Ежегодно по дороге заезжаю я в Прокопию и останавливаюсь в хорошо знакомой мне гостинице, в одном и том же номере. Впервые оказавшись там, я задержался у окна, чтоб рассмотреть пейзаж, который открывается за занавеской: ров, мостик, невысокую каменную ограду, дерево рябины, кукурузное поле, ежевичные кусты, курятник, желтоватый холм, облако и четырехугольник голубого неба. В первый раз я совершенно точно не видал там ни одной живой души и только через год, заметив шевеление листвы, смог различить приплюснутое круглое лицо, глодавшее початок кукурузы. Еще год спустя на каменной ограде их наблюдалось уже трое, в следующий раз — шестеро: усевшись в ряд, они держали руки на коленях, на тарелке перед ними были ягоды рябины. С каждым годом, заходя в тот номер и отодвигая занавеску, я насчитывал на несколько физиономий больше: восемнадцать вместе с теми, что внизу, в канаве; двадцать девять, из которых восемь на ветвях рябины; сорок семь без тех, которые в курятнике. Похожи друг на друга, с виду славные — веснушки на щеках, улыбки, у некоторых губы в ежевике. Вскоре уже весь мост был занят круглолицыми субъектами, сидевшими на корточках,— поскольку двигаться им стало некуда,— занимаясь объеданием кукурузных зерен, а потом глоданием початков.

Год за годом я наблюдал, как ров, рябина, ежевичник исчезали за спокойными улыбками между подрагивавших круглых щек, скрывавших челюсти, которые разжевывали листья. Кто бы мог предположить, что на таком клочочке с кукурузой может поместиться столько человек, особенно если они сидят обняв колени и не шевелятся! Должно быть, их еще гораздо больше, чем на первый взгляд: я видел, на холме толпа делалась все гуще, но с тех пор, как те, что на мосту, усвоили привычку залезать друг другу на плечи, заглянуть за них никак не удается.

Наконец, в этом году, приподняв занавеску, я увидал одни сплошные лица: сверху донизу, от края и до края, рядом и вдали видны замершие круглые приплюснутые физиономии с едва заметными улыбками да еще кисти рук, лежащие на плечах тех, кто впереди. Не видно даже неба. Так что от окна мне лучше отойти.

Передвигаться, впрочем, нелегко. Ведь в комнате нас двадцать шесть, и, делая шаги, я поневоле беспокою тех, кто примостился на полу; приходится протискиваться меж коленями сидящих на комоде меж локтями тех, кто попеременно прислоняется к кровати; к счастью, подобрался обходительный народ.