Милосердый Господь учредил, при посредстве Святых Своих Апостолов и святых Отцов, Святителей и Учителей Церковных, различные душеспасительные подвиги, а между ими и пост святый, коим связывается и обуздывается плоть наша. По отношению всех этих подвигов должно помнить, что они для человека, а не человек для них, как и Господь сказал: Суббота бысть человека ради, а не человек ради субботы. Сие должно разуметь и о посте. Почему, находясь в крайней немощи и не имея нужды удручать тело, а напротив, имея нужду укреплять оное, нисколько не усомнитесь употреблять уху из рыбы во время нынешней Святой Четыредесятницы: ибо уха из рыбы менее даст крепости Вашему слабому телу, нежели сколько другому сильному хлеб и вода. Сердцеведец Господь, видящий немощь Вашу, не исключит Вас из числа постящихся. Так поступали многие великие угодники Божии и между прочими святый Епифаний Кипрский. Св<ятый> Исаак Сирский в 10-м слове говорит: «Да не смятеши и отсечеши житие твое, еже подобно есть веризе духовной и за вожделение прилога мала труда да не останешися и престанеши от всего течения твоего. Яждь умеренно, да не всегда яси. И да простерши ноги твоея выше силы, да не отнюдь празден будеши». Этот премудрый совет великого Наставника монашествующих вполне может быть приложен к Вам; потому что воздержанием, несоответствующим силам Вашим, вы можете привести себя окончательно в слабость, лишитесь церковной службы и обществу Вашему, которому теперь приносите некоторую услугу, будете служить обременением.

Просящий Ваших святых молитв и любви о Господе — недостойный архимандрит Игнатий.

Препровождаю Вам краткую статью о молитве Иисусовой. По болезненности Вашей Вам должно подвизаться лежа или сидя на спокойном стуле. Молитву произносите неспешно, со вниманием, заключая ум в слова молитвы, имея глаза на устах или закрывая их. Полезно Вам почитывать краткие статьи о молитве, имеющиеся у С<естры> Г. Они Вам будут способствовать при этом делании, которое сначала кажется сухим, но впоследствии оказывается самым плодоносным. Бог, дал молитву молящемуся, да дарует дар ее Вам, дабы отселе могли Вы частою молитвою встать на страшный суд Христов и испросить себе заблаговременно помилование.

Несмотря на то, что Вы больны, Вы потрудились написать целое письмо к грешнику. Вы это сделали, движимые любовию христианскою. Бог утешает меня дружбою матушки Игумении и Вашею, ибо дружба рабов Божиих есть истинное утешение для души, странствующей в этом кратковременном и суетном мире, враждебном Богу. — Да даруются Вам силы свыше, от Отца Небесного, наказующего всех Им любимых, и биющего всех Им приемлемых. Я часто о Вас вспоминаю; извещает меня о Вас мое сердце. Вспоминаю Вас — и желаю, чтобы вы благополучно, о Господе, преплывали житейское море. Сколько в этом море подводных камней! Какими ветрами различными, действующими по различным направлениям, оно обуревается! И на нем еще, кроме опасностей, ему природных, — на нем еще привитают разбойники! Эти разбойники не видимы для телесных очей, а наветуют они и тело и душу; и тело и душу стараются увлечь в бездну греха и потопить в ней навеки! Увы, бедная душа человеческая! Как совершишь ты путь по морю житейскому? Как спасешься от волн, от ветров, от подводных камней, от разбойников, от плена, от смерти? — Не иначе как Христом. Он сотворит силу, Он вознесет мя, Он крепость моя и пение мое и будет мне во спасение. Мир вам!

Преподобнейшая мать Вирсавия!

Простите меня за невнимательное прочтение письма Вашего, которое Вы писали ко мне в декабре. Я уничтожен болезненностию, а лечением, начавшимся с половины сентября, до конца уничтожен, — так это лечение расслабляет меня.

Приходящих к Вам за советом принимайте со страхом Божиим и, при каждом приходе их, моля Бога, чтоб Он давал Вам сказать ближнему слово полезное. Обращаясь с молитвою к Богу пред каждою беседою с ближним, Вы будете очищать Вашу беседу от тщеславия. Говорите с осторожностию, не вдаваясь в многословие. Пустых любопытных вопросов приходящим не делайте и от разговора о делах монастыря и всех делах мира сего старайтесь уклоняться. Если же увлечетесь и скажете что-либо не по совести, т. е. с нарушением написанных здесь правил, то мысленно укорите себя и раскайтесь пред Богом. Таким образом приход ближних принесет Вам существенную пользу, открывая Вам Вашу немощь, которая без этого могла бы оставаться закрытою, что очень душе — вредно. Хотя Вы и недостаточны для преподавания советов, как недостаточен и я, но, по скудости нашего времени, мы должны делиться с ближним нашим скудным знанием. Если будете совершать это дело со смирением, не попуская действовать своему я, то и за это дело, как оно ни недостаточно, Божия милость осенит Вас.

Просящий Ваших святых молитв и призывающий на Вас благословение Божие

Преподобнейшая мать Вирсавия!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за воспоминание Ваше о мне и поздравление с праздниками, с которыми равномерно поздравляя Вас, усерднейше желаю Вам всех благ, какими Господу благоугодно ущедрить Вас. Тому, что Вам нечем похвалиться, кроме немощей Ваших, весьма радуюсь: это значит, что Вы приблизились к опытному познанию Искупителя.

Мое здоровье находится в обычном положении; случаются изменения к лучшему и худшему, которые в отношении к общему, никакого значения не имеют. Слава Богу, руководящему нас непостижимым Промыслом Своим. Вручая и себя и Вас этому всемогущему и всеблагому Промыслу, имею честь быть

Вашего преподобия покорнейшим слугою

Милосердый Господь да благословит благое намерение Ваше и да благословит Вам исполнить его.

Преподобнейшая мать Вирсавия!

Примите мою усерднейшую признательность за воспоминание Ваше о мне и поздравление с Праздником Праздников, с которым равномерно поздравлю Вас, желая Вам всех истинных благ и приветствую всерадостным приветствием: Христос Воскресе!

Ныне дух времени лежит громадною тяжестью на всем христианстве и монашестве: все стонут под бременем его. Замечают, что ныне стало поступать в монастыри из мира очень-очень мало благонамеренных, неиспорченных людей. Надо понимать время, и с особенною бдительностию заботиться о своем спасении, удаляясь по возможности от общения с людьми, чтоб избежать как заразы грехом ближнего, так и осуждения греха в ближнем.

Просящий Ваших святых молитв и призывающий на Вас благословение Божие

Преподобнейшая мать Вирсавия!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за воспоминание Ваше о мне и поздравление с праздником и Новым Годом, с которыми взаимно поздравляя Вас, желаю Вам всех истинных благ.

Точно, как Вы говорите, преселение в вечность — близко для каждого из нас и необходимо покаянием омывать наше прошедшее и покаянием же привлекать к себе милость Божию, чтоб в надежде и радости преселиться в вечность. Петр Александрович находится в настоящее время в С.-Петербурге, квартирует на Владимирской улице, в доме Лихачева, № 3, квартира № 38, в меблированных нумерах г-жи Артемьевой, — занимается наблюдением за печатанием двух остальных томов моих сочинений. Отпечатание кончится, вероятно, к февралю или в первых числах февраля. Покорнейше прошу принять от него экземпляр для Вашего келейного упражнения и поминать меня грешного в Ваших молитвах.

Вашего Преподобия покорный слуга

Преподобнейшая мать Вирсавия!

Письмо Ваше от 22 марта я получил 30-го и немедленно же отвечаю; но не знаю, скоро ли попадет мой ответ на почту, потому что у нас открывается уже распутица, во время которой сообщение с городами прекращается.

К сделанному Вам предложению я мирен и полагаю, что это предложение устроилось по Промышлению Божию о Вас. Не отказывайтесь от него. Вологда — город мирный; там много благочестия. Это моя родина. В монастыре и в игуменских келлиях я был в 1832 году. Келлии каменные, удобные, двухэтажные. Воздух в городе мягкий, вода в реке здоровая, рыбы много и отличного достоинства.

Когда человек обновится покаянием, тогда грехи юности его не препятствуют ему заботиться о душах ближних. Так понимала Церковь издревле и Святый Нифонт, епископ Кессарии Кипрской, по откровению Божию, принял на себя обязанности пастыря, хотя в юности и подвергался тяжким преткновениям. Житие его 23 декабря.

Просящий Ваших святых молитв и призывающий на Вас благословение Божие

Ваш покорнейший слуга

Сердце мое говорит больше, нежели сколько может выразить слово. И странно! Едва сердце мое захочет начать беседу с тобою, как впадает в него ощущение молитвы, уносит меня в тот мрак, который служит закровом Богу, светом для разумных Его тварей. Несись туда и ты! Хорошо — забыть человека в Боге: потому что помнит его Бог. Хорошо — быть мертвым для человека в Боге: это — истинная жизнь, жизнь — Духом. Дух и мертвит и живит. Разумеющий да разумеет, а от недостойного да скроется слово духовное в неприступном для плотского ума свете своем.

Отсюда, из мрака или с неба — назови, как хочешь, — смотрю на тебя. Утешаюсь тем, что ты захотел принести сосуд свой в служение Богу, — не на другое служение, временное, пустое, тленное. — Благословляю за это Бога, славословлю его!

Взгляни: человек, отовсюду ограниченный человек, сколько придумал, сделал вещей для удовлетворения многоразличным нуждам и прихотям своим! — Несравненно удивительнее Премудрость Всепремудрого и Всемогущего Бога в уготованных Ею бесчисленных, разнообразных сосудах разумных. Каждый сосуд — с отдельною, ему собственно принадлежащею способностию! Всякий сосуд — вместилище какого-нибудь особенного духовного дарования. Иной способен к служениям, совершаемым телом; иной — к делам милосердия; иной — к молитве и безмолвию; иной — со способностию созидать души словом Истины и Духа, — другой со способностию управлять людьми, устраивать их; иной — со способностию доставлять обществу человеков нужное для временного их существования — пищу, одежду, домы и тому подобное. Твой сосуд — для таинств Духа. Дух Божий — Свят, — почивает только в чистых, святых. Вычистись Истиною — не человеческою, глупою истиною, — Истиною Божественною, сошедшею к человекам с неба, хранимою для человеков во Святом Евангелии. Она говорит: Научитесь от Мене яко кроток есмь и смирен сердцем и обрящете покой душам Вашим (Мф. 11. 29). Этот покой — место Духа Святаго; в мире, — говорит Писание, — место Его (ср.: Пс. 131. 14).

Свойство Божественной Истины — очищать, освобождать. Сказал Господь: Аще вы пребудете в словеси Моем, воистину ученицы Мои будете. И уразумеете Истину и Истина свободит вы (Ин. 8. 31, 32). Он молился Отцу о учениках Своих: Святи их (т. е. запечатлей Духом Святым) во Истину Твою: Слово Твое Истина есть (Ин. 17. 17). А ученикам Своим сказал: Уже вы чисти есте за слово, еже глаголах вам (Ин. 15. 3). Посему желающий уразуметь Истину — быть очищенным, освобожденным Ею, должен изучать разумом и деянием Евангельские заповеди, хотя бы это и было сопряжено с насилием сердца, стяжавшего грехопадением Богопротивные наклонности и влечения. В заповедях — Истина; в заповедях — смирение; в заповедях — любовь; в заповедях — Дух Святый. Все это засвидетельствовано Писанием. Вся заповеди Твоя Истина, — воспевал Боговдохновенный Давид; Имеяй заповеди Моя, — сказал Господь, — и соблюдаяй их, той есть любяй Мя (Ин. 14. 21). Будите в любви Моей. Аще заповеди Моя соблюдете, пребудете в любви Моей (Ин. 15. 10). Глаголы яже Аз глаголах Дух суть и Живот суть (Ин. 6. 63). К тому, кто исправлен, предочищен Истиною, приходит Дух Святый, как Дух Истины, неожиданно, непостижимо проникает в ум, душу и тело, обновляет, возрождает человека в жизнь духовную. Привлекох Дух, яко заповеди Твоя желах (Пс. 118. 131). Евангельские заповеди да будут предметом твоего учения, размышления, деятельности всей жизни. Иже будет во Мне и Аз в нем, чрез соблюдение Евангельских заповедей, — сказал Господь, — той сотворит плод мног. Напротив того: без Мене не можете творити ничесоже, то есть никакой духовной добродетели. Добродетели же, свойственные всему падшему человеческому естеству, — как бы ничто, не имеют никакой цены пред Богом, подлежат огню геенскому. Аще кто во Мне не пребудет соблюдением Евангельских заповедей, извержется вон, яко розга, и изсышет, и собирают ю, и во огнь ввергают, и сгарает (Ин. 15. 6), несмотря ни на какие добродетели естества падшего.

В молитвах твоих погружайся весь в покаяние. Есть состояние обновленное — это знаешь; а находишься в состоянии ветхости! И потому пребывай в непрестанном сетовании, в печали спасительной. Отвергнись себя! Не имей душу свою честну себе по примеру святого Апостола. Оценивай себя только осуждением себя. Будь бескорыстен пред Богом. Никак не позволь себе ожидания благодати: это состояние и учение находящихся в самообольщении, отпавших от Истины. Стремись узреть грех твой и возрыдать о нем: это твое дело. А Бог сделает свое дело, потому что Он верен, дал обетование и исполнит его. Благодать — Его! Дать ее — Его дело. Не сочти свои ризы чистыми, достойными духовного брачного чертога, сколько б ты их не обмывал: судия твой — Бог.

Мне понравилось служение твое родителю твоему. Пусть причиною этого служения будет не союз крови, а заповедь Великого Бога, сказавшего: Чти отца твоего и матерь твою и благо ти будет. Повсюду замени плоть и кровь Христом. Он отделит тебя от земли и вознесет к Себе на небо.

Выписываю для тебя некоторые изречения святых Отцов:

«Брат вопросил великого Сисоя: Как мне спастись, как угодить Богу? — И отвечал ему Старец: Если хочешь угодить Богу, отступи от мира, отступи от земли, оставь тварь, приди ко Творцу, совокупись с Богом посредством молитвы и плача и найдешь покой в этом и будущем веке».

«Сказал великий Варсонофий: Если оставишь попечение о всякой вещи, то это приблизит тебя ко граду. Если не будешь вменять себя в человеках — это вселит тебя во град. А если умрешь от всякого человека — этим наследуешь град и его сокровища».

«Брат спросил авву Пимена: что мне делать со страстями смущающими меня? — Старец отвечал: будем плакать пред благостию Божиею, доколе Бог не сотворит с нами Своей милости».

«Другой брат спросил того же великого Пимена: Что мне делать с грехами? — Старец отвечал: хотящий очиститься от соделанных им грехов, плачем очищается от них и хотящий сохраниться от впадения в новые грехи, плачем сохраняется от них. Это путь покаяния, преданный нам Писанием и Отцами, которые говорили: плачьте, потому что другого пути кроме плача, нет».

«Великий Пимен говаривал: Начало зол — рассеянность».

«Он же говаривал: Если человек во всяком обстоятельстве будет обвинять себя самого, то везде устоит».

«Еще он говорил: Если будешь молчалив, то найдешь покой везде, где бы ты ни жил».

«Написал святый Иоанн Лествичник: Исходящий телом, но не исходящий словом — кроток, весь — дом любви».

«Он же написал: Затворяй дверь келлии для тела, дверь языка для разговора и внутреннюю дверь для духов лукавых».

Следующее заимствую из 41-го Слова святаго Исаака Сирского, сокращая: «Более всего возлюби молчание, потому что оно приблизит тебя к плоду. Слова недостаточны, чтоб поведать о нем. Сперва понудим себя молчать; тогда от молчания родится в нас нечто, которое будет наставлять нас молчанию. Да даст тебе Бог ощутить нечто рождаемое от молчания. Если начнешь жить этим жительством, — не знаю сколько свету воссияет тебе отсюду. Не подумай, что поведуемое молчание дивного Арсения было следствием его свойства естественного. Нет! Он сперва понуждал себя к молчанию. При этом жительстве рождается в нас множество слез и видение чудное. Велик человек, имеющий в душе обычай молчания. Молчание вспомоществует безмолвию. Нам, живущим между многими, невозможно избежать встреч с людьми; даже равно-Ангельный Арсений, возлюбивший более всех безмолвие, не возмог устранить от себя встречи. Невозможно не встречаться с сожительствующими нам Отцами и братиями — и нечаянно, и ходя в Церковь, и при других случаях. Видя это, достоблаженный муж приучил себя, наставляемый благодатию, ко всегдашнему молчанию».

В 20-м слове святый Исаак научает инока говорить, обращаясь к душе своей, так: «В безумии прожил ты жизнь твою, срамнейший человек, достойный всякого наказания. По крайней мере, сохранись в этот день, оставшийся от дней твоих, истраченных во тще, скудных делами благими, богатых делами злыми. Изшел ты из мира таинственно, вменился мертвым ради Христа; не оживай снова для мира и для всего того, что принадлежит миру, — и предварит тебя покой, ты будешь жив о Христе. Готовься и приуготовься ко всякому поношению, ко всякой досаде, поруганию и укоризне от всех. Прими все это с радостию, как точно достойный того. Претерпи с благодарением Богу всякую болезнь, скорбь и беду от бесов, которых волю ты совершал. Претерпи всякую нужду и горести естественные! Претерпи с упованием на Бога лишение телесных потребностей, долженствующих чрез краткое время превратиться в гной. Подклони выю всему этому в надежде на Бога, не ожидая ни от кого другого избавления или утешения, но возверзи на Господа попечение твое и во всех искушениях осуди себя самого, как причину их. Не соблазнись ничем, не укори никого из оскорбляющих тебя, потому что ты вкусил от запрещенного дерева и стяжал различные страсти. С радостию прими эти горькие врачевства: пусть они потрясут тебя немного — и ты впоследствии усладишься. Увы тебе! Увы твоему смрадному тщеславию! Душу твою, исполненную всяких грехов, ты оставил без внимания, как бы не подлежащую никакому осуждению, а занимался осуждением других, осуждая их и словами и помышлениями»…

«Феофил, Патриарх Александрийский, посетив безмолвников горы Нитрийской, спросил их авву, великого угодника Божия: Что нашел ты на пути иноческой жизни особенно важное? Духоносный Старец отвечал: то, чтоб во всем обвинять себя и непрестанно укорять себя».

Преподобный Пимен Великий называл самоукорение тою сваею (бревном, вбиваемым в землю), к которой привязывают ладию душевную во время бури.

Вот образцы и свидетельства подвигов, тебе свойственных, могущих принести душе твоей обильную пользу, доставить тебе прочное духовное воспитание. Не подумай, что для научения безмолвию необходим затвор или глубокая пустыня. Нет! Гораздо лучше научиться ему между людьми при посредстве душевного подвига. Самые падения, невидимые ближними, видимые и ведомые Богу и совести, падения ума и сердца, послужат к пользе, соделывая тебя искусным в борьбе со грехом, открывая тебе всю немощь человека. Подвижник, воспитанный между людьми силою невидимого внутреннего подвига, бывает прочен, богат знанием и опытностию духовною, исполнен смиренномудрия, для ближнего — пристанище, сокровище. Он подобен древу, выросшему на открытом холме, подвергавшемуся ветрам порывистым и всем другим непогодам; такие древа глубоко пускают в землю корни, бывают особенно сочны, полны жизни и силы. Напротив того, питомец затвора и уединенной пустыни подобен цветку и древу, воспитанному и возлелеянному в оранжерее. Ему свойственна пагубная изнеженность: при малейшем ненастье он уже страдает; ненастье — немного посильнее — он умирает. Совершенное уединение, по правилам духовного закона, дозволяется только тем, на подвиг которых, как выражается святый Иоанн Лествичник, низошла благодатная роса Святого Духа. Для таких точно — полезно, нужно строгое уединение, чтоб при помощи его свободно предаться учению и водительству Духа, о чем говорить — ныне не время.

Мы еще не довольно знакомы… Говорю так, чтоб не сказать: ты еще мало знаешь меня. Поэтому нужно нам условиться. Если я и недостоин называться человеком, имея в себе много скотского и бесовского, то ты, по любви твоей ко мне припиши мне достоинство человека, или, по крайней мере, достоинство разумной твари, хотя и запечатленной горестным грехопадением. Сын Божий называет Себя в Евангелии Сыном Человеческим. Бог, явившись между человеками, не принял на Себя никакого выдуманного падшими человеками титула — именует Себя наименованием, данным нам Богом, Который пред нашим сотворением совещался Сам в Себе таинственно: Сотворим человека. Сын Человеческий!.. Как мне нравится это наименование! Какое прекрасное наименование! Смиренное и возвышенное наименование! Как наставительно и утешительно звучит оно в ушах моих!.. Люди не захотели этого наименования, им понадобилось: Высокопреподобие, Высокоблагородие… Какая бессмыслица! И поведение их, подобно именам, сделалось бессмыслицей, карикатурой уродливой, в которой гордое — в соединении с глупым. На конверте, позволяю, пиши какую хочешь бессмыслицу; но в письме будь как человек с человеком, как сердце с сердцем, пред очами Всесвятого Бога. Пусть сердце твое беседует со мною просто, искренно; каждое слово твое пусть будет для истины. А Бог! — Будет, как и есть, свидетелем бесед наших, которых причина и цель — Он и наше в Нем спасение.

Назначение этого письма — удовлетворение не общей — частной нужде — твоей нужде; оно написано под влиянием твоего душевного состояния. Это не универсальное лекарство, — частное, твое! Ты читай это письмо и перечитывай, переноси слова его с бумаги в сердце; ты пей из этой чаши здравие душевное; а другим она может принести только недуг, послужит поводом к пустым суждениям, пересудам, к зависти, к составлению ложных догадок и мнений. Скрой от всех письмо, строки, букву; пусть способные читать сердцем и умом прочитают его в твоем поведении и прославят Бога, хотящего, чтоб все человеки спаслись, пришли в познание Истины.

Первое письмо твое от 7-го сентября я получил. Уже много было написано в ответ на него в письме моем от 5-го. И потому я положил себе: дождаться ответа и тогда на два твои письма отвечать вместе — что Бог вложит в мое недостойное сердце, у которого в распоряжении едва пишущая от слабости рука. Я постоянно болен и хил, в особенности по зимам; ныне же вдобавок принимаю лекарство, которое врачует боли, но ослабляет силы. Думал я написать некоторые подробности о духовном делании, тебе идущем. Останавливаюсь исполнить это до другого времени; спешу, получив второе твое письмо, способствовать сколько-нибудь, с Божиею помощию, к восстановлению в тебе нарушенного спокойствия душевного. И ты просишь меня поспешить ответом.

Иди скоро, — сказал Господь Моисею, внимавшему Его таинственным учениям в уединении, на вершине горы Синайской, в уединении мрака, произведенного нисшедшими на гору небесными облаками: Сниди отсюду: беззаконноваша бо людие твои, ихже извел еси из земли Египетская: преступиша с пути скоро, егоже заповедал еси им: сотвориша себе тельца и поклонишася ему, и пожроша ему. Знай, что человек, когда находится вне состояния мира, находится в состоянии неправильном по отношению к закону Христову, в состоянии самообольщения и заблуждения, в кумирослужении.

Смотрю на кипящие в тебе волны — и нет от них никакой печали в моем сердце; они не устрашают моего сердца, не приводят его в сомнение. Мое сердце спокойно, мало того: оно ощущает утешение духовное. От чего бы это было? — Мое сердце — чувствительно по природе; оно не может быть холодным и равнодушным. Скажу тебе, отчего: в нем действует с убедительностию извещение, что к тебе — милость Божия. Вышло такое определение о тебе от горнего Престола Царя Царей. Не устрашись бурь, не ослабей от них: они — признак добрый. Тебя скоро осенит помощь Божия; на весы твоего сердца положится тяжеловесное духовное сокровище, отчего противоположная чаша, чаша земных скорбей и утешений, сделается без весу. Поверь моему сердцу! Не знаю, стоит ли оно доверия, но уверяет так сильно, что я, оставя всякое соображение и умствование, пишу — что внушает мне, велит писать сердце. Вижу пристань духовную, приготовленную тебе Всеблагим Богом, тебя ожидающую. Но Он, Многомилостивый и Всепремудрый, попускает тебе сперва потрудиться в волнах, чтоб ты утомился, умучился в борьбе с ними — дал цену пристани. Человек не дает должной цены тому, что достается ему ценою слишком дешевою. Не была ли пристань — рай? — И этой пристани человек не дал цены, был недоволен ею — захотел большего, несбыточного!

Получив твое письмо, я прочитал его; спустя несколько часов прочитал еще раз и, когда сердце мое отделило шум слов и выражений от голоса души, взял перо, обмакиваю его, больше, кажется, в сердце, чем в чернила, — отвечаю тебе. Прости мою нескромность, которую позволяю себе для твоего ободрения: меня объемлет невыразимое духовное, просветительнейшее утешение, поглощающее в сладости своей мой ум, соделывающее вдохновенным мое сердце. Из среды этого утешения пишу к тебе!.. И ныне, Израилю, послушай оправданий и судов, елика аз учу вас днесь делати, да поживете и умножитеся, и вшедше, наследите землю, юже Господь Бог отец ваших даст вам в наследие (Втор. 4. 1), — говорил Израилю его Законодатель — Боговидец.

Пишет к тебе искушенный волнами многими, бурями многими, многими пропастями и подводными камнями, — хотя и доселе неискусный, — искушаемый скорбями многими с того самого времени, как только себя помнит. Много я страдал! — страдал наиболее из-за своей пламенной крови, — из-за своей пламенной любви к ближнему, любви, соединенной, казалось мне, с чистым, полным самоотвержением, — из-за расположения к справедливости, чести, — из-за своего плотского разума. И теперь должен смотреть и смотреть за своею кровию; без этого она как раз похитит у моего сердца святый мир, отнимет меня из водительства Святаго Духа, предаст водительству сатаны.

Знай: Бог управляет миром; у Него нет неправды. Но правда Его отличается от правды человеческой. Бог отверг правду человеческую, и она — грех, беззаконие, падение. Бог установил Свою Всесвятую правду, правду Креста, — Ею отверзает нам небо. Ему благоугодно, чтоб мы входили в Царство Небесное многими скорбями. Образ исполнения этой Правды Бог подал Собою: Он вочеловечившись единою из покланяемых Ипостасей Своих, подчинил Себя всем разнородным уничижениям и оскорблениям. Святейшее Лице Его подверглось заушениям и заплеваниям; не отвратил Он от них лица Своего. Он вменился с беззаконными; в числе их, вместе с ними осужден на поносную, торговую казнь, предан ей; какими же людьми? — Гнуснейшими злодеями и лицемерами. — Все мы безответны пред этою всевысшею правдою; или должны ей последовать, или к нам отнесутся слова: Иже не примет креста своего и в след Мене грядет, — несть Мене достоин… Иже несть со Мною, на Мя есть (Мф. 10. 38; 12. 30).

Против правды Христовой, которая — Его Крест, вооружается правда испорченного естества нашего. Бунтуют против Креста плоть и кровь наши. Крест призывает плоть к распятию, требует пролития крови; а им надо сохраниться, усилиться, властвовать, наслаждаться. Путь к кресту — весь из бед, поношений, лишений; они не хотят идти по этому пути; они — горды, они хотят процветать, величаться. Понимаешь ли, что плоть и кровь — горды? — Всмотрись на украшенную плоть, на обильную кровь — как они напыщенны и надменны! — Не без причины заповеданы нам нищета и пост!

Не устрашись слов моих: они по наружности, с первого взгляда, — страшны, жестоки. Исполнишь спасительный совет мой — и обретешь мир, исцеление сердцу твоему. Твое расположение к N. болезненное. Воню твоего сердца обонял я, бывши у вас в обители; потом при получении первого письма твоего; во втором же письме душа твоя сама сознает его: болезнует, мучится, мечется, стонет. Писал я тебе, свидетельствуясь деланием и учением святых Отцов, что желающий перейти из плотского состояния в духовное должен умереть для всех человеков. — Какая смерть без болезней! При свидании я тебе сказал: «Ты должен быть один». Сердце твое, ум, сознали справедливость произнесенного; но услышала кровь твоя приговор смертный на нее — и ужаснулась. Я понимал это; не остановился, не останавливаюсь сказать истину, необходимую для твоего спасения и преуспеяния. Услышь, услышь голос грешника, слово грешника, голос и слово, избранные Богом в орудие твоего оживления в Духе, — и, хотя б то было с пролитием кровавого пота, исполни их. Мечем и луком твоим отними у Аммореев землю, отдай ее Сыну возлюбленному Отца, таинственному Иосифу — Христу. Так сделал прообразовательно святый Патриарх Иаков (Быт. 48. 22). Землею — называю твое сердце; Аммореями — кровь, плоть, злых духов, завладевших этою землею. У них надо отнять ее душевным подвигом, т. е. деланием умным и сердечным.

Как и чем исцелить твое болезненное расположение?

Ты веришь Спасителю? Ты веришь словам Его? Он сказал: Вам и власи главнии вси изочтени суть; так бдителен, заботлив до мелочной подробности, Промысл о нас всеблагого Бога нашего! Бог, столько о нас заботящийся, имеющий на счету все волосы наши, — смотрит: первомученика Стефана побивают камнями, — и не препятствует убийству. Зрит: Апостолы умирают ежедневно, страдают непрестанно, оканчивают земное течение свое насильственною смертию. — Взирает: и тысячи, и тысячи тысяч мучеников претерпевают отсечение, строгание, ломание членов, продолжительное заключение в смрадных и душных темницах, убийственные работы в рудокопнях, сожигание на кострах, замерзание в озере, потопление в водах. — Он смотрит: иноки совершают невидимое мученичество в борьбе с плотию и кровию, с духами нечистыми, с людьми любителями мира, с бесчисленными лишениями телесными и душевными. На все это Он, человеколюбец и Всемогущий, взирает. От всех скорбей Он мог бы избавить избранных Своих, но не делает этого — возвещает рабам Своим: В терпении вашем стяжите души ваши (Лк. 21. 19)… Претерпевый до конца, той спасется (Мф. 24. 13). Кто ж поколеблется, о том не благоволит душа Моя (Евр. 10. 38).

Просили сыны Зеведеевы у Господа престолов славы; Господь даровал им чашу Свою. Чаша Христова — дар Христов, подаваемый Им любимым Его, избранным Его. Чаша Христова — условие, залог вечного блаженства. Чаша Христова — страдания. Посему познается, говорит святый Исаак Сирский: «Особенный Промысл Божий над человеком, когда этому человеку пошлются непрестанные скорби». В заключение употреблю слова святого апостола Петра: Темже и страждущии по воле Божией, яко верну Зиждителю, да предадят души своя во благотворении.

Основываясь на вышесказанном, утверждаю: N. под особым Промыслом Божиим; все совершающееся над ним — пред взорами Бога, по попущению Бога, его Создателя, Искупителя и Владыки… Неужели ты еще не увидел Бога в Промысле Его и управлении Его?.. Благоговейно отступи, ничтожная пылинка!.. Останови руку, дерзостно простирающуюся с рукою Божиею к образам правления судьбами человека! Остановись!.. Вытрезви твой ум, упоенный порывами, волнением крови: больное твое сердце представило тебе Бога покинувшим бразды, Ему Единому принадлежащие, — забывшим свое святейшее обещание…

Приступи же к врачеванию прокаженной и расслабленной, беснующейся души твоей. Опираясь на веру, на живую веру, ежедневно вставай — сперва по нескольку раз в день, раза по три и четыре — в течение краткой минуты на колени, говори Господу: «Господи! N., которого я думал так любить, думал так уважать, — называл, обманываясь, моим, — Твой, Твое создание, Твоя собственность. Он Твой — Всеблагого Творца и Владыки своего! Ты всеблаг: Хочешь устроить для него все благое. Ты всесилен: все можешь для него устроить, что не восхощешь. Ты всепремудр: путей Твоих духовных, судеб Твоих исследовать, постичь человеку невозможно… А я — кто? — Пылинка, горсть земли. Сегодня существующая, завтра исчезающая. Какую могу принести ему пользу? — Могу лишь более повредить ему и себе моими порывами, которые кровь, которые грех. Предаю его в Твою волю и власть! Он уже есть, всегда был в Твоей полной воле и власти; но этого доселе не видел слепотствующий ум мой. Возвращаю Тебе твое достояние, которое безумно похищал я у Тебя обольщавшим меня мнением моим и мечтанием. Исцели мое сердце, которое думало любить, но которое только больно, потому что любит вне Твоих святых заповедей, с нарушением святого мира, с нарушением любви к Тебе и ближним». — И врагов нам повелено любить; и нарушение любви к ним есть нарушение заповеди, нарушение любви к ближнему. Встав с колен, повторяй несколько раз неспешно: «Господи! Предаю его, себя, всесвятой воле Твоей; буди во всем воля Твоя! — За все — слава Тебе!» Когда ты с людьми и увидишь, что приближается к душе невидимое искушение, то повторяй мыслию вышесказанные слова. Когда видишь неустройство мира и вашего маленького мира — монастыря, повторяй слова: «Господи! Ты, Всесильный, все это видишь; да будет воля Твоя; да совершаются недомыслимые судьбы Твои. А я — кто, пылинка, — чтоб мне вмешиваться в Твое непостижимое управление!»

Сын Божий сказал о Себе: Сын Человеческий предается в руце человеков (Мф. 26. 46). Если Он, Всесвятый, предается в эти руки, — что странного, когда грешник предается в руки подобных ему грешников. Научимся говорить подобно распятому близ Христа грешнику: «Приемлю достойное по делом моим; помяни мя, Господи, во Царствии Твоем».

И N. должен также поступать относительно тебя — предавать тебя Богу, Его воле, Его Промыслу. Для духовного руководства он слаб, — влечется твоею немощию. А в немощи твоей большая сила крови, красноречивой крови, восстающей против духовного закона: кто не ощутил в себе явного духовного действия, дарующего свободу, независимость, тому не выстоять против напора твоей крови. «Ты должен быть один». Из тебя сказал я это; сказал и повторяю. Те, которым будешь поверять твои брани, повредятся — и, может быть, неисцельно. Мой жребий был — постоянное одиночество; был и есть. Что делать? — претерпим тягость уединения. Увидев его, увидев сиротство наше на земле, — Дух Святый, в свое, известное Ему время, придет к нам. Тогда будешь не один и порадуешься тому, что был один. Умертвите взаимное пристрастие истинным смирением, которое предложено в вышенаписанных молитвах Боговидения. Не должно вам безвременно, по влечению нежного чувства, т. е. глупой крови, учащать друг к другу. Не будь нежен! Не позволяй себе разнеживаться! Будь истинный муж! В противном случае, чтоб не постыдили нас жены, не причислили нас к женам по причине нашей слабости! Так некоторая преподобная инокиня сказала нерадивым, некрепким инокам: «Вы — жены!» Имею основание искать от тебя этого. Дай! — потому что можешь дать.

Когда придут тебе помыслы ревности и нежности к N., а ему к тебе, говорите сами себе: «Господи! Он Твой! А я что?» — когда же усилится брань — к себе в келлию и на колени! Подвизаясь так, вы ощутите по милости Божией исцеление от пристрастия друг ко другу, которым сердца Ваши лишены свободы; они в плену и от того в муке. Время ваше и здоровье теряются в пустых смущениях и бесплодных мучениях. Когда Бог дарует вам исцеление от пристрастия и вы ощутите свободу и легкость, тогда познаете, что настоящее ваше состояние было «искушение», было состояние ложное, а не духовное, — и потому греховное, Богопротивное. Малости, незаметные в мирской жизни, в монастырской делаются уже не малостями, но весьма важными недостатками, могущими нанести неисцельный вред, — не только остановить — прекратить всякое духовное преуспеяние, сделать жительство в монастыре вполне бесплодным. В особенности это относится к монашествующим, которым на ниве Христовой досталась в удел для возделания — умная молитва и прочие сопряженные с нею подвиги внутренние.

Краткие слова вышенаписанных молитв и смиреннословия, — но которыми должно вращать чаще пред лицем души, чтоб не успели насесть на него разные насекомые и изъязвить его, — принадлежат к числу сильных и действительных орудий душевного невидимого подвига Употребление этих и подобных орудий называется деланием, которым зиждутся стены Иерусалима душевного, — рассыпаются стены градов иноплеменников, построенные ими в сердце нашем. «Ты должен быть один!»… «Умри для человеков»… Да падут под острием меча Левитов, верных Богу, их родные братья и соседы, поклонники кумира. Помыслами и чувствованиями, служителями Бога, да истребятся из души помыслы и чувствования, служители греха. Родители их одни и те же: ум и сердце; потому они — братья. Они — ближние и соседы, потому что имеют вид близкий к добру и очень к ним привязано сердце. Когда, по повелению Моисея, сыны Левия препоясали каждый меч свой по бедре и прошли по всему стану Израильскому от врат до врат, убивая каждый ближнего своего и соседа своего; то сказал им Моисей: Наполните руки ваши днесь Господу, кийждо в сыне своем и в брате своем, да дастся на вас благословение. И ты поступи так, — да дастся на тебя благословение. Если же не умрешь для людей, если будешь дозволять сердцу своему увлекаться, пленяться пустыми привязанностями, — всю жизнь твою будешь пресмыкаться по земле, не сподобишься ничего духовного: кости твои падут вне земли обетованной.

Не устрашись ни подвига, ни сражения, ни исполинов! Не пощади, как истинный Израильтянин, как истинный Левит, ни братьев, ни сынов, ни дщерей, ни соседей и ближних! Не тронься сожалением к крови, убивающей вечною смертию снисходительных к ней! — За меч, Леонид, за меч! — На бой, на бой отчаянный! На бой упорный, постоянный, доколе не увенчает его решительная победа! «Лучше смерть в подвиге, — сказал святый Исаак, — нежели жизнь в падении». И что за жизнь — жизнь во грехе? Не стоит она названия жизни; назвало ее Писание смертию; она — начаток смерти вечной, может быть и смертию вечною, если не умертвится жизнию о Христе. Сколько дряхлых старцев, нежных дев, слабых детей остались победителями? Неужели ты позволишь двоедушию поколебать себя, выпустишь из рук победу и венец вечного торжества за цену мгновенного, мучительного колебания, которое обольстительно, насмешливо, ругательно силится представиться нам наслаждением, добродетелию. Не убойся твердынь греховного града: с постоянством укрепи брань твою на град, — говорит Писание, — и раскопай и… Да увижу на тебе венец победы, венец Духа, венчающий сперва главу твою, а потом и сердце! Да истекут из них источники воды живой! Из этих источников да пьешь, во-первых, сам до сытости и пресыщения; да пьют от них, и насытятся, и возвеселятся, и восхвалят Господа все, которых привлечет к тебе жажда Слова Божия. Любовь духовная ближних да вознаградит тебя сторицею за умерщвление кровяной любви. До обновления же — будь один; до него соединение особенною любовию с кем-нибудь — говорю в духовном отношении — «блуд». После обновления является истинная любовь к ближним, святая, духовная; она вся в Боге; она — видение духовное. Стоит пролить кровь, когда за нее дается бессмертное сокровище — Дух. По принятии Духа человек увидит ясно: кровь — Богопротивная, смрадная мерзость. И потому говорит Писание: Проклят возбраняяй мечу своему от крове. — Умри, умри! — И погребись… чтоб наследовать святое воскресение души Духом Божиим.

Как ты не должен сообщать другим своих браней и искушений душевных, так не должно выслушивать брани и искушения других. Частная тому причина — твоя сильная, горячая кровь. Ты передаешь сильно и воспринимаешь сильно. От того твоими возмущениями очень потрясаешь других и сам очень потрясаешься от сообщаемых другими скорбей их. — Вторая причина заключается в общем правиле для всех подвижников: брани душевной невозможно обнять, объяснить естественным разумом, потому что все естество наше — в падении. Для этого нужен разум духовный, т. е. явившийся в человеке от действия Духа. И потому только духовный способен выслушать брань ближнего и преподать ему спасительный совет; а держимый во мраке страстей еще не способен к этому. Умолкни, умолкни! Сперва надо умолчать, по совету святого Псалмопевца, о самых благах; тогда уже должно не возбранять устам своим, когда в поучении ума, т. е. в непрестанно рождающихся в уме мыслях, возгорится огнь Божественный.

Пишешь: «Бросить N. — это бросить в лице его Самого Христа, обнаженного, изъязвленного, привязанного к столбу темничному? Не бросит ли и Он меня тогда?» и проч. — Видишь, как красноречива кровь твоя! Кто не увлечется ею! Ты, как Цицерон, можешь выпросить милость у Цесаря самому ненавистному для него Аппию Милону, — как Демосфен можешь поднять всю Грецию на Филиппа!.. Пощади немощных! Не устремляй на них твоего слова сильного! Пощади и немощного, так живо чувствующего и выражающего страдания других, — живее, нежели они сами! — В твои прекрасные выражения облеклись, — так называемые монашествующими святыми Отцами — «оправдания». Оправдание — личина добродетели, которою Ловитель душ наших прикрывает расставляемые им сети для ума и сердца нашего. О избавлении от оправданий мы молимся с коленопреклонением: «Не уклони сердце мое в словеса лукавствия непщевати вины о гресех». Говорил святый Пимен Великий о естественной, падшей воле нашей и о оправданиях: «Своя воля человеческая есть стена медная между им и Богом, камень противуударяющий. Если человек оставит свою волю, то и он скажет: о Бозе моем прейду стену, Бог мой, непорочен путь Его. Если же к воле присоединится оправдание, то погибает человек». Твоя «своя воля» — наклонность сердца к N.; оправдания помогают твоему пристрастию; мыслишь, говоришь, по-видимому, Божественно, а мучишься ужасно, — можешь, если не примешь мер, очень повредиться, повредиться неисцельно. За простоту и искренность твоего сердца Бог посылает тебе руку помощи!.. Понимаешь ли, что сердце у тебя самое простое? Ничего в нем нет сложного. Не годишься для мира: там нужны хитрые. Ты можешь быть хитрым и скрытным только тогда, когда молчишь. Приучись к молчанию: оно необходимо тебе и для духовного подвига и для отстранения наружных, бесплодных скорбей. Твое сердце для Бога! Твое сердце для Духа Святаго: Он любит почивать в сердцах простых и незлобивых. Ты и незлобив; только тебя сбивает кровь твоя. Уйми ее смирением и молчанием. Смотри чаще на Христа: Се Отрок Мой, свидетельствует о Нем Отец: Его же изволих, Возлюбленный Мой, наньже благоволи душа Моя: положу Дух Мой на Нем и суд языком возвестит: не преречет, ни возопиет, ниже услышит кто на распутиих гласа Его. Трости сокрушенны не преломит, и лена внемшася не угасит: дондеже изведет в победу суд! И на имя Его языцы уповати имут.

С помыслами никогда не должно рассуждать. Может враг представить много логического, неопровержимого, склонить наш ум к принятию лукавых, убийственных помыслов, замаскированных личиною добродетели и благочестия. Пробным камнем помыслов для тебя да будет твое сердце. Как бы ни благовиден был помысл, но если отнимает «мир» у сердца, тонко приводит к нарушению «любви с ближними» — он вражеский. Не спорь с ним, не рассуждай; а то уловит и заставит вкусить от запрещенного древа; вооружайся скорее против него, гони его прочь от себя оружиями духовными: «Славословием Бога», — «Благодарением Бога», — «Преданием себя Его воле», — «укорением и осуждением себя», — «молитвою». Превосходное оружие при сильной брани: прийти в свою келлию, повергнуться на минуту пред Богом с прошением его помощи и преданием себя Его воле. При сильной брани это повторяется несколько раз в день — и очень помогает.

Наблюдал ли ты за умом твоим? Изучал ли — какое его свойство? — У тебя ум не аналитический, который все разбирает по частям, анатомирует и после этой работы выводит свое заключение. Большая часть умов человеческих имеют свойства анализа, и по этому свойству способны хитрить, ловко устроивать дела свои, строить козни. Твой ум без работы видит, обнимает предметы. Этот ум — для духовного видения. — Вот еще что заметь в нем: он с свободою, наслаждением может пасть в прах пред величием Божества; но чтоб смириться пред ближним, ему нужен труд над собою. Почему? — Потому что он по естеству своему имеет презрение ко всему подлому, пошлому, мелочному, — не способен к изгибам и изворотам. Видя эти недостатки в ближнем, он презирает ближнего вместе с его недостатками. Ум твой, наставленный Евангелием, тогда смирится пред каждым ближним, когда увидит в каждом ближнем Христа. Все, крестившиеся во Христа, облечены во Христа. Чем бы и как бы они ни оскверняли себя, риза Христова, до Суда Христова, — на них. Необходимо признать себя хуже всех человеков: этого требует святое смирение. Апостол не просто сказал, что он — первый из грешников; был убежден в этом. И нам надо убедить себя: здесь предлежит работа и труд. Бог да дарует и мне и тебе совершить его. По причине ума твоего, по причине его отдельного устройства от большей части других умов, тебе придется понести, и вероятно, несешь уже, некоторые скорби. Редкий поймет ум твой. Видя его сметливость и бойкость, кто поймет, кто поверит, что он прост! Большая часть будут признавать тебя хитрым, с замыслами, подозревать тебя, придумывать на тебя и за тебя. Это неизбежно: аналитические умы не могут предположить даже существование ума без анализа, смотрящего просто и ясно. Видя силу ума, они приписывают ее высшей степени анализа — признают глубокую, утонченную, обдуманную хитрость в том, кто никогда не думает, глядит с проницательною простотою на все, подлежащее взорам человеческим… Извини ближних. Мы все немощны. Исполнение закона Христова и состоит в том, чтоб носить великодушно, любовно и смиренно тяготы друг друга.

Доволен я, что ты мало читал книг религиозных: лучше — скрижали неписанные, нежели исписанные бестолково. Неужели мне придется писать на твоих? Если так — пусть будут начертаны на них не мертвые слова человеческие, но живые — Духа. Видя твою доверенность ко мне, присваиваю себе право присылать тебе, по возможности моей, книги святых Отцов, какие сочту для тебя полезными. Это «мое», «свое» даю тебе: таково было мое поведение; я напитывал себя и доселе напитываю исключительно чтением святых Отцов Восточной Церкви, тщательно хранясь, по их же святому совету, от книг, содержащих в себе лжеучение, которое содержат в себе все книги, написанные вне спасительного лона Единой Истинной Церкви. Прими «мое», когда Бог возвестил тебе желать его. Не читай никаких инославных сочинителей: у них Дух Святый заменен кровию необузданною, пламенною; они могут завлечь в пропасть — и завлекают туда многих. Духа Святого нет у них; у них свой дух — мрачный, льстивый дух ереси темной и гордой. Упоминаемое тобою «действие», произведенное в тебе чтением описания — какое впечатление имели на Иоанна Богослова и Мироносиц отдаленные звуки молотов, ударявших в гвозди при распятии Спасителя, было «кровяное». Пойми: потрясены были нервы. Таковые действия отвергаются в духовном подвиге, называются «прелестными», т. е. происходящими от самообольщения и приводящими к нему, потому что они не от благодати Божией, а собственное состояние человеческое, свойственное естеству нашему падшему, до которого дойдено напряжением воображения и чувствительности. Неопытные в духовной жизни приписывают такие состояния свои действию благодати; от сего является мнение о себе; усвоившееся мнение есть самообольщение или прелесть. Поэтому должно держать себя в состоянии ровности, тишины, спокойствия, нищеты духа, удаляясь тщательно от всех состояний, производимых разгорячением крови и нерв. Не ударяй себя ни в грудь, ни в голову для исторжения слез: такие слезы — от потрясения нервов, кровяные, не просвещающие ума, не смягчающие сердца. Ожидай с покорностию слезы от Бога. Какой-то святой, невидимый перст, — какой-то тончайший помысл смирения коснется сердца — и придет слеза тихая, слеза чистая, изменит душу, не изменит лица; от нее не покраснеют глаза — кроткое спокойствие пролиется в выражение лица, соделает его Ангелоподобным.

Когда я дочитал в твоем письме до следующего: «Ни малейшего луча благодати или признака добра не нахожу в том, о ком так громко и много говорили люди… И ваше незлобивое сердце поверило молве и верно осудило в неправде мою раздражительность», — я от души рассмеялся… Мне нужен письменный твой ответ, чтоб мне оправдаться пред самим собою. Я не доверяю никому так мало, как самому себе; не страшусь никого более, как самого себя. Кто я, чтоб вести к Богу душу человеческую, созданную по образу и подобию Его? Моя душа заблудилась в пустыне, увязла в тимении. На заботы об ней нужно мне употребить краткое время моего земного странствования. Таков я пред моими очами… Христос с тобою.

Как ты думаешь? В чем недостаток, на который мог бы я особенно пожаловаться при неисходном из келлии уединении моем? — На недостаток времени. Болезненность и лечение пожирают у меня все время. Лежу, лежу, лежу в бездействии, в онемении: сильное лекарство вытягивает из жил и костей застаревшую простуду, как цирюльник выдавливает кровь из припущенной пьявицы. Если, Бог даст, поокрепну, — придут занятия, которые теперь терпеливо ждут меня, — начнут отнимать время. Если возвращусь в Петербург и Сергиеву Пустынь — там обрушатся на меня братия, друзья, знакомые, любопытные, дела монастыря и монастырей, — похитят все время. Подумал я: теперь, в свободные минуты, мало-помалу составлю для Леонида обещанное ему мною описание и объяснение некоторых иноческих деланий, — вместе дам ответы на некоторые статьи его писем.

Мы не сходимся с тобою в понятиях при некоторых употребляемых нами выражениях; под одним и тем же словом ты разумеешь одно, — я — другое. Например, под словом: «духовный, духовность» ты разумеешь то, что все ныне приняли разуметь, — таким разумением удаляешься от смысла, соединенного с этим словом в Священном Писании и писаниях святых Отцов. Ныне книга — лишь о религиозном предмете уже носит имя «духовной». Ныне — кто в рясе, тот — неоспоримо «духовный»; кто ведет себя воздержно и благоговейно, тот «духовный» в высшей степени! Не так научает нас Священное Писание, не так научают нас святые Отцы. Они говорят, что человек может быть в трех состояниях: в естественном, нижеестественном или чрезъестественном и вышеестественном. Эти состояния иначе называются: душевное, плотское, духовное. Еще иначе: пристрастное, страстное, бесстрастное. Нижеестественный, плотской, страстный есть служащий вполне временному миру, хотя бы он и не предавался грубым порокам. Естественный, душевный, пристрастный есть живущий для вечности, упражняющийся в добродетелях, борющийся со страстями, но еще не получивший свободы, не видящий ясно ни себя, ни ближних, а только гадательствующий как слепец, ощупью. Вышеестественный, духовный, бесстрастный есть тот, кого осенил и обновил Дух Святый, кто, будучи исполнен Им, действует, говорит под влиянием Его, возносится превыше страстей, превыше естества своего. Такие — точно, свет миру и соль земли, — видят себя, видят и ближних; а их увидеть может только подобный им духовный. Духовный вся востязует, сам же ни от единого востязуется, — говорит Писание. Такие встречаются ныне крайне редко. В жизни моей я имел счастие встретить одного — и доныне странствующего на земли — старца, лет около 70, из крестьян, малограмотного, он жил во многих местах России, в Афонской горе, — говорил мне, что и он встретил только одного. Держись, как в этом случае, так и в других терминологии святых Отцов, которая будет соответствовать твоей жизни практической, которая часто не согласна с терминологией новейших теоретиков. Прости, что назову теоретиков — мертвыми! Пусть эти мертвые возятся со своими мертвецами, т. е. с теми, которые хотят слышать Слово Божие с целию насладиться красноречием, кровяными порывами, игрою ума, но не с тем, чтобы «творить Слово». — Последним нужно сказать: «С какою приятностию мы слушали, — провели время», а первым нужно, чтоб об них сказал мир: «Ах! Как они умно, прекрасно говорят». Не прельстись ни умом естественным, ни красноречием! Это все — прах! Этому красноречию и этому уму сказано: «Земля еси!» Впрочем, я понимаю, что ты, вкусивши жизни, не можешь удовлетвориться мертвым! Прекрасно сказал святой Симеон Новый Богослов: «Притворяющихся добродетельными и кожею овчею, по наружности являющих одно, другое же сущих по внутреннему человеку, всякия исполненных неправды, полных зависти и рвения и сластей злосмрадия, весьма многие яко бесстрастных и святых чтут, имея неочищенное душевное око, ниже могуще познати их от плодов их; во благоговении же и добродетели и простоте сердца пребывающих и святых сущих воистину, яко прочих от человек пренебрегают, и, презирающе их, претекают, и за ничтоже вменяют. — Глаголивого и тщеславного, учительным паче и духовным таковые быти вменяют. Духом Святым вещающего, высокомудренники и гордостию недугующие диаволею, яко высокомудра и горда отвращаются, от словес его ужасающеся, паче нежели умиляющеся. От чрева же и учений тонкословствующего, и противу спасения своего лгущего, вельма похваляют и приемлют». Равным образом только те книги в точном смысле могут быть названы «духовными», которые написаны под влиянием Святого Духа. Не увлекайся общим потоком, но следуй по узкой стезе вслед за святыми Отцами. Ты полюбил мое: сообщаю тебе, как я старался вести себя.

Написал ты мне в письме твоем: «Бегай людей и спасешься!» Был вещий глас к Арсению. — «Как же любящему безмолвие сносить тесноту общежития наравне с новоначальными и еще мятущимися охотно?» — Когда святый Арсений был в столице, при Дворе Царском, и молился Богу, при повстречавшемся ему искушении, не зная, что делать, то был ему глас: «Бегай человек, и спасешься!» — И тебе был этот глас, раздавался он в душе твоей, когда ты жил среди многокозненного мира; ты послушался, удалившись в уединенную обитель. Ты сделал это с простотою сердца, искренностию, простотою намерения, с малым предъуготовительным знанием монашеской жизни. Тебя повстречали неожиданные скорби и недоумения! Что до того? Бог любит тебя, хочет даровать тебе милость Свою, упремудрить тебя — так говорил святый инок — старец святому иноку — юноше, жаловавшемуся на скорби. — Бог послал скорби; Он пошлет и утешение. Когда святый Арсений был уже в монастыре, — опять молился Богу: «Господи! Научи меня, как мне спастись!» Ему дан был ответ уже полнее: «Арсений, бегай людей, молчи, безмолвствуй: это корни безгрешия». — И ты уже в обители услышал: «приучись к молчанию», которое очень много способствует безмолвию. Уже в обители ты услышал: «умри для людей», — то же, что и «бегай людей». Ты услышал: «научись безмолвию между людьми, при посредстве душевного подвига». Арсений Великий говаривал в наставление братии из своих опытов: «подвизайся, сколько у тебя сил, чтоб внутренним твоим деланием, которое ради Бога, было побеждено все внешнее». — Макарий Великий, основатель и главный наставник знаменитого подвижничеством Скита египетского, в котором жил и Арсений Великий, говаривал обыкновенно братии, по окончании Божественной Литургии: «бегите, братия». Однажды старцы возразили ему: «куда нам бежать далее этой уединеннейшей пустыни?» Великий угодник Божий показал им перстом на уста и повторил: «бегите, братия!»

Умоляю тебя: дай цену, дай должный вес деланию Святых Отцов, которому они научились из Божественных откровений; дай цену деланию, которое соделает для тебя удобным спасение и преуспеяние; дай хотя ты цену деланию, — говорю с плачем и слезами, — деланию, которое ныне отвергнуто монахами, попрано ими, погребено в глубокое забвение, в неизвестность, заменено — не знаю чем — какими-то играниями. По Христе убо молим, яко Богу молящу нами, молим по Христе! — говорил Апостол. Увы! Ищу в себе самоотвержения и не обретаю его! Ищу человека, который бы решился отвергнуться волей своих и, обнаженный всякой воли, всецело захотел последовать Христу, исполнять Его волю, — и не встречаю такого человека! Тоскуют мои взоры между многолюдством, как бы в безлюдной пустыне, — не находят зрелища, на котором бы остановились с утешением!.. Все мы возлюбили свои пустые и глупые пожелания, возлюбили тленное, временное, плоть и кровь, в них живущую, — смерть вечную!.. Путь узкий — путь самоотвержения; тесно на пути широком своеугодия! Теснимся, торопимся, толкаем друг друга в преисполненную уже, в пресыщенную уже пропасть ада! — Есть и ныне подвижники — нет на них венцов победных, венцов Христовых. Венец Христов — Дух Святый. Духом Святым венчает Христос Своих воинов победителей. Ныне не нисходит Дух, потому что подвижники подвизаются незаконно. Аще и подвизается кто, — сказал Апостол, — не венчается, аще незаконно подвизатися будет. Никтоже бо воин бывая, — возвещает он, — обязуется куплями житейскими да воеводе угоден будет. Все, что препятствует самоотвержению и вводит в сердце молву, — купля житейская. Гневно взирает на нее Бог, — отвращается от воина, обязавшегося куплею житейскою! Потому святый Апостол убеждает ученика своего к истинному духовному подвигу. Ты убо злопостражди яко добр воин Иисус Христов, — говорит преподобный Исаак Сирский о подвижниках, не заботящихся об искоренении душевных страстей. Они ничего не пожнут. Как сеющие в тернии не могут ожидать никакого плода, так и те, которые потребляют себя злопомнением и привязанностями; они ничего не возмогут совершить — лишь тщетно стонут на ложах своих от бдения и прочих теснений. И свидетельствует о них Писание: Мене день от дне ищут, и разумети пути Моя желают, яко людие правду сотворившии, и суда Бога своего не оставившии! просят ныне у Мене суда праведна, и приближитися ко Господу желают, глаголюще: что яко постихомся, и не увидел еси? Смирихом душы наша и не увидел еси? Во дни бо пощений ваших обретаете воли ваша (Ис. 58. 2, 3), т. е. исполняете мысли ваши, приносите их, как всесожжения, идолам; вы признали как бы богами лютые помышления ваши, вы приносите им в жертву самовластие ваше, честнейшее всех жертв, которое следовало бы вам освятить Мне благо деланием и чистою совестию» (Исаак Сирский. Слово 58). — Говорит святый Симеон: «Если кто преложит любовь к Жениху Христу в любовь к чему-нибудь другому, тайно или явно, и сердце его удержано будет этою любовию, тот делается ненавистным, мерзостным Жениху, недостойным соединения с Ним. Он сказал: Аз любящих Мя люблю» (Добротолюбие. Ч. 1. Гл. 81).

Послушай, как древние иноки глубоко уважали делания святые, какую давали им бесценную цену! Мы, омраченные, неспособны даже понять этого, потому что не жили существенною, внимательною жизнию; жили как-то легко, ветрено, как бы шутя, как бы веря и не веря вечности, двоякому воздаянию в ней. «Некогда Великий угодник Божий старец Даниил пошел с учеником своим из Скита в обитель горней Фиваиды, где жил авва Аполлос. Отцы, услышав о пришествии его, вышли навстречу ему за семь поприщ от обители. Их было более пяти тысяч мужей, в числе которых пятьсот знаменоносных. Представилось чудное зрелище! Они все лежали ниц на песке, ожидая принять Старца, как бы Ангелы ожидали принять Христа. Одни из них постилали ему под ноги свои одежды, другие — клобуки свои, и источники слез лились из очей их. Пришел Отец Аполлос и, подходя к старцу, седмь крат падал ниц пред ним, поклоняясь ему. Потом они приветствовали друг друга с любовию. Братия начали умолять Старца, чтоб сподобил их услышать из уст его слово спасения. Старец не скоро начинал говорить с кем бы то ни было. Они сели на песке вне монастыря. Церковь не могла вмещать их всех. Отец Даниил велел написать ученику своему следующее: «Если желаете спастись — держите нестяжание и молчание: потому что в этих двух деланиях — все монашеское жительство». — Написал ученик сказанное ему старцем и отдал одному из братии, который прочитал это братиям Египтянам. Все пришли в умиление и начали плакать» (Патерик Скитский).

Какова была жизнь Старца, что он возмог всю жизнь монашескую сократить в два слова! — Двумя словами положить решительные границы для ума и сердца, определил делание спасения! — Какова была жизнь братий, как души их были богаты опытами внимания себе, рассматривания себя, что поняли всю глубину слова старцева и отвечали ему общим рыданием! Нестяжание — то же, что и умерщвление ко всему, — содержит в свободе сердце от всего земного; а молчание, обратившееся в навык, дает ему всю свободу непрестанно глядеть в сердце. Вот живой образ истинного безмолвника, истинного инока, мертвеца для мира, таинственного священника и архиерея, приносящего Богу непрестанную жертву глубоких святых помышлений и чувствований и жертву превысшего их сердечного и умного молчания — этого таинственного, священного мрака, за которым непосредственно — Бог.

Послушай, что Господь сказал. Дай цену и вес словам Господа!.. Все для нас без цены и без весу!.. С ценою и весом только одни наши пожелания!.. Подобно есть Царствие Небесное сокровищу сокровену на селе, еже обрет человек скры: и от радости его идет, и вся елика имать, продает и купует село то (Мф. 13. 44). Что за сокровище? — Дух Святый, вводящий в душу Отца и Сына. — Какое село, на котором скрыто это сокровище? — Покаяние. — Как это село обретается? Живою верою. — Что значит радость? — Разженная ревность к делу Божию, рождающаяся от живой веры. — Что знаменует: скры? — Молчание и безмолвие. — Что значит: Вся елика имать продает и купует село? — Нестяжание. Все, все надо продать: всякое пристрастие, всякую сердечную наклонность, чтоб купить покаяние. Иначе оно не продается. Если удержана безделица сердцем — не может сердце наследовать покаяния: эта безделица развлекает его. Скрыться надо молчанием, скрыться не только от людей — если можно, и от себя. Кто же это исполнит, того — село покаяния; кто приобрел это село — того сокровище — Всесвятая Троица. О! Когда бы Она призрела на нас, бедствующих в волнах невидимого моря, даровала бы нам, мне и тебе, самоотвержением наследовать страну покаяния, соделалась бы нашим сокровищем, богатством неизмеримым и неисчислимым.

Позволь мне сделать тебе предложение: согласись, чтоб за молчание, когда будешь мало-помалу вводить себя в навыкновение молчания, тебя сочли немного странным, сказали бы о твоей странности и то и другое. Согласись на это с великодушием: оно не будет противно воле Божией и уединит более твое сердце. Аще кто мнится мудр быти в веце сем, — заповедал Бог Своим Апостолам, — буй да бывает, яко да премудр будет.

Пишешь: «Дома у меня нет уединения, в храме оно часто нарушается… соединению мыслей мешает беспокойный помысл: за мною подглядывают». В Евангелии сказано: Назираху да обрящут речь нань. За кем «назираху»? За Господом. Позволь, чтоб и за тобою назирали, примирись с этим. Не отказывайся от чаши Христовой, как в этом случае, так и во всех. Скажи себе: «С Христом так поступали, от чего же со мною не поступить так?» Земная наша жизнь коротка — точно обман: ее скорби, по самой — вещи, ничего не значат, имеют столько значения, сколько им даем его. Смирение принесет в твое сердце мир, молитву, безмолвие. Когда ты дома, думай, что ты с Ангелами; принося услугу, обращаясь с ними, говори мысленно: «Ангелы Божии! Примите служение от грешника». Сидишь ли за трапезой, за чаем, за рукоделием, говори себе: «Сподобляюсь быть с Ангелами Божиими». Любовь к ближнему в Боге приносит сердцу утешение от Бога, а это утешение уединяет человека в самом себе. Он любит ближнего и вместе мертв для него; сердце его погружается в безмолвие, которое — начало любви Божией.

Пишешь: «Не освобождаясь от тревожных ощущений сердца, и волнений ума и принуждая себя к мысленному занятию, я только чувствую сильную головную боль и нервное растройство». Повторяю тебе, что все внешние волнения и тревоги должны быть побеждены внутренним деланием. Надо, чтобы с сердца началось обновление; сердце — корень. Аще корень свят, то и ветви (Рим. 11. 16). Этот образ подвига установлен Самим Спасителем. Очисти прежде внутреннее сткляницы и блюда, — сказал Он, — да будет и внешнее има чисто (Мф. 23. 26). Придет тревога — отвергни мысли, приносящие ее, уйми волнение крови, принимая за верное, что всякая мысль, приносящая тревогу, — богопротивная, и опять продолжай молитвенное занятие. Во всех подвигах, в особенности же в молитве, требуется постоянство и терпение. Нетерпеливость сбивает нежный цвет ее, как иней и ветры сбивают цвет плодовитых деревьев. В молитвах терпите (Кол. 4. 2), сказал Апостол; это отличительное свойство упражнения молитвою. Сначала — вводя ум в молитву, приучая к ней, не держи его долго в ней, чтоб он не утомился излишне, но зато почаще вводи его в молитвенное занятие. Ах! Требует понуждения это занятие! Не любит преступник — ум наш — темницы молитвенной; ему нужна безумная свобода; с насилием надо влечь его в темницу, в узы; без того не укротится, не возвратится к здравому смыслу беснующийся. В свое время, когда он укротится, сделается тих, как Ангел, выйдет ему навстречу сердце со всеми душевными силами, как с чадами, со всеми телесными способностями, как с рабами, — и бывает мир дому тому, святый мир от Пресвятого Господа, праздник велий обновления и воскресения. Головная боль — обыкновенный первоначальный спутник глубокого внимания Слову Божию и молитве. Живо бо слово Божие, — говорит Апостол, — и действенно и острейше паче всякого меча обоюду остра и проходящее даже до разделения души же и духа, членов же и мозгов и судително помышлением и мыслем сердечным (Евр. 4. 12). Не только у тебя она болит, не только болела у меня; болела она у святых Отцов, — и они это поместили в своих писаниях. Говорит преподобный Григорий Синайский: «И рамены боля и главою многажды болезнуя, терпи та притрудне и рачительне, взыскую в сердце Господа». Бывает по временам от упражнения в молитве расслабление всего тела, пот, жар; все это у начинающих; у преуспевших молитва укрепляет, питает душу и тело. Но пот бывает и у них. Впрочем, тебе преподан самый легчайший способ внимания и молитвенного подвига, чуждый всякого трудного механического телесного упражнения, для которого необходима крепость здоровья. На мелочи, на все ощущения в теле обращай как можно меньше внимания, наблюдай, чтоб ум твой пребывал в покаянии и удалялся от развлечения. Надеюсь, что головные боли твои не будут долго продолжаться. И у меня продолжались не долго. После того как они прошли, молитвенное занятие сделалось как бы более свойственным уму и более легким для него. Ты не требуй от ума твоего, при молитве, превышающего силы его, например, нерушимой полной нерассеянности. Показывай мысленно немощь и ветхость твою Богу, говори: «Господи! Ты видишь всю ветхость мою!» — и, терпя, терпи великодушно немощь ума твоего. Не напрасно и не без цели сказано: Терпя, потерпех Господа, — и внят ми, и услыша молитву мою! и возведе мя от рова страстей, и от брения тины, и постави на камени нозе мои, и исправи стопы моя. И вложи во уста моя песнь нову (Пс. 39. 1–4).

Во втором письме пишешь: «Изми мя, Господи, от человека лукава, от мужа неправедна избави мя, иже помыслиша неправду в сердцы, весь день ополчаху брани. Изостриша язык свой яко змиин, яд аспидов под устнами их. Сохрани мя, Господи, из руки грешничи, от человек неправедных изми мя, иже помыслиша запяти стопы моя». Как ты думаешь, кто человек лукавый, муж неправедный, грешник, весь день ополчающий брани, с ядом аспида под устами? — Это диавол. Когда святый Давид проклинает врагов, или, правильнее, устами его Дух Святый, то в этих случаях надо всегда разуметь духов нечистых, врагов рода человеческого, отнявших у нас рай, хотящих отнять дарованное Богом искупление и спасение. В Писании диавол иногда называется человеком. Так Спаситель назвал посеявшего плевелы между пшеницею врагом-человеком. Книга Псалтирь — возвышеннейшая духовная книга. В ней глубоко и подробно описан внутренний подвиг воина Христова. Часто употреблены преобразовательные тени и иносказания, дающие книге таинственность и темноту (не без причины на ней завеса!). Не надо принимать ее буквально: буквальное разумение Писания убивает душу. Необходимо разумение духовное: оно оживотворяет, поставляет на стези правые, святые. Дух Божий, заповедуя устами Давида совершенную ненависть к невидимым врагам душевным, научающий нас прибегать молитвою к Богу о сокрушении и истреблении их, в то же время требует от нас любви ко врагам нашим — человекам, требует прощения нанесенных нам обид от наших ближних, требует этого с заклинанием: Господи Боже мой, — молится Псалмопевец, — аще сотворих сие, аще есть неправда в руку моею, аще воздах воздающим ми зла: да отпаду убо от враг моих тощ, да поженет убо враг душу мою, и да постигнет, и поперет в землю живот мой, и славу мою в персть вселит. Здесь представлены две стороны, делающие зло: ближние, человеки, — и диаволы. Дух Святый научает нас, что мщением, воздаянием ближнему зла за зло, — словами то, или делами, или помыслами, — человек призывает на себя брань невидимого врага, побеждение, низложение им, потерю благодати. «Слава» — благодать Духа. «Молящийся за человеков, причиняющих обиды, — сказал преподобный Марк Подвижник, — сокрушает бесов; а препирающийся с первыми сокрушается от вторых». Все это ты испытал самым опытом, Итак, отвергни все оправдания, которые все неправильны. Потому что противоборствуют заповеди Божией; постарайся непременно стяжать любовь к врагам и, доколе не возможешь взять этой твердыни, укрепи брань, брань постоянную, повторяй приступы за приступами. То есть молись за тех, от которых терпишь напасти, и исполняй заповеданное Господом относительно врагов в конце пятой главы Евангелия Матфея, — получишь непременно исцеление! В свое время начнет развеваться знамя победы, знамя Креста Христова, на стенах твоего Иерусалима. — Знай: Божественное Писание, неправильно понимаемое и толкуемое, может погубить душу. Так сказал святый Апостол Петр о посланиях святого Апостола Павла, распространив это замечание и на прочие книги Священного Писания (2 Пет. 3. 16), что особенно должно отнести к Ветхому Завету, исполненному преобразований, теней. А потому и священной мрачности. Осторожно обходись с мечем обоюдоострым — Писанием. Святые Отцы советуют новоначальным инокам более чем в чтении Священного Писания упражняться в чтении деятельных Отеческих сочинений, в которых объяснены подробно иноческие подвиги и указан путь к правильному разумению Священного Писания. И ты последуй этому святому и спасительному совету Отцов. По той же причине новоначальным полезнее для молитвословий читать акафисты и каноны, нежели Псалтирь. Но превосходнее всего, когда ум достигнет до того, чтоб ему вполне удовлетворяться молитвою: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго».

Пишешь во втором письме: «Жажду, а не жду от себя ничего доброго, ниже совершенного чувства покаяния или смирения». Покаяние — дивная благодать Божия, бесценный дар Божий, совокупность всех деланий иноческих. Инок, воспитанный всеми частными деланиями, достигший значительной зрелости, оставляет многие оружия свои, облекается в одежду покаяния и в ней входит во внутреннюю душевную клеть свою. Когда он войдет туда и раздастся в ней благоухание священного кадила молитв сокрушенных и смиренных, тогда нисходит Дух к плачущей душе и благовествует ей мир от Бога. На все есть свое время. Времена и лета положил Отец Небесный во власти Своей (Деян. 1. 7). Ты не требуй от души своей излишнего; сиди при дверях покаяния с самоотвержением, как по всем отношениям вдовица, и тем доказывай, что истинно желаешь смирения, от которого — покаяние; Податель того и другого — один Бог.

В прошедшем письме написал я тебе, как бороться с помыслами и возмущениями. Опять повторяю: препояшься мечом, облекись во всеоружие. Не удостоивай врагов твоих не только беседы, ниже слова, ниже воззрения. Только что услышишь глас войны — вставай на сражение, возглашая твоим помышлениям и чувствованиям: мужаемся и укрепимся о людех наших и о градех Бога нашего. Глас войны — нарушение мира сердечного. Едва мир сердца начнет нарушаться, колебаться, — знай: идут иноплеменники. И вот тебе завет от Бога относительно поведения твоего с иноплеменниками: Избиеши я, пагубою погубиши я; да не завещаеши к ним завета, ниже помилуеши их, ниже сватовства сотвориши с ними! дщери твоея не даси сыну его, и дщере его да не поймеши сыну твоему! Отвратит бо сына твоего от Мене и послужит богом инем! и разгневается Господь гневом на вы, и потребит тя вскоре. Но сице да сотворите им: требища их разсыплете, и столпы их да сокрушите, и дубравы их да посечете, и ваяния богов их да сожжете огнем: яко люди святи ести Господеви Богу вашему! и вас избра Господь Бог ваш. Сватовством и супружеством изображается здесь беседа с помыслами: греховными, принятие усвоение помыслов и ощущений греховных. Кумиры — предметы пристрастия, страсти, особенной привязанности; их должно сжечь огнем молитвы, огнем любви по Богу. Требища — своя воля, воля плоти и крови; столпы — оправдания; дубравы тенистые — плотской разум, которым заслоняется от нас Свет Божественный. Исполняли это повеление Божие истинные рабы Божии. Когда Давид завладел столицею Аммонитян, Раввафом, взя, — говорит Писание, — венец Малхома царя их с главы его, талант злата вес его и от камения драга, и бе на главе Давидове, и корысть изнесе из града многу зело. И люди сущия в нем изведе, и положи на пилы и на трезубы железны и на секиры железны, и превождаше их сквозь пещь плинфяну. И тако сотвори всем градом Аммоним, и возвратися Давид и весь Израиль во Иерусалим. — Точно: славословие Бога, благодарение Богу за все случающееся скорбное, предание себя всецело воле Божией с отвержением своей воли, молитва за врагов, благословение врагов, как орудий промысла Божия, — и прочие святые делания: и пилы, и трезубы, и секиры, и пещь плинфяная для греховных помыслов и ощущений. Ум наш, — таинственный Давид, — царь и предводитель воинства Израильтян, — помышлений и чувствований Богослужебных, когда возьмет град и грады иноплеменников; тогда возвращается во Иерусалим со всеми Израильтянами своими — в град мира (Иерусалим — значит «град мира»), откуда выводила его война с иноплеменниками. На главе его венец Малхома — разум деятельный, приобретенный им на брани с греховными начинаниями, — в ее подвигах, трудностях, несчастиях и торжествах; с ним — «корысть многа зело» — опыты драгоценные, могущие препитывать, поддерживать его на будущее время, поддерживать и препитывать советующихся с ним. Талант весу в златом венце, приобретенном Давидом: тяжеловесен драгоценный разум деятельный; богатый опытностию, он не колеблется, не увлекается всяким являющимся уму помыслом, но с недоверчивостию рассматривает, испытывает его, хотя бы он и казался благим. Так Иисус Навин, военачальник Израильский, вопрошал представшего внезапно пред ним неизвестного витязя, хотя то был Ангел: наш ли еси, или от сопостат наших.

Конец слова, заключенного в пределах совета: если случится пасть, победиться, увлечься, обмануться, согрешить пред Богом, — не предавайся унынию, малодушию. Тот же преобразовательный Ветхий Завет говорит: сице да речеши ко Иоаву (вождю Израильтян), да не будет зло пред очима твоима слово сие; яко овогда убо сице, овогда же инако поядает меч; укрепи брань. Будь снисходителен к себе, не засуждай себя. При побеждениях прибегай к Богу с раскаянием — и простится тебе побеждение твое; а ты снова за меч — и на сечу. — Укрепи брань! — Упорною, постоянную войною возьми град! — Господь пришел призвать грешников на покаяние, а не для праведников! — Ты уподобляешь себя слепцу Евангельскому, вопиющему вслед Спасителя и возбраняемому… Возстани, дерзай: Божественный Учитель зовет тя… Вера твоя спасе тя (Мк. 10. 49, 52).

На слова письма твоего: «возьми меня, добрый пастырь, и причти к овцам твоего стада», ответ мой: «прими меня, ближний мой, в услужение тебе на пути твоем ко Христу».

Так отвечать научает меня святый Апостол Павел. Он написал Коринфянам: не себе проповедаем, но Христа Иисуса Господа, себе же самех рабов вам Иисуса Господа ради (2 Кор. 4. 5). Не себя проповедую! Нет!.. сохрани Боже!.. Пусть стою в стороне! Так стоять, извещается моему сердцу, приятно Ему. Довольно, если, указывая тебе на Мессию, сподоблюсь говорить: Се Агнец Божий, вземляй грехи мира (Ин. 1. 29), вторый человек Адам. Господь с небесе (1 Кор. 15. 47). Облекохомся во образ перстнаго рождением невольным по плоти, облечемся во образ небесного, уже неведомо во младенчестве, облеченные в этот образ крещением, разоблаченные жительством нерадивым, — облечемся снова покаянием и жительством по Евангельским заповедям. Исполним слова Господа, Который повелел ученикам Своим: не порицайте учителя, не зовите отца на земли, не порицайте наставницы; вси же вы братия есте (Мф. 23. 8–10). Соблюдем взаимную мертвость, говоря друг о друге Богу: «Твое Тебе, — и да пребывает Твоим!» Люди, оживая безумно друг для друга, оживая душевною глупою привязанностию, умирают для Бога, а из пепла блаженной мертвости, которая — ради Бога, возникает, как златокрылый феникс, любовь духовная.

Истинное послушание — послушание Богу, единому Богу. Тот, кто не может один, сам собою, подчиниться этому послушанию, берет себе в помощники человека, которому послушание Богу более знакомо. А не могут — люди с сильными порывами, потому что порывы уносят их. Святый Иоанн Лествичник сказал: «Отцы определили, что псалмопение — оружие, молитва — стена, непорочная слеза — умывальница, а блаженное послушание — исповедничество, без которого никто из страстных не узрит Господа» (Степень 4). Если же руководитель начнет искать послушание себе, а не Богу, — недостоин он быть руководителем ближнего! Он не слуга Божий! Слуга диавола, его орудие, его сеть! Не будите раби человеком (1 Кор. 7. 23), — завещавает Апостол.

Пребывание твое с родителем твоим по плоти, служение ему, разумеется, должно остаться, как оно теперь есть. Заповедано инокам удаление от родителей, когда родители влекут в мир, отвлекают от Христа; но когда они содействуют нашим благим намерениям, когда они больны, беспомощны, нуждаются в руке нашей, тогда ли отнять эту руку? Тогда помощь и служение им причисляются к иноческим добродетелям, одобрены и похвалены святыми Отцами (преп. Кассиан Римлянин). Все духовное преуспеяние заключается в том, чтоб сердце, отрекшись переменчивых, бестолковых законов, — правильнее, — беззакония своей воли, приняло законы Евангелия, всюду подчинялось им. Истинное послушание — в уме и сердце. Там и самоотвержение! Там и нож, о котором повелело Евангелие ученику своему: да продаст ризу свою и купит нож. Риза — нежность, удовлетворение приятных чувств сердечных по плоти и крови.

Такое понятие о послушании, самоотвержении, духовном преуспеянии оставляет наружное поведение в полной свободе. Да благословит Бог пребывание твое всюду, где бы ты ни был, когда сохранишь цель Богоугождения. Да благословит Бог все входы твои и исходы, если входить и исходить будешь с этою целию! Господня земля и исполнение ея; на всяком месте владычествия Его. Темже и тщимся, аще входяще, аще отходяще, благоугодни Ему быти. Никакое место в глазах моих не имеет особенной важности; а жизнь ради Бога на всяком месте бесценна.

Начну же говорить недосказанное в прежних письмах… Ты не совсем угадал, — что мною было недосказано!.. Приехав к вам в обитель, увидев тебя, я тотчас ощутил, что тут — не твое место; сердце мое было недовольно, что ты тут. Но сказать тебе это я был не вправе до сей минуты, когда ты дал мне право на откровенность, завоевав ее своим самоотвержением. Странник обязан приносить мир всюду, куда он ни входит, и оставлять мир. Нужно тебе место и настоятель, которые бы доставили, не намеренно, по договору, но по естественному общему ходу, свободу уму твоему идти по пути, который Бог благоволит указать ему. Бог да благословит твое намерение и да дарует привести его в исполнение к душевной твоей пользе и к успокоению страждущего родителя твоего. Только поступи основательно, спокойно, неторопливо, часто моля Бога привести тебя туда, куда Ему угодно. Уже ты испытал, каково кинуться в воду, не измерив наперед броду. И не позволь себе при твоем исшествии никаких поступков и слов, которыми было оскорблено, нарушено святое смирение. Молчание лучше лучших слов. Выдь, как непотребный и грешный от честных и святых. Тогда рука Божия будет с тобою, рука, которая ведет и поддерживает смиренных, — карает и сокрушает гордых. Желаю, чтобы всюду поведением твоим благовествовалось Евангелие! — Этого желаю непременно! Здесь являю власть ради Бога: окажи послушание ради Бога.

Думаю: при избрании нового места надо иметь тебе в виду, чтоб однажды в год или, по крайней мере, в два года можно было тебе иметь личное со мною свидание и беседу. Так делают некоторые иноки, по обстоятельствам живущие в других обителях, а по извещению сердечному руководствующиеся моими советами. Скудость в духовных сведениях, которую я увидел в обители вашей, поразила меня! Но где, в каком монастыре и не поражала она? Светские люди, заимствующие окормление духовное в Сергиевой Пустыни, имеют сведения несравненно большие и определительные, нежели эти жители монастырей. Это увидишь собственными очами. Живем в трудное время! «Оскуде преподобный от земли, умалишася правды от сынов человеческих!» Настал глад слова Божия! Ключи разумения у книжников и фарисеев! Сами не входят и возбраняют вход другим! Христианство и монашество при последнем их издыхании! Образ благочестия кое-как, наиболее лицемерно, поддерживается; от силы благочестия отреклись, отверглись люди! Надо плакать и молчать.

Ничем наружным не связываю тебя. Делай, что признаешь за лучшее для своих обстоятельств: на всем, что ни предпримешь с благою целию, буди благословение Божие. У меня нет своего благословения: благословляю призыванием благословения Божия.

Для соображения нужно тебе иметь понятие о моих обстоятельствах. Я на них кивнул головой, махнул рукой! Да будет со мною как угодно Богу! Рассматривая состояние и потребности души моей, я признавал нужным мне безмолвие, глубокое безмолвие, вне всякой внешней земной должности, служа ближним служением слова. Прошлой зимой я думал видеть указание воли Божией к уединению в крайней болезненности моей и прочих обстоятельствах. С молитвою: «…не моя, но Твоя воля да будет», подал я просьбу об увольнении меня моему начальству и письмо о том же Государю Императору. Сначала дело наклонялось к увольнению меня; но внезапно поворотилось иначе. Государь лично изъявил мне свое желание, чтоб я возвратился в Сергиеву Пустынь, — и полагаю, что должно туда возвратиться. Такое у меня сердечное чувство. Но ин суд человеческий, ин Божий.

Благодарю тебя за то, что ты остановился излить сожаление о болезни моей: этим угодил мне! Вижу, что из тебя будет толк! Не люблю жестокого сердца от грубости, от недостатка любви к ближнему; но не люблю и плотски чувствительного, тающего в нежностях… Знаешь ли, что нежность лукава?.. Я по природе с сильным чувствительным сердцем, как и ты; потому не охотник позволять сердцу моему расслабление нежностию. Евангелие научило меня, что сердце слабое неспособно к Христианским добродетелям, что нужно его скрепить верою, самоотвержением, сделать героем при посредстве внутренних борений и побед… Победы делают сердце героем!.. За победы нисходит в него святая вера, живая вера, сильная вера!.. Насади и воспитай в себе мертвость ко мне. Что бы неприятное ты ни услышал о мне, говори: «Однажды навсегда я отдал его Богу — и отдаю: да совершается над ним воля Божия».

В последней статье письма твоего говоришь: «О, если б я мог служить Вам в виде домашнего животного всяким родом службы, какой только доступен мне». — С приятною улыбкою на устах и в сердце отвечаю: кажется твое желание исполнит Бог, Он так и устроил, чтоб тебе быть в одном деле со мною… Не помню, с которого времени, — а очень, очень давно, — мне особенно нравились слова Апостолов: Не угодно есть нам оставльшим слово Божие, служити трапезам… мы в молитве и служении Слова пребудем (Деян. 6. 2, 4). Служение братии Словом Божиим!.. Какою восхитительною, насладительною картиною представлялось очам души моей это служение!.. «Ни один наш дар, — сказал святый Иоанн Лествичник, — столько не благоприятен Богу, как приношение Ему словесной души покаянием. Весь видимый мир не равночестен одной душе: он преходит, а она нетленна, и пребывает во веки». Что же? Бесконечно милосердый Бог подал мне в руки это служение! Не только подал мне в руки, но и извещает многим душам искать от меня этого служения! Теперь все время мое взято этим служением. Как утешительно перекликаются со мною многие души среди таинственной ночи мира сего с различных стран своих! — иная с одра болезни, другая из изгнания, иная с берегу Волхова, иная с берегу Двины, иная с поля Бородинского, иная из хижины, иная из Дворца Царского. Душа, где бы она ни была поставлена, если не убита нечувствием, везде ощущает нужду в Слове Божием, везде падение гнетет ее, давит. Произношу Слово Божие в беседах личных, пишу его в беседах заочных, — составляю некоторые книги, которые могли бы удовлетворить нуждам нынешнего христианства, служить при нынешнем голоде каким-нибудь утешением и наставлением. От служения Слову раздается в душе моей какой-то неизреченно радостный голос удостоверения в спасении… Твой жребий — принять участие в моем служении, и ту мзду Духа, которая будет выдана по несказанной милости Божией за это служение, разделить со мною. Удовлетворен ли ты?.. Несколько времени, — как стала мне приходить мысль: великопостная служба столько заключает в песнопениях своих глубокой поэзии, которою говорит душа, проникнутая святым покаянием, что могла бы быть составлена особенная книга великопостных вдохновений в поэтическом порядке, с поэтическим построением. Предметы этих песнопений именно те, которые душа твоя в настоящем ее устроении способна правильно, полно ощутить, потому удовлетворительно, определительно выразить. Но решение этого дела — до личного свидания. О нем надо много, основательно потолковать.

Пишешь, что тонкий помысл тебе внушает искать собственно «моего» учения. Вижу: такое твое призвание. По вере твоей да будет тебе. И я тебе этого желаю: да дарует тебе Бог наследовать «верою» сокровище духовное.

Наконец — прими мое поздравление: приветствую тебя со вступлением в правильный род иноческой жизни, от которого получишь систематическое духовное воспитание. Такое воспитание — неоцененное благо, — доставляемое им устроение душевное далеко отстоит от устроения, хотя и похвального, но приобретаемого самоучкою, в жительстве самочинном. Осяжи сердце твое! Не раздается ли в нем чувство легкости, свободы, радости, извещения? Такие бывают ощущения в душе, когда она получит дар свыше. Ты получил его, принял рукою веры. Начинай, Израиль, наследовать землю обетованную! (Втор. 2. 31). Христос с тобою!

Положив в недостойную мою руку, как руку освященную, твой ум и сердце для принесения их при посредстве этой руки, в жертву Богу; пожелав собственно «моего учения», чего уже и я тебе желаю, — ты приобрел право получить, а я вменяю себе в обязанность тебе доставить краткий отчет моей жизни, жизни ума и сердца. Взгляни на то, чему, не видев, уверовал, — чего не видев и не знав, пожелал, водимый непостижимым чувством сердца, призванием! Присылаю думу, которую я назвал «плач мой», а написал прошедшею зимою, полагая, что указывается мне отшествие из Сергиевой Пустыни и даруется бесценное безмолвие… Может быть, дело и идет к тому!.. Вернее: плакать о грехах на уединенном берегу Волги, нежели предаваться молвам, скопившимся со всей России на берега Невы.

Получил от твоего Настоятеля тетрадь твоих стихотворений. Зачем мне прислали ее?.. Неужели я скажу на ветер, скажу кому-нибудь, кроме автора, кроме кого-либо могущего и нуждающегося понять делом, мое мнение о каком бы то ни было сочинении? Впрочем, я прочитал ее; увидел ни более ни менее как то же, что увидел при первом знакомстве с тобою, с твоею душою. Мое первое знакомство с твоею душою, в Петербурге, в Сергиевой Пустыне, в моем кабинете, когда я прочитал некоторые твои стихотворения. Первое впечатление, произведенное на меня твоею душою, остается неизменным, самым живым, — более объяснилось, утвердилось. Впечатление было верное, как верен ты. «Где этот человечек? (такое имя дало тебе мое впечатление) Он непременно житель или будет жителем святой обители!» В душе его услышал я глубокое истинное призвание к Богу. Это призвание отдалось чем-то знакомым. Приезжаю к вам в обитель; неожиданно называют, указывают мне тебя — гляжу: «Да это тот самый человечек!»… Я глядел на душу; для лица и для всего вещественного я — точно без глаз. Черты физиономий как раз забываю; черты души, и самые тонкие, остаются запечатленными в памяти.

Увидишь из прилагаемой статьи, что твое давнее призвание (так устроил нас Создатель — Бог!): последовать и наследовать мне, тому моему, что не мое собственно — усвоилось мне по великой милости Господа, хотя я и вполне недостоин такой милости. Мне нравятся те твои сочинения, которые вижу в утешающей меня дали твоего будущего. Я угадываю твои будущие сочинения по настоящим: душа, как выказывающаяся при ее собственном свете и вдохновении, от которых еще несет плотским разумом и чувством, удовлетворит меня, когда по очищении от этого сору и смраду будет высказываться при вдохновении и свете Христовом.

Хорошо сделал — так и впредь делай, — что описал мне ясно происшедшее в тебе действие при прочтении «немилостивых слов». Точно: это было нервное состояние (ты уже смекнул!), это было чувство плоти, увидевшей, что ей приготовляется распятие; это действие плотского разума, когда этот разум видит предстоящую ему смерть на кресте веры.

2 декабря получил я письмо твое: а на 30 ноября видел тебя во сне. И вот — какой был сон мой: вижу — в руках моих какая-то вновь изданная книга, похожая форматом на посланную тебе мною «Стихотворения святителя Григория Богослова»; только печать ее покрупнее, — как бы печать брошюрки «Валаамский монастырь». Холодно, без внимания перебираю листы книги, останавливаюсь на какой-то статье, узнаю: это твои новые сочинения, существующие в моем предчувствии! Много тут мыслей, целых тирад из нашей переписки. С сердечным интересом и утешением начинаю рассматривать, читать книгу: в ней все мне так нравится! Вдруг предо мною картинка, премиленькая, пречистенькая картинка, как бы живая, — с движением! Смотрю: ваш монастырь; пред ним тихое, покойное, уединенное поле. По полю идешь ты в послушническом подряснике, с шапочкой на голове. Навстречу тебе, от монастыря едет на коне Божия Матерь, подобно тому, как Господь, Сын Ее, въезжал в Иерусалим на жребяти осли. Поравнявшись с тобою, Она остановилась, благосклонно обратилась к тебе, благословила тебя, говорит так милостиво, свято, мирно: «Ты будешь жить в <…>; тебе здесь не утешиться». При этом разлилась в сердце моем необыкновенная приятность; от сильного ея действия я проснулся, — и чувствую: та же приятность, которую ощущал я во сне, сладит душу мою наяву. Где тебе жить, ускользнуло от слуха моего… в вере! Но что ты под кровом и попечением Божией Матери, меня несказанно радует. «Благослови душе моя Господа и вся внутренняя моя имя святое Его».

В этом сне мне все — по мысли. Сущность его: слова кротчайшие и милостивейшие Богоматери. Ими не осужден монастырь, не осужден и ты — все покрыто Божественным снисхождением. Чудно и мудро ускользнуло от слуха название места, определенного тебе в жительство. Этим умолчанием остается серде в свободе. Весь сон — только утешает.

Милость Божия посетила тебя в день приобщения Святых Христовых Таин. Это было истинное утешение, утешение начальное, объемлющее поверхность ума; дальнейшие утешения, которые тебя ожидают по благости Божией, будут гораздо глубже. Понял ли ты, как оно уняло кровь, какое расстояние между им и кровяным восторгом, которым жалко тешат себя самообольщенные? Вкушение утешения начнет мало-помалу просвещать ум твой познанием Божественным. От вкушения — просвещение и разум духовный. Вкусите и видите, яко благ Господь, — говорит Писание. Ты хранишь мою тайну — и храни ее: этим дашь свободу моему сердцу быть откровенным с тобою, вполне свободным; с другими открывается соразмерно им. Родство по плоти не имеет никаких прав на связи и отношения духовные, — разве сделается этого достойным, породнившись о Господе духом. Оставляй меня таким, каким мне велит быть сердце мое. В откровенности моей пред тобою нет ничего премудрого и разумного, одно, дерзаю сказать — невинное, утешительное в Боге. С этою откровенностию говорю следующее: хотя я весь погружен в страстях, но молил Бога, признавая эту молитву сообразною воле Божией: «Господи! даруй Леониду ощутить духовное утешение, чтоб вера его соделалась верою живою, верою от извещения сердечного, не от одного слуха». Как и ты — я слаб на язык; непрестанно падаю им, хотя непрестанно более и более убеждаюсь в достоинстве молчания. По этой слабости недели две тому назад повторил Стефану: «слышу сердцем моим, как в Леониде действует утешение». Получив письмо твое, я показал ему те твои строки, в которых написано об утешении, чтоб он и этот случай приложил к прочим своим опытам, полезным для души его. Храни утешение и не позволяй уму твоему вдаваться в мечтания. Утешение сперва действует на ум, обновляя мысли; а он, почувствовав оживление, охотно вдается по неопытности своей в мечтательность, — и в ней бесплодно и безрассудно истощает дарованную ему сладость. Сказывает ли тебе это сердце твое? Ведь — оно говорит, только мы не вдруг навыкаем расслушивать голос его. При утешении вдавайся более в благодарение, в молитву и самоукорение: утешение будет возрастать и возрастать. Я желал для тебя, чтоб ты был причастником блаженной трапезы утешения духовного: вкусивший ее соделывается мертвым для мира, стяжевает особенную силу к совершению пути духовного. Так святый пророк Илия, по вкушении пищи, принесенной ему Ангелом Господним, иде в крепости яди тоя четыредесять дний, и четыредесять нощей до горы Божия Хорив, там сподобился сперва явственнейшей беседы с Господом, а потом и совершеннейшего Боговидения во гласе хлада тонка. Эти утешения — таинственная манна, названная в Писании хлебом небесным (Пс. 77. 24), препитываюшая новых Израильтян — христиан — во время путешествия их по пустыне — во время странствования земного. Эти утешения — манна сокровенная (Апок. 2. 17), Апокалипсиса, о которой сказал явившийся Иоанну Богослову Сын Божий: Побеждающему дам ясти от манны сокровенныя. Она — точно «сокровенная»: незрима человеками; ее видит подающий Бог — видит невидимо, видит ощущением приемлющий раб Божий. Таковой раб Божий, пребывая во множестве людей, пребывает один с единым Богом, видимый и невидимый, знаемый и никому неведомый. Теперь скажи: хорошо ли быть одним? Теперь скажи: каков тот приговор, которым я на тебя грянул: «Ты должен быть один»? Приговор смерти и жизни! Только минуты перехода трудны; когда не вкусишь жизнь — смерть ни-по-чем! Так ли герои!.. Трапеза духовного утешения — как пища и вместе как отрава! Кто вкусит ее — теряет живое чувство ко всему вожделенному мирскому. Все многоуважаемое миром начинает казаться ему пустою, отвратительною пылью, смрадною мертвечиною.

Очень приятно мне, что спутником твоим приходится быть N. — Расположение к тебе этого старца — дар Божий. Дары Божии надо содержать в чистоте. Пойми: Христос-Законоположитель любви — заповедал отречение не от любви, а от пристрастия, этого недуга, искажения любви. Имей любовь ко всем, в особенности к рабам Божиим; а пристрастие врачуй, ограждайся от него отречением от твари — от меня и от всякой другой — преданием твари Творцу. Не усвояй себе тварь; не усвояй себя твари; приноси свою свободу в жертву единому Богу. При таком самоотвержении и отречении от всего, или во всем от самости, возможешь иметь духовную любовь ко всякому ближнему, возможешь иметь много и многих — Богом в Боге, — и вместе пребывать в нестяжании и бесстрастии, в священном безмолвии и уединении о Господе.

В молитвенном подвиге будь свободен. Поступай, как привык поступать; вкушай то, что тебе по вкусу, что тебя питает, удовлетворяет. Не гоняйся за количеством молитвословий, а за качеством их, т. е. чтоб они произносимы были со вниманием и страхом Божиим. Дальнейшее покажут время и состояние души твоей… Леонид! Ты счастливее меня! Завидую тебе! Когда я поступил в монастырь, — ни от кого не слыхал ничего основательного, определительного. Бьюсь двадцать лет, как рыба об лед! Теперь вижу несколько делание иноческое; но со всех сторон меня удерживают, не впускают в него… Живем в ужасное время: в преддвериях развязки всему.

Прочитай книгу «Цветник». Там много сказано о телесных подвигах; в них явлено самоотвержение, что вполне справедливо, истинно. Книга эта для преуспевших уже иноков; это увидишь, это говорит и сам писатель. Всякая книга, хотя бы исполненная благодати Духа, но написанная на бумаге, а не на живых скрижалях, имеет много мертвости: не применяется к читающему ее человеку! Потому-то живая книга — бесценна! Тебе надо умеренною наружною жизнию сохранить тело в ровности и здравии, а самоотвержение явить в отвержении всех помышлений и ощущений, противных Евангелию. Нарушение ровности нарушит весь порядок и всю однообразность в занятиях, которые необходимы для подвижника. «Плоть и кровь» не в плоти крови собственно, а в плотском мудровании. Оно поставляет душу под влияние, власть плоти и крови, а плоть и кровь под полную власть и управление греха. И тела святых имели плоть и кровь, но свергшие ярем греха мудрованием духовным, вступившие под управление и влияние Святаго Духа. Иные так устроены Создателем, что должны суровым постом и прочими подвигами остановить действие своих сильных плоти и крови, тем дать возможность душе действовать. Другие вовсе не способны к телесным подвигам: все должны выработать умом; у них душа, сама по себе, без всякого предутотовления, находится в непрестанной деятельности. Ей следует только взяться за оружия духовные. Бог является человеку в чистоте мысленной, достиг ли ее человек подвигом телесным и душевным или одним душевным. Душевный подвиг может и один, без телесного, совершить очищение; телесный же, если не перейдет в душевный, — совершенно бесплоден, более вреден, чем полезен: удовлетворяя человека, не допускает его смириться, напротив того, приводит в высокое мнение о себе, как о подвижнике, не подобном прочим немощным человекам. Впрочем подвиг телесный, совершаемый с истинным духовным рассуждением, необходим для всех одаренных здоровым и сильным телосложением, с него начинать — общее правило иноческое. Большая часть тружеников Христовых, уже по долговременном упражнении и укоснении в нем, начинают понимать умственный подвиг, который непременно должен увенчать и подвизающегося телесно, без чего телесный подвижник — как древо без плодов, с одними листьями. Мне и тебе нужен другой путь: относительно тела — нам надобно хранить и хранить благоразумную ровность, не изнурять сил телесных, которые недостаточны для несения общих подвигов иночества. Все внимание наше должно быть обращено на ум и сердце: ум и сердце должны быть выправлены по Евангелию. Если же будем изнурять телесные силы по пустой, кровяной ревности к телесным подвигам, то ум ослабеет в брани с духами воздушными, миродержителями тьмы века сего, поднебесными, падшими силами, ангелами, сверженными с неба. Ум должен будет ради немощи тела оставить многие, сильные, существенно необходимые ему оружия — и потерпеть безмерный ущерб. Говорю тебе испытанное на самом деле, познанное из горьких опытов. Когда я был юношею — все это говорило мне сердце мое, — не так ясно, не определительно, — но говорило. Другого голоса, другого свидетеля, который бы подтвердил, объяснил свидетельство сердца — не было. И не устоял, не поддержанный никем, глагол моего сердца пред умом моим! Не умел я слушать моего сердца! Страшным, опасным казалось мне слушать его! Тонок, таинствен его голос!.. Старцы, общею молвою прославленные, как одаренные духовным рассуждением, говорили другое, издавали другое мнение об этих предметах, не так, как я понимал и видел их. Всегда я себе не верил: мысль слабая, увертка ума в другом казались мне предпочтительнее моей мысли, прямой и сильной. Много времени протекло в таком состоянии; не много лет, как я отказался, освобожден от последования мнениям других — встречаю приходящее к уму моему мнение человека и книги не как страннолюбец гостеприимный и приветливый, но как строгий судия, как привратник, хранитель чертога, облеченный в этот сан милостию Всемилостивого Бога моего, после бесчисленных, смертных, долговременных язв и страданий. В этом сане привратника стою — у врат души твоей. Мое — твое. Мне данное туне после лютых ударов ты взял туне верою. Христос — подающий. Ему — Единому слава! Аминь.

Призываю на тебя и на начинания твои благословение Божие! Да содействует тебе милость и помощь Божия!

Удивляюсь простоте твоего сердца и утешаюсь ею! Повторно сказанное в 4-м письме моем: «Ничем наружным не связываю тебя. Делай, что признаешь за лучшее для своих обстоятельств: на всем, что ни предпримешь с благою целию, — буди благословение Божие». Разумеется: сюда принадлежат отношения твои к ближним, а в числе их к отцу N. Дело, принадлежащее собственно мне с тобой, — наблюдать, чтоб шествие твоего ума и сердца было по пути святых евангельских заповедей, чтоб по этому пути ты взошел в разум Истины, в видение духовное. В стране видения — неизреченная, чудная простота заставлена, заслонена миродержителями от человека, подчинившегося им грехопадением — бесчисленными обольстительными лжеобразами Истины. И здесь-то я особенно нужен к услужению тебе по милости и избранию Божию, предопределившим тебе опытное познание этих предметов во славу Бога, для пользы многих человеков. Если бы не было этого предопределения, я был бы тебе нужен и полезен несравненно меньше, ты удовлетворялся бы очень немногим, к убогому слову моему не имел бы такого извещения, от всея души этой несытой жажды. Попущено встать против тебя таким иноплеменникам, которые иначе не могут быть низложены, как видением. К этому же видению направлены все твои естественные свойства. Бог даст: все это узнаешь и ясно увидишь. Человечек! Твое назначение — не себе принадлежать, а ближним! Потрудись доставить им стяжание чистое, святое!

Получив твое письмо от 25–29 ноября, я не поторопился отвечать на него: ответ на вопрос, всего более тебя занимающий, мною уже дан в посланном к тебе последнем письме. А я в то время лежал и лежал: лекарство целит меня, но по временам крутит, лишая сил и способностей ко всякому занятию. Ты желаешь иметь от меня подробнейший, точнейший отзыв об отношениях твоих к старцу Ν.? вот он — не следствие слов твоих, но, как подобает, извещение недостойного сердца моего, извещающегося и просвещающегося святым миром. Избрание твое вполне одобряю. Оно — избрание не ветреное, избрание не сверстника юного, а человека уже в некоторых летах, имеющего в глубине своего сердца чувство «хранить тебя». Этот человек так устроен и по природному своему нраву, что может служить для тебя, по природе пылкого, преполезным ограничением в твоем наружном поведении. Желаешь, чтоб я утвердил ваше расположение о Господе моим убогим благословением? И призываю на вас благословение Божие, призываю благодать Божию, немощное врачующую, недостаточное восполняющую. Споспешествующую всем святым начинаниям, без которой никакое истинное доброе дело совершаться не может. Да творит Господь над вами святую волю Свою, да изливает на вас святую благость Свою! — во всем этом обстоятельстве нехорошо только то, что ты в порыве горячности давал слово пред Крестом. Отчего бы не дать этого слова со страхом Божиим и смирением, как велит в таких случаях поступать Святый Апостол Иаков; он завещевает говорить так аще Господь восхощет и живи будем, и сотворим сие ли «оно». Не думаешь ли, что обещание от клятвы и порыва получает твердость? Нет! От них-то оно и делается хилым. Давал Святый Апостол Петр на Тайной вечери клятвенное обещание умереть со Христом и какое же было последствие этой клятвы? … Господь встретил клятвенные обещания, — сказал, что они от неприязни. Точно, «они от неприязни»! в них — самонадеянность, устранение Бога, оживление самости, плотское мудрование! В них, как замечает Святый Апостол Иаков, гордыня, хвала, т. е. самохвальство! — Да стяжут слова наши твердость от крепкого Господа! Да будут они тверды, как основанные на камени заповедей Евангельских.

Вот как я хочу, чтобы ты вел себя в таких случаях, а прошедшее да простит тебе Бог! Вникни: ничего нет чудного, необыкновенного, что мы впадаем в погрешности, что в нас действует грех! Этому удивляются, этим смущаются одни неопытные. Мы все — в падении; зачинаемся уже в беззаконии, уже родимся в грехах. Должно с терпением и долготерпением носить «ярем Навуходоносоров»: т. е. действие в себе греха, — и с милостью к себе очищать себя покаянием, повергая немощь свою пред Богом, непрестанно пред Ним. Всякое нарушение закона очищается покаянием, дело неправильное получает правильность, когда его выправят по Евангельским заповедям. Так очищаются и поправляются обещания клятвенные, данные в явное противоречие закону Божию. Опять превосходным примером нам может служить Святый Апостол Петр. Нарушив клятвенное обещание свое от порыва нрава, обещание умереть за Христа, он оплакал свои клятвы плачем горьким; впоследствии, уже водимый Духом и разумом Истины, вкусил смерть за Христа, — и с каким смирением! — вкусил не как приносящий дар Богу, но как приемлющий дар неоцененный от руки Божией, как вполне недостойный такого дара. Желаю, чтоб ты усовершился в любви к ближнему, очистив себя от двух крайностей, от двух друг другу противоположных недугов, которыми заразило падение любовь человеческую: от вражды и от пристрастий. Этого достигнет сердце, когда почиет в Боге.

Христос с тобою! Он да причтет тебя к людям «Своим», да дарует тебе ту крепость, которую приемлют от Него люди — точно Ему «свои».

P. S. Со вниманием прочитывай мои недостойные письма, не спеша. Моли Бога, чтоб даровал мне слово истинное, духовное, тебе — разумение этого слова. Слово духовное, точно невещественное, неудобоемлемо, ускользает от ума ветхого. От того и случается, что перечитывающий его встречает в нем много нового, ускользающего при первом чтении и чтениях. Ты — хотя и человечек — но ум у тебя, как обращавшийся лишь в вещественном, еще какой-то толстый, духовное переделывает на вещественное. И является у него забота как у Никодима: како человек может родитися стар сый? Еда может второе внити во утробу матери своея, и родитися? Мне тебя — мученичка — жаль, у тебя столько разнородных страданий! Не мучься заботами Никодима! Душа моя! Мне бы хотелось — только утешать тебя! Что ж мне делать, когда чаша обильного утешения, подаемая из страны духовной в страну вещественности, для самого вкушения ее требует распятия. Привыкший к вину ветхому, не абие хочет нового, — сказал Спаситель.

Мир Тебе! Благодать Божия да сопутствует тебе, да хранит тебя, да устраивает твое внешнее положение. Будь спокоен: все совершающееся с тобою совершается как бы с рабом Христовым, которому должно многими скорбями внити в Царствие Божие, которому должно пройти сквозь огнь и воду, и ведену бысть в покой, которого сердцу предназначено возвеселиться утешениями Божиими по множеству болезней его.

При утешениях — за верное, за не прелестное, за Божие принимай одно вполне невещественное духовное действие, являющееся в мире сердца, в необыкновенной тишине его, в какой-то хладной и вместе пламенной любви к ближнему и всем созданиям, любви, чуждой разгорячения и порывов, любви в Боге и Богом. Этот духовный пламенный хлад, этот всегда однообразный тончайший пламень — постоянный характер Спасителя, постоянно и одинаково сияющий из всех действий Спасителя, из всех слов Спасителя, сохраненных и передаваемых нам Евангелием. В этот характер облекает Дух Святый, при производимых Им утешениях, служителя Христова, снимая с души его одежду Ветхого Адама, облекая душу в одежду Нового Адама, и доставляя таким образом существенное познание Христа, познание вполне таинственное и вполне явственное. От всего вещественного отвращайся — явится ли оно очам телесным, или воображению. Оживить чувства, кровь и воображение старались западные; в этом успевали скоро, скоро достигали состояния прелести и исступления, которое ими названо святостью. В этой стране все их видения. Читающий их непременно заражается духом прелести, любодействует в отношении к Святой Истине — Христу, подвергает сам себя роковому определению Божественного Писания, оно говорит: удаляющии себе от Тебе погибнут: потребил еси всякого любодеющего от Тебе. Восточные и все чада Вселенской Церкви идут к святыне и чистоте путем, совершенно противоположным вышеприведенному: умерщвлением чувств, крови, воображения и даже «своих мнений». Между умом и чистотою — страною Духа — стоят сперва «образы», т. е. впечатления видимого мира, а потом мнения, т. е. впечатления отвлеченные. Это двойная стена между умом человеческим и Богом. Из жизни образов в уме составляется плотской, а из мнений душевный разум, не приемлющие веры, не способные к живой вере, являемой делами, вообще всем поведением, и рождающей духовный разум, или разум Истины. Потому-то нужно умерщвление и воображения и мнений. Понимаешь ли, что мнение — прелесть. Эту прелесть Писание называет лжеименным разумом, т. е. произвольным ложным умствованием, присвоившим себе имя разума. Точное и правильное понятие о Истине есть «знание», знание от видения, видения — действия Святаго Духа. Когда нет знания истинного в уме, оно заменяется знанием сочиненным. Люди часто сознаются в этом невольно, не понимая сами, какое глубокое значение имеет их сознание; они говорят: «мы приняли так понимать», т. е. составили, за неимением знания точного, мнение, чуждое всякой точности. Итак, мнение — прелесть! Избавляемся от прелести заповеданным в Евангелии самоотвержением, погублением души своей. Погублением души названо отречение от своих мнений, от своей воли, от стяжательности, от кровных движений, от чувств — словом сказать, от всей вместе взятой прелести, обвившей всего человека, все части его, все существо его. Прелесть так усвоилась нам, что сделалась как бы жизнью, как бы душой нашей, совершенно заглушила естество наше, как заглушают плевелы хлеб на поле, чрезмерно удобренном. Устранение у себя прелести названо Богомудрым Писанием с чрезвычайною правильностию: самоотвержением, погублением души своей и проч.

Выслушай и следующее: человеческое повреждение состоит в смешении добра со злом; исцеление состоит в постепенном удалении зла, когда начинает в нас действовать более добро. Совершенное отделение добра от зла, чистое действие одного добра бывает в одних совершенных, и то на время и по временам. Место, где действует одно чистое добро, — небо; на земле — смешение. При наших духовных утешениях продолжает действовать это смешение, только количеством добра превозмогается количество зла, — оттого и утешение. Следовательно, при утешении надо наблюдать крайнюю осторожность, зная, что грех, падение, прелесть близ нас. Работайте Господеви, — завещевает Пророк, — со страхом, и радуйтеся Ему со трепетом. Отвергай с тихостию, как бы отказываясь, как недостойный, всякое изображение, являющееся уму или телесным очам, света ли или какого Святаго и Ангела, самого Христа и Божией Матери, всего, всего. Старайся иметь ум твой единственно внимающим словам молитвы, безвидным незапечатленным никаким образом (как бы этот образ тонок ни был!), не занятым никаким мнением, в полном самоотвержении. Мы пали отвержением Божиего, оживлением своего; а свое у нас — ничтожество, небытие; ведь все, что имели мы до бытия, начиная с которого, включая которое, все получили мы от Бога. Устранив из себя Божие, оживив в себе свое, мы родили «смерть». Провести себя в небытие мы не в силах; но исказить свое бытие, сделать его худшим небытия, родить смерть — мы могли (разумеется смерть душевную! телесная пред душевной малозначительна, результат ее, и была бы еще отрадою, если б не давала большего развития вечно существующей смерти душевной).

Чтоб умертвить смерть, надо устранить из себя все свое, приведшее и хранящее смерть: в самоумерщвленного проникает Дух и, как Создатель, дарует ему «пакибытие». — Когда действия чисто духовные умножатся в душе твоей, тогда всякое чувственное явление потеряет цену на весах твоего ума и сердца.

Хорошо делаешь, что приходящих к дверям твоей душевной клети просишь подождать до свидания с твоим привратником. С этой же целью храню твои письма; большую часть писем, получаемых мною, истребляю по прочтении и ответе. — Несколько раз ты слышал от меня слово «определительность», и не совсем ясно для тебя, что я хочу высказать этим словом. Определительность от «знания» — неопределительность — непременно чадо «мнения». Определительность есть выражение знания в себе мыслями, для других — словами. Ей свидетельствует сердце чувством мира. Мир — свидетель Истины, плод ее. Мне очень не нравятся сочинения: «Ода Бог», Преложения псалмов, все, начиная с преложений Симеона Полоцкого, Преложения из Иова Ломоносова, athale de Racine — все, все поэтические сочинения, заимствованные из Священного Писания и Религии, написанные писателями светскими. Под именем светского разумею не того, кто одет во фрак, но кто водится мудрованием и духом мира. Все эти сочинения написаны из «мнения», оживлены «кровяным движением». А о духовных предметах надо писать из «знания», содействуемого «духовным действием», т. е. действием Духа. Вот! Этого-то хочется мне дождаться от тебя! «Оду Бог», слыхал я, с восторгом читывал один дюжий барин после обеда, за которым он отлично накушивался и напивался. Бывало, читает и слюна брызжет изобильно на всех и все, как картечь из крупнокалиберного единорога… приличное чтение после сытого обеда! Верен, превелик восторг, производимый обилием ростбифа и шампанского, поместившихся во чреве! Ода написана от движения крови, — и мертвые занимаются украшением мертвецов своих! Не терпит душа моя смрада этих сочинений. По мне, уж лучше прочитать, с целью литературною, «Вадима», «Кавказского пленника», «Переход через Рейн»: там светские поэты говорят о своем, — и в своем роде прекрасно, удовлетворительно. Благовестив же Бога да оставят эти мертвецы! Оно не их дело! Не знают они — какое преступление: преоблачать духовное, искажать его, давая ему смысл вещественный! Послушались бы они веления Божия не воспевать песни Господней на реках Вавилонских. Кто на реках Вавилонских, и не отступник от Бога Живаго, на них тот будет плакать. Не унывай! Будь мирен, и со спокойствием, с душевною беспопечительностию предайся водительству веры. Обстоятельства сами покажут, что должно делать. Трудности да научат тебя вере, которую да подает тебе Податель всех благ видимых и невидимых, Христос!

Когда, прочитывая письма из N. монастыря, дошел я до твоего девятистрочия, гляжу на него, хочу прочитать… не читаю!.. не могу!.. не дает мне неодолимая сила, — куда-то уносит меня!..

Ты знаешь: воображенье, вдохновенье — свободы сыны своевольные, прихотливые неукротимые…

Несусь!.. несусь!..

И вот! — я поставлен за тридевять земель и за сорок столетий… стою в чертоге обширном, великолепном, — во временах, как будто бы Библейских. Некогда мне подробно осматривать зодчество чертога, — скажу только: оно массивно, величественно, роскошно. — Все внимание мое влечется к совершающемуся в чертоге действию.

Могущественный, прекрасный собою Властелин рисуется на возвышении. Небрежно и живописно раскинулся длинный блистающий плащ его; одни оконечности плаща лежат на возвышении, другие свесились по ступеням. Тщетно в черных, ясных очах властелина суровостию и гневом усиливаются закрыться благость, участие, любовь!.. Пред ним в молчании, в цепях чужестранец — юноша с поникшим к земле, убитым взором… На них — на властителя и юношу — выпучены пресмешно глаза всех присутствующих, сгорающих любопытством, но не могущих понять — в чем дело… Взглянул я на эти любопытные, ищущие, не находящие толку, — улыбнулся… и только лишь начал догадываться, что я в Египте, — что вижу Иосифа, проданного туда в рабы, соделавшегося властелином, — что пред ним Веньямин, возвращенный с дороги, как похититель драгоценной волшебной чаши; — взвилась картина очаровательная — исчезла!..

Опять гляжу на твое девятистрочие; прочитал его; положил на стол, говорю: «Ты, исчитывающий звезды, странствующий в беспредельной бездне, — от века начертавший им пути их! Призри на эту душу, — душу, направившую полет свой в неизмеримые пространства желаний небесных… скажи ей путь ее!..»

Молись о мне… А мечту мою безотчетливую, своенравную, да простит мне поэт великодушный!..