Истинная причина удаления преосвященного Феофана на покой. Много было недоумений, когда святитель Феофан задумал оставить свою Владимирскую паству. Некоторые ставили это в связь с следствием, возложенным на него Св. Синодом, по поводу временного нестроения в Дивеевском монастыре. Нет никакого сомнения, что для архипастыря, затруднявшегося делать выговор кому бы то ни было и, в случае настоятельной в этом нужды, поручавшего исполнять это ключарю кафедрального собора, производство следствия над виновными Дивеевского монастыря было великим бременем. Тем не менее следствие было произведено так, что Св. Синод одобрил все распоряжения преосвященного Феофана, как это видно из прилагаемых при сем подлинных писем к нему Филарета митрополита Московского и Исидора митрополита С.-Петербургского:

Преосвященнейший Владыко, Достопочтенный о Господе Брат!

Теперь получил и прочитал Ваше письмо: и прежде всего взаимно простираю к Вам целование общения и сорадования о имени Господа, Единородного Сына Божия, пришедшего во плоти в мир во спасение наше. - Благодать Его и мир да пребывает со духом Вашим.

О Дивеевских делах ближе было бы Вам обратиться к первенствующему члену Синода или г. Синодальному Обер-Прокурору: потому что я официально участвовал в сих делах дотоле, доколе исполнял указ С. Синода, которым предписано было мне наблюдать за следствием и представить оное с мнением. Следствие произведено; мнение мое представлено; и данное мне поручение окончилось.

Впрочем как Вам угодно было оказать мне братское доверие сообщением сведений и требованием моего мнения по некоторым вопросам: то с братскою откровенностью скажу, что разумею:

Благочинную в Дивеевском монастыре действительно нужно было переменить. Она усиленными мерами составляла список сестер в пользу новой начальницы Гликерии, и вписала в него и безумных и отсутствующих.

Казначея, по сведениям следователей, прежде вела себя беспристрастно в отношении к партиям; а уже по избрании в сию должность стала усильно поддерживать Г. как начальницу. Может быть, ее можно было бы вразумить: но когда Вы уже дозволили переменить ее, возвращаться назад было бы вредно.

Старица, сосланная в Ардатов, заслуживает внимания. Она призналась в своей вине, что сказала преосвященному Нектарию: Иоасаф нас гнал, и ты гонишь; Бог тебя накажет. Это сказано было наконец после бесполезного смиренного упрашивания о Елисавете. Преосвященный мог бы равнодушно смотреть на грубую откровенность старухи. Если же и надобно было наказать ее: шестимесячного изгнания довольно; и можно возвратить ее. Такое мнение представил я С. Синоду.

Что мысль начальницы не объявлять, где находятся отсутствующие сестры, - это очень неблагонамеренно. По всей вероятности они разосланы для происков.

Сборщицы в Петербурге, также вероятно, делают пользу своему карману, и вред миру обители. Едва ли послушают они настоятельницы. Не излишне было бы Вам истребовать их в обитель чрез сношение с г. Обер-Прокурором.

Именем человеколюбия благодарю Вас за то, что поручили Саровскому строителю не лишать помощи Дивеевский монастырь. Я слышал, что он, испугавшись клеветы, хотел во всем отказать и пресечь всякое сношение.

К слову скажу Вам, что доказано следствием: - избрание Г. не правильно, И. вреден Дивееву в духовном и хозяйственном отношении; начальница Дивеевского Елисавета и строитель Саровский люди почтенные и оклеветаны неблагонамеренно.

К партии Г. и И. принадлежит от 40 до 50 сестер. Из них около 20 прежде, за два или три года, в ведомостях были неодобренными. Всех их оставить в монастыре неудобно; но и всех выслать неудобно. Нельзя ли ограничиться удалением немногих, более явно нарушающих порядок и имеющих вредное влияние на других. Настоятельница может отклонить таковых от увлечения толпы. Для вразумления сих последних неугодно ли будет Вам употреблять священника Садовского, который много лет служит духовником обители и пользуется заслуженным уважением. Преосвященные Иеремия и Антоний относились к нему с особенною доверенностью и давали ему иногда предписания непосредственно.

Сказав Вам, что разумею, и предавая то на Ваше рассуждение, остаюсь с истинным почтением, и яже о Господе любовью

Вашего Преосвященства покорнейший слуга Филарет М. Моск.

В Москве. Января 1-го 1862.

Судя по тому, что есть в следствии, вот те, которых могли присудить Благочинная П., Г.С., Л. В. [1].

Преосвященный Владыко, Милостивый Архипастырь!

Письмо Ваше о Дивеевском монастыре вчера было доложено Св. Синоду, который, одобрив все распоряжения Ваши по сему монастырю, предоставил Вам и на дальнейшее время делать все то, что Вы, по ближайшему усмотрению, признаете полезным и нужным для умиротворения и обеспечения обители, разрешением Саровской Пустыни, помогать ей и вещами и деньгами, которые со временем могут быть ей возвращены. Высылка немирных сестер из монастыря необходима. Начальница монастыря должна требовать, чтобы сборщицы немедленно возвратились в монастырь. Если она не знает, где сборщицы находятся, пусть напишет Обер-Прокурору Св. Синода о высылке их.

Я писал Вам об Илларионовском монастыре. После сказали мне, что это община. Следственно представлять об ней Св. Синоду бесполезно, потому что сумма, которую я имел в виду, завещана на 8 монастырей бедных, и нельзя, по силе завещания, употреблять ее на общины.

Поручая себя молитвам Вашим, с истинным почтением и братскою о Христе любовью пребываю Вашего Преосвященства

усерднейший слуга Исидор М. Новгородский и С.-Петербургский.

Января 18. 1862.

Очевидно, что следствие по поводу Дивеевского нестроения само по себе не было причиною удаления преосвященного Феофана на покой и оно относилось еще к Тамбовскому периоду служения преосвященного Феофана, а не к Владимирскому. Поэтому истинною причиною удаления его от епархиальных дел некоторые, и в том числе высокопреосвященный Исидор, митрополит Петербургский, полагали в самом стремлении преосвященного Феофана к невозмутимой тишине, к покою. Вот как писал об этом митрополит Исидор к самому преосвященному Феофану, в ответ на его прошение об увольнении на покой:

Ваше Преосвященство Милостивый Архипастырь!

Напрасно беспокоите себя мыслью, будто Вас хотят послать на покой в Киевскую Лавру. Св. Синод доселе не видал Вашего прошения, и не знает, что в нем писано; а потому не было повода и к рассуждению о месте Вашего покоя. Притом всегда предварительно спрашивают Преосвященных, просящих увольнения на покой, где жить желают, и только тем Синод назначает место, которые сами просят указать оное, по усмотрению.

Если верить слуху, что Вы просите увольнения на покой, только для покоя: то я сомневаюсь, чтобы Св. Синод удовлетворил просьбу. Кто бы из нас не желал спокойствия, особенно в нынешнее многозаботливое и трудное время! Но надобно же кому-нибудь трудиться и для других, хотя бы и с скорбью, и воздыхающе. Св. Синод, как я знаю по бывшим примерам, крайне затрудняется даже и тем, что не имеет никакой суммы для пенсий увольняемым. Казна ее отпускает особой суммы на содержание Архиереям, на покое живущим; а таковых в настоящее время 15.

Слух о намерении Вашем оставить Епархию дошел даже до Вятки, и тамошний Владыка пишет, что ему желательно получить Епархию близ Москвы. Не знает чего просит! Другой, если бы и посылали на родину, отказался бы.

Господь да устроит все по воле Своей!

Прося молитв Ваших, с совершенным почтением и братскою о Христе любовью пребываю

Вашего Преосвященства покорнейшим слугою Исидор М. Новгородский и С.-Петербургский.

27 Апреля, 1866.

Именно в ответ на это письмо первенствующего члена Св. Синода, преосвященный Феофан и раскрыл действительную причину своего удаления на Вышу. Вот это в высшей степени замечательное письмо:

Высопреосвященнейший Владыко Милостивейший Архипастырь!

Только собирался ответить Вашему Высокопреосвященству и поблагодарить Вас за теплое участие в моем деле, как прошел слух, что оно уже решено и по моему желанию. Я и остановился в уверенности, что получу скоро, чего искал, чтоб вместе выразить мою к Вам благодарность. Слухи изменились, - и нечего стало верить им. А между тем не задолго пред сим дошло до меня и слово Ваше, что ожидаете от меня ответа и при том другого содержания, нежели как я думал. Спешу удовлетворить сему ожиданию, снова все обдумавши.

Избираю Вас в судьи, и прошу рассудить суд мой и прю мою с самим собою. Желание мое в прошении я выразил словом: понуждение. Тако это есть. Как ноша какая за плечами, всегда чувствуется сие понуждение: брось, иди, брось, иди. - Вот и рассудите: что это такое? - Вражеское? - Но ведь врагу одно нужно - душу сгубить, и это он может устроить на всяком месте. На теперешнем месте ему привольней. Не одну мою может сгубить, а десяток-другой и чужих. Другое дело вот еще что! Когда у кого в голове все рисуются картины, и он чувствует постоянный позыв все рисовать, берет уголек и все рисует и рисует, все скажут ему: ступай в школу рисовальную. Это - ступай - не идет ли ко мне? Если б я был на другой какой должности, кому ни расскажи я о своей ноше, всякий сказал бы: ступай - там тебе место! Подумал - подумал и решил предложить мое желание на решение Святейшего Синода.

Я ни у кого не спрашивал совета, ни у Вас, как прежде, ни преосвященного Иеремии, ни о. Ар. Лаврентия. Наперед знаю, что никто не скажет да. И я сам никому другому не сказал бы того. Дело трудное! Почему все на себя и взял. Сам добивался, сам и отвечай - перед собою и перед всеми. Думается, в этом будет не малая опора терпению молчаливому, если не встречу чаемого покоя.

В действии сем не было и нет ничего тревожного. Обстоятельства мои текут предобре. Только что освятил церковь - почти двухгодичный труд мой и радость мою. Только что освободил из рук нерадивого арендатора подворье, которое будет давать теперь во много раз больше прежнего. И в делах затишье великое. Жить бы только припеваючи. Но с начала поста отяжелела ноша моя, и все тяжеле и тяжеле становилась. Это и заставляло меня обсуживать. Пребывание мое на покое радужно по желанию моему, но я обсуживал не это радужное, а наиболее - все неприятности и трудности, могущие встретить меня. На все изъявляю готовность, - все поднял. И воле Божией предавшись, заявил свое желание на решение. Это было 12 марта, на память Феофана Сигрианского, после Божественной литургии. С того времени не перестаю молиться, чтобы Господь изрек в определении Св. Синода спасительную для меня волю Свою.

После того писал я к Вашему Высокопреосвященству и к Его Сиятельству, Обер-Прокурору, имея в мысли одно - удостоверить в искренности моего желания, чтобы не думали, что это желание легкое, налетное. Никто не знал о подаче. Определенный слух прошел у нас два-три дня спустя после того, как я получил письмо Ваше. И начали меня атаковывать со всех сторон. Тут чем сердечнее участие, тем сильнее колебалось от него мое намерение. Но плод всех этих нападков, выражусь так, один тот, что я ближе стал к средине или точке безразличия в отношении к решению Св. Синода и, кажется, одинаково готов принять и удовлетворение прошения и отказ.

В делах никакой трудности не вижу, только душа к ним не лежит. В свободное время сложа руки я не сижу - минуты даром не проходит. Занимаюсь тем, к чему душа лежит. Но беспрестанные отрывы не дают сделать ничего из того, что хотелось бы сделать. Исполнение сего ожидается от обители, и все потребное к тому заготовлено в широких размерах. Нет предмета, для обзора которого я не нашел бы источников под руками. Я ищу покоя, чтобы покойнее предаться занятиям желаемым, но не дилетантства ради, а с тем непременным намерением, чтобы был и плод трудов, - не бесполезный и не ненужный для Церкви Божией. Имею в мысли служить Церкви Божией, только иным образом служить. Даруй, Господи, чтобы не отщетилось сие намерение, если буду удостоен покоя!

Все сие излагаю Вашему Высокопреосвященству, чтобы видно было Вам, и Вы имели данные не внешние, а внутренние для решения дела. Как решите Вы и Св. Синод, так пусть и да будет!

Прося молитв Ваших, с искреннейшим почтением и братскою о Христе любовью пребываю Вашего Высокопреосвященства

покорнейшим слугою Феофан, еп. Владимирский.

30 мая, 1866.

Так понимал преосв. Феофан свой "покой" и на Выше он нашел его, как это видно из его письма с Выши к высокопр. Исидору.