Глава седьмая

Хотелось бы рассказать вам больше о Джордже. Он доставлял мне неудобства, вертясь у стола, пока я писал.

– Иди полежи, – говорил я ему. – Дай мне немного тишины и спокойствия, ладно?

Он усаживался в кожаное кресло в арт-студии Гриффа на Ривингтон-стрит в Шордиче, наклонял голову и смотрел на меня поверх своего носа.

– Что, теперь наслаждаешься своей ролью писателя, да? – словно говорило насмешливое выражение его морды.

– Вообще-то да. А теперь свернись в клубок и засыпай.

Могу лишь сказать вам, что, отправившись в парк с Джорджем в то первое утро, когда я только взял его, я осознал, что у меня на руках оказалось большое, сильное животное, которому требовался серьезный уход. А я при этом едва мог уследить за собой. На обратном пути из парка Джордж с силой тянул поводок и тащил меня за собой, а я постепенно свыкался со своим решением и твердил себе, что все будет в порядке, что я как-нибудь справлюсь, как вдруг… БАЦ! Джордж вырвал поводок у меня из рук и пулей понесся вперед. Осмотревшись, я увидел где-то в тридцати метрах от себя небольшую пятнистую кошку, которая, ничего не подозревая, терлась спиной о прутья забора, не замечая стаффордширского терьера, приближавшегося к ней с безумным лаем. Я в панике наблюдал, как Джордж погнался за кошкой, которая, заметив его, бросилась наутек вниз по улице.

– Джордж! Ко мне! – кричал я, ковыляя за ним. – Джордж, вернись, негодяй!

Минуту или две спустя он снова возник передо мной. Поводок волочился по земле, путаясь у него в лапах, а сам Джордж выглядел чрезвычайно довольным этим небольшим приключением.

– Ну ты и дрянь! Чертов ублюдок! – обругал я его, подхватил поводок и обернул его вокруг руки. Я говорил так громко и грозно, как только мог, желая убедиться, что пес понял: то, что он только что сделал, впредь повторяться не могло.

Джордж опустил голову и наморщил лоб, но затем посмотрел на меня щенячьими глазами. Я видел, что он сожалеет о случившемся, но в то же время на морде у него застыл немой вопрос: «Ты с ума сошел? Разве можно ругать пса за то, что он гнался за кошкой?»

Мне пришлось признать, что он был в чем-то прав, но позволить ему продолжать в том же духе я не мог. Джордж был неуправляем, а это означало, что он представлял опасность для самого себя, для меня и для людей вокруг, не говоря уж о несчастных кошках нашего района. Будь я разумным человеком, я бы, наверное, запихал Джорджа в такси и отвез в ближайший приют для животных, развел бы руками и сказал: «Прости, мне не справиться».

Но, повторю, в те времена я был каким угодно, только не разумным. Я взял Джорджа, поддавшись порыву. И даже не подумал, во сколько обойдется его содержание, – ни одной практичной мысли не пришло мне в голову. Даже понимая, что Джордж обречет меня на все возможные неприятности, за несколько дней нашего знакомства я уже полюбил этого пса.

Мне нравилось его присутствие дома, ведь я привык, что в квартире постоянно были Бекки, Сэм и их овчарка, и внутренний голос требовал, чтобы я оставил его. Кое-что в Джордже делало его уникальным, и это что-то тотчас заставило меня взять его под свое крыло. Это сложно объяснить, но, если вы встретитесь с ним – а я надеюсь, что однажды это произойдет, – вы сразу поймете, что я имею в виду.

«Как-нибудь справимся», – сказал я себе, хотя пока еще не знал, как именно.

Джордж ходил за мной хвостом весь тот вечер, а ночью снова заснул у меня под коленом. На следующий день я решил снова взять его с собой на свое обычное место у станции «Тауэр-Хилл» и посмотреть, смогу ли раздобыть для нас несколько фунтов и купить псу еды. Сэм и Бекки оставили несколько банок с собачьей едой, но Джордж был постоянно голоден, и запасы подходили к конц. Да и вообще – что могло пойти не так, пока я крепко держал Джорджа на поводке?

– Что угодно, – как будто бы ответил мне Джордж, пока я пристегивал поводок к ошейнику, и глазами спросил: – Хочешь неприятностей?

– Эй, веди себя прилично, – сказал я ему. – Пойдем.

Всю дорогу Джордж был настоящей занозой в заднице. Я боялся не углядеть за ним на костылях и оставил их дома, поэтому приходилось идти очень медленно и осторожно. Джорджу это было не по нраву. Он чуть не вырвал мне руку из плеча, пытаясь заставить меня ускориться. Мою больную лодыжку пронизывала боль всякий раз, когда я застывал на месте, стараясь сохранять вертикальное положение.

– Прояви к старику хоть немного уважения! – сказал я Джорджу.

Как только мы добрались до места, ко мне подошло несколько знакомых бездомных. Они уже немало знали о предыдущем владельце Джорджа. Парочка из них даже была знакома с пьяницей-шотландцем и посоветовала мне быть осторожным.

– Я слышал, он будет забирать у тебя по фунту при каждой встрече, – сказал один. – Посматривай по сторонам!

Другой заметил, что шотландец вообще был злобным типом и прославился тем, что грабил бездомных. Мне такие новости не понравились, и я понадеялся, что он не узнает о нас с Джорджем.

– Я о нем знаю, – ответил я, немного преувеличив. – У меня все под контролем. Его поджидает бейсбольная бита, на которой во всех возможных направлениях вырезано его имя. Если он будет угрожать мне или попытается отобрать у меня Джорджа, то сразу с ней познакомится.

Я по природе своей человек не жестокий и не собирался ни на кого нападать с бейсбольной битой, но мне хотелось, чтобы обо мне пошли слухи как о крепком орешке, и я знал, что могу положится в этом на ребят с улицы. С годами я заметил в обществе бездомных приятную черту: большинство из них прикрывает друг друга. Когда живешь без гроша в кармане и без крыши над головой, понимаешь важность взаимовыручки и заботы о людях, которые плывут с тобой в одной лодке. Распуская слухи, я знал, что другие ребята с улицы подхватят их, чтобы защитить нас с Джорджем.

В то время я обычно бродил около входа в метро, подходил к прохожим и вежливо просил немного мелочи. Родители мои, Джерри и Дот, обладали чувством собственного достоинства и воспитали меня соответственно, поэтому я ужасно стеснялся своего положения. Примириться с необходимостью просить милостыню мне помогало лишь то, что я представлял себя артистом, собирающим чаевые, так что я всегда старался вести себя с людьми, к которым подходил, добродушно и заставлял их улыбнуться.

«Как ваши дела? – спрашивал я. – Идете в какое-нибудь приятное местечко? Один фунт – и доедете у меня на закорках». Получалось довольно глупо, но я и представить себе не мог, как просто буду стоять с отчаянно протянутой рукой или наводить страх на окружающих. Даже в самые тяжелые времена я всегда улыбался и всячески пытался завязать разговор.

Большинство людей смотрело сквозь меня, как будто меня не существует. Другие смущались и вытаскивали мелочь, а потом уходили так быстро, как только могли. Лишь немногие поддерживали разговор и обращались со мной как с человеком. Я не виню людей за то, что они думают, будто с бедняком или бездомным обязательно что-то не так. Мысль о том, почему человек оказался на улице, может быть пугающей: кажется, будто он совершил что-то ужасное или не совладал со своей темной стороной. Я все это понимаю, хотя в большинстве случаев это очень далеко от истины. Я сам один из них и, зная многих других, могу сказать, что попрошайки и бездомные – такие же люди, как и все остальные. Это люди того сорта, которых пугает одна мысль об издевательстве над собакой или о злобном шотландце, который грабит беззащитных людей и угрожает им. Большинство из них оказалось на улице лишь потому, что удача изменила им или они оступились в жизни, часто даже не по своей вине. Это не значит, что они лишены человеческих чувств или стоят ниже других и не заслуживают ни капли уважения.

Хоть я и улыбался самым бодрым образом и всячески старался сделать процесс выпрашивания милостыни настолько безболезненным, насколько это вообще возможно, я всегда терпеть этого не мог. Я просил подаяния лишь потому, что был голоден и отчаянно нуждался в чашке чая, но при этом отдавал себя на милость чужих людей и чувствовал себя унизительно и крайне неприятно.

Я оптимистично полагал, что, если Джордж будет рядом, просить милостыню станет легче. Я знал, что многие опасаются собак бойцовых пород – вроде стаффордширских терьеров, поскольку о них пишут много плохого, но все же надеялся, что Джордж поможет мне, ведь он очень красивый пес.

– Ну что, подключишь свое обаяние? – сказал я ему, подходя к станции «Тауэр-Хилл». – Джордж, ты должен сразить их.

Он задрал лапу около стены и бросил на меня взгляд, словно говоря:

– Отвали! Как, по-твоему, я это сделаю?

Первые пять минут, что мы сидели, Джордж бродил вокруг, обнюхивал людей, лаял, тянул меня в сторону и вообще причинял всяческие неудобства. Я старался заставить его сесть и успокоиться, но он совершенно не слушался. Все вокруг увлекало его: шум такси, воркование голубей, даже сильный ветер. Он просто не мог сидеть спокойно. Но самое худшее – один из прохожих бросил крайне раздраженный взгляд на Джорджа, и я почувствовал себя просто ужасно. Я совершенно точно не контролировал пса так, как это требовалось такому животному, и понимал, что это неправильно. Мы не стали задерживаться у станции.

– Ты должен научиться вести себя, – сказал я Джорджу на прогулке. – Во-первых, женщинам не нравится, когда ты обнюхиваешь их юбки или наскакиваешь на них. Придется обучить тебя хорошим манерам.

Он посмотрел на меня долгим мрачным взглядом, словно раздумывал, как парень вроде меня собирается это сделать.

– Что, серьезно? – читалось у него на морде. – Джентльмен Джон, да?

– Я тебя научу, – сказал я. – Смотри и учись, Джордж. Я не так прост, как кажется, вот увидишь.

Мы отправились домой, и несколько минут я радовался, видя, что Джордж спокойно шел на поводке. Все было хорошо, пока мы не повернули на Роял-Минт-стрит и в нескольких метрах перед нами на дороге не появилась черная кошка. Она перебежала на другую сторону улицы, и Джордж устремился за ней, как Хитрый койот за Дорожным бегуном из мультфильмов «Луни Тьюнс». Он сорвался с места так быстро и с такой силой, что выдернул у меня из руки поводок и я ударился о фонарный столб.

– Стой, Джордж! Зараза! Ко мне! Стоять, мерзавец! – кричал я как можно строже. – Стоять, тупой ублюдок!

Он даже не оглянулся, и я в ужасе увидел, как он промчался прямо перед самым такси, которое в последний момент вильнуло в сторону. Водитель отчаянно сигналил, а потом показал мне кулак и проорал:

– Черт тебя подери, почему ты не следишь за ним?!

Кошка перепрыгнула через забор, а Джордж отчаянно лаял, оставшись по другую сторону.

– Прости, приятель! – бросил я таксисту, который хмуро посмотрел на меня, покачал головой и уехал.

– СТОЙ ТАМ, ДЖОРДЖ, МЕРЗА-А-АВЕЦ! – орал я через дорогу. – ЖДИ! СЛЫШИШЬ МЕНЯ? СТОЙ ТАМ!

Я ждал, пока проезжая часть освободится, чтобы перейти и забрать его, и все это время пес смотрел прямо на меня. Понятное дело, я хотел, чтобы он не двигался с места, но Джордж либо не понимал этого, либо у него были свои планы. Он побежал назад через дорогу, перепугав парня на велосипеде, который обозвал меня идиотом. С этим я тоже поспорить не мог. С невероятным облегчением я снова взял Джорджа на поводок, с тревогой раздумывая, как же я смогу отвести его обратно домой. На лбу у меня выступили капли пота, а руки тряслись.

– Еще раз сделаешь так – и окажешься на улице, – предупредил я его. – Тебя что, вообще ничему не учили?

Он принюхался и стал вылизываться.

– Будем считать, что это «нет», – сказал я. – И лучше бы тебе сейчас же прекратить это.

Сказав это, я сердито потряс одним из своих костылей над Джорджем. Он вздрогнул, заскулил и сразу замер. Не нужно было быть гением, чтобы понять: ему явно доставалось, и не раз. Смотреть, как он дрожит, было невыносимо, в груди у меня защемило. Я виновато бросил костыль и принялся гладить Джорджа по голове. Какой бы ни была раньше жизнь у этого пса, я решил, что ему нужна передышка. Я знал, каково это – когда удача поворачивается спиной, и очень хотел помочь ему. В детстве я дрессировал Задиру и, хоть это было очень давно, не сомневался, что смогу выдрессировать и Джорджа, если поставлю себе такую задачу. Также я понимал, что, если не сделаю этого, мне, возможно, придется расстаться с Джорджем, а это с каждым днем становилось все труднее.

Он сидел рядом и смотрел на меня так, что я чувствовал себя неуютно, словно он пытался прочитать мои мысли. У Джорджа была удивительная черта: он, безусловно, был очень умен и обладал харизмой и духом, которых я никогда раньше не встречал в собаке. Нельзя, конечно, сказать, что он был почти человеком – это уж слишком. И все же иногда я думал, что у него больше мозгов, чем у меня. Невозможно было не откликнуться на его насмешливый взгляд. Честно говоря, я бы не удивился, если бы он вдруг неожиданно открыл пасть и пролаял:

– Эй, дружище, ты как, в порядке?

– Да, Джордж, – неожиданно ответил я на его невысказанный вопрос. – У меня все в порядке, приятель. Просто размышляю, вот и все. Думаю, что делать дальше.

Он посмотрел вниз, словно понял, что должен пока оставить меня в покое, чтобы я привел мысли в порядок.

Никто толком не знал, как Джордж появился у злого шотландца, но я решил, что история, наверное, была та еще, учитывая характер бывшего владельца пса. Я размышлял о собственном воспитании и понимал, что, оставив Джорджа, взвалил на себя огромную ответственность. Мне нужно было не только ежедневно заботиться о нем, но и научить, как правильно вести себя и выживать в этом огромном безумном мире. Я получил Джорджа в наследство точно так же, как Дот и Джерри получили в наследство меня. Нужно было сделать для него все возможное: ведь когда я нуждался в семье, родители дали ее мне. Нужно было научить Джорджа вести себя прилично без поводка: тогда я бы смог ходить на костылях, не боясь, что он повалит меня или я не справлюсь с ним.

– Джордж, у меня есть план. Давай-ка выдрессируем тебя так, чтобы вообще обходиться без поводка.

Когда я упомянул поводок, Джордж начал его искать его, обнюхивая квартиру, – решил, что я собираюсь вести его на прогулку.

– Нет, Джордж, забудь об этом, – сказал я ему. – Пойдем со мной, у меня есть неплохая идея.

Я жил рядом с шоссе, которое вело от Тауэрского моста к Эссексу. Я решил, что там мы с Джорджем и будем тренироваться. Там всегда было полно машин, но я знал это место как свои пять пальцев и понимал, что если смогу научить Джорджа безопасно переходить это шоссе без поводка, то потом научу его чему угодно.

Когда мы собрались начать, мой артрит разошелся не на шутку, и я буквально висел на костылях. Я понимал, что будет нелегко, и очень волновался – с той самой минуты, как мы вышли из квартиры, но отступать было нельзя. Ведь если я не научу Джорджа ходить без поводка, то не смогу оставить его.

– Так, парень, вот условия, – сказал я Джорджу, остановившись на тротуаре. – Если не отойдешь от меня сейчас, сможешь остаться со мной навсегда. Но если что не так – сразу отправишься за дверь на улицу.

Я и сам удивился, когда сказал это. Мне самому не понравились мои слова. Мы уже немало пережили вместе, и я все сильнее привязывался к Джорджу. Кажется, он чувствовал ко мне то же самое: он следил за каждым моим движением и очень внимательно слушал меня, словно действительно хотел понять и сделать все как надо.

– Джордж, ты хороший малый, – сказал я. – Иди рядом со мной, приятель. Вот так, молодчина. Иди рядом. Правильно.

Все шло как по маслу. Джордж шагал рядом и так часто оглядывался, что я стал опасаться уже не того, что он убежит, а того, что он налетит на что-нибудь. И все же всякий раз, когда мы заворачивали за угол, я поспешно оглядывался по сторонам, молясь, чтобы поблизости не оказалось кошек. Если Джордж отходил больше, чем на полметра, я строго кричал:

– Джордж, ко мне! Эй! Ко мне, СЕЙЧАС ЖЕ!

Я повторял это снова и снова, и Джордж отлично реагировал, хотя на его морде, казалось, было написано:

– Ты это уже говорил. Я собака, а не аквариумная рыбка, которая все забывает через пять секунд.

По опыту с Задирой я знал, что в разговорах с собакой важны не слова, а тон, которым их произносишь. Чтобы пес слушался, нужно повышать голос и стараться, чтобы он звучал властно, не забывая при этом контролировать язык тела и выглядеть так, словно ты главный. Кстати, этому я тоже научился у Джерри. Ему крайне редко приходилось применять ко мне физические меры: обычно хватало строгого тона.

Когда я говорил более мягко и спокойно, Джордж вилял хвостом.

– Молодец, Джордж! Хороший мальчик!

Когда мы добрались до шоссе, наступил час пик. Возможно, теперь моя затея кажется настоящим безумием, но тогда я рассуждал так: хоть дорога и будет перегружена, но транспорт будет двигаться не слишком быстро. Джорджу как раз это и было нужно. Чтобы уяснить дорожные правила, ему необходимо было чувствовать опасность, но лучше, чтобы угроза оказалась не слишком страшной.

– СТОЯТЬ! – крикнул я, как только мы подошли к пешеходному переходу у мебельного магазина. – Джордж, СТОЯТЬ.

Машины ревели, и я видел, что Джордж напрягся: уши встали торчком, глаза бегали. Этого я и хотел. Мне нужно было, чтобы он увидел опасность и, поддавшись инстинктам, не стал отходить от меня.

Тогда эта идея казалась мне отличной, но теперь, вспоминая об этом, мне кажется, я так и слышу голос Джорджа, который говорит:

– Ты что, смеешься? Ты правда думаешь, что это сработает?

Но, видимо, таков уж я. Даже в самые тяжелые времена сохраняю проблески оптимизма. Или все-таки это были моменты безумия?..

Как бы то ни было, в тот день я действительно пребывал в приподнятом настроении и не сомневался, что у нас все получится.

– Давай, Джордж, стой рядом. Стоять. СТОЯТЬ! ДЖОРДЖ! ДЖОРДЖ! ВЕРНИСЬ, НЕГОДЯЙ! ДЖОРДЖ! МЕРЗА-ЗА-АВЕ-ЕЦ!

Джордж сорвался с места и устремился на другую сторону шоссе. Он мчался через шоссе, как шарик в автомате для пинбола. Он вообще не смотрел на дорогу: все его внимание было приковано к огромной рыжей кошке, которая разгуливала вдоль витрины магазина напротив нас. Я с ужасом видел, как водители тормозили, резко сворачивали в сторону или ударяли по тормозам, чтобы не сбить Джорджа. Белый фургон едва не врезался в ехавшую перед ним машину; со всех сторон мне отчаянно сигналили и махали руками.

А я не мог пошевелиться от страха, сердце отчаянно колотилось. Но не успел я перевести дух, как Джордж повторил свой маневр. Видимо, кошка убежала, поэтому он тут же развернулся и рванул обратно ко мне, петляя между машинами, а я в панике наблюдал за происходящим. В мгновение ока он уже снова стоял рядом, тяжело дыша. И, казалось, сам был в таком же ужасе, как и я.

– ПЛОХОЙ ПЕС, Джордж! Стой здесь! Слышишь меня? СТОЯТЬ!

Только чудом он не стал виновником аварии и сам не угодил под колеса. Я со всей силы стукнул костылем по тротуару и ругал его как можно громче, показывая свое крайнее негодование, чтобы пес понял, какой ужасной была его выходка.

– ДРЯНЬ! ПЛОХОЙ ДЖОРДЖ! – орал я снова и снова.

Он прижал уши, наморщил лоб и взвизгнул. Мне было его жаль, я совсем не хотел так с ним обращаться, но все-таки почувствовал облегчение.

По собственному опыту я знал, что Джордж мог просто отвернуться от меня. У многих бездомных собак, с которыми плохо обращаются, появляется одна особенность: они перестают реагировать, когда их ругаешь. Но Джордж мужественно слушал меня, и я понял, что мы не пропадем. Несколько прохожих с неодобрением смотрели, как я обращался с собакой, и я понимал, что далеко не всем понравятся мои методы. Но я кричал не от злости и не отыгрывался на Джордже. Умение не гоняться за кошками и не метаться по дороге могло в будущем спасти ему жизнь. С того самого дня Джордж больше никогда не бегал за кошками. Теперь, даже если кошка подходит к нему на расстояние вытянутой руки, он не двигается, пока я ему не позволю. И он больше не бегает, как сумасшедший, через дорогу. Мне лишь иногда приходится прикрикнуть на него, чтобы он не забывал о правилах.

– Так ведь, Джордж? – спросил я его только что, увидев, что он проснулся в кожаном кресле Гриффа и самодовольно смотрит на меня. – Сделай лицо попроще. Я как раз рассказываю, каким глупым засранцем ты был.

Разумеется, тогда я и понятия не имел, что, попытавшись спасти Джорджа, я спасу себя самого. Джордж оказался счастливчиком, и его везение вскоре начало передаваться и мне, хотя и не сразу.