Пишете: «Отогрелась».— Слава Богу! Я очень беспокоился из-за этого. Могло так и остаться. Но милостив Господь, воротилось к вам Его одеяние. Когда благодать Божия внутри, душа бывает, как одетая в теплую одежду; а когда отойдет, душа бывает, как раздетая и на морозе.

Отходила; и что в вас и с вами было? — Убедитесь же из сего, что все хорошее, особенно хорошее состояние духа, прямо от благодати. Свой труд всеконечно нужен; но он не дает Духовного — существенно и прочно, а только ищет его и подготовляет к принятию его. Дает все одна благодать. Извольте же это сердцем исповедать, и себе ничего ни присвоять. В этом Присвоении — грех чуждоприсвоения. Никакому труду нельзя приписать силы — подавать искомое. Нельзя говорить: то и то сделаю, так и так Потружусь,— и получу то-то и то-то. Благодать Божия не вяжется контрактами, и действует всегда, якоже хощет. Этого хотения никто угадать не может, или чем-либо вынудить. Равно и пребывает она, где и как хощет. Почему и получивший благодать не должен говорить или думать: получил благодать; теперь уж мне нечего много хлопотать. Нет; и получивши благодать, надо спасение свое содевать со страхом и трепетом. Благодать как приходит, так и отходит, не с усмотрением нашим.

Видите, как холодно без благодати и как душа вяла и неподвижна на все духовное. Таково состояние добрых язычников, верных закону иудеев, и христиан исправных по жизни, но не помышляющих о внутренней жизни, с ее отношениями к Богу. Томления, подобного вашему, они не испытывают; потому что не ощущали того, что бывает под действием благодати. Но как по временам на их долю перепадает некое утешение духовное — естественное,— то они и остаются покойными.

Чем наипаче удерживается в душе благодать? Смирением. За что наипаче отходит? От какого-нибудь движения гордости, самомнения и самонадеянности. Как только ощутит она внутри этот дурной запах гордыни, тотчас и удаляется. Верно что-либо подобное было и у вас. Вы этого не сознаете. Но примите пока это как умовую истину; а после, Бог даст, и чувством ощутите, что бывают движения гордости, которых не сознает душа, — и усерднее станете молиться: даруй мне, Господи, зрети моя прегрешения. Вы в каком-то письме доказывали, что смиренны. Но из того самого, что доказывали, следует, что вы не смиренны. Смирение себя не видит.

Даруй вам, Господи, отселе никогда уже не испытывать такого дурного состояния. Но и то надо положить очень вероятным, что по временам оно и еще будет подходить, хоть не в такой степени, или будет попускаемо и даже невидимо, чтоб научить душу опытности и паче всего осторожной бдительности,— а еще тому, чтоб не забывалась и всегда нашла глубокое убеждение, что она сама по себе ничто, хотя испытывает нечто доброе.

Учитесь все, что ни делаете, делать так, чтоб это разогревало, а не охлаждало сердца: и читать, и молитву деять, и работать, и с другими входить в общение надо, все одну цель держа— не доводить себя до охлаждения. Топите без перерыва свою внутреннюю печку краткою молитовкою,— и берегите чувства, чтоб чрез них не уходила теплота. Впечатления отвне очень трудно уживаются с внутренним деланием.

Вы неправо поняли мои слова о вражеских наветах,— будто, соглашаясь признать в нас действия врага, необходимо при сем думать, что он уже и в сердце. Нет, он — вне и издали стреляет, внушая дурные помыслы. Как только откроется для него возможность, он тотчас подскакивает и дает свои советы, кои суть всегда наветы, хотя кажутся красивыми. Он всегда с благовидностей начинает и от них уже постепенно переходит к дурному; дурного же вдруг не советует и, когда его советует, прикрывает его благообразным покровом. Все это вы сами будете разгадывать, когда научитесь внимать себе. При всей хитрости враг со всеми своими полчищами есть преглупая ватага. Они пользуются нашею оплошностию. Внимание и молитва расстраивают все его злокозненные хитросплетения.