Путятин, заменены людьми иного направления. Направление старое уступает место направлению новому; новое еще не определено. Не знаешь, что делать и как быть. О ходе болезни князя Барятинского положительно ничего не слышно; слышно только, что он неисцелимо болен. Как все в жизни превратно! Того и смотри, что он, или кто подобный, и подобные ему сойдут со сцены. — Цены на хлеб возрастают. В Питере купцы, торгующие предметами роскоши и удобства, не знают, что и делать: покупателей нет. Предметы необходимой потребности идут, но цены на все очень высоки. Рабочие руки вздорожали. Великое дело освобождения крестьян сопряжено с значительными трудностями, для преодоления которых, во-первых, нужна особенная помощь Божия, а потом — самая мудрая, недремлющая человеческая деятельность. Тебе, как губернатору, нужны эти сведения к соображению.
Я никуда не выхожу: очень плох здоровьем. С этим состоянием я свыкся, а потому оно и не представляется мне очень тяжелым.
Так как очевидно, что хлеб будет более и более возвышаться в цене, то хочу усилить монастырское хлебопашество. Что Бог даст: все неверно; всякое положение неверно: ничего серьезного, требующего для исполнения времени, предпринять нельзя. — Надо подумать об Алексее. Мы стары, отживаем: он дитя, лишь вступает в жизнь.
22 января 1862 года
№ 37
Вижу, что рука Божия тебя выводит из Кавказа. Николай Николаевич написал тебе под влиянием современных обстоятельств, которые, со времени его письма, далеко подвинулись вперед. О перемене власти на Кавказе ничего не слышно; но перемена непременно должна последовать, как логичное последствие прочих перемен. О новостях Петербургских ничего не пишу. Ход непрестанно ускоряется и принимает характер решительный. Едва начатое можно считать оконченным. Лица прежнего направления почти все сошли с служебного поприща, они заменяются людьми нового направления, молодыми, способными к их делу, полными энергии, действующими единодушно. Вероятно, и добрый знакомый наш, Неверов, пойдет в ход. Настало трудное время!
№ 38
На этой почте получил отношение из Кабинета о выдаче мне в пенсию 3000 р<ублей> сер<ебром> из Ярославского казначейства. Мне бы желалось из этих денег дать что-нибудь в монастырь, но и на устройство приюта с мебелью нужно больше этой суммы. — Я не выхожу из комнаты и при строжайшей диете чувствую необыкновенное умножение крови.
Здешнее уединение очень утешительно: оно производит спасительное влияние на душу, изглаждая мало-помалу воспоминания мирские. Что Богу угодно, то и будет с нами в нынешний трудный век!
17 февраля 1862 года
№ 39
Благодарю за поздравление с днем рождения во временную жизнь. Точно; поздравлять не с чем! Неизвестно, чего причиною послужит это рождение: вечной ли радости или вечного горя. Когда душа, миновав, по милости Божией, бесовские мытарства, вступит в небо, тогда встречают ее небожители с любовью и радостью, приносят ей поздравление. Вот поздравление правильное, безошибочное.
Алексей Петрович сделал большую ошибку; не понимает положения: дитя. Он еще не развился. Милое, доброе дитя, овечка. Дела идут чрезвычайно быстро. С того времени, как ты был здесь, протекло как бы десять лет. Мое положение мудреное. Но у Бога и мудреное не мудрено. Молись, Батюшка, о мне Богу, чтоб Он сподобил меня вести себя как подобает рабу Христову, и не попустил увлечься внушениями сатаны. Сами себе, друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим.
20 февраля 1862 года,
№ 40
Любезнейший Друг и Брат,
Петр Александрович!
Если последует на то Божие соизволение, то некоторый Богомолец имеет желание поступить в Баб[аевский монастырь для сожительства со мною и приготовления себя к переходу в вечность, к каковому переходу и я призываюсь непрестанно возрастающими и умножающимися немощами моими.
Святые Отцы утверждают, что всякому желающему вступить в монастырь надо избрать образ жизни, который соответствовал бы его духовной цели, и вел к ней. Рассуждая о положении, которое приличествовало бы наиболее упомянутому Богомольцу, я признаю наилучшим для него вступить в отношения к монастырю монастырского ктитора. Оставаясь в светском звании и одежде, он может постоянно жить в монастыре: делая посильный произвольный денежный вклад, заведуя сельским хозяйством монастыря, которое непременно должно улучшиться, заведуя постройками, занимаясь хождением по делам монастыря в столицах и соседних городах; ктитор будет иметь характер благотворителя пред монастырским братством и вообще пред духовенством. Такое наружное положение соответствует и душевной потребности вновь вступившего в монастырь и нуждающегося в вещественных занятиях. Переход от светского развлечения к нерушимому глубокому безмолвию должен быть постепенен. После занятий, сопряженных с некоторым общеполезным и полезным для монастыря и братства трудом, Бог устроит положение очень спокойное, основанное на предшествовавших трудах, сопряженных с развлечением. Этот общий порядок указывают святые Отцы при обыкновенном ходе дел. Но при общественных переворотах и злоключениях бывает иначе, и никак нельзя предугадать, что последует, чем и как кончится земное странствование. Мы должны исполнить свое и предоставить Богу приводить в исполнение недоведомые судьбы Его. Смотря на настоящее благоденствие и всеобщее спокойствие, представляются басноподобными бедствия от Батыя или литовцев. Однако ж, они были; наступили, когда их вовсе не ждали, застали народ неприготовленным к ним. Кажется, бедствия от литовцев были тяжелее, нежели от Батыя. Этот прошел по России скоротечною бурею, истребляя почти одни города, а литовцы гнездились долгое время, губя и города, и села. В Череменецком монастыре С.-Петерб<ургской> Епархии сохранилось сведение, что они перерезали все братство этого монастыря. Так поступали они с весьма многими монастырями. Кончина, представляющаяся по наружности несчастною, может быть в сущности самой блаженною. Конечно, в эти тяжкие времена многие из православных увенчались венцом.
Алексей Петрович сегодня приобщался Святых Таин. После приобщения лицо его получило необыкновенно приятное выражение. О. Феофан свидетельствует, что у него самое мягкое сердце. Положение ктитора и для Алексея Петровича будет весьма полезно, кто знает, долго ли я потянусь. Очень истощен! В случае моей кончины все о Господе братство понуждается в защитнике с значительным весом.
Будь здрав и благополучен. Благословение Божие да почиет над тобою. Тебе преданнейший брат
Епископ Игнатий.
24 февраля 1862 года
№ 41
Любезнейший Друг и Брат,
Петр Александрович!
Письмо Твое от 14-го февраля я получил сего 10-го марта. Так как ответ этот должен придти к тебе около 23-го марта то и поздравляю Тебя с днем рождения, усердно желая, чтобы день вступления в бытие был для тебя истинно счастливым днем, как залог блаженства. Новоявленный угодник Божий Тихон говорил о своем времени, что оно очень трудно для спасающихся по умножившемуся числу людей противного направления; что же сказать теперь? Да совершается воля Всесвятого Бога, как в действиях Его, так и в попущениях Его.
Деньги за панагию 3125 р<ублей> сер<ебром> я получил 4-го марта. 1000 отдал в монастырь, а остальные храню до твоего приезда или до определенности Твоего положения, какое получится им направление. Положись на волю Божию. Ты сделал свое. Мы не знаем будущего; судим сообразно своей недальновидности, а потому в решении дел должны полагаться на Бога, Который все предусматривает и нередко не дает нам того, что мы признаем за необходимое для нас добро, и что, будучи само по себе точно добрым, нам не дается, потому что для нас оно может иметь другие последствия. Предавайся воле Божией и будь мирен.
Алексей Петрович принимал некоторое время в самом малом количестве salfur, отчего золотуха начала высыпать наружу, на лицо и голову. Это хорошо. Думает продолжать употребление полезного лекарства. Вообще гомеопатия действует здесь с отличным успехом. — Особенных новостей здесь нет. Назначен новый Обер-прокурор в Синод, Ахматов, бывший Харьковский военный губернатор; Толстой — в Государственный Совет. В конце февраля получил уведомление, что г. Щапов прощен Государем Императором и в Бабаевский монастырь не прибудет.
Будь здоров и благополучен. Обильное благословение Божие да почиет над тобою. Тебе преданнейший брат
Епископ Игнатий.
10 марта 1862 года
P. S. Я писал в С.-Петербург к Сергиевскому Архимандриту, чтоб он поторопил Горностаева относительно высылки планов Моздокской церкви.
№ 42
Всего более озабочивает меня Алексей. Дитя! Он желал быть постриженным в рясофор, но я отложил до твоего приезда. Время трудное! Далее еще труднее! Он этого не видит и никак не подозревает, что при действиях для настоящего надо очень серьезно думать о будущем. В нравственном отношении он утешает. Имеет очень мягкое сердце.
Милосердый Господь да дарует тебе окончить твои дела благополучно. У тебя ничего нет в сем мире. Один сын! И тот в обители.
18 марта 1862 года
№ 43
Новые молодые министры подвизаются с деятельностью, и, вероятно, успех увенчает их работу. В Синоде новый Обер-прокурор Ахматов, хороший знакомый Андрея Муравьева, который писал ко мне, выражая желание, чтобы я вступил снова, по поправлении моего здоровья, в общественное служение. Я отвечал решительным отказом, но по способности обстоятельств к переворотам, ничего впредь не узнаешь, а потому загадывать ничего нельзя. Также ничего настоящего нельзя признавать за верное.
Милосердый Господь да устроит Твои обстоятельства по Своей Всесвятой воле и Своей великой милости. Неизреченная милость Божия, когда Бог призовет кого во время сей жизни к покаянию и к тщательному приготовлению к вечности.
25 марта 1862 года
№ 44
Любезнейший Друг и Брат,
Петр Александрович!
Письмо Твое от 15-го марта я получил сейчас и спешу отвечать: потому что Николай мой завтра едет в Ярославль по последнейшему и уже очень трудному зимнему пути; затем надо ожидать распутицы, при которой недели с две не будет сообщения между монастырем и соседними ему губернскими городами.
С сердечным участием услышал я весть о кончине Александры Ивановны Марковой, к которой я очень расположился. Потрудись передать Сергею Александровичу мое благословение и усердный поклон. Бог, по неизследимым судьбам Своим, попустивший ему тяжелую скорбь, силен послать и духовное утешение. Во временных скорбях часто приносит его, особливо при смерти близких, мысль о своей собственной смерти.
О предсмертных явлениях не полезно любопытствовать. Если б Богу было угодно показать что-нибудь с ясностью, то оно и было бы так показано. Все человеки, без исключения, вступают смертью в мир духов. Иным этот мир открывается раньше, другим позже. В Петербурге одна светская дама, в бытность мою настоятелем Сергиевой пустыни, три дня была истязуема в услышание всех присутствующих. Путей Божиих не понять. Иногда дается чудо самым неверующим и ожесточенным людям, и они остаются в своем неверии и ожесточении. Судя по тому, что Ты пишешь, надо понимать, что почившая имела перед смертью видение. Тоже можно заключать относительно покойного о. Александра — Андрюши, скончавшегося при мне; я во время его кончины сидел у его кровати. Неясное, как я сказал, лучше оставлять без истолкования, потому что попытка к истолкованию может быть душевредна, может послужить поводом к неприметному увлечению себя в обман, к получению настроения, способного к обману себя.
Очень жаль князя Барятинского как человека. Вот один из печальных образцов земного счастья. Как все здешнее суетно, превратно, непрочно, ничтожно! Князь — посреди счастья — несчастливец, посреди наслаждений — страдалец. Все блестящие земные положения изменчивостью своею подобны его положению, с тою ничтожной разницей, что одни положения скорее рушатся, а другие не так скоро. В сравнении же с вечностью и скорое и нескорое земное одинаково скоры.
Мы поживаем благополучно. Давно никакие известия из шумного света не приходили в нашу тихую обитель. Здоровье мое как будто получше. Гомеопатия начала действовать на меня благотворно после кровопускания, которое было ничто иное, как последствие лечения водами. Однако говорят мои спутники, что я очень изменился в лице. Предаюсь воле и милости Божией.
Благословение Божие да почиет над Тобою
Тебе преданнейший брат
Епископ Игнатий.
30 марта 1862 года
№ 45
Любезнейший Друг и Брат,
Петр Александрович!
Приношу Тебе искреннейшую благодарность за поздравление с Праздником Праздников в письме Твоем с 11-го по 12-е апреля. Может быть, этот ответ мой найдет Тебя еще в Ставрополе, и потому не останавливаюсь писать.
Святые Отцы уподобляют жизнь христианина плаванию корабля в море, а удаление в уединение вступлению корабля в пристань. Доколе ты в море, говорит святой Варсонофий, жди ветров и бурь; редко бывает там тишина или вполне попутный ветер. Следовательно, нельзя и не должно требовать от сердца постоянного пребывания в святых ощущениях: и то хорошо, что эти ощущения даются хоть на некоторое время, оставляя потом сведение в душе о своем существовании.
В делах Твоих положись на волю Божию. Нам обоим уже недолго странствовать на земле. Моли Бога, чтоб даровал остаток земной жизни провести в покаянии; это великий дар Божий, дар вечный, как имеющий решительное влияние на нашу судьбу в вечности. Св. Тихон Воронежский перед кончиною своею особенно благодарил Бога за то, что ему дан был этот дар. Точно: при кончине именно окажется вся драгоценность этого дара. Так мы рассуждаем, и так должны молиться. Но, говорит святой Исаак Сирский, если ты помолишься Богу о чем-либо и Он медлит дарованием просимого, то ты не скорби; ты не премудрее Бога. Это случается по разным причинам, непостижимым для ограниченного человека. А потому вполне справедливо при самых благих желаниях и начинаниях предавать себя воле Божией.
Мы поживаем благополучно. Кажется, гомеопатия начинает помогать мне. Ее действие можно уподобить действию долота и резчика, для которых нужно предварительное действие топора и других грубых инструментов, действию которых уподобляю действие на меня кавказских вод. — Алексей Петрович растет. Справедливо Твое замечание, что к нему особенная милость Божия, приведшая его в монастырь в самое трудное время жизни в нравственном отношении. Особливо здешний монастырь драгоценен по уединению своему от предметов соблазна; к тому же юноша вступил в близкое и частое сношение с духовником своим, о. Феофаном, который и утешает его и побранивает: то и другое благотворно. Невозможно требовать с Алексея, чтоб он понимал современность, но моя обязанность, в особенности Твоя: предохранить его от пропасти, в которую он легко может вринуться по слепоте своей. Милосердый Господь, начавший устроить путь его, да устроит и до конца.
Михаил Чихачов, пишут мне, начинает терять здоровье, разваливается. На все свое время. Все мы — гости на земле.
Благословение и милость Божии да почиют над Тобою.
Тебе преданнейший брат
Епископ Игнатий.
26 апреля 1862 года
№ 46
Любезнейший Друг и Брат,
Петр Александрович!
Письмо твое от 22-го апреля получено мною 7-го мая. Отвечаю, полагая, что ответ мой может еще застать тебя в Ставрополе.
Благо, что Ты сделал относительно себя все то, что зависело от тебя, остальное возлагаешь на Господа Бога. Приходящее Тебе страхование приходит с левой стороны. Докажется это тем, что оно отойдет от помыслов веры, когда возложишься на Бога, в воле Которого и жизнь наша и смерть. Умереть каждому из нас непременно надо. Благовременное приготовление к смерти есть драгоценный дар Божий, и потому невидимые враги наши усиливаются похитить его у нас. Милосердый Господь да упразднит их, послав нам правильный взгляд на временную и вечную жизнь, чтоб мы, для снискания блаженства во второй, должным образом употребили первую, которая сама по себе, как быстро-преходящая не имела бы никакого значения, если б не решала нашей вечной участи. Святителя Тихона, когда он оставил Епархию и поместился в монастырь, лукавые помыслы в течение года выманивали из монастыря, представляя ему, что он может быть полезен среди мира. Когда Святой понял, что это кознь вражеская, покушающаяся под благовидным предлогом похитить у него данное Богом время на покаяние, тогда он успокоился и обратил все внимание на то, чтоб воспользоваться даром Божиим.
Когда сии строки были написаны 8-го мая вечером, то во время благовеста ко всенощному бдению (9-го храмовый Праздник монастыря) я получил письмо твое от 25-го апреля через Александру Ивановну Самарину, и спешу ответить на него, чтоб сегодня же письмо мое могло быть отправлено в Ярославль с тем лицом, которое доставило мне Твое письмо.
Непременно дождись отставки. Вера должна быть соединена с благоразумием, которое признается величайшей христианской добродетелью. Не требуй от себя праведности и не смущайся возникающими греховными помыслами и ощущениями: в противном случае вся деятельность Твоя примет фальшивое направление. Надо противиться греху и не увлекаться им. Действуй благоразумно и осмотрительно. Сам видишь, что вообще дела принимают запутанный характер. Блюдите, как опасно ходите, — говорит Священное Писание. Милосердый Господь да вразумит и благословит тебя.
Тебе преданнейший брат
Епископ Игнатий.
9 мая 1862 года
№ 47
Любезнейший Друг и Брат,
Петр Александрович!
Письма Твои от 4-го и 9-го мая я получил 20-го в день Ангела Алексея Петровича. На вопрос главный Твой и на прочие второстепенные вопросы я отвечал Тебе. Спасибо доброму совету из Тифлиса: он гласит также, что надо ожидать решения, т. е. отставки. Дела вообще таковы, что надо действовать ради Бога, руководствуясь Богом данными законом и разумом, остальное все возлагая на Бога: ибо никакой нет возможности признавать какое-либо благоразумнейшее соображение верным, так все шатко. Здесь носятся слухи, которые должно считать правдоподобными, что Государь Император по внушению Ангельского своего сердца хочет по случаю наступающего тысячелетия России даровать подданным своим очень многое. Вслед за решением крестьянского вопроса должно последовать решение другого или других вопросов, не менее важных, а каких — не знаю, да и не любопытствую знать, будучи занят своею болезненностию по преимуществу. Известно же, что вслед за вопросами передовыми всегда стоят или возникают вопросы им последующие, о существовании которых часто не предполагается, между тем как они важностью своею покрывают отцов и матерей своих. Так, когда выводят фундамент, то работа кажется куда какою огромною; но когда построится здание, то фундамент совершенно делается невидным. Неизвестно, что из всего этого выйдет; всячески надо ожидать больших реформ. Милость Божия да покроет Россию!
Кажется, я писал Тебе, что не должно преступать воли Божией своею волею, а сделав с своей стороны должное, остальное представлять Богу.
Благодарю Бога за устройство Кавказской кафедры, в чем Ты принял значительное участие и за что благословение Божие да почиет над Тобою. Не оставь без внимания дела дома Архиерейского с Крупенским.
Мое здоровье как будто поправляется от гомеопатии, действующей особенно хорошо после вод; это действие мелких долот после топора. Потрудись передать всем моим добрым знакомым мой усерднейший поклон, а Голоушевым — сердечную радость о выздоровлении главы семейства. С особенною благодарностью вспоминаю о их расположении ко мне. Твое чадо и прочие братия усерднейше тебе кланяются. Тебе преданнейший друг и брат
Епископ Игнатий.
21 мая 1862 года
№ 48
В «Слове о различных отношениях естества человеческого к добру и злу» описано с подробностью, как в человеке, начинающем истинно богоугодную жизнь, начинают возникать различные греховные помыслы, через что фактически обнаруживается перед ним состояние падения, в котором находится все человечество. Такое воззрение на себя приводит к истинному покаянию. Следовательно, нисколько не должно смущаться от возникающих во множестве помыслов. Это облако пыли, нанесенное ветром. Ветер с другой стороны унесет его.
27 мая 1862 года
№ 49
Милосердый Господь устроит Твой путь и доставит Тебе спасение, имиже весть судьбами Своими. Повторяю изречение Исаака Сирского: «Если молишься Богу о чем-либо и Он медлит услышать Тебя, не скорби об этом; ты не умнее Бога. Делается же это так по премудрейшему Промышлению Божию, непостижимому человеческим разумом». А тому, что Бог любит нас несравненно более, нежели сколько мы любим и можем любить себя, надо веровать несомненно. «Все, — заключает Святой суждение свое об этом предмете, — удобно достигаемое и утрачивается скоро. Все же обретенное с болезнью сердца хранится тщательно».
Да совершается над всеми все благоугодное Богу, все попускаемое Богом, а нам надо внимать себе и не заглядываться на стороны, ибо переселение наше в вечность приблизилось. Нечего засматриваться на гостиницу — землю и на совершающееся в ней.
5 июня 1862 года
№ 50
Благословен Бог, освободивший Тебя от уз мира и дарующий Тебе возможность приготовиться покаянием к переходу в вечность. Бабаевский монастырь есть весьма удобное место для такой жизни, с такой целью, с целью приготовления себя в вечность. Монастырь очень уединен, не только зимой, но и летом. В бытность Твою в Москве Тебе не мешает побывать у Митрополита и у Викария и принять благословение их, как у Святителей.
14 июня 1862 года
№ 51
Ваше Превосходительство,
Любезнейший Братец,
Петр Александрович!
Видя себя пришедшим в крайнее изнеможение и болезненность, знаменующие приближение общего всем человекам преселения из гостиницы — земли в вечность, покорнейше прошу Вас принять на себя, в случае моей кончины, распоряжение всем моим, впрочем весьма небольшим, имуществом, согласно прилагаемой при сем копии с предложения моего Костромской Духовной Консистории и согласно словесно сделанному мною Вам завещанию. Получив от Вас значительное денежное пособие во время нахождения моего на Кавказской Кафедре, я прошу Вас принять те вещи, какие найдете нужными и полезными для себя и для сына Вашего, Алексея Петровича, в Вашу и его собственность; другие отдать настоятелю и раздать братиям, преимущественно же тем из них, которые послужили мне лично. Главные предметы имущества моего состоят из: 1) Библиотеки, 2) Белья, шуб и разного платья, из которого цветные и бархатные рясы предназначены мною для ризницы Бабаевского Монастыря, 3) Экипажей: доршеза, кареты и зимнего возка. — Сочинения мои, остающиеся в рукописях, передаю сполна в Ваши собственность и распоряжение.
Вам известен мой образ мыслей: почему понятно для Вас и то желание мое, чтоб оставшееся после меня имущество, как приобретенное при убогом служении моем Церкви, а не от родственников, поступило в пользу Церкви, ее служителей и нашей братии. Я убежден, что Вы исполните отчетливее и лучше мое желание, нежели как исполнил бы его я сам, и потому останавливаюсь от всякого мелочного распоряжения, могущего неожиданно затруднить Вас в Вашем действовании.
Милосердый Господь, по единой милости Своей, да отверзет мне врата милосердия Своего, да примет в них сиротствующую и нищую душу мою из среды многомятежного мира сего, да упокоит ее во Царствии Своем. В свою чреду, которая непременно наступает для каждого земного странника, воззваны будете и Вы предстать Богу. От всея души желаю, чтоб это воззвание было услышано Вами с радостию, как призвание к радости вечной, не наветуемой и не пресекаемой уже никакою скорбию.
Вашего Превосходительства
покорнейший слуга и брат
Епископ Игнатий.
№ 209
июля 9-го дня, 1862 года
На подлинном завещании Епископа Игнатия имеются следующие надписи:
1) «Что сие письмо написано и подписано рукою Его Преосвященства Епископа Игнатия, в том удостоверяю. Костромской губернский прокурор Коллежский Советник и Кавалер Петр Николаев Кащиев. Что сие письмо написано и подписано рукою Его Преосвященства Епископа Игнатия, в том удостоверяю — Советник Костромского губернского Правления Надворный советник Александр Васильев Попов. В том же удостоверяю Председатель Костромской гражданской Палаты Коллежский Асессор Петр Иванов Коровин.
2) «По указу Его Императорского Величества учинена сия надпись в том, что настоящее домашнее духовное завещание, по смерти завещателя Преосвященного Епископа Игнатия, последовавшей 30-го апреля сего 1867 года, к явке в Костромскую Палату Гражданского Суда представлено 12-го мая сего же года при прошении родного брата завещателя, Действительного Статского Советника Петра Александровича Брянчанинова. Гражданская Палата по отобрании от подписавшихся под завещанием лиц установленных допросов, постановлением, состоявшимся 20 сего июля, заключила: усматривая, что домашнее духовное завещание Преосвященного Епископа Игнатия в форме своей составлено согласно 1014, 1046, 1050, 1051 и 1054 ст. I ч. X т., к явке представлено в установленной 1060 и 1063 ст. срок, подлинность его удостоверена законным числом свидетелей и спора на завещание ни от кого не объявлено, Гражданская Палата, не входя, за силою 1042 ст. I ч. X т., в рассмотрение законности содержащихся в завещании распоряжений, определяет: подлинность сего завещания засвидетельствовать со внесением в крепостную книгу и о том учинить на завещании установленную 917 ст. I ч. X т. надпись, выдать оное предъявителю Действительному Статскому Советнику Петру Александровичу Брянчанинову, при чем взыскать с него за акт 3 р<убля>, гербовые пошлины за употребленную по этому делу вместо гербовой простую, пять листов, бумагу — 2 р<убля> и за лист, следующий для написания завещания, по цене имения 700 р<ублей> и по количеству не полученной завещателем пенсии 250, итого девятьсот пятидесяти рублей, — 3 р<убля> 50 к<опеек>, а всего восемь рублей 50 к<опеек>, крепостных же пошлин с цены завещанного имения, на основании 372 ст. т. V Уст. о пошлине и 376 ст. того же тома и устава по продолжению 1864 года, не взыскивать, так как имение переходит к родному брату завещателя с выдачею из оного некоторых вещей братии Николаевского Бабаевского монастыря. О записке денег 8 р<ублей> 50 к<опеек> в приход приходорасходчику дать указ. Вследствие чего означенные пошлины 8 р<ублей> 50 к<опеек> взысканы и в приход записаны, а сие домашнее духовное завещание, по записке подлинником в крепостную книгу под № 35-м, выдано Действительному Статскому Советнику Петру Александровичу Брянчанинову с распискою в той книге июля 25 дня 1867 года.
За председателя товарищ его Н. Френев, секретарь Николай Баскаков, И. д. Столоначальника Ремщов. Печать Костромской Гражданской Палаты».
№ 52
Милосердый Господь да благословит твое путешествие и да дарует из духовной сокровищницы Своей разум и премудрость совершить все по Его воле, во славу Его святого имени и к пользе душ наших.
Когда я жил в Сергиевой пустыни, тогда не благоволили, чтоб мои сочинения были издаваемы печатно, имея на то свои причины. Может быть, эти причины существуют и доселе. Что ж касается до меня, я никак не ищу напечатания моих сочинений, никак не признаю их достойными напечатания или способными к назиданию христианского общества. Следовательно, если встретится препятствие к напечатанию, то не усиливайся, чтоб напечатали. Сначала мне не указывали прямо: на отказ употребляем был свой прием. Именно: так перемарывали рукопись и так изменяли сочинение, что рукопись делалась никуда не годною, а сочинение делалось чуждым мне и получало искаженный вид, могущий соблазнить читателя, а автора сделать посмешищем публики. Впоследствии один цензор был столько добр, что сказал о существовании тайного приказания относительно моих сочинений, после чего я не стал беспокоить цензуру представлением туда трудов моих. И теперь буду вполне мирен, если откажут в напечатании. Вообще, писания людей, проводивших аскетическую жизнь, гораздо удобнее печатать по смерти их. Итак, если предварительно изъявят согласие, то пусть напечатаются те сочинения, которые я назначил к напечатанию. Если ж увидишь сомнения и колебания, то это — верный признак нежелания. Никак не попусти, батюшка мой, измарать рукопись «Поучений». Она у нас одна, и может быть полезною для келейного нашего употребления. Бог да устроит лучше! Может быть, отказ в напечатании послужит мне же, и вообще нам, к добру: охранит от многих неприятностей, которые могут возникнуть из самого напечатания, по духу времени и по множеству недоброжелателей. Наш век очень мудр и требует особенной мудрости в поведении.
Впрочем, да дарует Тебе Господь поступить с мудростию. По мнению моему, должно охранять с величайшим тщанием наше положение, нам устроенное и даруемое Самим Богом для нашего приготовления к переходу в вечность, к граням которой мы оба приблизились, особливо приблизился я.
30 сентября 1862 года
№ 53
Мое здоровье как и было. То поотдаст, то опять так прижмет, что поневоле начнешь думать о смерти. В моей спальне повесили густые ситцевые занавеси, отчего эта келлия приняла характер затворнический. Никогда помещением своим я не был так доволен! Иногда взглянешь на мои две комнатки — и они представляются как бы раем. Вообще положение мое на Бабайках самое соответствующее состоянию моего здоровья и душевному настроению, а потому и самое удовлетворительное. Заметно, что оно становится лучше и лучше! Это заставляет предполагать, что мы будем очень спокойны, когда пообживемся да устроимся, — когда опасающиеся нас убедятся, что нечего опасаться.
14 октября 1862 года
№ 54
Во-первых, милость и благословение Божие да покроют нас и да даруют Тебе устроить все по святой воле Божией к нашему спасению и спокойствию; к спасению и спокойствию сожительствующим нам отцам и братиям. О сочинениях моих. Не без Промысла Божия устраивается напечатание их, доселе встречавшее затруднения. Недавно мы говорили с о. Иустином, что древние отеческие книги для монахов никак не могут быть применены вполне к современному русскому монашеству. Наиболее применимая книга это — преп. Нила Сорского, но и та написана именно для безмолвников. Что ж я увидел недавно, пересматривая написанное мною для переписки о. Моисеем. Увидел, что мои грешные сочинения содержат в себе приспособление учения преп. Нила к современному монашеству, а именно «Аскетические Опыты» могут удовлетворить этой цели. Их и переписывает о. Моисей.
Сердечно радуюсь, что ты сошелся с П. И. Соломоном. Лично я его не знаю, но с Евдокией Ст. и А. В. нахожусь в лучших отношениях. Вероятно, я знаком с супругою Соломона, но не помню ее и не знаю имени; напиши мне его. Не подивись приему Ахматова: люди, хорошо знающие свет, обыкновенно недоверчивы, и это очень умно; а кто доверчив, того горькие опыты выучат быть недоверчивым. Наши нужды очень мелочны. О них не стоит беспокоить Обер-Прокурора. Если будет внимателен к ним Петр Иванович — этого предовольно. Очень буду рад лично познакомиться с П. И. и его семейством, если они посетят Бабаевский монастырь, который по направлению братства и по уставу очень похож на Оптину. Монастырь здешний менее посещаем, и братство проще.
Об о. Иустине и старшей братии. Совет Петра Ивановича считаю очень основательным, а потому и не буду делать иного представления. Надо дать время, чтоб в нас всмотрелись и в нас удостоверились. Св. Тихон Воронежский пишет в келейных письмах, что люди судят по себе. Ты думаешь нас не подозревают в какой-либо земной цели те, которые кроме земной цели иной не имеют? Подозревают, знай наверное.
Милостыню подавай понемногу, лишь бы не огорчить просящих отказом. Относительно себя, благодушествуй. Преподобный Варсонофий Великий писал Пр<еподобному> Иоанну, который прежде вступления в безмолвие должен был похлопотать и потрудиться для устройства обители, для чего и ездил из Палестины в Египет: «Не унывай в скорбях и трудах телесных, которые несешь, трудясь ради нас и ради нашего общежития, ибо и это также значит положить душу свою за братий. Надеюсь, что велика будет награда за труд сей» (Ответ 9-й). На настоящем Твоем развлечении основано Твое будущее — прочность Твоего спокойствия.
18 октября 1862 года
№ 55
Сегодня получил письмо Твое от 20-го. Сон Твой прими, как напоминание о смерти, не приписывая ему ничего особенного и не отвергая его: так завещают святые Отцы. На Валааме иеросхимонаху Клеопе явился наяву Ангел и объявил ему, чтоб он приготовлялся к смерти, что иеросхимонах и исполнил, но скончался через девять лет. У Бога день один, яко тысяща лет, и тысяща лет, яко день один, — сказал Апостол.
25 октября 1862 года
№ 56
Справедливо и весьма справедливо говоришь, что равнодушие, выказываемое нам, может обратиться к особенной пользе нашей — доставить нам, как забытым и устранившимся от общества, спокойно окончить остаток земного странствования нашего в приготовлении к будущей жизни. Выраженное участие могло бы притягивать нас к миру. Прекращение сношений с П. П. также может обратиться к умножению спокойствия, преградив возможность рассуждать с ним о положении Церкви, о которой печется Всемогущий Господь, которою Он невидимо управляет, попущая то, что Ему благоугодно попущать. Святые Отцы не велят безмолвствующим вдаваться и в благую, по-видимому, заботу о Церкви, так как они на это не призваны, а внимать себе.
28 октября 1862 года
№ 57
Сердечно буду рад, если всех сочинений моих будет издателем В. И. Аскоченский, и прошу его об этом. Да и в самом деле он — двигатель этого дела! Я вполне уважаю то самоотвержение, с которым он действует. Нападки прогрессистов, которым он подвергается, в глазах моих суть величайшие похвалы для него, так как нападки бесов на угодников Божиих.
Очень был бы я рад, если б известное Тебе предположение мое оказалось несправедливым! Я так напуган, столько видел злонамеренности, что почти потерял веру в существование благонамеренности. Вчера получил письмо от Угрешского Архимандрита Пимена; пишет, что его покровитель Пр<еосвященный> Леонид беседует с митрополитом о предоставлении мне епархии, что до них дошли слухи о впадении моем в уныние и проч. Я отвечал, что настоящим моим положением я вполне доволен и что болезненность моя делает для меня невозможным исправление служебной обязанности.
Посылка из Петербурга получена. Спаси Господи за труды Твои. Вообще, как полагаю, поездка твоя уясняет, определяет наше положение. Доставя спокойствие и пособие всему обществу, сам непременно ощутишь спокойствие, даже увидишь, что духовное занятие пойдет успешнее.
В<иктор> И<патьевич>, как издатель, может разослать и все мои сочинения от себя. Отсюда рассылать очень неудобно.
8 ноября 1862 года
