25 сентября

Ровно три дня на это дело и ушло. Из меня мог бы получиться превосходный сметчик с безошибочным нюхом. Уборщик. Разоритель. Дезинфектор. Ликвидатор последствий.

А получился, черт побери, маркетолог. Теперь вот – ходи тут с тряпкой и шваброй по вымышленному миру и придумывай слоган для дерьма.

И куда запропастилась эта чертова кореянка? Не то, чтобы я ее уж очень … но все-таки … к тому же у меня шкафы забиты сумками LV … напрасная расточительность.

Дождь. Совершенно отвесный. Неподвижный воздух. Капли воды вонзаются в него и беспрепятственно проносятся насквозь. Сверху вниз. Все капельки до одной. Тотальное единодушие, какого на земле не встретишь. Это должна быть поистине небесная сила, чтобы заставить крохотные частички – идеальную копию, совершенное отражение слез, двигаться в сфере столь несовершенной земли точно по линеечке. Армия клонированных рефлекторов.

Я прохаживаюсь меж своего верного воинства и наблюдаю за безмолвной схваткой двух сил. Пикируя на плечи и головы моих защитников, небесные водородные бомбы взрываются миллионом молекул и словно бы исчезают. Но в такую легкую победу наших я не верю. Это всего лишь видимость. Под ногами хитрые молекулы воды вновь соединяются, чтобы атаковать нашу Ахиллесову пяту, в роли которой…

Твою мать, хватит философии. О чем тут болтать… Ахиллесова пята какая-то… кеды промокли по щиколотку. Вот и весь сказ.

Мне не хватает движения, воздуха. И единственная возможность подышать под таким прохладным душем – прыгнуть в седло и со свистом мчаться сквозь эту стену небесного плача. К счастью, сотрудничество с ногами идет без препятствий, мотор фурычит – и на довольно высоких оборотах. Оккупировав велосипедный руль, сегодня за направление движения отвечают руки.

Скоро я был доставлен в один из старых микрорайонов Ласнамяэ. Не имею ни малейшего представления, что нас сюда привело. Случайное и нескоординированное взаимодействие физических функций или же, наоборот, совершенно осознанный и естественный выбор разумного тела, ищущего максимальных удобств в некомфортных условиях окружающей среды. Один Бог знает, если соизволит заглянуть в труды Дарвина.

Все эти немые дома в районе как близнецы-братья, и еще они похожи на покинутые казармы. Перед зданиями, как на проезжей части, так и на тротуарах и заросших газонах во множестве припаркованы автомобили. Стоят сикось– накось, втиснутые в любую мало-мальски подходящую щель. Картина сильно напоминает оставленные на поле боя бронемашины, возбужденные и потные хозяева которых ушли на обеденный перерыв.

Взгляд задерживается на стоящем перед одним из подъездов пикапе с распахнутым настежь люком. Название фирмы на борту подсказывает, что где-то случилась (ну, или когда-то случилась) авария с водопроводом. Открытая дверь в подъезд заклинена каменюгой. Смотрю на машину с открытой дверцей, смотрю на остальные подъезды, двери которых все как одна в плену обывательских фоновых замков, возвращаюсь к камню, не дающему двери захлопнуться. И внезапно чувствую себя безнадежно опоздавшим участником одной незавершенной утром второго июля мизансцены. Я захожу в подъезд (теперь уже все тело подчинилось моей решимости), поднимаюсь по лестнице. На четвертом этаже останавливаюсь перед полуоткрытой дверью в квартиру и – никакого замешательства, ни капли сомнения. Наоборот, все начинает проясняться. Во мне борются Шерлок Холмс и один известный театральный режиссер, чьего имени, к сожалению, не помню. Но я отбрасываю оба авторитета и сгребаю к себе всю радость открытия, как это делает в казино с кучей фишек неожиданно выигравший новичок. Вхожу в узкую темную прихожую, обувка на полу свидетельствует о семье из двух человек: мать-одиночка с маленьким сынишкой. Заглядываю в темный туалет, затем в ванную. Иду на кухню. Шкафчик под раковиной открыт, перед ним металлический ящик для рабочих инструментов, заполненный всякой прикольной всячиной, рекламы которой сегодня на улицах города уже и не встретишь. Присев, вижу, что сифон под раковиной выкручен, измочаленная прокладка валяется на линолеуме в расползшемся пятне от высохшей лужицы грязной воды. Поднимаюсь. На столе две рюмки, рядом бутылка дешевого польского ликера. Наливаю себе, нюхаю и выпиваю. «У вас полетела прокладка». Молчание. «Схожу, посмотрю в машине, может, найдется нужная». Молчание. «Оставьте, пожалуйста, дверь открытой, чтобы не пришлось трезвонить». Молчание. Взяв прохудившуюся прокладку, спускаюсь вниз. Сколько ни роюсь, а прокладки подходящего размера не нахожу. Вот нет ее, и все тут! Мать твою за ногу! Чтобы успокоиться выкуриваю сигарету, пряча ее от дождя в домике ладони. На обратном пути к двери четвертого этажа прикидываю, как половчее выйти из положения. Зайдя на кухню, ободряюще улыбаюсь и помахиваю прокладкой, той самой, что протекает. «Порядок». Прикладываю эту дрянь к сифону, а сам все кошу глазом и улыбаюсь. «Сейчас, сейчас». Проклятый сифон никак не хочет влезать на свое место. Применяю силу, иначе зачем нам даны мышцы, верно? И тут раздается треск, на который я молниеносно реагирую кашлем. «Еще момент, мадам!». Капут прокладке! Вот ведь блин… Со злости с силой ахаю по сливной трубе, и сифон встает на место.

Поднимаюсь с колен, с видом «дело сделано» отряхиваюсь, улыбка не сходит с моего лица, словно это не гримаса, а мимический недостаток. «Ну, теперь проверим». Открываю кран, слышен астматический хрип вырывающегося давления, я немного жду, наклоняюсь и щупаю трубу. «Ни одной капли, убедитесь сами». Сработано быстро и качественно. Надолго. Обернувшись, вижу на столе две наполненных рюмки. Приятно удивлен. Ухмыляясь, поднимаю ликер и произношу тост. «Пока на свете остается хоть один мастер– золотые руки, вам, милостивая сударыня, бояться нечего». Через секунду на столе стоят две пустых рюмки.

Отчего-то я тянул с уходом. Чуть позже оказался в гостиной, в руках игрушка – резиновый слоник с изжеванным хоботом. Я сидел на диване и пристально смотрел в открытое окно. По жестяному сливу нежным ксилофоном позвякивал дождь. Почтительно и с благоговением, как начинающий исполнитель Арво Пярта. Прикрыв глаза, я позволил этой скромной мелодии проникнуть в себя. Через некоторое время встал и направился в спальню. Там окно тоже оказалось открытым. Уже третий месяц подряд. Улегся на постель, голова опустилась на прохладные подушки, сладко пахнущие женщиной. Засунул руку под подушку и вытащил ночную рубашку. Простенькую, для невысокого стройного тела, в милый цветочек. Зарылся лицом в ночнушку и лег, не выпуская из рук резинового слоника. Под аккомпанемент небесной колыбельной медленно провалился в сон. «Мамочка, спать-то как хочется. Очень-очень хочется…».

Часа через два меня разбудило хриплое карканье. Сев в кровати, все силился понять, где я и кто я. «Мама?». Молчание. Она что, ушла на работу? «Мама?». Встал и пошел в туалет, справил нужду и тут уловил запах блинов из кухни. «Мама?». Прошел на кухню, сел на табуретку, посадил перед собой на стол слоненка, и стал ждать. «Мамочка печет блины, Баду. Сейчас будем есть. Ты тоже хочешь с клубничным вареньем?».