Слизень остался где-то позади них. И слова – тоже позади. Просто туннель в теплый день. Просто лес. Просто место, откуда они уходили.

По дороге Грейс и Кукушка почти не разговаривали. Говорить было не о чем: их теперь разделял целый мир. Она знала, что Грейс не считает ее полностью человеческим существом, однако что-то все же убедило эту женщину пойти с ней, поверить ей, когда она сказала, что изменилась не только погода, а что-то еще и теперь им нужно вернуться к границе и посмотреть, что именно. В воздухе висел запах сосновой пыльцы, зрелый, насыщенный, золотистый. В ветвях деревьев и кустарников гонялись друг за другом крапивники и желтые славки.

По дороге они не встретили никого, а животные, хоть и дикие, вели себя спокойно. Не боялись их. Кукушка подумала о Контроле, оставшемся там, в туннеле. Что он обнаружил там, внизу? Удалось ли ему найти настоящую Зону Икс или его смерть стала катализатором тех изменений, которые она чувствовала, которые проявлялись вокруг? Даже сейчас она не совсем четко представляла себе Контроля, понимала лишь, что его отсутствие – большая потеря и печаль для нее. Ведь он пробыл с ней почти всю ее жизнь – настоящую жизнь, которую она проживала сейчас, а не ту, что унаследовала. А это все же что-то, да значит.

Она видела, как Контроль прошел через дверь там, внизу, и в тот же момент почувствовала, как незримые щупальца Слизня отпускают ее, как вся махина вслед за ним растворяется во тьме. Потом произошло некое подобие небольшого землетрясения – стены туннеля содрогнулись раз, другой, и все успокоилось. И хотя ничего уже нельзя повернуть вспять, она поняла, что директриса была права: Его можно изменить, Оно подлежит изменениям и Контроль что-то прибавил к этому уравнению или вычел из него. Уравнению настолько сложному, что никому не дано увидеть его целиком. Неужели директриса оказалась права и насчет биолога, только не в том смысле, в котором сама думала? Слова на стене вспыхивали в ее сознании, окутывали ее, точно щитом.

Кукушка вышла на свет и увидела Грейс – та смотрела на нее подозрительно и со страхом. И тогда она улыбнулась Грейс и сказала, что бояться не надо. Не бойся. Зачем бояться того, чего все равно не можешь предотвратить? Да и не хочешь. Разве они не доказали, что здесь можно выжить? Разве они не живые тому свидетельства? Они обе. Никого ни о чем не нужно предостерегать. Жизнь продолжается, мир все равно существует, пусть даже распадаясь на куски, необратимо меняясь, становясь необычным, другим.

Они долго шли. Потом разбили лагерь. Едва рассвело, как снова тронулись в путь, и вскоре мир весь сверкал под первыми лучами солнца и природа вокруг пробуждалась. Ни солдат, никаких лент, прошивающих небо. Зима кончилась, стало жарко, в Зоне Икс наступило лето.

На последних милях время тянулось как-то особенно медленно, когда они прошли мимо прудов со стоячей водой. Она жила в настоящем, от мозолей на ступнях вздулись пузыри, лодыжки сплошь в ссадинах, жалящие мухи, привлеченные потом, садились на лоб, лезли в уши, в горле пересохло, несмотря на то что она то и дело хлебала воду из фляги. Солнце словно решило поселиться в глубине ее глаз, и светило оттуда, и вся голова горела. Каждая прекрасная деталь пейзажа впереди была ей знакома: она уже видела все это, оставляя за спиной. Бесконечность читалась в шагах Грейс, иногда неверных, спотыкающихся, в ярком свете, который заливал землю, и уже оттуда возвращал весь свой жар ей.

– Как думаешь, люди на контрольно-пропускных еще остались? – спросила Грейс.

Кукушка не ответила. Вопрос не имел смысла, но в ней все же осталось достаточно человеческого, чтобы воздержаться от споров.

Уже на подходе к старому посту на границе, на самых последних милях, солнце палило так нещадно, что она, кажется, начала бредить, хоть и понимала, что это мираж – у нее еще оставалась вода, она ясно испытывала боль от мозолей и ссадин. Как может солнце быть столь безжалостным и давящим, а пейзаж при этом столь невероятно прекрасным?

– Если удастся добраться, что мы им скажем?

Кукушка сомневалась, что будет кому рассказывать. Она стремилась к Скалистой бухте, хотела увидеть ее глазами Зоны Икс, узнать, как она изменилась, а что в ней осталось прежним? Это была ее единственная цель: вернуться на то место, которое было для нее тем же, чем был остров для биолога.

Они дошли до того места, где некогда проходила старая граница, остановились на краю гигантской карстовой воронки. Белые палатки Южного предела превратились в зеленые, сплошь заросли мхом и плесенью. Кирпичное здание сторожевой заставы лежало в руинах, словно сметенное неким огромным существом. Здесь больше не было ни солдат, ни контрольно-пропускных пунктов.

Она наклонилась завязать покрепче шнурки на ботинках и увидела рядом с ногой осу-немку. Откуда-то, как показалось, издалека, со дна или склонов воронки, покрытых бурной растительностью, донеслось шуршание. Раздвинулись тростниковые заросли, на секунду высунулась мордочка какого-то странного, слишком широкоплечего сурка. Зверек заметил ее и торопливо, с всплеском, плюхнулся в воду протекавшего позади ручья, пока она, изумленная и обрадованная, распрямлялась.

– Что это? – спросила стоявшая позади Грейс.

– Ничего. Ничего такого.

И Кукушка снова двинулась в путь, улыбаясь, даже посмеиваясь немного и не испытывая никаких страданий, разве что жажда не оставляла, и еще очень хотелось переодеться в чистую рубашку. Она была невыразимо, неописуемо счастлива и продолжала улыбаться во весь рот.

Через день они добрались до здания Южного предела. Болото расползлось, достигало теперь внутреннего двора, вода просачивалась сквозь щели в плитке, плескалась у бетонных ступеней, ведущих внутрь. Аисты и ибисы построили свои гнезда на полуобвалившейся крыше. Кругом виднелись следы пожара, огонь выжег изнутри здание в том месте, где находился научный отдел, на стенах красовались черные отметины. Никаких признаков живых людей. Чуть ниже виднелся пруд, рядом – тонкая сосна, увешанная гирляндой из лампочек. Теперь она была фута на два выше, чем когда Кукушка видела ее в последний раз.

Не сговариваясь, они подошли к углу здания. В стене зияла огромная дыра, виднелись три этажа пустых, заваленных мусором комнат. А дальше, за ними, все тонуло во тьме. Они простояли тут какое-то время, прячась за стволами деревьев и созерцая эти руины.

Грейс не почувствовала, как здание медленно сделало один вдох, потом – второй, как оно дышало. Она не чувствовала эхо в самом сердце Южного предела, говорившее Кукушке, что место это создало свою собственную экологию и биосферу. И что нарушать ее или войти было бы ошибкой. Время экспедиций прошло.

Они не стали задерживаться, искать выживших и заниматься другими обычными и, пожалуй, глупыми в таких обстоятельствах делами.

Теперь им предстояло пройти через самое суровое испытание.

– Что, если там нет никакого мира? Того, что мы знаем? Или мир есть, но выхода в него нет? – спрашивала Грейс, не замечая, в каком прекрасном и богатом мире находится.

– Скоро узнаем, – ответила Кукушка. Взяла Грейс за руку, крепко сжала ее в ладони.

Что-то в словах Кукушки успокоило Грейс. Она улыбнулась и кивнула:

– Да, узнаем. Непременно узнаем. – Обе они могли узнать куда больше, чем любой человек, все еще живущий на планете Земля.

Просто обычный день. Еще один обычный летний день.

И они двинулись вперед, бросая камушки, чтобы найти невидимые очертания границы, которой, возможно, больше вовсе не существовало.

Они шли вперед долго-долго и все бросали камушки в воздух.