Глава 28

Холодный дождь покалывал мне кожу, ветер почти сбивал с ног. Я едва замечала, что продрогла до самых костей, не чувствуя внутри ничего – пустая ракушка на берегу, пока ветер не унес ее в океан.

Робби поправлялся с каждой дозой лекарства, которого оставалось уже всего ничего. И хоть Джеффри меня уверял, что чувствует себя лучше, я знала по его тусклому взгляду, что он от меня уходит, что его дух вселился в его тень. Он уже два дня не мог ничего есть, все больше слабея; жар и озноб прекратились, но я знала, что через несколько дней они возвратятся.

Я погоняла лошадь. Моя старая кляча, казалось, не замечала моих усилий. Руки у меня окоченели – изношенная кожа красных перчаток не спасала от непогоды. Я не отрываясь смотрела на дорогу. Дольше недели я не имела известий от Томаса. У него было много обязанностей, но мне не терпелось дождаться его приезда ко мне. Желание услышать цокот копыт его лошади как ножом врезалось в мою душу; разочарование, вызванное его отсутствием, я ощущала как ампутацию конечности.

Мое появление в лагере стало привычным зрелищем, но я никого не видела, так как большинство солдат скрывались от непогоды в палатках. Я низко опустила капюшон, почти закрыв им лицо, доверяя лошади самой найти дорогу. Я привязала лошадь у большого дома и поплелась по грязи к медицинской палатке, где на кольях было натянуто промасленное полотнище, закрывавшее вход от дождя. Я резко отдернула его, услышав знакомый голос.

– У меня есть деньги заплатить вам, Томас. Мой муж очень богатый человек.

Томас ответил что-то так тихо, что я не расслышала.

– Я же прошу о таком пустяке! Я знаю, вы можете помочь мне, если захотите.

Я услышала в голосе сестры знакомую мне враждебность. Сам звук ее голоса вызвал у меня желание сделать шаг назад. Непримиримая натура Джорджины наложила на меня свой отпечаток.

Голос Томаса стал громче:

– Дело не в деньгах, мэм. Просто мне не разрешается покидать Сент-Саймонс. Если я пойду на это, я рискую быть расстрелянным как дезертир. Уверяю вас, я делаю все, что могу, чтобы достать лекарства, которые я оставил на Камберленде.

Голос Джорджины более походил на шипение, чем на льстивый тон, к которому она прибегала, чтобы добиться своего.

– Не думайте, что я не пользуюсь влиянием. Ради вас я пойду на многое. Но могу и создать здесь для вас очень неприятную ситуацию. Надеюсь, когда мы увидимся в следующий раз, вы дадите мне более обнадеживающий ответ.

Пола палатки поднялась так внезапно, что я отпрянула, оказавшись лицом к лицу с собственной сестрой и Томасом Энлоу. У него был извиняющийся вид, она же выглядела только довольной.

– Надеюсь, ты не приехала просить у доктора помощи, сестра, ибо он не желает ничего сделать для нас!

Я положила руку ей на плечо.

– Ты приехала сюда ради Джеффри и Робби?

Она подняла брови, как будто обдумывая мой вопрос.

– Да, – проговорила она медленно. – Они так больны, и доктор Энлоу – наша единственная надежда. – Ее сотряс спазм, она прижала платок ко рту и отвернулась в приступе кашля.

Я нахмурилась:

– Ты больна?

Она кивнула, все еще прижимая платок ко рту и глядя на доктора.

– Ты знаешь, как холод и сырость действуют на мою грудь. Но вот потеплеет, и, я уверена, все как рукой снимет.

Она с улыбкой повернулась к доктору:

– Не забудьте, о чем я вам говорила!

– Это трудно забыть, мэм. – Он слегка поклонился, но я уловила сардоническую нотку в его вежливом тоне.

– Я должна идти. – Легкая улыбка тронула губы Джорджины. – Джеффри просил меня заезжать почаще. Надеюсь, ты не оставляешь его без внимания…

Защищаться или объясняться было бесполезно. Она всегда отличалась способностью искажать и извращать чужие слова так, чтобы они совпадали с ее намерениями. Она стала бы говорить, что победа на ее стороне, однако в действительности ее противник либо просто уступал, либо отказывался вступать в спор.

– Приезжай так часто, как ты захочешь, Джорджина, – сказала я. – Робби особенно любит твое общество, ты помогаешь ему забыть о болезни. Он все время спрашивает, когда ты привезешь ему еще гусеницу. Его последняя превратилась осенью в бабочку и улетела.

Глаза ее расширились, словно она хотела охватить взглядом не только меня, но и дождь, и окружающую грязь.

– Ведь так всегда бывает, верно? Они засыпают как гусеницы, а потом просыпаются как бабочки. Это замечательно, да? Скажи Робби, что я привезу ему первую же гусеницу, которую найду весной!

Она снова закашлялась, прижимая платок ко рту, и, помахав мне, вышла под дождь. Но тут же вернулась. Глаза у нее блестели, как будто она затаила какой-то секрет.

– Я бы на твоем месте вернулась домой к мужу, Памела. Каждый раз, когда ты уезжаешь, он наблюдает за твоим отъездом и возвращением. Он болен, но не слеп. – И она выскочила, прежде чем я успела ответить.

Томас пригласил меня зайти в палатку, но я осталась стоять, где стояла, под ограждавшим вход полотнищем.

– Есть новости? – спросила я, догадываясь по выражению его лица, что их не было.

– Мне еще не давали отпуск. Обещаю, что дам вам знать, как только получу разрешение уехать. Поверьте, я понимаю всю остроту вашей нужды.

Я кивнула, опустив глаза на грязный подол моей юбки и на ботинки, чтобы он не видел моих слез.

– Я вам верю. – Я достала из сумки два листа бумаги. – Мы с Робби сочинили для вас еще два куплета. Ему скучно проводить целые дни в постели, и я попросила его мне помочь. Он очень умненький.

Улыбка мелькнула на губах доктора.

– Он очень, очень умный мальчик – очень похож на моего Вильяма. – Взгляд его смягчился. – Но мне нечего дать вам взамен. – Он немного поколебался. – Вот разве что совет…

– Какой же? – Я взглянула на него настороженно.

Он поджал губы, мысленно взвешивая слова.

– Доверяйте своему сердцу и собственным глазам и ушам. Они вас не обманут.

Я смотрела на него, не вполне уверенная, что поняла его.

– Я… постараюсь, Томас.

– Хорошо. А теперь поезжайте домой и посидите у огня, чтобы отогреться, прежде чем вы войдете к своим больным. Им не будет пользы от вас, если вы заболеете.

– Я не могу отдыхать, Томас. Мне легче прикладывать холодные примочки к их головам или менять им белье. Я боюсь того, куда могут забрести мои мысли, если их постоянно чем-то не занимать.

Он взял обе мои руки в свои.

– Я знаю, что значит сильно любить, и понимаю вашу боль.

– Правда? Вы знаете, как дышать одним дыханием, как будто оно исходит из одного тела? Умирать ежеминутно, когда вы в разлуке? Я не думала, что такая любовь часто встречается…

– Нечасто, Памела. Поэтому нам с вами так повезло.

Я улыбнулась, отнимая у него руки.

– Надеюсь, вы правы.

Я простилась с ним и поехала назад, забывая о дожде и думая о гусеницах и бабочках и о любви, длящейся вечно.

Подъехав, я остановилась перед домом и взглянула на окно нашей спальни – Джеффри смотрел на меня. Я помахала ему, но в ответ увидела только опустившуюся занавеску. Пустое окно. И Джеффри там как будто никогда не было.

Я разглядывала сад Авы, недоумевая, почему в землю воткнуты колышки, отмечающие дорожку, но больше ничего не сделано. Я подошла ближе, ощущая отсутствие Авы, как человек чувствует отсутствие солнца в зимний день. Ребенком она всегда держалась за меня, бродя за мной из комнаты в комнату, как будто тоже не ощущала тепла вдали от меня. С этого началось мое отвращение к телефону; я всегда боялась, что солнце может скрыться навсегда.

Я задумчиво изучала ее огород с травами, которые она не умела применить на кухне. Но я видела, где должны быть цветы – рядом с кухней, так, чтобы всех, кто заходил на задний двор, приветствовал бы душистый и разноцветный сюрприз. Думала ли об этом Ава? Или хотя бы о том, чтобы посадить там свой любимый страстоцвет?

Первое название цветка, которое Ава произнесла в детстве, было «страстоцвет». Произнести его было гораздо труднее, чем «роза» или «маргаритка», но что бы ни говорила и ни делала Ава, меня не удивляло. Для нее весь мой сад был просто местом, где можно копаться под солнцем в грязи. И лишь страстоцвет был для нее ее личным чудом.

Ее любовь к этому цветку вызывала у меня недоумение, как и ее водобоязнь. Мими говорила, что это все потому, что Ава была маленькой старушкой, и это заметно по ее карим глазам. Но все, что я могла видеть в ее глазах, было мое собственное отражение, и это пугало меня больше всего. Почему маленькая девочка смотрела на мир с вопросами и неуверенностью женщины средних лет?

Какие-то звуки донеслись в этот момент с дорожки, ведущей к заливу. Я еще там не бывала, заранее опасаясь москитов. Сейчас, насквозь мокрые, ко мне приближались Ава и Мэтью. Я сразу поняла, что что-то случилось, поскольку они не прикасались друг к другу. Обычно они были как металл и магнит, поэтому я встревожилась, увидев Аву, значительно опередившую Мэтью. А увидев ее бледное лицо с отсутствующим выражением, я просто испугалась.

Поставив стакан на землю – я пила чай и вышла на улицу со стаканом, – я подбежала к ним.

– Что случилось?

– Ава упала в воду, – сказал Мэтью. – Она и ребенок в порядке, но Ава расстроилась.

Я обмерла. Они двигались как при замедленной киносъемке. Передо мной пронеслись все годы, что я была матерью Авы – я их провела на обочине ее жизни, не понимая ее боязни воды и упорства на футбольном поле. Я была фельдшером на поле сражения, залечивала ее раны и ссадины, не вникая, каким образом они были получены. Теперь, глядя на отсутствующее выражение ее лица, я знала, как я была не права, – так же, как знала, что семя, посеянное в самую плодородную почву, никогда не прорастет без солнечного света.

Я повернулась к Мэтью:

– Что она делала у воды? Разве вы не слышали о ее водобоязни? – Краем глаза я заметила, что Мими вышла из сарая, где она убиралась, и испытала облегчение. Я чувствовала себя неуверенно, но Мими всегда руководила эмоциональной жизнью Авы с точностью хирурга.

– Конечно, я знал… – Мэтью замолчал, осознав: что бы он ни сказал сейчас, это не сможет служить оправданием его поступков в глазах не симпатизирующей ему аудитории.

Я ожидала, что Ава заметит приближение Мими, но нет, она даже не повернула головы.

– Мама.

И я, словно это было у нас заведено, приняла Аву в мои объятья. Она снова стала моим ребенком, и на краткое мгновение мне показалось, что мне дан шанс начать сначала, как будто такое было возможно.

Мэтью остановился рядом.

– Ава, пожалуйста…

Она трепетала в моих объятьях, дыхание ее было судорожным, она была беспомощна, как напугавшаяся малышка.

И не отодвинулась от меня, когда увидела Мэтью.

– Я хочу, чтобы ты уехал, – сказала она ему. – Сейчас же. На несколько дней в квартиру в Саванне. Мне нужно разобраться с моими мыслями, а я не могу сделать это, когда ты рядом. Прошу тебя!

– Нет, Ава. Нам нужно поговорить. И это невозможно, если я буду в Саванне.

– Я не могу. – Она тяжело перевела дыхание. – Я не могу. Не сейчас. – Она покачала головой. – Я должна во всем разобраться. Одна.

Он протянул было руку к ее волосам, но уронил ее.

– Прости. Напрасно я поддался на твои уговоры. Я не должен был позволить тебе сесть в лодку. Это слишком рано.

Ава снова покачала головой:

– Ты знаешь, почему я расстроена. А если не знаешь, нам не о чем сейчас говорить.

Казалось, он был готов спорить, но я знала, что это бесполезно, раз Ава уже приняла решение, и он тоже, наверное, это знал.

– Ладно, – кивнул он. – Но только на несколько дней. Мы должны все это прояснить.

Он поднялся по ступенькам и открыл дверь.

– Мэтью.

Он повернулся к ней, и я отвернулась. В его глазах была такая боль, как будто он пришел на похороны.

– Ты это не отрицал, – сказала она тихо, но полным надежды голосом.

Он долго не отвечал, и Ава, казалось, съежилась, как будто его молчание сделало ее меньше ростом.

– Я не причинил ей боли, – проговорил он наконец.

– Тогда скажи мне, как ее портфель оказался в воде.

Я видела, что она близка к слезам, но она хорошо умела сдерживаться. В этом у нее был большой опыт.

Мэтью крепче сжал дверную ручку.

– Это не так легко, Ава. В жизни все нелегко. – Она расправила плечи. Руки ее легли на небольшую выпуклость живота.

– Любить легко.

Он взглянул на нее так, как будто она его ударила.

– Мы поговорим об этом позже. – Он открыл дверь.

Ава сделала шаг к нему.

– Она как будто старается разлучить нас. Разве ты не понимаешь? Адриенна видела то, что видела я, ведь так? Что она еще видела, когда ты ее гипнотизировал, и чего ты не хочешь, чтобы я узнала? Что она такое обнаружила, что заставило тебя выбросить ее бумаги в залив?

Лицо его ожесточилось, и на мгновение я не узнавала того Мэтью, которого знала. Я думала, что он заспорит с ней, но он только сказал:

– Я люблю тебя, Ава. Этого должно быть достаточно.

Он повернулся и вошел в дом, осторожно закрыв за собой дверь.

Ава долго смотрела ему вслед. Потом повернула ко мне лицо, нежное, как цветок после ливня.

– Что мне делать, мама?

Быть может, она впервые задала мне такой вопрос. Интересно, как бы ответила ей Мими?

– Речь идет об Адриенне? – Ава очень мало говорила мне о первой жене Мэтью; Тиш с большой готовностью дополнила ее рассказы.

Ава кивнула.

– Ты любишь его?

– Да.

Я глубоко вздохнула, отыскивая слова, о которых я давно думала, но у меня не было повода произнести их вслух.

– Иногда приходится верой преодолеть расстояние между любовью и доверием, даже когда кажется, что между ними пролегла пропасть. Ты думаешь, он имел какое-то отношение к смерти Адриенны?

– Нет, – отвечала она без колебаний. – Но он что-то скрывает и не хочет об этом говорить.

– Тогда тебе придется бороться, чтобы все это выяснить. Ведь ты же борец, Ава, во многих отношениях, о которых ты даже сама не знаешь.

Она посмотрела в мои серые глаза, глаза моей матери, и я подумала, не увидела ли она в них еще какую-то истину. А в ее глазах я искала обвинение в том, что всю жизнь оглядывалась назад, чтобы не видеть того, что было прямо передо мной.

– Так что же мне делать? – спросила она снова. Я поняла, насколько она была растеряна и насколько я была не готова помочь ей найти выход. Казалось, что Мэтью, уходя, взял с собой часть ее, оставив Аву, которую я с трудом могла узнать.

Я оглянулась. Где Мими? Срочно был нужен ее совет. Но она разглядывала сад. Я проследила за ее взглядом и вспомнила другой сад и другую мать, сказавшую мне, что в ее саду она растила души своих детей.

Я убрала со лба Авы прядь волнистых волос, заправив ее ей за ухо.

– Я не стану уговаривать тебя любой ценой узнать правду. Ты должна сама принять решение. Что тебе нужно решить прежде всего, это сильна ли ты достаточно, чтобы справиться с правдой, какую бы ты ни обнаружила.

– Ты думаешь, я достаточно сильна?

Она смотрела на меня, как своевольный ребенок, какой я ее помнила. Я с трудом удержалась от улыбки. Этот образ быстро исчез, и, быть может, впервые я увидела ее такой, какой она была на самом деле – взрослая женщина, в скором будущем сама мать, и я поняла, что знала ответ на ее вопрос, что я всегда его знала.

– Да, – сказала я. – Но ты должна сама в это верить.

Мими подошла и встала со мной рядом. Я ожидала, что она объяснит Аве и мне, что следует делать дальше. Но она молчала, как будто отрешившись от своего положения человека, знающего все ответы на все вопросы, и сделав меня своей наследницей.

А я повела всех в дом, чувствуя себя теперь более уверенно, занявшись практической деятельностью.

– Прими душ и переоденься. Это внесет в твои мысли ясность.

Ава кивнула и, пройдя через кухню, тяжелыми шагами стала подниматься по лестнице. Мими бросила на меня уничтожающий взгляд, как будто я потерпела неудачу в первой же своей попытке занять ее место.

– Пойду приготовлю еще сладкого чаю.

– А потом что?

Я подумала немного, заглядывая в холодильник, с удовольствием ощущая у себя на лице холодный воздух.

– Я думаю, мы пойдем и повесим в детской все три фотографии с розовым платьем.

Моя мать тяжело опустилась на табуретку и посмотрела на меня с тем же выражением надежды, какое я видела у Авы.

– Наконец-то. – Это было все, что она сказала.