7. В субботу седмицы 15-ой по Пятидесятнице (Господь хотел испытать, не привязаны ли мы к тленному)
(На Успение, 15 августа, был в нем (в Кирсановском женском монастыре) пожар. Сгорела крыша в одном из лучших корпусов, причем и весь корпус так поврежден, что в нем жить не было возможности. Кирсановский купец B.C. Сосульников — очень благотворительный человек — взялся на свой счет поправить его. Работы уже были начаты. — Свт.)
Немного были встревожены вы, сестры, — и я собирался утешать вас немощным словом моим. Но, благодарение Господу, скорбь ваша уже растворена утешением от деятельного участия благотворительных людей, которых Господь воздвиг на помощь вам. Нельзя не радоваться, нашедши вас в этом оживленном отрадою состоянии. Конечно, вы и без того сумели бы перенести с достойным вас благодушием постигшее вас горе; но Господь, снисходя к возможным в вас немощам сердца, не допустил вам долго быть под искушением. Рана уже залечивается, и скоро, может быть, и следов ее не будет заметно. Потому отлагаю слово утешения, чтоб не устыдить вас предположением в вас малодушия. Тем не менее, однако ж, нахожу неприличным не занять внимания вашего тем, что случилось с вами. Тут, видимо, было посещение Божие на вас, а где посещение Божие, как не остановиться на том, чтоб напитать душу свою сокрытыми там уроками? В самом деле, удар и помилование, рана и заживление, угроза и пощада: что-то особенное хотел сказать вам или показать в вас Господь. Что же бы такое?
Не будем ходить далеко и теряться в догадках. Он хотел испытать, не привязаны ли вы к тленному, вещественному, житейскому. Простой урок, но очень важный! Припомните обеты ваши, как, — принимая на себя иноческое житие, вы обещались, оставляя мир, оставить и все заботы его, чтоб в уединении безмятежно предстоять Единому Богу в молитвах непрестанных. Все пристрастия житейские, как излишние наросты, должны были спасть с вас за воротами обители. Как тот юноша, который желал поступить в монашество, но все был останавливаем любоиманием, одолевши себя наконец, вышел за город или село свое и, сбросив самую одежду свою, бегом побежал в ближайшую обитель и там остался навсегда, не поминая даже о том, что имел; так обнаженными от всякого пристрастия к вещественному должны вступать в обители все вступающие в них,— и не только вступать, но и всегда пребыть там таковыми, не умаляя сего отрешения, но, напротив, возвышая и укрепляя его.
Между тем, однако ж, и в обители человек все же остается человеком. Ему нужны и кров, и одежда, и пища. И все это надо добывать, заготовлять и хранить. Вы знаете, как совместить это имение и труды относительно него с совершенным от всего отрешением, обещанным в начале. В этом по преимуществу искусство монашеского жития: при видимой житейскости хранить безжитейскость в сердце или, все содержа, быть — как ничтоже имуще. Но как, ходя около огня, легко обжечься или, проходя по тинистому месту, легко завязнуть в тину, так немудрено, имея что-нибудь, пристраститься к тому, что имеем, — мало ли то или велико. Немудрено, следовательно, и находящимся в обители пристраститься и к своему уголку, и к своей одежде, и ко всему другому, что есть под руками, — пристраститься, не замечая того, даже не желая допустить в себя какое-либо пристрастие и обижаясь, если 6 кто стал подозревать нас в том или делать на то намеки. Для людей сторонних все равно, есть ли в нас какое тайное пристрастие или нет. Они видят, что монашеский чин соблюдается, и довольны нами, даже готовы хвалить нас. Но не все одно это для нас с вами, сестры,— не все одно и для Господа, принявшего жертву обета нашего. При всем имении хранить нелюбоименное сердце и при всех трудах и заботах — безмолвное о всем беспопечение — закон для нас неотложный! Но так ли это на деле: как испытать и кто скажет нам об этом? Самоиспытание обманчиво. Тут самолюбие всегда покривит и вместо истины представит призрак ее; потому сие дело и не вверяется ему. Но как дело иноков есть вместе и дело Божие и Господь дорожит ими, как избранниками Своими, и желает явить их совершенными во всем, то и берет сие испытание на Себя и разными обстоятельствами внешними — лишениями или только опасениями лишений — дает им разуметь, привязано ли к чему сердце их или нет, недугует ли оно пристрастиями или от всего совершенно отрешено и свободно. Вот это именно Он и сделал ныне с вами. Смотрит Он с Небеси святого Своего на сыны человеческие и всех ведет так, да всяко некие спасет. Милостиво воззрел Он на вас и, потревожив немного житье ваше, дал вам урок: «Посмотрите, нет ли у вас пристрастия к земному? Сердце ваше Мне должно принадлежать, как Жениху вашему. Посмотрите, не уклонилось ли оно к чему-либо иному?» Вот настоящий смысл того, что случилось с вами!
Пристрастие к земному и вещественному хорошо сравнивают с укоренением дерева на почве земной. Чем многоветвистее корень и чем глубже пустил он ветви свои, тем тверже стоит дерево и тем труднее его выдернуть. Равно — чем более пристрастий у сердца и чем сильнее сии пристрастия, тем труднее оторвать его от земли и тем больнее сердцу, когда его отрывают от нее против воли. Применив это к вашим обстоятельствам, вот что нахожу: как если б садовник или владетель сада ходил по саду и пробовал то то, то другое дерево, твердо ли они сидят, так Господь — Промыслитель и Попечитель ваш — особенно ныне коснулся вас и потревожил вас, чтоб испытать, не пустили ли вы глубоко корней пристрастия к земному, легко ли сердце ваше расстается со всем, что есть у вас, так ли вы свободны, как свободна птица, перелетающая с одного места на другое не только без боли, но и с удовольствием.
Вот на что хотел навесть вас Господь! Но что же в вас и с вами? Что в вас, это вы определите сами со своею совестию — и поспешите возобновить и очистить завет ваш с Господом, Который все видит. Сторонние о вашем внутреннем состоянии верного суда произнести никак не могут. Ни вопли ваши, ни тревога, ни слезы не суть еще верные признаки вашего пристрастия к вещам. Все сие может быть следствием нечаянного испуга и продолжающегося его действия. Настоящее пристрастие только Бог может видеть, и совесть ваша. Там убо, войдя внутрь себя, сами в тайне сердца своего скажите Господу — виновно ли сердце ваше пред Ним или нет. Не стыдитесь самоосуждения и не навязывайте на себя, чего нет в вас. Господь любит искренность и правду. С сим, правотою освещенным, лицом предстаньте Ему и сами дайте Ему отчет.
Со своей стороны, при желании вам всякого утешения, не могу не напомнить вам: не оставляйте сего случая без всякой поверки своих внутренних расположений и чувств, в которых вся сила и вся цена вашего жития. Конечно, то, что Господь погрозил только и тотчас милует, очень можно истолковать как добрый признак отсутствия в вас сильных пристрастий. Но это — догадка, на которой приятно останавливаться нам и вам, но которою окончательно удовольствоваться не должно. Суд совести — другое дело, и еще более другое дело — суд Божий! Оговорки здесь все в сторону, они тут неуместны. Смотрите, как определяется ваше значение! «Вы — соль земли! Вы — свет мира!» (Мф.5,13-14) Это и ко всем христианам идет; но во всем совершенстве может быть выполнено только иночествующими. «Блюдитеся же, да не помрачится свет ваш и да не обуяет соль ваша!» (Еф.5.15; Мф.5,16,13). Так уж себя и устройте!
Скажу и еще одно слово! Утешительно видеть сострадание к вам в живущих близ вас! Утешительно, что вы окружены сочувствием! И кто не знает, как это нужно в жизни нашей земной! Но да не отвратит сие вас от вашего главного сочувствия — к миру невидимому. Житие ваше есть житие равноангельское. Переселитесь же вниманием вашим и сердцем на Небо и там превитайте. Это — и по значению вашему, и потому, что только сим способом вы обрящете покой душам вашим при всех беспокойствах, неизбежных по условиям земной жизни! Говорят, что чем выше от земли, тем меньше бывает колебаний и движений в воздухе, а там — на самой высоте — все тихо и спокойно: ни бурь, ни громов, ни молний. Это образ покоя, какой обретает душа, погасившая всякое пристрастие земное и сердцем живущая на Небесах, - в непрестанной теплой молитве и неотходном предстоянии Богу. Сего блага паче всего желаю вам. Тогда, что ни случись с вами, ничто не встревожит и не возмутит покоя вашего. Аминь.
3 сентября 1860 года. В г. Кирсанове, в Кирсановском женском монастыре
