Глава 22

Я включила на чердаке свет и начала осторожно подниматься по лестнице. Мэтью шел сзади, подстраховывая меня. После неловкого разговора за столом с моими пересушенными спагетти, деревенским салатом и подгоревшими тостами Мими и мама наконец отбыли. Мэтью и я могли вести машину, так что маме не пришлось быть за рулем в темноте, и мы помогли им устроиться в снятом ими жилье.

По дороге домой я постаралась убедить себя принять объяснение Мэтью, что уборщики нашли ключ и положили его в музыкальную шкатулку. Опустив голову ему на плечо, я гладила рукой нашего будущего ребенка и выбросила из головы сомнения, с каждым днем казавшиеся мне все более обоснованными.

– Ну вот, – сказал он, когда мы поднялись наверх. Он указал на старый кожаный чемодан, на котором стояла деревянная коробка. – Здесь мой флаг. Для праздника уже поздновато, но, полагаю, мне не нужен повод, чтобы его вывесить.

Я осмотрела груды семейного хлама, накапливавшегося здесь десятилетиями. Не мог ли быть тайник где-то здесь?

– Я видела сегодня Бет Гермес, – сообщила я Мэтью. – Она сказала мне, что когда она помогала Адриенне с ее исследованиями, Адриенна упомянула про старинный тайник где-то в доме. Его-то я и искала, когда нашла ключ.

На лице его отразилось искреннее удивление.

– Меня не удивляет, что такой имеется, но я никогда о нем не слышал. Не думаю, что мои родители и дед с бабушкой слышали, потому что о нем никогда не упоминали. Бет сказала тебе, где он?

Я покачала головой:

– Нет, и Адриенна не говорила ей. Он маленький, так что портфель там бы не уместился. Но я думаю, не могла ли Адриенна держать там свой дневник.

Мэтью открыл коробку и достал флаг.

– Что ж, нам следует поискать его. – Он снова поставил коробку на чемодан.

Разочарованная, я оглянулась по сторонам, заметив, что все здесь оставалось таким, как я его видела, будучи здесь последний раз, – горы старой мебели, чемоданы, пожелтевшие газеты. Я посмотрела, не было ли в пыли на полу следов. Подняв взгляд, я встретилась глазами с Мэтью.

– До того как я потерял ключ, я был здесь, чтобы поискать детские вещи, – сказал он, словно читая мои мысли. Я кивнула и отвела взгляд.

– Ты что-нибудь нашел?

– Что-нибудь вроде портфеля Адриенны?

Я не стала отрицать, что об этом-то я и думала.

– Нет, не нашел. Я искал везде, зная, что ее родители желали забрать все ее вещи.

Я подумала о пустом чулане и голых стенах его кабинета и задала вопрос, на который не была на самом деле уверена, что желала услышать ответ.

– Как долго ты ждал, прежде чем убрать ее работы со стен кабинета? Или ее одежду из чулана?

У него был удивленный вид, как будто я спросила его, откуда берутся дети или почему свеча не горит в безвоздушном пространстве.

– Через месяц после ее похорон. Они мне… как-то мешали, хотя мы были женаты пять лет. – Он остановился, словно обдумывая слова. – Потому что они мне не принадлежали, – сказал он, и я услышала за этими словами другие – что брак их был нечто временное, от которого не осталось ничего постоянного. И я вспомнила, что сказал мне Джон о кольце Адриенны. «Она сказала, что оно ей не принадлежит».

– А детские вещи… ты что-то нашел? – заставила я себя спросить твердым голосом.

– Нашел. – Он стал протискиваться по узкому проходу между коробками и мебелью. – Не беспокойся, это не колыбель и не высокий стульчик. Мы купим их новые.

Я осторожно пошла за ним, стараясь не зацепиться за что-нибудь больной ногой, чтобы не застрять ею где-то или не вызвать обрушение скопившейся мебели. От того, что я увидела, когда он отошел в сторону, у меня захватило дух.

Это была очень старая лошадка-качалка, грива, нос и глаза, сотворенные рукой мастера. Только пятна краски остались где-то местами, обнажив бледное выцветшее дерево с выпуклыми линиями и извивами и глаза, большие и полные огня. Она отличалась необыкновенной красотой и была явным свидетельством таланта ее создателя. Но меня главным образом поразил ее знакомый вид.

– В чем дело? – озабоченно спросил Мэтью.

Я не заметила, что поднесла руку ко рту.

– Мне кажется, я где-то ее уже видела.

– Не думаю, Ава. Это сделал мой предок поколения тому назад, и ее никогда не выносили за пределы этого дома. Может быть, ты видела что-нибудь подобное?

Я дотронулась до гривы, и мне показалось, что я услышала детский смех и звуки передвигавшейся по деревянному полу лошадки.

– Я так не думаю, – ответила я настолько тихо, что Мэтью вынужден был наклониться ко мне, чтобы расслышать.

– Тебе не лучше было бы присесть?

И он придвинул стул с оранжевой виниловой обивкой, выпуска примерно 1970 года, вытер рукой пыль и помог мне опуститься на сиденье.

Обливаясь холодным потом, я начала делать глубокие вдохи. Голова у меня перестала кружиться, и я взглянула на Мэтью:

– Я знаю, что видела ее раньше. Но не… здесь. – Я повела вокруг рукой, включая не только дом, но и окрестность. – Она была новая, и седло было выкрашено красной краской. – Последнее слово застряло у меня в горле. Я стиснула Мэтью руку. – Откуда я это знаю?

Он пристально смотрел на меня и держал меня за руку, пока мое дыхание не стало нормальным.

Мэтью откинул с моего лба прилипшие к нему пряди волос.

– Что случилось? С тобой все в порядке?

Я отрицательно покачала головой, не зная, как продолжать, но с облегчением чувствуя, что начало положено.

– Я не уверена. – Я следила за выражением его глаз, определяя по нему его эмоции. – Я никому об этом не говорила, но после сеанса гипноза я все время вижу сны и какие-то вспышки воспоминаний о… – я чуть было не сказала «себе». – О Памеле. Она определенно из другого века. И одежда и все остальное совсем другое. У нее есть муж и сын, и она обоих их очень любит. Я очень остро это ощущаю, так же, как и все остальное, что она делает и чувствует. – Я прикусила губу, стараясь придумать, как это выразить, и ощущая неспособность признаться, почему я не рассказала ему об этом раньше. – Как будто я вижу ее жизнь своими глазами. Как будто я – это она. – Я говорила очень быстро, словно бы опасаясь, что если замедлю, то не смогу продолжать.

– У нее есть сестра, Джорджина, и Памела любит ее, но я не думаю, что она ей очень нравится. Она чувствует обязанность по отношению к ней. Я вижу и других людей, и места, которые мне знакомы, но я не могу их назвать. Это как аттракцион, когда обрывки сцен и переживаний налетают на меня. – Я наклонила голову. – Я схожу с ума?

Он присел на корточки около моего стула и заглянул мне в глаза.

– Нет. Это вполне естественно после возвращения в прежнее состояние после гипноза – все становится более ярким и реальным, во сне или наяву. Некоторые воспоминания относятся к твоей ранней молодости, другие – продукт твоего воображения. Твое подсознание старается помочь тебе увидеть болезненные моменты твоего прошлого.

– Да, но это вся жизнь. В другом веке. Какое это имеет отношение к моей жизни в Антиохе? – Я смотрела на него, но не могла понять выражение его глаз, и это тревожило меня. – Пожалуйста, Мэтью. Загипнотизируй меня еще раз. Верни меня туда. Я должна узнать больше. – Я не знала, что выскажу это, и мои слова пугали меня. Я не хотела возвращаться, но в то же время я знала, что у меня не было выбора, если я хотела получить ответы.

Что-то мелькнуло у него в глазах, как скользнувшее по луне облако.

– Это не было возвращение, Ава. Нет никаких доказательств, что все это существовало в действительности. То, что обычно называют возвращением к прежней жизни, это когда человеку открываются иногда некоторые подробности, убеждающие его, что это действительно произошло с ним в прежней жизни. – Он сжал мою руку. Глаза его казались мне чужими. – Ты много говорила с Тиш и Бет об истории Сент-Саймонса. Это наверняка могло проникнуть в твое подсознание. И не забывай, переломы случились в твоей настоящей жизни, – спокойно добавил он.

Я услышала в его словах мнение специалиста, но не могла так легко избавиться от того, что видела и чувствовала. Мими верила в круговорот жизни и смерти, и смерть, как учила меня мама, означала, что ты уходишь на небо. Но еще ребенком я знала, что это не одно и то же.

– Мими всегда говорила, что она не старается быть особенно добродетельной в этой жизни, потому что хочет вернуться кинозвездой. – Я старалась улыбнуться, но улыбка не получилась. – Памела слишком реальная для меня, чтобы я могла ее выдумать.

– Наше подсознание сильнее, чем мы его себе представляем. Это наш защитник, оберегающий наш рассудок от того, что мы не готовы принять.

Я покачала головой, внутренне с ним не соглашаясь.

– Что бы там ни было, я могу это принять сейчас. Ты придаешь мне силы. Разве ты не понимаешь? Я хочу еще раз испробовать гипноз. Я должна туда вернуться. – Я попыталась встать, но он удержал меня.

– Нет, Ава. Нет. Предполагалось, что ты вернешься в свое детство, но я не смог контролировать происходившее. Я не могу быть уверенным в безопасности повторения.

Он сжал мою руку, и я смотрела на него, все меньше его понимая.

– Но ты же проделывал это с Адриенной. Ты возвращал ее в прошлое.

Он опустил голову, но я успела перехватить его взгляд и по нему поняла, что попала в точку.

– Адриенна умерла. Неужели мы не можем оставить ее покоиться в мире?

– Не можем, Мэтью. Пока она живет в твоих тайнах. – Я подалась вперед, в голове у меня неожиданно прояснилось. – Что она тебе рассказывала?

Я ждала, пока он заговорит.

– Мы проделали это только дважды. В первый раз это было, когда она хотела избавиться от дурной привычки. Второй раз, когда она хотела побольше узнать о своих родителях. Ее удочерили малышкой, и она хотела узнать о своих биологических родителях. Они умерли, и она думала, что это был единственный путь что-то о них узнать. Поэтому я на это пошел. Возможно, мне не следовало это делать. У меня было еще мало опыта, и я не имел представления о том, что я делал. Но она клялась, что была счастлива послужить для меня подопытной морской свинкой.

– И что она увидела?

Он покачал головой:

– Я не знаю. Она мне не сказала. Она видела что-то ее напугавшее, но она скрыла от меня что. Она описала внешность родителей и их дом, но она никогда не рассказала мне, что же такое ее напугало.

– Как далеко она зашла? Еще до своего детства?

Наши взгляды встретились, и я увидела в его глазах борьбу между желанием рассказать мне все как есть или похоронить прошлое.

– Вернулась ли она в другую жизнь? Она утверждала, что вернулась, но опять-таки, с ее тягой к прошлому, я подумал, что она играет роль кого-то, о ком она читала. В этом гораздо больше смысла, чем в вере в реинкарнацию.

Мне вспомнились разговоры, которые я вела с Мими на эту тему, не зная, что когда-нибудь у меня будут основания их вспомнить. Пристально глядя на Мэтью, я сказала:

– Даже генерал Паттон говорил, что в прошлом он был римским полководцем. И Бенджамен Франклин и Томас Эдисон верили в переселение душ. Я не говорю, что это значит, истина это или нет. Это как вера в привидения – видел ли ты их сам или нет, многие говорили, что видели. Есть слишком много свидетельств, что во вселенной все не всегда происходит так, как мы ожидаем или как нас учили ожидать.

Лицо его закрылось, как прочная дверь. Он убрал руки, и старый страх поглотил меня как туман.

– Не надо, – попросила я с отчаянием в голосе, видя по его лицу, что он в сомнениях. Я ухватилась за него, как за возможный источник. – Что видела Адриенна? – спросила я снова. – Ты боишься, что я увижу то же самое?

Мэтью смотрел на свои руки, локти лежали у него на коленях, пальцы сцеплены.

– Я не знаю. Я в самом деле не знаю. Она не хотела ничего мне сказать. – Взгляд его был холоден. – Но это изменило ее. После этого она уже была другая. В каком-то смысле это сломило ее, отделило ее от нашей прежней жизни с ней. – Он сделал глотательное движение, громко прозвучавшее в тишине чердака. – Через полгода она умерла.

Какое-то время мы сидели молча, слушая скрип и стоны старого дома в ночи. Я в очередной раз вспомнила, что Мэтью сказал мне однажды об Адриенне. «Она сказала мне однажды, что иногда я смотрю на нее как на привидение». Я подумала, что наконец я понимаю, что она имела в виду. Мой голос подобно ножу разрезал тишину.

– Я не Адриенна. Я хотела бы, чтобы ты однажды взглянул на меня и увидел меня, а не привидение.

Он встал и повернулся к лошадке-качалке, трогая длинными пальцами ее гриву, воспроизведенную с такой точностью, что мне казалось, ее вздымает ветер.

– Я это тоже чувствую, – сказал он. – Прошлое. Оно, кажется, живет в этом доме одновременно с настоящим. – Его пальцы погладили бока лошадки, коснулись краев седла, вытертого поколениями безымянных детей Фразье. У меня возникло чувство, как будто я уже все это видела, как будто я видела его трогающим лошадку и разговаривающим со мной.

– Я думаю, у всех у нас есть эта связь с прошлым, – продолжал Мэтью. – Оно здесь, в мебели, полах, стенах. Они несут в себе память о тех, кто жил здесь раньше. С научной точки зрения это убедительнее, чем вера в другую жизнь, которой мы жили когда-то.

– Тогда опровергни меня, – предложила я, поднимаясь и держась за спинку стула. – Загипнотизируй меня снова и верни меня в прошлое. Дай мне рассказать тебе, что я увижу. – Я сделала шаг к нему. – В первый раз это была твоя идея, хотя я и боялась обнаружить вещи, о которых, быть может, знать не хотела. Теперь твоя очередь оказать мне доверие.

Он не ответил, глядя на лошадку, мысли его где-то блуждали. Я подошла к нему и прижалась щекой к его спине, обнимая его сзади, наш ребенок меж нами.

– Я не отдалюсь от тебя, что бы ни случилось. И теперь у тебя намного больше опыта; ты сможешь лучше меня контролировать. – Я помолчала. – Я – не Адриенна.

– Я знаю, – сказал он, опустив свои руки на мои. – Позволь мне подумать об этом.

Я согласно кивнула, зная, что это было все, что он мог мне тогда ответить, но зная также, что у него не было выбора. Он подтолкнул меня к тому, чтобы увидеть мое прошлое, и теперь мы оба зашли слишком далеко, чтобы повернуть назад.

Он обернулся ко мне, взяв мои руки в свои. Я стояла, глядя на наши сплетенные руки и родимое пятно у основания моего большого пальца.

– Хорошо, – сказала я, погружаясь в его объятья, отчасти храм и отчасти наркотик, и позволила ему повести меня вниз по лестнице. Я сосредотачивалась на каждом шагу, стараясь стереть из памяти выражение его лица, когда он увидел ключ от чердака в моей руке, и звук детского смеха, эхом прозвучавшего за нашими спинами.

Я припарковалась на грязном участке через улицу от Крайст-Черч и, заглушив мотор, осталась вяло сидеть на месте, пока Мими не толкнула меня костлявым локтем.

– Не думаю, что если мы тут еще посидим, кладбище станет к нам ближе. Полагаю, нам следует выйти и дальше идти пешком.

Внутренне собравшись, я вылезла из машины и помогла ей выйти с ее стороны, забрав из ее рук желтые гладиолусы, которые я купила в магазине у Тиш. Тяжело опираясь одна на другую и моля Бога, чтобы автомобиль на скорости не вылетел нам навстречу по Фредерика-роуд, мы пересекли улицу.

Генри и я были в Сент-Саймонсе чужаками, так что никто из нашей семьи не был похоронен на этом кладбище. Но мы похоронили здесь достаточно друзей и знакомых, поэтому я его хорошо знала – как и маленькую церковку посредине, она напоминала мне мать, наблюдающую за детьми. Много лет утекло с тех пор, когда я последний раз ходила по этим дорожкам, но, как научившийся ходить ребенок, не утратила с годами способность отыскивать дорогу в этом лабиринте.

Участок Фразье я узнала по описанию Авы, и мы остановились у надгробия Адриенны. «Мать нерожденных детей», прочитала я вслух, и сердце у меня сжалось.

– Ей было только двадцать шесть, когда она умерла…

Мими тихо стояла рядом, держа меня за руку.

– Ава говорила тебе, что Адриенна тоже была акушеркой?

Я покачала головой:

– Нет, что-то не припоминаю…

– Все это странно. Не столько то, что Мэтью женился на женщинах одной профессии… но… видишь ли, он настоятельно советовал Адриенне стать акушеркой.

– Вот как?..

Мими поводила плечами. Взгляд ее задержался на трех старых плитах.

– Да. Ава говорила мне, что он посоветовал ей учиться на акушерку. Как будто ему было такое предначертание – жениться на акушерке.

Холодок у меня на сердце распространился теперь по всему телу, вызвав дрожь в каждой клеточке в это жаркое июльское утро.

– Но это попросту невозможно! – вырвалось у меня. Причем таким тоном, каким я одергивала подросших детей, если они увлеклись играми и забыли сделать уроки. Это всегда приводило их в трепет и заставляло одуматься. Но в реальной жизни такое было исключено.

– Разве? – спросила Мими. И я снова почувствовала себя ребенком, который спрашивает, куда деваются души, когда умирает тело.

Я взяла Мими под руку и повела дальше. Шаг ее был нетверд, и я теснее прижала к себе ее руку.

– Не волнуйся, это недалеко. Если попадется скамейка, ты сможешь посидеть и отдохнуть.

– Если тебе хочется посидеть, так и скажи, – фыркнула Мими. – Если хочешь знать, я могла бы пробежать марафон. – И она с усилием зашаркала вперед, дабы подтвердить такую возможность.

– Ну разумеется. Если остальные участники улитки и черепахи, – пробормотала я, снова беря ее под руку, и повела к месту, где я была только раз, но запомнила свое посещение так, словно это было вчера. Трудно забыть могилу сразу четырех членов семьи, даже если умершие вам незнакомы.

Мы шли по извивающейся тропинке, пока не вышли на поляну с четырьмя простыми белыми плитами. Рядом с ними стоял мужчина в бейсболке. В руках у него была зеленая пластиковая лейка, дальше виднелся красный фургончик, и в нем еще две такие же лейки, но красные.

– Доброе утро, мэм. – Он приподнял бейсболку и улыбнулся. На мгновение я онемела. Я смотрела на него, раскрыв рот.

– Доброе утро, молодой человек, – сказала Мими. – Вы… Вы Джимми. Джимми Скотт. Верно? – Он продолжал улыбаться, но глаза его, когда он увидел нас, широко раскрылись.

– Я Глория Уэллен, – представилась я, ожидая, что он сейчас неким образом даст мне понять, что тоже узнал меня. Но он продолжал только пристально смотреть на меня. – А это моя мать, Шарлен Зинн. Вы учились в школе с моим сыном Джошуа. Давно. Мы переехали летом, после того как он окончил девятый класс. И вы встречали мою дочь, Аву Фразье.

Он снял бейсболку и отер рукавом лоб.

– Я помню Джошуа. Он был очень добр ко мне. И Ава тоже. Она хочет, чтобы я помог ей устроить огород с травами и кирпичными дорожками. Она не может сейчас ничего поднимать, ожидая ребенка, поэтому нанимает меня.

Я улыбнулась:

– Она говорит, что вы самый лучший ландшафтный дизайнер в округе. Пари держу, что это у вас от матери.

Его улыбка померкла.

– Вы знали мою маму?..

Я чуть шевельнула рукой, в которой держала букет гладиолусов.

– Немного. Мы познакомились, когда Джошуа сломал руку, а она в тот день была дежурной медсестрой. Она очень хорошо к нему отнеслась, сказала, что у нее большой опыт с такими детьми, так что хорошо, что мы попали именно к ней. Тогда-то мы и узнали, что наши мальчики оба в классе мистера Мортона. Однажды она показала мне свой сад… Никогда раньше я не видела ничего подобного…

– Я помню, – ответил Джимми. – Вы приходили. Но я не запомнил, что это были именно вы.

Я улыбнулась, вспомнив маленькую изящную женщину с тихим голосом и ласковыми карими глазами.

– Я встретилась с ней однажды, когда забирала из школы мальчиков, и пожаловалась, что у меня проблемы с глицинией, и она пригласила меня зайти посмотреть, как обстоят дела у нее.

– Папа не любил, когда к маме приходили гости. – Тон его был не враждебный и не извинительный, но слова как будто долго теснились у него в голове, прежде чем находили выход.

Я только кивнула в ответ, не желая вспоминать тираду, которую услышала лишь за попытку выразить восхищение садом его жены. Я протянула Джимми гладиолусы.

– Это ей, – сказала я. – Я всегда сожалела, что не могла сделать для нее большего. Что не попыталась с ней подружиться, хотя и думала, что ей нужен был друг.

Я улыбнулась, чувствуя, что готова вот-вот расплакаться, и почувствовала руку Мими у своего локтя.

– Она сказала мне нечто, что я помнила все эти годы. – Я закрыла глаза, ощущая на щеках влагу. – Она сказала, что быть матерью значит быть садовником, растящим человеческие души. Вы выхаживаете детей, заботясь, чтобы им было всегда достаточно света, вы питаете их, сажаете семена и собираете плоды. Она называла своих детей своими цветами. – Я сжала в руках гладиолусы и подошла к могиле Мэри Энн. Плита ее была вся в цветах. – Я хотела поблагодарить ее. Эти слова помогали мне в то самое время, когда быть матерью оказывалось труднее, чем я ожидала.

Отделив два цветка, я положила их на могилы двух маленьких девочек. И взглянула на Джимми, ожидая увидеть в его глазах возможный упрек, но увидела лишь благодарность.

– Мама любила гладиолусы, – сказал он. – Я знаю, моим сестрам они бы тоже понравились. – Он широко улыбнулся, став вдруг таким похожим на мать, что у меня опять сжалось сердце.

Мими, не дожидаясь, пока я что-то отвечу Джимми, заговорила с ним, как будто зная, что слова застряли у меня в горле.

– Ну, не будем вас отвлекать… Я полагаю, мы увидимся с вами у Авы. Обещаем угостить вас лимонадом и сладким чаем.

– Благодарю. Было очень приятно вас видеть. – Он надел бейсболку и вернулся к поливке, стараясь не забрызгать гладиолусы.

Мы повернулись и медленно пошли обратно в тени дубов на яркий солнечный свет. Я не была уверена, удалось ли нам чего-то достичь – и чего? – но по крайней мере шаг сделан, начало было положено.