29 ноября

Все это не укладывается в голове. Вчера с огромным трудом проложил тропинку к машине. Ноги промокли насквозь. Выходит, что обзавестись нормальными зимними сапогами мне так и не удалось. Лыжные штаны оказались как нельзя кстати. Жаль, лыж нет.

Завел Форд, и пока мотор прогревался, выкурил на воздухе сигарету. Она несколько раз гасла, настолько плотно валил мокрый снег. Чувствовал, как вязкий слой микрон за микроном ползет вверх по штанинам.

Ной построил ковчег, в котором должно было хватить места для каждой земной пары тварей. Мне хватило бы и снегохода «Буран». Для меня и Ким. Остальные пусть как-нибудь сами.

Но у нас здесь вечный июль. Очень не хватает практического руководства, справочника: «Ветхий Завет для начинающих» или же «Сделаем сами снегоход из подручных материалов». Никчемный книжный магазин. Да еще и солнце восходит… Стыд и срам.

Забрался в салон. В нем становилось теплее, но как-то через силу. Пират на бутылке рома Captain Morgan напомнил д’Артаньяна, брошенного мушкетерами. От дворников, застрявших под сугробами снега, толку не было.

Охватило знакомое чувство. Вспомнил день, когда отключилось электричество. Как я сидел в том помпезном доме, за окнами густой белый туман, будто затопило весь мир, только не водой, а молоком. Как пухлые «чаечата» натыкались на оконные стекла, словно слепая рыба в мутном аквариуме. А я сидел себе в удобном кресле с бутылкой пива в одной руке и ридикюлем Louis Vuitton в другой, похожий на мужика в кафе театра, чья спутница вышла припудрить носик.

Воткнул первую передачу и нажал на газ. Машина сдвинулась на полметра и застряла. Задний ход дал результат в метр. Повторил маневр еще несколько раз, потом вышел. Перед Фордом и позади него образовались два плотных вала. Мне почти до пупа.

Выкурил еще сигаретку. Новыми глазами оглядел Форда. Мой верный друг лишился своей основной функции. Я становился мелочным придирой. Дружба дружбой, а дело делом.

Забрался обратно в машину. Предательница, мать твою… Несмотря на тепло салона, у меня по спине побежали холодные мурашки. Что, черт побери, мне пытаются сказать этим бесконечным снегопадом? Ведь все уже было хорошо. Ну, или более-менее терпимо, во всяком случае, жить было можно. Жрачка, питье – пожалуйста. День сменялся ночью бесперебойно, согласно установившейся за миллиарды лет традиции. А теперь вот, извольте, начался какой-то проклятый раздрай – сапоги есть, а воду пропускают, машина есть, а не едет. Словно мир уже не может дальше двигаться по протоптанной колее, словно ему захотелось чего-то новенького, какого-то разнообразия, какого-то другого, неречевого дискурса.

Почему все не может оставаться как раньше?

Почему бы жизни не быть веселой и идти в отлаженном ритме? Как у цыплят на той куриной ферме. Зажигается свет, день начинается с утренней гимнастики, затем положено поесть и попить, после чего немного поваляться, чтобы жирок завязался, потом погоняться друг за дружкой, щедро клюя и пиная соседей (если в ходе такой веселухи кто-то и околеет, его быстренько уберут с глаз долой, чтобы не портил общий позитивный настрой), затем снова поесть и попить, посоревноваться, кто дальше плюнет, слабаков поколотить шпорами. Когда гаснет свет, все дружной семьей засыпают. И так до бесконечности. Жизнерадостно, энергично, бойко, перекрывая кудахтаньем голоса друг друга и, что самое главное, в глубокой и незыблемой уверенности, что все правильно, все идет как надо, что жизнь будет вечно течь по этому руслу, ибо так она задумана. В клювик и из клоаки. Жизнь гарантирована непрерывной циркуляцией в зловонной черноте пищеварительного тракта.

Разумеется, человек знает то, чего не знают бройлеры. Например, человеку известно, что этим маленьким копушам отмерено 40 дней жизни. После чего она прерывается. Оставляя легионы бройлерных душ в курином раю ломать головы над вопросом – что случилось и почему? Каждый день еда, каждый день питье, каждый день танцы и веселые игры с погонями, а потом без всякого предупреждения, без малейшего предчувствия, основанного на предыдущем опыте, вдруг раз – и гильотина. И где здесь логика?

Но кто же в этом свете я? Такая же курица. Жизнерадостный бройлер, нечаянно оставленный на очищенной от человечества планете. Где-то в вате облаков постоянно на страже и наш мясник с мощными руками, скрещенными на груди, и в окровавленном фартуке – по два раза в сутки он щелкает солнечным выключателем, частенько заглядывая в календарь майя.

Три вещи, которым ни за что на свете нельзя доверять: реклама, музыка, история.

А вдруг там, в курятнике, где-нибудь в уголке съежился один цыпленок, как и я, проваливший вступительный экзамен в забойный цех? Просто я его не заметил. Или не захотел, или не умел заметить.

Нажал на газ. Форд взревел как раненый обездвиженный зверь, последний способ оправдания своего существования у которого – это громкий до хрипоты рык.

Ну, и рычи тогда, дружок, ори, пока можешь, изрыгай огонь и смолу, покажем этому мяснику, что мы достойнее кур, отравим его выхлопом с CO, вытравим у него под ногами большую озоновую дыру, чтобы он, гад такой, выпал на землю вместе со своей чавкающей слякотью. Принесу из супермаркета все чертовы дезодоранты, освежители воздуха и спреи для сортиров, сам сожру целую упаковку банок тушеной капусты со свининой, вот тогда и увидим, на что способно человечество. Распылю весь этот химический арсенал в небо, туда же нацелю свое заднепроходное отверстие и бабахну убийственным метаном. Движок в раскаленном состоянии пусть работает сколько нужно, ведь все мировые запасы дизеля скопились за спиной. Нефть и газ – эти жидкое говно и удушливый пердеж планеты – полностью в нашем распоряжении. Есть и будут. Вечный Йемен.

Предсказаниям наступления ледникового периода покорно вставших заводов с попусту торчащими трубами необходимо положить конец. Если не добьемся ничего большего, то хотя бы поимеем парниковый эффект местного значения. Экономика должна возродиться, климат должен потеплеть, макрокосм должен расшириться. Бутылка должна опустеть…

Я заснул под шум работающего мотора. Ночью проснулся от холода. Мотор заглох, закончилось топливо. Принес канистру, залил бак и снова уснул.