Узы Силы.

К сожалению, они работают в обе стороны.

С Бастилой мы были связаны, поэтому Светлая Сторона Силы даровала нам возможность выжить в гиперпространстве. Вместе мы стали чем-то большим, срезонировали, подхватили и увеличили мощь друг друга, поставили и поддерживали силовой щит.

Но и с Малаком мы резонировали: неслучайно я чувствовал его через полгалактики, угадывал перемены настроения, предвосхищал движения, которые совершал Тёмный лорд в поисках меня и Бастилы. Когда-то «я», Рейван был его ближайшим другом и учителем… Наверное, между Учителем и Учеником, если один по-настоящему учит, а другой по-настоящему учится, неизбежно устанавливается особая связь. Тёмная Сторона соединила нас незримой пуповиной, дала преследователю возможность повторить трюк преследуемого.

Когда я сбегал на обшивку, Малак был рядом — и я позаимствовал часть его силы.

Когда Малак решился пойти следом — он черпал мою. Уверен, Тёмный владыка, несмотря на всю свою одержимость, понимал, что делает.

Он выпрыгнул из прорезанного в обшивке отверстия резким, уверенным движением, страшноватым в исполнении хищника таких размеров. Огляделся, втянул носом несуществующий здесь воздух. Глаза его сузились: всё ещё человеческая психика непроизвольно пыталась защитить своего носителя. Затем Тёмный лорд увидел меня.

Я попятился, отступая от «окопа», прижался лопатками к металлической листовой антенне дальней связи, одной из многих, там и тут торчавших на поверхности «Левиафана». Даже стоя в углублении, Малак выглядел выше меня.

— Тебе некуда бежать… Рейван! — проскрежетал он, выпрямляясь во весь свой немаленький рост.

— Это большой корабль! — крикнул я в ответ. — Я могу бегать всю ночь! И даже не запыхаюсь! А ты?

Тёмный лорд гулко расхохотался. Выглядел он именно так, как должен выглядеть человек, побывавший под кабиной лифта: грязь, запёкшаяся кровь, рваный комбинезон… Ситх лишился плаща, лицевая пластина выглядела исцарапанной, татуированная кожа на лбу в нескольких местах повисла лохмотьями. Судя по неровному, какому-то измятому черепу, у Малака была пробита голова, но по-настоящему сильного форсера не смогла остановить даже травматическая трепанация.

Не буду врать: это было страшно. Что можно сделать с человеком, который пережил такое и не потерял способности двигаться? Ровным счётом ничего.

Но оказалось, что и мне было чем удивить этого монстра.

— Тебе по-прежнему есть, чем меня удивить, Рейван, — заявил Малак, озираясь по сторонам. — Ты стал слаб и жалок, теперь я вижу это отчётливо. Но как ты научился сдерживать гипер? Здесь невозможно существовать!

— Ты не знаешь могущества Тёмной Стороны, — совершенно автоматически ляпнул я.

— В тебе нет ни карата Тьмы, — парировал он.

Я замялся, на всякий случай состроив многозначительную гримасу. Теперь мы говорили тише: напряжение встречи несколько спало, всполохи гипера гуляли по обшивке корабля, утоляя нервную жажду.

Уникальность обстоятельств неожиданно выделила нас двоих из триллионов разумных, странным образом объединила, придала беседе оттенок задушевности, какой-то даже интимности, что ли. Необходимость в крике отпала. Старые товарищи, заклятые враги стояли и рассматривали друг друга.

Мне наконец стало видно, что падение в шахту не прошло для Малака совсем уж бесследно: движения его стали несколько скованны, словно поддержание их точности требовало дополнительных усилий. Гигант с особой осторожностью переступал ногами, и я предположил, что на его сапогах нет магнитных набоек. В отличие от меня, Тёмный лорд не готовился к прогулкам по открытому космосу.

Эта мысль неожиданно привела меня в бодрое расположение духа. Нет, разумеется, нет: травмы и отсутствие набоек никак не могли нивелировать разницу уровней. Просто нервная система, порядком расшатанная злоключениями, с радостью ухватилась за первый же повод сбросить стресс: пришло время очередного взлёта психологической «синусоиды».

— Кто ты? — вдруг проскрежетал Малак, почувствовав моё неожиданное веселье. Понятия не имею, что именно рассмотрел во мне Тёмный владыка. — Кто ты?!

В первый миг я отшатнулся от звука его голоса, но холод металла, болезненный даже через толстый плащ, заставил меня опомниться. Сам не знаю, как это получилось, но я склонился так, словно общался с ребёнком. Странная смесь восторга и отчаяния говорила сейчас вместо меня.

— Привет, малыш, — будто со стороны услышал я собственный голос. — Хочешь знать, кто я? Докладываю: я был хорошим другом твоего папы. Мы вместе прошли через тот ад на Квилле, в мандалорском лагере смерти. Надеюсь, тебе никогда не придётся испытать такого.

Малак посмотрел на меня очень-очень странным взглядом. Но ничего не ответил, и я продолжал:

— Когда двое мужчин попадают в такую ситуацию, да ещё на такой срок, ты поневоле начинаешь брать на себя ответственность за другого. Если бы я не выжил там, сейчас кто-то другой разговаривал бы с моим сыном.

«Что дальше?…», подумал я, лихорадочно продумывая дальнейшее развитие диалога. Но память, простимулированная Силой, сама выталкивала нужные слова.

— У меня для тебя кое-что есть, — сказал я, хватаясь за первое, что подвернулось под руку: висевший на поясе мешочек. — Здесь, в этом кисете лежит кристалл, который добыл твой прадед во время Первой Мандалорской кампании. Он нашёл его в маленькой пещерке, на планете Ноксвилл, в секторе Тенесси. Этот кристалл твой прадед добыл в тот день, когда отбывал на планету под названием Париж.

В галактике тысячи секторов, миллионы планет. Никто не может помнить все их названия, правда?…

— Твой прадедушка пользовался мечом с кристаллом каждый день, до тех пор, пока не выполнил свой долг. Потом он вернулся к твоей прабабушке, разобрал меч, а кристалл положил в банку из-под стим-каффы, где тот и лежал до тех пор, пока правительство Квилла не вступило во второй конфликт с мандалорцами. Правительство призвало твоего дедушку, и твой прадедушка передал этот кристалл твоему дедушке, на счастье.

Малак слушал.

— К сожалению, твоему дедушке не так повезло, как твоему прадедушке, — вдохновенно продолжил я. — Он был рыцарем-Часовым и погиб вместе с другими джедаями, возглавляя десант на флагман мандалорцев, «Вотер Бей».

Малак слушал внимательно. Я сделал внушительную паузу, затем сказал с особенной вескостью:

— Твой дед смотрел смерти в лицо. Он знал о ней. И ни у кого из тех джедаев не было иллюзий: они знали, что никто не уйдёт с того корабля живым. И поэтому за три дня до атаки твой дед попросил одного штурмовика по имени Виноки, твилекка, которого он никогда не видел прежде, передать своему маленькому сыну, которого он сам никогда не видел, свои золотые… свой уникальный кристалл.

Малак слушал очень внимательно.

— Тремя днями позже твоего дела убили мандалорцы, — скорбно поведал я. — Но Виноки сдержал слово. Когда закончилась война, он прилетел к твоей бабушке и привёз твоему отцу, который тогда был совсем маленьким, его кристалл. Он здесь, в кисете.

Я похлопал себя по поясу. По идее, надо было распустить завязки и продемонстрировать рекомый предмет, но очень уж не хотелось отвлекаться.

— Этот кристалл был в мече твоего папы, когда его челнок сбили над твоим родным селом, Сквинкваргесимусом. Твоего папу взяли в плен и посадили в мандалорский лагерь. Он знал, что если бы мандо'а увидели у него кристалл, то конфисковали бы его. Но твой папа считал, что кристалл принадлежит тебе. И он не хотел, чтобы эти наёмные твари хватали своими немытыми мандалорскими лапами то, что принадлежит его сыну. Поэтому он нашёл место, где мог бы надёжно спрятать кристалл: у себя в жопе!

Была у меня лёгкая надежда, что Малак оценит, насколько без запинки произнёс я слово «Сквинкваргесимус». Всё-таки ностальгия по родному дому, то, сё… Но Тёмный лорд просто слушал, слушал подозрительно внимательно.

— Пять долгих лет он носил этот кристалл у себя в жопе, — сказал я, слегка теряя уверенность в правдоподобности этой занимательной истории, — а потом он умер. От дизентерии. А кристалл отдал мне, и я прятал этот кусок камня с острыми краями в своей жопе ещё два года. А потом, через семь лет, меня отпустили к моей семье.

Металл антенны холодил спину. Логика повествования волокла меня за собой с неодолимой силой.

— И вот сейчас, малыш, — сказал я, — мне пришлось прибыть на «Левиафан». Чтобы передать этот кристалл тебе.

— Мой отец был торговцем, — проскрежетал Малак. — Дед — простым фермером. Прадед — тоже фермером. Никто из них не сидел в мандалорских лагерях, никто не пользовался световым мечом. Я первый Одарённый в своём роду.

— Твой отец был великим джедаем! — горячо возразил я, вступая в спор машинально, более из принципа, чем в поисках истины. Отказываться от совершенно идиотской, но увлекательной семейной истории не хотелось: пока продолжалась беседа, не могло начаться месилово.

— Кто ты, Рейван? — с задумчивой, почти тоскливой интонацией проговорил Малак. — Что ты такое? В тебе была гордость, Рейван, в тебе была ярость. А теперь ты превратился в бормочущее ничтожество… Пришла пора стереть тебя с лица галактики!

— Мы связаны, Малак! Я учитель, ты ученик. Исчезну я — исчезнешь и ты!

— Мне давно не у кого учиться, — ответил он, медленно снимая с пояса рукоять меча. — Ведь тебя уже нет… «Рейван».

Полосатые звёзды гипера спиралями завернулись вокруг корабля, шизофренические краски расплылись дрожащими потёками. Невероятный мир, который я совсем недавно с таким нахальством пытался «пометить», словно смеялся над жалкой букашкой, примостившейся на поверхности крохотного кусочка металла. Ситуация обострилась, и чувства мои обострились. В мрачных словах Малака, в неторопливом, будто бы неохотном приготовлении к последнему бою я увидел не ярость, не жажду власти, не предвкушение окончательной победы.

Тёмный лорд был до глубины своей тёмной души разочарован.

Всё это время он искал встречи с настоящим Рейваном. Умным, хитрым, могучим гением войны, державшим галактику в кулаке так крепко, как не удавалось никому до него. С противником, победа над которым увенчивает славой, но и поражение — отнюдь не позор, и даже смерть — вполне приемлемый итог жизни.

Малак мечтал собственной рукой устранить последнюю угрозу своему владычеству. Доказать всем, и в первую очередь себе, что это он, Малак — избранник Силы. А вовсе не Рейван, его бывший учитель, друг и командир!..

И вот сейчас, когда одержимость Тёмного владыки достигла наивысшей степени, Сила опять посмеялась над ним: подсунула беспомощного имперсонатора, лишила возможности поставить впечатляющую, неоспоримую, окончательную точку в истории долгого напряжённого противостояния. В глазах Малака я был почти, почти Рейваном — тем глубже оказалось разочарование, тем мрачнее гнев на судьбу.

Оставалось лишь избавиться от досадного недоразумения.

«Левиафан» вздрогнул под сапогами. Первый удар был нанесён вполсилы, и я парировал его довольно уверенно. Два алых огненных клинка соприкоснулись лишь на мгновение, тут же отпрянули… вероятно, теперь Малак знал о моих боевых возможностях всё, что хотел. В глазах ситха проступила вдруг такая сокрушённая безучастность, что мне его даже стало немного жаль.

Теперь я бегал вокруг антенны, отмахиваясь от редких и жёстких выпадов Малака, а тот следовал за мной каким-то подчёркнуто неспешным шагом и всякий раз нагонял. С тем же отстранённым видом наносил очередной удар, вроде бы проламывая защиту… и не доводил дело до конца. Мечи искрили и гудели, дестреза моя на бегу работала плохо, но каждый раз я то ставил блок, то уворачивался, то просто отступал, и длиннющий клинок Тёмного лорда не мог найти свою жертву.

Сперва я был уверен, что ситх таким способом предоставляет мне возможность последний раз проявить себя в бою, так сказать, уйти с честью. Затем вспомнил, что сентиментальность ситхам не очень-то свойственна. И наконец подметил, с каким напряжением и осторожностью двигается враг.

В горячке боя понять причину этой заторможенности было нельзя, и я решил, что вижу последствия столкновения с лифтом. Решил — и возликовал!

Не поймите меня неправильно: даже покоцанный Малак уделал бы меня без вариантов, в одни ворота. Нечего было и мечтать о том, чтобы прорвать его защиту, подойти на расстояние удара… Не собирался я подходить! Я собирался сбежать. Опять и снова.

Ага, правильно. Подгадать момент, когда Малак окажется по другую сторону широкой антенны, и метнуться в «окоп», к отверстию в обшивке. Спрыгнуть в знакомый, уютный, горячо любимый чулан, хоть головой вниз. А потом заварить дыру изнутри, как угодно законопатить её, чтобы враг остался вне корабля навсегда!..

Мной овладело настолько лютое предвкушение торжества, что Малак, явно почувствовав его, упустил очередную возможность для атаки. Усталое безразличие в его глазах сменилось подозрением, он внимательно посмотрел на меня… и вдруг перевёл взгляд на заветный «окоп».