Глава десятая
Аделаида сидела в кресле, смотрела какую-то передачу по телевизору. Несмотря на болезнь, она по-прежнему была элегантна, причёсана, подкрашена.
Вошёл Нельсон, доложил:
– Газеты купил, телеграмму с соболезнованием я Лене отправил. Правда с опозданием, но…
Аделаида перебила:
– Когда узнали, тогда и послали. Мы свой долг выполнили. Смерть реабилитирует – я бы даже Эрдогану послала соболезнование.
Зная, что это взрывоопасная тема, Нельсон очень осторожно произнёс:
– Но Лена же тебя не оскорбляла, и она…
Аделаида не дала ему завершить фразу:
– Она уже взрослая, несёт ответственность за семью, могла бы сама за них извиниться… Впрочем, я уже говорила: ты можешь поступать, как хочешь, тебе решать.
– Мама, ты же знаешь: я не стану нарушать клятву, рисковать твоим здоровьем!.. Когда повторное облучение?
Аделаида пожала плечами.
– Врачи решают. Когда назначат, скажу. А пока – закрыли тему.
Зазвонил телефон. Аделаида сняла трубку, поднесла её к уху, несколько секунд слушала, потом ответила, решительно и категорично:
– Нет! Никогда и ни за что!.. Я же вам уже говорила: нет!.. Да, я потомственная дворянка и именно поэтому я не войду в ваш дворянский клуб!
Резко положила трубку.
– Почему бы тебе к ним не присоединиться? – спросил Нельсон. – Тебе было бы веселей.
– С ними? С этими парвеню?!.. Однажды они меня туда затащили – я еле удрала. Ты бы посмотрел на этот бомонд!.. Там было несколько отставных полковников, которые всё время отдавали друг другу честь, несколько партийных деятелей, которые говорили лозунгами, и потомок какого-то бывшего князя, ныне бизнесмен. Он эмигрант, живёт в Берлине. В Москве у него две большие прачечные.
– Ты же сказала, что он – эмигрант? Зачем ему прачечные в Москве?
– Это его доход: он живёт в Берлине, а стирает в Москве… Вокруг него гнездились новоиспеченные аристократки, которых одесская мадам Соня выгнала бы из своего заведения за плохие манеры.
– Мама, ты, как всегда, экстремальна!
– Но это правда: они не умеют себя вести, эти самопровозглашённые дворянки! Запомни, сын: порода сразу видна, и в собаках, и в людях. А из этих прёт совок! Одеты вычурно, причёсаны безвкусно! Отсутствует грация, элегантность! Они садятся на старинную французскую козетку, как в гинекологическое кресло!..
Нельсон не выдержал и рассмеялся.
– Мама, ты невыносима, но я тебя обожаю!
– Не подлизывайся!..
– На когда назначили облучение?.. – Видно было, что его это очень волнует. – Кто назначил?.. И где?..
– Я тебе всё скажу. Но не сейчас – потом… Какие газеты ты купил?
– Всё, что ты просила. – Вынул из «дипломата» пачку газет и журналов, положил на стол рядом с Аделаидой. – Зачем тебе столько?
– Я должна владеть информацией. – Листает верхнюю газету. – Вот, о новой премьере МХАТа: «Волнительные минуты общения с корифеями…» – отбрасывает газету. – Ненавижу их «волнительно»!.. В русском языке есть нормальные прилагательные: волнующие, взволнованные… Откуда пришло это «волнительно»? Какое-то гомосексуальное слово в лакированных туфлях, его обожают актёры…
Берёт журнал, просматривает. Не отрываясь от страниц, как бы мимоходом, бросает сыну:
– Ты заметил, что я ни разу не спросила о наших бриллиантах?
– Я оценил твою выдержку. И в благодарность сообщаю: я вышел на вора и, надеюсь, скоро смогу вернуть тебе твои любимые камни.
– Да поможет тебе Господь. Ты ведь знаешь, что они для меня значат.
– Знаю, мама, знаю.
– Так уж постарайся. Если их не найдут – это сигнал, что я тоже должна уходить из жизни.
– Я их найду, мама! Я тебе обещаю… Почему они откладывают облучение?
– Им виднее… А сейчас я иду спать. Включи, пожалуйста, обогрев.
– Зачем? На улице жарко.
– Ты же видел: в моей комнате на всех стенах фотографии моих мужей и любовников. Поэтому я сплю голой и мне прохладно.
– Не понимаю, почему ты спишь голой?
– «Женщина создана для того, чтоб её любили, а не для того, чтоб её понимали». Оскар Уайльд.
– И всё-таки: если тебе холодно, почему ты спишь голой?
– Чтобы пробудить воспоминания о приятных моментах прошлого.
– Мама, вспомни, сколько тебе лет!
– Моя любимая Коко Шанель изрекла: «Старость не защищает от любви, но любовь защищает от старости!»
– Господи, когда ты повзрослеешь?!
– Стареть я буду, но взрослеть – никогда!
Она сделала книксен и выпорхнула из гостиной.
