Милостивый Государь, Отец Игнатий!

Тысячу извинений прошу у Вас за то, что не умею назвать Вас по достоинству Вашего сана, но уверена, что Вы, как человек образованный, не оскорбитесь невежеством моим, и как духовно озарены свыше святою благодатию Премудрости Божией, не усумнитесь в чувствах глубокого уважения моего свидетельствуемого доверенностию, с которой обращаюсь к Вам, Милостивый Государь.

Я мать шестерых детей и вдова военного, в военной же службе честные люди не богатеют, то и мне муж мой ничего не оставил, исключая малолетних детей. Наследственное именье мужа моего, хотя небольшое, осталось в руках брата его, с которым заводить процесс значило бы убивать время. За службу мужа моею дали мне с детьми пансиона триста рублей ассигнациями по древнему окладу. При таковых обстоятельствах я отказывалась от всего, чем пользуется человек не только порядочного круга, но что даже составляет необходимость нищего, просящего днем милостыню, а ночью покоящегося сном, укрепляющим силы его, я же не могла удовлетворять святому закону природы, обременив себя работами ниже моего звания и выше сил, я вынуждена исполнять во время ночи, скрывая как преступленье от глаз людей, которые охотно простили бы мне самое предосудительное поведение, встретив меня в блестящем экипаже и в платье, шитом по последнему журналу, но нашедши полураздетой у лоханки, в которой вода часто окрашивалась кровью из растерзанных рук моих стиркою белья, сказали бы фи! стыдно быть знакомой с ней, а если б еще кто-нибудь шепнул им, как я ночью, когда огни везде погашены, пробираюсь в сарай, где без помощи человеческой, тащу каток, нагруженный каменьями, с трепетом прислушиваясь, не проснулись ли дети мои, для которых действия мои тайна, нейдет ли дворник или чья-нибудь девушка? Мысль, что меня заметят, леденит кровь, а непомерный труд обливает лицо кровавым потом. О! тогда первая приятельница моя поспешила бы с новостью в свой пестрый Ареопаг, где громогласно сказала бы…, наша общая знакомая сошла с ума, ходит ночью в сарай одна и катает что-то вроде белья, другие высказывали бы свое мнение и ни одна из этих бездушных кукол не поняла б, что я вынуждена так сумасбродствовать, потому что рисунки, шелк и канва не доставляют мне средств существовать с детьми, а бегать из дому в дом с листком бумаги в руках для меня ужаснее всего! Но теперь мне давно минуло 50 лет, горести, невероятные труды расстроили совершенно здоровье мое, я страдаю невыносимою болью во всем организме, следовательно, не имею сил больше трудиться, трудиться же необходимо еще один год, чтобы дать возможность сыну кончить курс в Университете, после чего он уже пойдет стезею, какую Господь укажет ему, составляя звено в цепи гражданского или духовного общества. Но если по невозможности содержать его, он вынужден будет оставить университет, тогда погибли труды и усилия стольких лет! и что при том будет со мной? Но до сих пор я безропотно несла мой крест! Если описанные здесь обстоятельства не убеждают Вас, Милостивый Государь, помогать мне в течение года, то просьба моя, мои моленья, конечно, ничего не успеют. А мне останется только утешительная мысль, что Вы никогда не узнаете несчастной матери, решившейся первый раз в жизни просить, и просить только у Вас, милостыни для детей своих! Но если Господь Бог избрал Вас орудием милосердия своего, то почтите меня одной строчкою, адресуя на имя подруги дочерей моих, Феоктисты Ивановны Швиковской, живущей в Петербурге в Офицерской улице близ синего моста в доме купца Зиберта, № квартиры 23, тогда сама явлюся к Вам с полной верою в душе, что там пред престолом Всемогущего я услышу глас общего Судьи как Вы услышали мой. Он обратится к Вам и скажет: «Ты сделал более, нежели напоил жаждущего, накормил алчущего, ты спас душу страждущей матери, она не возроптала под бременем нищеты, юноша не пришел в отчаянье и не исказил образа и подобия Моего, прийми ж награду, принадлежащую тебе!!!» — В ожидании сего пребуду с чувством глубочайшего почтения к Вам, Милостивый Государь,