Черный Питер
Мне не приходилось видеть моего друга в более прекрасной форме и умственно и физически, чем в 1895 году. Его растущая слава принесла с собой необъятную практику, и я был бы повинен в непростительной несдержанности, если бы даже слегка намекнул, кем были некоторые именитые клиенты, переступавшие скромный порог нашей квартиры на Бейкер-стрит. Впрочем, Холмс, как все великие художники, жил только ради своего искусства, и, за исключением герцога Холдернесского, мне редко доводилось видеть, чтобы он запрашивал сколько-нибудь значительное вознаграждение за свои неоценимые услуги. Он был настолько не от мира сего – или настолько привередлив, – что часто отказывал богатым и влиятельным людям, если их проблемы его не привлекали, но неделями отдавал себя всего делу какого-нибудь скромного клиента, если это дело отличали необычные и интригующие особенности, которые воспламеняли его воображение и были вызовом его проницательности.
В этом достопамятном девяносто пятом одно странное и необъяснимое дело сменяло другое, начиная от знаменитого расследования внезапной смерти кардинала Тоски – расследования, которое он провел по прямому желанию его святейшества Папы, – и кончая арестом Уилсона, дурнопрославленного фальшивомонетчика, арестом, избавившим лондонский Ист-Энд от рассадника всяческой заразы. Потом, почти сразу же после этих знаменитых дел, последовала трагедия в «Вудсомменс Ли» при крайне темных обстоятельствах смерти капитана Питера Кэри. Никакой отчет о деяниях мистера Шерлока Холмса не будет полным без рассказа об этом крайне необычном деле.
В первую неделю июля мой друг исчезал из нашей квартиры так часто и настолько долго, что мне стало ясно: он ведет какое-то расследование. Тот факт, что в течение этой недели к нам заглядывали личности довольно непотребного вида и спрашивали капитана Бэзила, позволил мне заключить, что Холмс прибегнул в этом деле к одной из своих многочисленных масок, пряча под вымышленным именем свою грозную личность. У него имелось минимум пять маленьких приютов в разных частях Лондона, где он мог преобразиться для избранной роли. Мне он ни словом не обмолвился о том, чем занимается. А у меня не было привычки навязываться с расспросами. Первый намек на суть расследования, который я получил от него, был поистине неожиданным. Он ушел до завтрака, и я как раз сел за стол, когда он вошел в комнату, не сняв шляпы и держа под мышкой, будто зонтик, длинную пику с зазубренным наконечником.
– Господи помилуй, Холмс, – вскричал я, – неужто вы разгуливали по Лондону с этой штуковиной?
– Я только съездил к мяснику и назад.
– К мяснику?!
– И вернулся с прекрасным аппетитом. Нет никаких сомнений, мой дорогой Ватсон, в пользе разминки перед завтраком. Но, готов побиться об заклад, вы ни за что не отгадаете, какой была эта разминка.
– И пробовать не стану.
Со смешком он налил себе кофе.
– Загляни вы в подсобное помещение лавки Аллардайса, то увидели бы свиную тушу, подвешенную к потолку на крюке, и джентльмена без сюртука, яростно поражающего ее вот этим оружием. Энергичным субъектом был я, и я убедился, что и напрягая все силы, не могу пронзить свинью с одного удара. А вы не хотели бы попробовать?
– Ни за какие коврижки! Но вы-то почему занялись этим?
– Потому что мне казалось, что это имеет косвенное отношение к тайне «Вудменс Ли»… А, Хопкинс! Я получил вчера вечером вашу телеграмму и ждал вас. Входите и присоединяйтесь к нам.
Нашим гостем был энергичного вида человек тридцати лет в скромном костюме из твида, но с выправкой, указывавшей на привычку носить мундир. Я тотчас узнал Стэнли Хопкинса, молодого полицейского инспектора, на чье будущее Холмс возлагал большие надежды, а тот, в свою очередь, питал восхищение и уважение к научным методам знаменитого частного детектива. Хопкинс хмурился и уныло поник, опустившись на стул.
– Нет, благодарю вас, сэр, я уже позавтракал. Я переночевал в городе после моего вчерашнего рапорта.
– И о чем же вы рапортовали?
– О неудаче, сэр, абсолютной неудаче.
– Вы нисколько не продвинулись?
– Ни на шаг.
– Боже мой! Надо бы порыться в этом деле.
– Вот если бы, мистер Холмс! Первый мой большой шанс, а я в полнейшем тупике. Бога ради, помогите мне.
– Ну-ну, волей случая, я уже прочел про все известные факты, включая отчет о следствии, – и довольно внимательно. Кстати, как вы толкуете кисет, найденный на месте преступления? Он вам ничего не подсказал?
Лицо Хопкинса отразило удивление.
– Кисет его собственный, сэр. Внутри его инициалы. И сшит из тюленьей кожи. А он – старый промысловик.
– Но у него не было трубки.
– Верно, сэр, трубки мы действительно не нашли, да и курил он очень мало, но ведь он мог иметь при себе табак для друзей.
– Конечно. Упомянул я про кисет потому лишь, что веди это дело я, то, думается, выбрал бы его как исходную точку моих розысков. Однако мой друг доктор Ватсон ничего про все это не знает, да и мне не помешает послушать еще раз, как развивались события. Коротенько изложите нам все существенные факты.
Стэнли Хопкинс извлек из кармана листок бумаги.
– У меня тут записаны кое-какие сведения, которые дадут вам достаточное представление о жизни покойного капитана Питера Кэри. Родился в сорок пятом, то есть ему было пятьдесят. На редкость смелый и преуспевающий охотник на тюленей и китов. В тысяча восемьсот восемьдесят третьем он командовал паровым промысловым судном «Морской единорог» с портом приписки Данди. Он тогда совершил подряд несколько очень успешных плаваний, а в восемьдесят четвертом ушел на покой. Несколько лет путешествовал, а под конец купил небольшую усадьбу под названием «Вудсменс Ли» вблизи Форест-Роу в Сассексе. Там он прожил шесть лет, и там он умер ровно неделю назад.
Его отличали некоторые странности характера. В обычной жизни он был суровым пуританином, молчаливым и угрюмым. С ним жили жена и двадцатилетняя дочь, и он держал двух служанок. Последние постоянно менялись, поскольку место вообще было не из приятных, а иногда становилось невыносимым. Он страдал запоями и в эти дни превращался в сущего дьявола. Известно, что за полночь он выгонял жену и дочь из дома и плеткой гонял их по парку, пока всю деревню за воротами не будили их вопли и стоны.
Один раз он попал под суд за свирепое нападение на приходского священника, который пришел увещевать его. Короче говоря, мистер Холмс, вам пришлось бы долго искать, прежде чем вы нашли бы человека опаснее Питера Кэри, и я узнал, что он пользовался такой же репутацией и когда ходил в плавания. Он был известен под прозвищем Черный Питер и получил его не только за смуглость и цвет бороды, но и за вспышки бешенства, наводившие ужас на всех, кто с ним соприкасался. Незачем упоминать, что все соседи питали к нему отвращение и избегали его, как могли, и что я не услышал ни единого слова сочувствия по поводу его страшного конца.
Вы, конечно, прочли в отчете о следствии про его «каюту», мистер Холмс, но, возможно, ваш друг про нее не знает. Он построил деревянную сараюшку, которую всегда называл только «каютой», в нескольких сотнях ярдов от дома, и спал там каждую ночь. Маленькое строеньице с одним помещением, площадью шестнадцать футов на десять. Ключ он носил в кармане, сам стелил себе постель, производил уборку и никому не разрешал входить туда. В двух противоположных стенах было по маленькому окошку, всегда занавешенному и никогда не открывавшемуся. Когда окошко, обращенное в сторону проезжей дороги, светилось по ночам, люди указывали на него друг другу и гадали, чем Черный Питер там занимается. Именно это окошко, мистер Холмс, и обеспечило нас одной из немногих конкретных улик, которые обнаружило следствие.
Вы помните, что каменщик по фамилии Слейтер, возвращаясь из Форест-Роу примерно в час ночи за двое суток до убийства, проходя мимо ограды, остановился и посмотрел на квадрат света, все еще сияющего за деревьями. Он клянется, что на занавеске четко виднелась тень мужской головы, повернутой в профиль, и что тень эта никак не могла принадлежать Питеру Кэри, которого он хорошо знал. Она принадлежала бородатому мужчине, но борода была короче, чем у капитана, и торчала вперед. Так он утверждает, но перед тем он два часа провел в кабаке, да и от дороги до окна расстояние порядочное. Кроме того, говорил он про понедельник, преступление же произошло в среду.
Во вторник Питер Кэри, пьяный вдребезги, пребывал в самом черном из своих настроений и был свиреп и опасен, как дикий зверь. Он бродил по дому, и, заслышав его шаги, жена с дочерью прятались. Поздно вечером он отправился в свою лачужку. Около двух часов ночи его дочь, которая спала с открытым окном, услышала жуткий крик в той стороне, но в его привычках было вопить и орать, когда он напивался, и она не придала этому никакого значения. Одна из служанок, вставшая в семь утра, заметила, что дверь лачужки открыта, но страх, который Питер Кэри внушал, был столь велик, что только в полдень они осмелились пойти посмотреть, не случилось ли с ним чего. Заглянув в открытую дверь, они увидели такое, что, побелев от ужаса, стремглав бросились в деревню. Час спустя я был уже на месте и повел расследование.
Ну, как вы знаете, мистер Холмс, нервы у меня достаточно крепкие, но даю вам слово, что я испытал сильнейшее потрясение, когда заглянул в эту лачужку. Она гудела, как фисгармония, от падальных мух, а пол и стены были как в скотобойне. Он называл лачужку «каютой», и она действительно выглядела так, будто и правда находилась на корабле. Койка у одной стены, матросский сундук, карты и планы, рисунок «Морского единорога», вахтенные журналы на полке – ну, словом, все совершенно так, как в капитанской каюте. И на самой середине был он сам – лицо искажено, как у проклятой души в адских муках, а борода, длинная с проседью, торчит вверх. Такой была его агония. А в его широкую грудь вогнан стальной гарпун, погрузившийся так глубоко, что вонзился в деревянную стену у него за спиной. Он был пришпилен к ней, будто жук к картонке. Разумеется, он был мертв с той секунды, когда испустил этот последний агонизирующий вопль.
Я изучил ваши методы, сэр, и использовал их. Прежде чем я разрешил что-либо там трогать, я тщательнейшим образом осмотрел все снаружи, а также и пол в комнате. Отпечатков чьих-либо следов не оказалось.
– То есть вы никаких не увидели.
– Уверяю вас, сэр, никаких следов там не было.
– Милый мой Хопкинс, я расследовал много преступлений, но до сих пор не сталкивался ни с одним, которое совершило бы летающее существо. До тех пор пока преступник ходит по земле, обязательно должны остаться какая-нибудь вмятинка, какая-нибудь царапина, какое-либо смещение, обнаружить которые способен научно подкованный обыскиватель. Не может быть, чтобы в таком забрызганном кровью помещении не сохранилось следа, который мог бы поспособствовать нам. Впрочем, насколько я понял из отчета о следствии, нашлись кое-какие вещи, которые вам не удалось проглядеть.
Молодой инспектор даже вздрогнул от ироничного замечания моего друга.
– Я был дураком, что не обратился к вам сразу же, мистер Холмс. Ну, да теперь поздно об этом жалеть. Верно, в комнате было несколько предметов, потребовавших особого внимания. Во-первых, гарпун, которым было совершено преступление. Он был сорван с крюков на стене. Два других висели на своих местах, и виднелся свободный промежуток как раз для третьего. На рукоятке выгравировано «Паровое судно «Морской единорог», Данли». Это словно бы указывает, что преступление было совершено в припадке бешенства, что убийца схватил первое попавшееся ему под руку оружие. Тот факт, что совершено оно было в два часа ночи и тем не менее Питер Кэри был полностью одет, указывает, что он и убийца условились о встрече, и это подтверждает бутылка с ромом и двумя грязными стопками на столе.
– Да, – сказал Холмс, – на мой взгляд, оба эти вывода вполне допустимы. А кроме рома, было там другое спиртное?
– Да, на морском сундуке в графинах на подставке были бренди и виски. Однако для нас они значения не имеют, так как были полны и, следовательно, из них не пили.
– Тем не менее их присутствие что-то означает, – сказал Холмс. – Однако расскажите нам поподробнее о вещах, которые, на ваш взгляд, имеют отношение к делу.
– Ну, на столе лежал этот кисет.
– Где именно на столе?
– На середине. Из необработанной тюленьей шкуры с шерстью, затягивается кожаным ремешком. Внутри клапана – буквы «П.К.». В нем было пол-унции крепкого корабельного табака.
– Превосходно! Что еще?
Стэнли Хопкинс вынул из кармана записную книжку в бурой обложке. Кожа обложки поистерлась, выцвела, листки пожелтели. На первой странице красовались инициалы «Д.Х.Н.» и дата – 1883. Холмс положил книжку на стол и принялся изучать ее с обычным своим тщанием, а мы с Хопкинсом нагибались над его правым и левым плечом. Вторую страницу начинали печатные буквы «К.Т.О.», а дальше еще несколько страниц покрывали цифры. Следующий заголовок был «Аргентина», затем «Коста-Рика» и еще «Сан-Паулу», и после каждого – странички со значками и цифрами.
– Как вы все это толкуете? – спросил Холмс.
– Вроде бы списки ценных биржевых бумаг и акций. Я подумал, что инициалы «Д.Х.Н.» – маклера, а «К.Т.О.» могут обозначать его клиента.
– Примерьте Канадскую Тихоокеанскую железную дорогу, – сказал Холмс.
Стенли Хопкинс выругался сквозь стиснутые зубы и хлопнул себя кулаком по бедру.
– Какого же я свалял дурака! – воскликнул он. – Конечно, вы правы. Значит, теперь нам остается только определить, кто кроется за «Д.Х.Н.». Я уже просмотрел старые биржевые реестры, но не нашел в восемьдесят третьем году ни на Лондонской бирже, ни среди других маклеров никого с такими инициалами. И все-таки я чувствую, что это самая важная улика из тех, которыми я располагаю. Согласитесь, мистер Холмс, не исключено, что это инициалы второго человека, который был там, то есть убийцы. И я также полагаю, что появление в этом деле документа с перечислением большого количества ценных бумаг впервые подсказывает нам мотив этого преступления.
Судя по лицу Шерлока Холмса, этот новый поворот дела поставил его в тупик.
– Должен согласиться с весомостью обоих ваших выводов, – сказал он. – Признаюсь, эта записная книжка, не упоминавшаяся в отчете о следствии, меняет заключения, к которым я, быть может, пришел. В возникшей у меня теории для нее места нет. А вы попробовали проследить какие-нибудь из названных тут бумаг?
– Справки сейчас наводятся в конторах, но, боюсь, акционеры этих южноамериканских концернов зарегистрированы в Южной Америке, и пройдет несколько недель, прежде чем их удастся разыскать.
Холмс тем временем рассматривал в лупу обложку записной книжки.
– Но тут же есть какое-то пятно, – сказал он.
– Да, сэр, от крови. Я ведь вам говорил, что поднял книжку с пола.
– Пятно было сверху или снизу?
– На стороне, прижатой к половицам.
– Из чего следует, что книжка была обронена после убийства.
– Вот-вот, мистер Холмс. Я учел это и сделал вывод, что книжку уронил убийца, убегая. Она лежала вблизи двери.
– Полагаю, ни одна из этих ценных бумаг не была найдена среди вещей покойного?
– Нет, сэр.
– У вас нет никаких оснований заподозрить ограбление?
– Нет, сэр. Ничего как будто не пропало.
– Черт подери, и правда очень интересное дело. Однако ведь был еще и нож?
– Да, сэр, из тех, которые носят в ножнах. Так в ножнах он и лежал возле ног покойника. Миссис Кэри опознала его как нож своего мужа.
Холмс на некоторое время погрузился в размышления.
– Ну, – наконец сказал он, – полагаю, мне следует самому посмотреть.
Стэнли Хопкинс радостно вскрикнул:
– Спасибо, сэр. Такой груз у меня с души снимете!
Холмс погрозил инспектору пальцем.
– Неделю назад задача была бы куда проще, – сказал он. – Но даже и теперь мой визит туда может оказаться не вовсе бесплодным. Ватсон, если у вас найдется свободное время, я буду очень рад вашему обществу. Если вы сходите за извозчиком, Хопкинс, мы будем готовы отправиться в Форест-Роу через четверть часа.
Сойдя на маленькой станции, мы проехали несколько миль по остаткам некогда дремучих лесов, которые так долго оставались непреодолимым барьером для захватчиков-саксов – великого Уилда, шестьдесят лет служившего опорой Британии. Значительные участки его вырубили, так как это была область первой добычи железа в стране и деревья валили для выплавки его из руды. Теперь богатые ее залежи на Севере положили конец этому промыслу тут, и только покалеченные рощи да огромные провалы в земле напоминают о трудах прошлого. В расчистке на зеленом склоне холма мы увидели длинный низкий каменный дом, к которому вела через поля подъездная дорога, изгибаясь дугой. Ближе к тракту, окруженная с трех сторон кустами, виднелась лачужка. Одно ее оконце и дверь были обращены в нашу сторону. Место убийства.
Стэнли Хопкинс сначала повел нас в дом, где представил изнуренной седой женщине, вдове убитого. Ее худое, в глубоких морщинах лицо и боязливый ужас в проваленных воспаленных глазах говорили о долгих годах лишений и издевательств, которые ей приходилось терпеть. С ней была ее дочь, бледная светловолосая девушка, чьи глаза вызывающе сверкнули, когда она заявила нам, что рада смерти своего отца и благословляет руку, сразившую его. Свою семью Черный Питер Кэри довел до пугающего состояния, и мы испытали большое облегчение, когда вновь оказались под лучами солнца и пошли по дорожке, которую протоптали в поле ноги убитого.
Лачужка представляла собой простейшее жилище: дощатые стены, кровля из дранки, одно окошко рядом с дверью и одно в противоположной стене. Стэнли Хопкинс достал из кармана ключ и нагнулся к замку, но вдруг замер с выражением тревоги и изумления на лице.
– Кто-то пытался его взломать, – сказал он.
Никаких сомнений тут быть не могло: дерево вокруг замка было изрезано, и царапины белели из-под краски, будто ее только что содрали. Холмс осмотрел окно.
– Кто-то пытался взломать и его. Но, кем бы ни был взломщик, внутрь он пробраться не сумел. Видимо, не слишком опытный вор.
– Поразительно! – сказал инспектор. – Готов поклясться, что вчера вечером тут ничего этого не было.
– Быть может, какой-нибудь любопытный из деревни, – предположил я.
– Крайне маловероятно. Ни у кого там духу не хватит даже пробраться в усадьбу, не то чтобы дверь взломать. А вы что думаете, мистер Холмс?
– Я думаю, что судьба очень к нам благоволит.
– Вы полагаете, что он снова попытается?
– Весьма вероятно. Он орудовал лезвием перочинного ножичка. И потерпел неудачу. Так как же он поступит?
– Придет на следующую ночь с более надежным инструментом.
– Полагаю, что так. И нашей виной будет, если мы не подготовим ему встречу. А пока дайте-ка мне осмотреть помещение внутри.
Следы трагедии были убраны, но обстановка в комнатушке оставалась такой же, как в роковую ночь. На протяжении двух часов Холмс в крайней сосредоточенности обследовал каждый предмет по очереди, но его лицо свидетельствовало, что поиски эти не дают ничего. Только один раз он прервал свой терпеливый осмотр.
– Вы что-нибудь снимали с этой полки, Хопкинс?
– Нет, я ничего не передвигал.
– Что-то было взято. В этом углу полки пыли меньше, чем повсюду. Это могла быть книга, лежавшая плашмя. Могла быть коробка. Ну, что же, ничего больше я сделать не могу. Прогуляемся по этому прекрасному лесу, Ватсон, и уделим несколько часов птицам и цветам. Мы встретимся с вами попозже, Хопкинс, и поглядим, не удастся ли нам поближе сойтись с джентльменом, нанесшим сюда ночной визит.
Было половина двенадцатого, когда мы устроили нашу маленькую засаду. Хопкинс полагал, что дверь хижинки следует оставить открытой, но Холмс считал, что это насторожит ночного гостя. Замок был очень простым, и чтобы открыть его, было бы достаточно крепкого лезвия. Кроме того, Холмс предложил ждать не в лачужке, а снаружи среди кустов, росших под дальним окном, так, чтобы наблюдать за ним, если он зажжет фонарь, и выяснить цель этого тайного ночного визита.
Бдение оказалось долгим и томительным, тем не менее оно возбуждало и азартное волнение, которое испытывает охотник, когда, притаившись у водопоя, ждет появления опасного хищника. Какая свирепая тварь может подкрасться к нам из темноты? Будет ли это кровожадный тигр преступного мира, всегда готовый пустить в ход сверкающие клыки и когти, или же трусливый шакал, опасный лишь для слабых и беззащитных?
Мы скорчились среди кустов в абсолютном молчании, ожидая, что же произойдет. Вначале шаги припозднившихся жителей деревни или доносившиеся оттуда звуки голосов скрашивали наше бдение, однако одно за другим эти нарушения монотонности затихли, и нас окутало глубокое безмолвие, прерываемое лишь дальним звоном церковных курантов, указывающих нам, какая часть ночи миновала, да шорохом и шепотками зарядившего легкого дождика в листве, укрывавшей нас.
Пробило половину третьего, наступил самый темный час, предшествующий рассвету, и тут мы встрепенулись, услышав щелчок, донесшийся из-за ворот. Кто-то прошел на подъездную аллею. И вновь наступила такая долгая тишина, что я уже начал опасаться, как бы тревога не оказалась ложной. Но вот по ту сторону лачужки послышались крадущиеся шаги, а секунду спустя – металлическое поскребывание и позвякивание. Кто-то пытался взломать замок! На этот раз то ли его сноровка оказалась более успешной, то ли его инструмент более подходил для этой цели, но внезапно раздался треск, а затем скрип дверных петель. Затем чиркнула спичка, и в следующее мгновение лачужку озарил ровный свет свечи. Наши глаза напряженно следили за тем, что происходило внутри за кисейной занавеской.
Ночной визитер оказался молодым человеком, невысоким и тщедушным, с черными усиками, которые подчеркивали смертельную бледность его лица. Ему никак не могло быть больше двадцати одного, двадцати двух лет. Пожалуй, мне никогда еще не доводилось видеть человека до такой степени перепуганного: зубы у него явно стучали, и он дрожал всем телом. Одет он был как джентльмен, в широкий жакет с поясом и гольфы. Голову прикрывала матерчатая кепка. Мы смотрели, как он тревожно озирается, затем он прилепил к столу свечной огарок и скрылся в углу, став для нас невидимым. Вскоре он вернулся с большой книгой в руках, одним из вахтенных журналов, заполнявших полки. Наклонившись над столом, он пролистывал страницы, пока не нашел нужную ему, и тут, гневно взмахнув кулаком, он захлопнул журнал, отнес его в угол и задул свечу. И только-только повернулся, чтобы выйти из лачужки, как рука Хопкинса ухватила его за ворот и я услышал, как он поперхнулся от ужаса, поняв, что попался. Свеча была снова зажжена, и мы увидели, как бедняга дрожит и ежится в крепкой хватке детектива. Он опустился на сундук и беспомощно переводил взгляд с одного из нас на другого.
– Ну-с, любезный, – сказал Стэнли Хопкинс, – кто вы такой и что вам тут понадобилось?
Молодой человек справился с собой и поглядел на нас, пытаясь принять невозмутимый вид.
– Вы, полагаю, полицейские? – сказал он. – И думаете, будто я имею отношение к смерти капитана Питера Кэри. Уверяю вас, я тут ни при чем.
– Это мы выясним, – сказал Хопкинс. – Ну, так ваше имя?
– Джон Хопли Нелиген.
Я заметил, что Холмс и Хопкинс быстро переглянулись.
– Что вы тут делаете?
– Могу ли я рассчитывать на конфиденциальность?
– Разумеется, нет.
– Так с какой стати я должен вам что-то говорить?
– Если вам нечего ответить, это может плохо обернуться для вас в суде.
Молодой человек содрогнулся.
– Ну, я вам объясню, – сказал он. – Почему бы и нет? Тем не менее мне тяжело подумать, что этот давний скандал опять всплывет. Вы когда-нибудь слышали про Доусона и Нелигена?
По лицу Хопкинса я понял, что ему эти фамилии неизвестны, но Холмс проявил живейший интерес.
– Вы говорите про создателей Западного банка, – заметил он. – Они прогорели на миллион, разорили половину семей Корнуолла, а Нелиген исчез.
– Вот-вот. Нелиген был моим отцом.
Наконец-то нечто конкретное, однако между сбежавшим банкиром и капитаном Питером Кэри, пришпиленным к стене одним из собственных гарпунов, как будто не могло быть ничего общего. Мы все трое слушали молодого человека с большим вниманием.
– Собственно, все обрушилось на моего отца. Доусон уже ушел на покой. Мне тогда исполнилось всего десять лет, но я был достаточно разумным, чтобы в полную меру понимать весь позор и ужас случившегося. По общему мнению, мой отец украл все ценные бумаги и сбежал. Но это неправда. Он верил, что, будь ему дано время реализовать эти бумаги, все уладилось бы и вкладчики от первого до последнего получили бы свои деньги сполна. Он отплыл на своей небольшой яхте в Норвегию как раз перед выдачей ордера на его арест. Как сейчас помню этот последний вечер, когда он прощался с моей матерью. Он оставил нам список ценных бумаг, которые взял с собой, и поклялся, что вернется, восстановив свою честь, и что никто из доверившихся ему не пострадает. С того вечера мы не получали от него никаких известий. Яхта исчезла бесследно, как и он. Мы полагали, моя мать и я, что яхта, он и взятые им с собой ценные бумаги покоятся на морском дне. Однако у нас остался верный друг, предприниматель, и недавно он обнаружил, что некоторые из ценных бумаг, взятых отцом с собой, появились на Лондонской бирже. Вы легко вообразите наше изумление. Я потратил месяцы, стараясь проследить их, и, наконец, после многих сомнений и неудач мне удалось установить, что первым продавцом был капитан Питер Кэри, владелец этой хижины.
Естественно, я навел о нем справки и узнал, что он командовал китобойным судном, которое возвращалось из Арктики в то самое время, когда мой отец плыл в Норвегию. Осень того года выдалась бурной, и один южный шторм сменялся другим. Яхту моего отца вполне могло унести на север, где ей встретилось судно капитана Кэри. Если так, что произошло с моим отцом? В любом случае, сумей я узнать от Питера Кэри, каким образом эти ценные бумаги оказались в продаже, у меня появилось бы доказательство, что мой отец их не продавал и что, забрав их с собой, он не преследовал личной выгоды.
Я приехал в Сассекс с намерением увидеть капитана, но именно в то утро его постигла эта страшная смерть. В отчете о следствии я прочел описание его «каюты», и в нем упоминалось, что он хранил там старые вахтенные журналы плаваний судна, которым командовал. Меня осенило, что, сумей я установить, что происходило на борту «Морского единорога» в августе восемьдесят третьего года, тайна судьбы моего отца раскроется. Вчера ночью я попытался добраться до этих журналов, но не сумел открыть дверь. Попытался еще раз сегодня, и с успехом, но оказалось, что страницы за этот месяц из журнала вырваны. И вот тут вы меня и схватили.
– И это все? – спросил Хопкинс.
– Да, все, – ответил молодой человек, отводя глаза.
– И вам нечего больше нам сообщить?
Он поколебался.
– Нет. Нечего.
– Вы не бывали тут до прошлой ночи?
– Нет.
– В таком случае как вы объясните вот это? – вскричал Хопкинс, поднимая улику – записную книжку с инициалами нашего пленника на заглавном листе и с пятном крови на переплете.
Злополучный молодой человек был сражен. Он спрятал лицо в ладонях, дрожа всем телом.
– Откуда она у вас? – простонал он. – Не понимаю. Я думал, что забыл ее в отеле.
– Хватит, – сурово оборвал его Хопкинс. – Если вам есть что сказать, скажете это в суде. А сейчас вы пойдете со мной в участок. Ну, мистер Холмс, я крайне обязан вам и вашему другу за то, что вы приехали сюда помочь мне. Дело обернулось так, что ваше присутствие оказалось необязательным и я довел бы его успешно до конца и без вас, но, тем не менее, я вам крайне благодарен. Для вас сняты номера в отеле «Брамблтай», так что мы можем дойти до деревни вместе.
– Ну-с, Ватсон, что вы обо всем этом думаете? – осведомился Холмс на следующее утро, когда мы ехали обратно.
– Как вижу, вы не удовлетворены.
– А, нет, мой дорогой Ватсон, я более чем удовлетворен. В то же время методы Стэнли Хопкинса я одобрить не могу. Я разочаровался в Стэнли Хопкинсе. Я ждал от него лучшего. Всегда следует искать возможную альтернативу и обезопаситься от нее. Первое правило криминального расследования.
– Так какова же альтернатива?
– Направление поисков, которое придумал я сам. Оно может ни к чему не привести, я ничего не утверждаю. Но, по меньшей мере, я доведу его до конца.
На Бейкер-стрит Холмса ожидало несколько писем. Он схватил одно, вскрыл его и торжествующе засмеялся.
– Превосходно, Ватсон. Альтернатива развивается. У вас есть телеграфные бланки? Напишите-ка для меня парочку телеграмм. «Самнер, корабельный агент, Рэтклифф-хайуэй. Пришлите троих завтра к десяти утра. Бэзил». Так я зовусь в тех местах. И вторую: «Инспектор Стэнли Хопкинс, сорок шесть, Лорд-стрит, Брикстон. Приходите позавтракать завтра в девять тридцать. Очень важно. Протелеграфируйте, если не сможете. Шерлок Холмс». Вот так. Это чертово дело, Ватсон, десять дней меня допекало. Поэтому я кладу на него крест. Надеюсь, завтра мы услышим о нем в последний раз. Окончательно.
Точно в назначенный час инспектор Стэнли Хопкинс присоединился к нам за превосходным завтраком, приготовленным миссис Хадсон. Молодой инспектор упивался своим успехом.
– Вы правда считаете, что ваше решение верно? – спросил Холмс.
– Не могу себе представить ничего более убедительного.
– Мне оно исчерпывающим не кажется.
– Вы меня удивляете, мистер Холмс. Чего еще можно требовать?
– Ваше объяснение охватывает все моменты?
– Несомненно. Я установил, что молодой Нелиген прибыл в отель «Брамблтай» в самый день преступления. Приехал он якобы, чтобы играть в гольф. Его номер был на первом этаже, и он мог незаметно уходить, когда хотел. В тот же вечер он отправился в «Вудсменс Ли», увиделся с Питером Кэри в лачужке, поссорился с ним и убил его гарпуном. Затем, в ужасе от содеянного, бросился вон оттуда, уронив записную книжку, которую захватил с собой для разговора с Питером Кэри об этих ценных бумагах. Вы могли заметить, что некоторые помечены галочками, а другие – их подавляющее большинство – нет. Помеченные поступили на лондонский рынок, остальные, предположительно, все еще оставались у Питера Кэри, и молодой Нелиген, согласно его собственному рассказу, хотел заполучить их, чтобы расплатиться с долгами отца, как и следовало бы. После своего бегства он некоторое время не решался снова приблизиться к лачужке, но под конец заставил себя взломать дверь, чтобы получить сведения, в которых нуждался. Все ведь так просто и очевидно?
Холмс улыбнулся и покачал головой.
– На мой взгляд, тут есть только один просчет, Хопкинс. Это ведь изначально невозможно. Вы когда-нибудь пробовали пронзить гарпуном какое-нибудь тело? Нет? Ай-ай-ай, любезный сэр, вы, право, должны уделять больше внимания таким деталям. Мой друг Ватсон мог бы сообщить вам, что я провел целое утро за этим упражнением. Задача весьма нелегкая и требует сильных и натренированных рук. А этот удар был нанесен с такой яростью, что наконечник гарпуна вошел в стену. И вы воображаете, будто этот худосочный юнец способен на такое вот бешеное нападение? И он приятельски попивал ром с водой в компании Черного Питера в глухие часы ночи? Его ли профиль видели на занавеске за две ночи до того? Нет-нет, Хопкинс, нам следует искать другого и куда более внушительного субъекта.
Во время тирады Холмса лицо детектива вытягивалось все больше и больше. Его надежды и честолюбивые помыслы безоговорочно рушились. Но он не собирался сдать свои позиции без борьбы.
– Вы не можете отрицать, мистер Холмс, что Нелиген побывал там в ту ночь. Записная книжка это доказывает. Думается, у меня достаточно улик, чтобы убедить присяжных, даже если вы и можете отыскать несогласованности. Кроме того, мистер Холмс, своего преступника я поймал. Ну, а этот ваш ужасный богатырь, где он?
– Полагаю, на нашей лестнице, – безмятежно отозвался Холмс. – Думаю, Ватсон, вам стоит иметь под рукой этот ваш револьвер. – Он встал и положил на боковой столик исписанный лист бумаги. – Ну, мы готовы, – сказал он.
За дверью переговаривались грубые голоса, и теперь миссис Хадсон открыла ее и сказала, что три человека спрашивают капитана Бэзила.
– Впустите их по очереди, – ответил Холмс.
Первым вошел невысокий мужчина, смахивающий на зимнее яблочко: красные щеки, пушистые седые бакенбарды. Холмс достал из кармана письмо.
– Ваше имя? – спросил он.
– Джеймс Ланкастер.
– Сожалею, Ланкастер, но место уже занято. Вот вам полсоверена за беспокойство. Пройдите-ка вон в ту комнату и подождите там несколько минут.
Второй посетитель был долговязый иссохший субъект с прямыми волосами и землисто-бледными щеками. Звали его Хью Пэттинс. Он также получил отказ, полсоверена и распоряжение подождать.
Третьим претендентом был мужчина примечательной внешности. Свирепое бульдожье лицо прятали нечесаные волосы и борода, а из-под густых кустистых бровей посверкивали два дерзких темных глаза. Он отсалютовал и встал в моряцкой позе, крутя в руках шапку.
– Ваше имя? – спросил Холмс.
– Патрик Кернс.
– Гарпунщик?
– Да, сэр. Двадцать шесть плаваний.
– Из Данди, полагаю?
– Да, сэр.
– И готовы поплавать на исследовательском судне?
– Да, сэр.
– Жалованье?
– Восемь фунтов в месяц.
– Можете отплыть немедленно?
– Как только заберу свои вещички, сэр.
– У вас есть необходимые бумаги?
– Да, сэр. – Он вытащил из кармана пачку помятых и засаленных листов. Холмс просмотрел их и вернул ему.
– Вы как раз тот, кто мне требуется, – сказал он. – Вон на том столике контракт. Если вы его подпишете, то и конец делу.
Моряк прошагал вразвалку через комнату и взял перо.
– Вот тут расписаться? – спросил он, нагибаясь над столиком.
Холмс нагнулся над его плечом, закинув обе руки ему за шею.
– Так хорошо, – сказал он. Я услышал металлический щелчок и рев будто взбесившегося быка. В следующую секунду Холмс и моряк уже повалились на пол. Он обладал такой гигантской силой, что даже и в наручниках, которые Холмс с такой ловкостью защелкнул у него на запястьях, он легко бы одолел моего друга, если бы мы с Хопкинсом не бросились на помощь Холмсу. Только когда я прижал к его виску холодное дуло револьвера, он признал, что сопротивление бесполезно. Мы связали ему ноги веревкой, еле переводя дух после этой схватки.
– Я должен принести вам извинения, Хопкинс, – сказал Шерлок Холмс. – Боюсь, омлет совсем остыл. Однако, не правда ли, вы доедите свой завтрак с тем большим удовольствием при мысли, что довели дело до триумфального конца.
От изумления Стэнли Хопкинс онемел.
– Не знаю, что и сказать, мистер Холмс, – выпалил он наконец, багрово покраснев. – Сдается, я свалял дурака с самого начала. Мне ни на минуту не следовало забывать, что я ученик, а вы – учитель. Даже теперь, когда я вижу, чего вы достигли, я не понимаю ни как вам это удалось, ни что это, собственно, значит.
– Ну-ну, – добродушно сказал Холмс. – Мы все учимся на ошибках, и на этот раз вы получили урок, что никогда не следует упускать из виду альтернативу. Вы были так поглощены молодым Нелигеном, что не могли уделить и мысли Патрику Кернсу, настоящему убийце Питера Кэри.
Хриплый голос моряка прервал этот разговор:
– Послушайте, мистер, я не жалуюсь, что меня вот так облапошили, но я бы хотел, чтоб вы правильные слова выбирали. Вы говорите, что я убил Питера Кэри, а я говорю, что я ПРИКОНЧИЛ Питера Кэри, а это большая разница. Может, вы не верите, чему я говорю, может, вы думаете, что я байки травлю.
– Вовсе нет, – сказал Холмс. – Расскажите нам то, что можете сообщить.
– Рассказ будет коротким, и каждое слово в нем – чистая правда. Я хорошо знал Черного Питера, и когда он вытащил свой нож, я сразу прогарпунил его, потому как знал: он или я. Вот как он помер. Можете называть это убийством. Только мне без разницы, умереть с петлей на шее или с ножом Черного Питера в сердце.
– Как вы оказались там? – спросил Холмс.
– Я вам расскажу все по порядку. Только посадите меня прямо, чтоб легче было говорить. Случилось это в восемьдесят третьем, в августе того года. Питер Кэри был капитаном «Морского единорога», а я вторым гарпунщиком. Мы выбирались из пакового льда по пути домой. Ветер дул в лоб, и уже неделю штормило, когда мы подобрали маленькое суденышко, которое несло на север. Там был только один человек, сухопутная крыса. А команда решила, что их перевернет, и в шлюпке попробовала добраться до норвежского берега. Думается, они все утонули. Ну, мы взяли его на борт, человека этого, и они со шкипером долго о чем-то говорили в каюте. А багажа у него была только одна жестяная коробка. Вроде бы фамилия его ни разу не упоминалась, а на вторую ночь он пропал, будто его и не было. То ли он сам бросился за борт, то ли упал по неосторожности, штормило-то сильно. Всего один человек знал, что с ним случилось, и это был я, потому как я своими глазами видел, как шкипер ухватил его за щиколотки и перекинул через планширь в середине темной ночной вахты за двое суток до того, как мы завидели шотландские маяки.
Ну, я помалкивал и ждал, что из всего этого воспоследует. Когда мы вернулись в Шотландию, промолчать было проще простого, да и вопросов никто не задавал. Неизвестный погиб от несчастного случая, и наводить справки никому не требовалось. Ну, Питер Кэри вскорости с морем покончил, и прошли долгие годы, прежде чем я узнал, где он поселился. Я сообразил, что на такое он пошел ради этой коробки и что теперь ему будет по карману заплатить мне, чтоб я держал язык за зубами. Где он, я узнал от матроса, который повстречал его в Лондоне, ну, я и поехал поприжать его. В первый вечер он держался очень разумно и был готов заплатить мне столько, что я мог бы навсегда с морем покончить. Мы договорились завершить дельце через два дня. Когда я пришел, он уже был на три четверти пьян и зол на весь мир. Мы сели и попивали, вспоминая старые деньки, но чем больше он пил, тем меньше мне нравилось выражение его лица. Я поглядел на этот гарпун на стене и подумал, что он может мне понадобиться, прежде чем я уйду оттуда. А потом он наконец кинулся на меня, брызгая слюной, ругаясь, с убийством в глазах и большим ножом в руке. Да только он не успел вытащить его из ножен, как я уже всадил в него гарпун. Господи, ну и завопил же он, а лицо его не дает мне спать по ночам! Я стоял там, а его кровь хлестала вокруг меня, и я немножко выждал. Только все было тихо, ну, я и приободрился. Осмотрелся, гляжу – а на полке эта жестяная коробка! Прав у меня на нее было не меньше, чем у Питера Кэри, ну, я и прихватил ее с собой и вышел вон. Только, как дурак, оставил свой кисет на столе.
А теперь я расскажу вам самую чудную часть всей истории. Не успел я выбраться за дверь, как услышал, что кто-то идет, и спрятался за кустами. Какой-то мужчина прокрался к двери, вошел, заорал так, будто увидел привидение, и дал деру, надбавляя быстроту, пока не скрылся из виду. Кто он был и чего хотел, сказать не могу. Ну, а я прошел десять миль, сел на поезд в Танбридж-Уэльсе и так добрался до Лондона, и никто ничего про меня не пронюхал.
Ну, когда я открыл коробку, то ничего в ней не нашел, кроме бумаг, которые побоялся продавать. С Черного Питера я ничего получить не мог и застрял в Лондоне без единого шиллинга. Надежда была только на мое ремесло. Я увидел эти объявления насчет гарпунщиков, и платить обещали хорошо, и потому зашел к этим корабельным агентам, а они послали меня сюда. Вот и все, что я знаю, и еще я скажу, что власти должны мне спасибо сказать, что я прикончил Черного Питера и сберег казне денежки на пеньковую веревку.
– Показания очень ясные, – сказал Холмс, вставая и закуривая трубку. – Думается, Хопкинс, вам следует, не теряя ни минуты, поскорее доставить вашего арестанта в безопасное место. Эта комната не слишком подходит для тюремной камеры, а мистер Патрик Кернс занимает слишком уж большую часть нашего ковра.
– Мистер Холмс, – сказал Хопкинс, – не знаю, как и выразить вам мою благодарность. Даже и теперь я не понимаю, каким образом вы достигли такого результата.
– Просто благодаря удаче получить верную улику в самом начале. Вполне возможно, узнай я тогда про записную книжку, она могла бы сбить меня с толку, как сбила вас. Но все, что я услышал, указывало только на одно направление. Поразительная сила, искусное владение гарпуном, ром и вода, кисет из тюленьей шкуры с корабельным табаком – все это указывало на моряка, причем на китобоя. Я не сомневался, что инициалы «П.К.» на кисете были простым совпадением и не имели никакого отношения к Питеру Кэри, поскольку курил он редко и в его «каюте» не оказалось трубки. Вы помните, я спросил, не было ли там бренди и виски. Вы ответили утвердительно. Многих ли сухопутных крыс соблазнит ром, если есть и другие горячительные напитки? Да, я не сомневался, что это был моряк.
– А как вы его разыскали?
– Любезный сэр, задача очень упростилась. Если это был моряк, то непременно плававший с Кэри на «Морском единороге». Насколько мне было известно, сам он ни на каких других судах не ходил. Я потратил три дня на телеграммы в Данди и так установил фамилии команды «Морского единорога» в восемьдесят третьем году. Когда среди гарпунщиков я обнаружил Патрика Кернса, мои розыски почти завершились. Я рассудил, что скорее всего он в Лондоне и предпочтет на время покинуть страну. Тогда я провел несколько дней в Ист-Энде, сочинил арктическую экспедицию, дал соблазнительное объявление в газетах о гарпунщике, который захочет служить под командой капитана Бэзила, – и вот результат!
– Поразительно! – вскричал Хопкинс. – Поразительно!
– Вы должны обеспечить освобождение молодого Нелигена как можно быстрее, – сказал Холмс. – Признаюсь, я думаю, что вам следует извиниться перед ним. Жестяная коробка должна быть ему возвращена, но, разумеется, бумаги, проданные Питером Кэри, невозвратимы. А вот и кеб, Хопкинс, можете забрать своего арестанта. Если я вам понадоблюсь в суде, то в ближайшее время адрес мой и Ватсона будет где-то в Норвегии – уточнения я пришлю позднее.
