Глава семнадцатая

Пахомов пришёл на похороны Амирана. У могилы сына, вмиг постаревший Георгий Живидзе, обнимая жену, повторял:

– Прости меня, солнышко, что я его не уберёг! Прости!..

Подождав, когда все стали рассаживаться по машинам, чтобы ехать на поминки, Борис подошёл к Живидзе, представился:

– Я – следователь прокуратуры, майор Пахомов. Расследую убийство вашего сына. У меня вопрос: вы кого-нибудь подозреваете? Простите, что задаю его здесь, в такие минуты, но для меня это очень важно.

Георгий повернул к нему перекошенное от горя лицо.

– У него не было врагов. Он ни с кем не ссорился, никого не обижал.

– А в Тбилиси?

– Там его обожали! И соседи, и учителя, и одноклассники! Его все любили, все!.. Приходите его помянуть, сами в этом убедитесь!

– Приду. А куда?

– В ресторан «Казбек», там, где должны были свадьбу праздновать.

Живидзе отвернулся от Бориса и снова обнял жену.

– Прости меня, солнышко, прости!

В ресторане всё было так, как планировалось: хороший оркестр, богатая сервировка, изысканная еда и, главное, чего так хотел Георгий Живидзе, было много свежей зелени, доставленной прямо из Грузии: и цицмати, и экала, и тархун, и киндза, и черемша, и кондари… Были родственники Амирана, друзья Амирана, невеста Амирана… Не было только самого Амирана. Вместо него на эстраде, в чёрной деревянной раме, стоял его большой портрет, на котором он улыбался, красивый и радостный.

Весь вечер звучали любимые мелодии Амирана. Гости поднимались, поминали его и плакали.

Из-за стола вышел Григорий. Подошёл к музыкантам, пошептался, и они заиграли лезгинку. Но эта огненная, искромётная мелодия вдруг зазвучала в грустном, заторможенном ритме, и Григорий, прощаясь с другом, как в замедленном кинокадре, печально-похоронно станцевал эту обещанную ему лезгинку.