Час спустя, когда я подметала разбитое стекло в студии, появилась Опал.

– Вот чума! – воскликнула она. – Что здесь случилось?

– Моя мать решила сделать косметический ремонт.

Комната действительно как будто лежала в руинах. Мать постаралась уничтожить в основном мои вещи. Она достала одежду из моих чемоданов и порвала, что смогла. Кровать, на которой я спала, была перевернута, постельное белье разбросано.

– Я пришла сказать тебе, что закончила с Дженни. Я только что приклеила фигурку к крылу биплана и повесила модель.

– Она будет счастлива там, особенно если подумать, что все ее другие пластиковые братья и сестры засунуты в игрушечные поезда и обречены ездить по кругу.

Опал кивнула и устроилась на полу.

– Ты знаешь, что мне запретили встречаться с тобой?

– Да, знаю.

– Моя мать говорит, ты можешь быть опасной, – сказала Опал.

– Вот как?

– И готова поспорить, ты ничего не знаешь о лесных грибах.

– А я готова поспорить, что той ночью ты не нашла в лесу того, что искала. Что ты искала, Опал? Что-то, связанное с убийством Тори? Это мой нож, не так ли? Ты брала мой швейцарский армейский нож?

Все краски схлынули с ее лица, и она стала похожа на призрака, которого так боялась.

Могла ли Опал быть сводной сестрой Дел? В тот момент сходство между ними было ошеломительным и заставляло меня забыть обо всем остальном. Мне страшно хотелось защитить Опал, потому что я так и не смогла защитить Дел.

– Я могу помочь тебе, – сказала я. – Просто ты должна быть откровенной со мной. Пожалуйста, Опал. Ты можешь мне верить. Что ты искала в лесу? О чем ты мне не рассказала?

Она открыла рот, собираясь заговорить и наконец сказать правду, но что-то остановило ее. Я проследила за ее взглядом до мольберта в углу, где стояла картина моей матери, единственная вещь в комнате, которая не пострадала от ее последнего припадка.

– Что это? – спросила Опал, и ее лицо побледнело еще сильнее, когда она подошла к картине.

– Последняя работа моей матери. Она изобразила пожар в типи.

– Но там кто-то есть, – сказала Опал и протянула руку, прикоснувшись к фигуре на картине. – Кто-то со звездой шерифа. Кто это?

– Не знаю, Опал, – ответила я.

– Это она, верно? Это Дел. У нее была такая звезда? – Голос Опал дрогнул.

– Опал…

– Скажи мне! Скажи правду об этом, и я больше никогда не буду спрашивать тебя о Дел. Оставлю тебя в покое, как хотят все вокруг.

Звезда Дел не была какой-то ужасной тайной. Опал стоило лишь поговорить с кем-то из взрослых, кто тогда ходил в школу, или посетить библиотеку и просмотреть старые газетные статьи.

– Хорошо, хорошо. Да, у Дел была сереб-ристая шерифская звезда. Просто дешевая жес-тянка, детская игрушка. Она постоянно носила ее. Даже в тот день, когда ее убили. Но звезду так и не нашли.

– Выходит, убийца забрал ее? – Лицо девочки было страдальчески-сосредоточенным.

– Теоретически это так. – Я ожидала залпа уточняющих вопросов, но они так и не прозвучали. Опал молча смотрела на картину.

– Так что теперь, Опал? – спросила я. – Это в самом деле значит, что мы покончили с разговорами о Дел?

– Жизнью клянусь, – ответила она, отвернувшись от картины, и поспешно вышла из комнаты.

Я была благодарна за то, что она не добавила: чтоб мне сдохнуть.

Я набрала телефонный номер большого амбара, и Рейвен ответила мне после второго гудка. Я лишь надеялась, что она не заметила, что ее дочь отлучалась.

– Привет, Рейвен, я на какое-то время собираюсь уехать в Барлингтон. Не могла бы ты присмотреть за моей мамой, пока меня не будет дома? Я бы попросила Гэбриэла, но он был с ней вчера. Постараюсь вернуться к ужину. Я позвоню из Барлингтона, чтобы убедиться, что у вас все в порядке.

Рейвен помедлила с ответом, явно давая понять, что не хочет оказывать мне никаких услуг. Она не собиралась лезть из кожи вон ради убийцы кошек.

– Что за дело в Барлингтоне? – с подозрением в голосе спросила она.

– Хочу навестить старого знакомого.

Она вздохнула.

– Я не возражаю помочь Джин. До того, как ты приехала сюда, я проводила с ней каждую свободную минуту. Она ни разу не уходила из дома, когда я следила за ней.

Я оставила эту шпильку без внимания.

– Большое спасибо. Послушай, с мамой не-давно случилось что-то вроде припадка. Я дала ей гало-перидол и положила в постель. Возможно, она проспит все время, пока ты будешь присматривать за ней.

– Буду через десять минут, – сказала Рейвен.

– Я решила, что мы можем выпить чашку чая перед моим отъездом, – сказала я, когда пришла Рейвен, и жестом пригласила ее на кухню, где расставила чайник и чашки. У Рейвен был недоверчивый вид. – Я хотела кое-что обсудить с тобой.

Рейвен уселась за стол, налила себе чашку зеленого чая и аккуратно положила туда ложечку меда из горшка, который я поставила в центре стола. Я подумала, что она предложит мне сделать первый глоток, чтобы убедиться, что чай не отравлен.

– Если это касается Опал, то, боюсь, тема закрыта для обсуждения. Думаю, на данном этапе ты оказываешь на нее дурное влияние.

– В сущности, это касается Опал, но не имеет отношения ко мне.

– Что же тогда? У тебя есть какой-то потрясающий родительский совет? Если так, можешь придержать его при себе.

– Я хочу знать, кто отец Опал.

Рейвен выглядела по-настоящему ошеломленной.

– Что?

– Ты меня слышала.

Она презрительно скривилась.

– Это уж точно не твое дело! За кого ты себя принимаешь?

– Это был Ральф Гризуолд?

Ее темные глаза стали непроглядно черными.

– Кто это тебе сказал? – требовательно спросила она.

– Сведения из надежного источника, – солгала я.

– Это Ник сказал? – Она обеими руками пригладила волосы. – Я убью этого пьяного болвана.

Значит, в конце концов, это оказалось правдой. И у Ника был еще один секрет, который он утаил от меня.

– Опал не знает, верно?

– Бог ты мой. Конечно, не знает. Разве твой «источник» не сказал, что меня изнасиловали? Я не собираюсь взваливать на нее эту ношу: ее биологический отец был отвратительной деревенской скотиной, расистом, а возможно, еще и педофилом. Как она это воспримет?

– Я на самом деле не знала, как это случилось. Мне так жаль…

Рейвен фыркнула:

– Я не нуждаюсь в твоем сочувствии. Это случилось давно, и сукин сын оказал нам услугу, когда вскоре сдох. У меня есть прекрасная дочь, которая для меня дороже всего на свете, и если ты хотя бы подумаешь о том, чтобы рассказать ей об этой истории, то пожалеешь сильнее, чем можешь себе представить.

Я внезапно поняла, почему она так свирепо возражала против знакомства Опал с историями из жизни Дел и семейства Гризуолдов.

– Разумеется, я ничего не скажу Опал, – благора-зумно согласилась я. – Это твое дело, а не мое. Но мне кажется, на каком-то уровне она подозревает, в чем дело. Я хочу сказать, это объясняет ее одержимый интерес к Дел, не так ли?

Рейвен раздраженно посмотрела на меня:

– Кажется, ты хотела куда-то уехать, Кейт? Лучше поторопиться, а то погода ухудшается.

Я поняла намек, взяла свою куртку и ключи, оставив Рейвен сидеть за столом.

Перед поворотом на шоссе I-89 до Барлингтона я остановилась в городе возле универмага «Хаскис», где я купила стакан кофе и баночку аспирина. Моя лодыжка до сих пор пульсировала болью, и голова по-прежнему была тяжелой. Я решила воздерживаться от виски до конца визита.

– Слышал о кошке твоей матери, – сказал Джим Хаскуэй, когда пробивал чеки на мои покупки. – Чертовски странно, что ей перерезали горло таким образом.

Ну, нет. Только не это. Я спешила и была не в настроении выслушивать мелкие городские сплетни.

Тем не менее я кивнула.

– Еще одна странная вещь, – продолжал Джим, – я имею в виду старое убийство Дел Гризуолд. Когда я встретился с Элли Миллер на похоронах Тори, то упомянул, что ты вернулась в город и помогаешь своей матери. Слово за слово, и Элли сказала, что вы с маленькой Делорес когда-то были лучшими подругами. Насколько я понимаю, Элли была потрясена убийством дочери и могла что-то перепутать, поскольку ты раньше говорила, что была едва знакома с дочкой Гризуолда.

Он наблюдал за моей реакцией с явным подозрением. Отлично, сыщик-любитель из маленького городка, – берегись, Анжела Лэнсбери. Я хотела предложить, чтобы Джим придерживался роли бригадира пожарной команды, но мне помешал сигнал его полицейского сканера, приковавший общее внимание. Вслед за сигналом послышался потрескивающий голос диспетчера, сообщившего об авто-мобильной аварии в городе возле водопада. А потом воздух зазвенел от целой серии электронных гудков.

– Должно быть, Элли ошиблась: это было очень давно. – Я положила деньги на стойку и поспешила к выходу, не дожидаясь сдачи. Он слишком сосредоточился на сканере и не окликнул меня.

Я остановила взятый напрокат автомобиль перед антикварной лавкой Миллера, и когда заглянула за вывеску «Закрыто до весны», прикрепленную к оконной витрине прозрачной пленкой, то увидела женщину, сидевшую за столом и перебиравшую кучу открыток, в которой сразу же узнала Элли. Она мало изменилась с тех пор, как я последний раз видела ее в день окончания средней школы. Она по-прежнему могла похвастаться превосходной осанкой, модной и очень аккуратной одеждой. Ее волосы стали светлее, чем раньше, и она носила их собранными в узел на затылке. Когда она подняла голову и увидела меня, я почувствовала, что должна поздороваться с ней, и подошла к двери магазина, которая, несмотря на вывеску, была открыта.

– Я слышала, что ты в городе, – ровным голосом произнесла она.

В лавке пахло старой кожей и политурой для мебели. Сигнальные колокольчики, подвешенные на тонкой веревке, зазвенели вразнобой, когда закрылась дверь.

– Слово не воробей, – отозвалась я, изобразив дружелюбную улыбку. Элли вернулась к открыткам, которые она разбирала на столе. Старые, раскрашенные сепией, образы Вермонта давно минувших дней. Перед стопками пожелтевших открыток лежали серебряный ножичек для открывания писем, ручка и блокнот. Стол был маленьким, почти детского размера, и Элли сидела, с трудом умещая колени под крышкой, что казалось чрезвычайно неудобным.

В самом магазине царил беспорядок, как будто там устроили большую реорганизацию перед началом нового сезона. В глубине стояла лестница, прислоненная к рядам пустых книжных полок, выстроившихся от пола до потолка. Вокруг были разложены коробки с аккуратными надписями, планшетки, ценники и справочники о старинных вещах и коллекционных предметах.

– Сожалею о твоей утрате, – сказала я. Слова прозвучали фальшиво. Она не подняла голову и продолжала разбирать открытки, как будто это была колода Таро с картами, предвещавшими неопределенное будущее.

– Люди говорят, – наконец произнесла Элли подрагивающим голосом. – Люди говорят, ты могла быть причастна к тому, что случилось с Тори.

Ее лицо исказилось, когда она произнесла имя дочери. Она провела пальцами по пятнистой открытке с изображением старого водяного колеса, некогда вращавшего жернова городской мельницы. Давным-давно. Дерево сгнило, металл обратился в пыль.

– Я?

– Ты и Ник Гризуолд.

Великолепно. Преступный дуэт в развитии.

Я, не удержавшись, рассмеялась.

– Я и Ник Гризуолд, – повторила я. – Ты правда так думаешь, Элли?

Она поджала губы и с прищуром взглянула на открытку с фотографией: упряжка лошадей и мужчина, везущий ведра с кленовым сиропом. Квинтэссенция Вермонта.

– Да нет. Теперь я уже так не думаю. Когда теряешь ребенка, то перестаешь думать. – Ее слова были резкими, взгляд не отрывался от открытки. Я сочувственно кивнула, понимая, что она все равно не видит.

– Я слышала, что думает Ник, – сказала Элли. – Он шатается по городу и говорит, что это сделала Картофельная Девочка. – Она презрительно фыркнула. – Когда здесь что-то случается, все винят Картофельную Девочку. Если случается засуха, это ее вина. Автомобиль врезался в столб – она виновата. Но мне уже тошно это слышать. Мне тошно, когда я слышу ее имя в сочетании с именем моей Тори. – Ее пальцы дрожали, когда она проводила ими по открыткам, наугад раскладывая их.

– Понимаю, – сказала я.

– Нет! – гневно возразила она. – Нет, ты не понимаешь. Зачем ты вообще приехала сюда, Кейт? Напомнить о старых временах? Сказать, что тебе жаль о том, что случилось с моей дочерью?

Элли впервые посмотрела на меня, пригвоздив к месту горящим взглядом. Она еще больше выпрямила спину и со стуком уперлась коленями в маленькую деревянную столешницу.

– Мне правда жаль. – Я едва не скулила. – Я лишь хотела выразить соболезнование. Сейчас я уйду и оставлю тебя в покое.

– Хорошая мысль, – сказала она. – Почему бы тебе не сесть в твой маленький автомобиль и не убраться из Нового Ханаана, Кейт? Ты приехала сюда, и начались неприятности.

В этом она была права. Мог ли мой приезд стать спусковым крючком? Привести в движение некие силы? Или это было лишь неудачное стечение обстоятельств?

– Убирайся! – рявкнула Элли. Она быстро встала и указала рукой на дверь. При этом она зацепила коленями столик, и тот перевернулся. Открытки разлетелись по полу; маленький ножик скользнул к моим ногам. Элли наклонилась, поднимая открытки, и начала всхлипывать. Я подобрала ножик и шагнула к ней, чтобы помочь ей собрать открытки. Элли отпрянула и обхватила горло рукой.

– Теперь ты собираешься прирезать меня? Думаешь, я мало страдала? Думаешь, ты можешь причинить мне еще больше боли?

Теперь она рыдала. Я уронила ножик на пол.

– Господи, нет. Прости, я только хотела… Из-вини.

Элли все еще прикрывала горло ладонью.

– Знаешь, на самом деле я думаю, что ты не убивала мою дочь, – сказала она сквозь слезы.

Прежде чем я сообразила, что ей ответить, она продолжила:

– Но, думаю, тебе известно, кто это сделал. Я вижу это в твоих глазах. Я вижу это так же ясно, как и то, что ты на самом деле была лучшей подругой Дел, и все, что ты рассказывала о ней мне и Саманте, было дерьмом собачьим. Я права, Кейт?

Я открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, ну просто что угодно – не твое дело, ради всего святого, мы учились в пятом классе, какая теперь разница, – но вместо этого я захлопнула рот, развернулась и вышла на улицу. В конце концов она заставила меня почувствовать себя преступницей.

– Я права? – окликнула Элли, в отчаянии повысив голос. Я захлопнула дверь, прыгнула в автомобиль и уехала, не оглядываясь назад.

Салон татуировки «Дракон Майк» находился на Перл-стрит, зажатый между школой косметологии и китайской закусочной, торгующей навынос. Передняя была плохо освещена, а стены обклеены узорами тату. В углу стоял большой металлический стол, рядом с ним – мягкое кресло и раскладной стул. Позади стола висела красная занавеска, из-за которой доносилось монотонное жужжание двух голосов, мужского и женского. Через минуту оттуда вышла женщина с пурпурными волосами, преображенными с помощью лака в острые шипы. На ней были узкие джинсы, мотоциклетные ботинки, белая футболка и кожаный жилет.

– Как дела? – спросила она.

– Нормально.

– Ну и хорошо. Не торопитесь, посмотрите все наши предложения. У нас есть несколько альбомов. Спрашивайте, если захотите узнать цену или что-то еще. Вы раньше делали татуировку?

– Нет.

– Девственница, значит? Ну, по правде говоря, на одной вы не остановитесь. В них что-то есть, поэтому их никогда не бывает достаточно. Что-то вроде неистребимой привычки.

Она раскинула руки, выставив свои тату на обозрение. Руки женщины были увиты десятками алых роз с вплетенными сердцами, черной пантерой и ярко раскрашенными бабочками.

– Это лишь вершина айсберга, – сказала она и подмигнула. – Настоящая красота остается скрытой.

Я очень надеялась, что она не предложит мне посмотреть.

Это хорошая боль.

– Вообще-то, на самом деле я пришла не за татуировкой, – призналась я. – Я надеялась поговорить с Майком.

Она скептически посмотрела на меня:

– Вы знаете Майка?

– Да, мы вместе ходили в школу.

– Тогда вам известно, что он не любитель поболтать.

Я кивнула, и она продолжала, задумчиво глядя перед собой:

– Некоторые мои подруги удивляются, что я делаю рядом с парнем, который не может говорить, но я так понимаю, что Бог забрал у него одну вещь и дал взамен другую. Этот человек – художник. У него есть дар. Понимаете, о чем я говорю? Нужно быть благодарным за то, что у тебя есть, а не горевать о том, чего нет. Верно?

Я снова кивнула. Она широко улыбнулась, показав несколько зубов с золотыми накладками.

– Сейчас он наносит последние штрихи на очередную работу. Я передам, что его ждут. Кажется, вы говорили, как вас зовут?

– Кейт. Кейт Сайфер. Не знаю, помнит ли он меня.

– Я все передам. – Она снова исчезла за занавеской, оставив меня изучать рисунки на стенах. Я оказалась лицом к лицу с черепами, со змеями, выползающими из глазниц, и с черепами, увитыми венками роз.

«Кости, – подумала я. – От Дел остались только кости». Или нет? Я поежилась.

Женщина вышла из-за занавески.

– Он освободится через минуту, а мне пора домой. Устраивайтесь поудобнее. – Она указала на старое виниловое кресло с откидывающейся спинкой, стоявшее в углу. Рядом с ним находился кофейный столик с кипами журналов о татуировке. Женщина достала из-под стола кожаную куртку и направилась к выходу. – До встречи, – обронила она на про-щание.

Через несколько минут занавеска отодвинулась в сторону, и в комнату вошел здоровенный детина в сопровождении высокого худого мужчины с волосами, собранными в «конский хвост». Я помнила, каким высоким и худым был Майк, и теперь мне казалось, мало что изменилось, пока я не услышала слова худого парня.

– Спасибо, Майк, – сказал он и вручил неуклюжему великану пачку купюр. Тот кивнул и улыбнулся. Худой вышел из салона.

– Майк? Майк Шейн?

Я сама едва не онемела. Мой старый школьный знакомый теперь напоминал вариант Халка в байкерском варианте, плюс золотое кольцо в ухе. На нем были драные джинсы и черный кожаный жилет, натянутый на голое тело. Его обнаженная кожа в буквальном смысле бугрилась мышцами, а его бицепсы в окружности были почти такими же, как моя талия.

Он кивнул мне с бесстрастным выражением лица.

– Я Кейт Сайфер. Мы вместе ходили в школу, помнишь?

Последовал еще один кивок.

– Я пришла сюда по делу… хотя оно довольно странное. Это насчет Дел Гризуолд.

На этот раз кивка не последовало. Он вдохнул и на какое-то время задержал дыхание, отчего его невероятно широкая грудь еще больше увеличилась в размере. Потом он жестом указал на стол, и я устроилась на складном стуле напротив него. Он достал отрывной блокнот и ручку, написал одно предложение и повернул бумагу ко мне.

Что тебе нужно?

– Я хочу узнать о татуировке Дел.

Он прищурился.

О какой татуировке?

– О букве «М» у нее на груди. Ее сделал ты, верно?

Он почти целую минуту смотрел на меня, но так ничего и не написал. Я поняла, что он не собирается ни о чем мне рассказывать, если я не поделюсь с ним первой.

– Никто не знает о татуировке, Майк. Думаю, я была единственной, кому Дел показала ее. Она очень гордилась этой татуировкой. Она говорила, что ее сделал особенный человек.

Я не убивал Дел.

– Я верю тебе. Мне просто нужно узнать о татуировке.

Он стал что-то быстро писать, а потом вызывающе толкнул блокнот в мою сторону. Листок был покрыт аккуратно выписанными, немного наклонными печатными буквами, удивительно разборчивыми для такой скорости письма.

Когда убили Дел, я находился в отделении «Скорой помощи». Мне сделали рентген, вправили руку и нос. Ты видела, как меня избили в тот день. Полицейские знали, что я не убивал Дел. Им было достаточно заглянуть в палату и увидеть мою сломанную руку.

– Полицейские так и не узнали о татуировке, Майк. Убийца срезал ее.

Его лицо обмякло, глаза остекленели, и он уперся взглядом в крышку стола.

– Я заключу с тобой сделку, – продолжала я. – Если ты расскажешь мне правду о татуировке, я не стану сообщать о ней в полицию. Я верю, что ты не убивал ее. Как ты и сказал, это было невозможно. Но я думаю, что ты мог изобразить на ее груди эту букву «М». Еще я думаю, что эта часть истории может представлять большой интерес для полиции.

Он посмотрел мне в глаза и написал:

Это было 30 лет назад.

– Да, я знаю. Но если ты не слышал, то произошло еще одно убийство, один в один похожее на старое. Убили дочь Элли Буши. Поэтому полицейские внезапно заинтересовались нераскрытым делом Дел Гризуолд. Одно из двух: либо я расскажу им о том, что мне известно, либо ты поможешь мне. Я не хочу для тебя никаких неприятностей, Майк. Я просто хочу знать, что произошло на самом деле. Я хочу понять все, что только смогу, о последних месяцах жизни Дел.

Майк взглянул на меня, потом посмотрел на свой желтый блокнот. Он взял ручку и начал писать. Он нахмурил лоб и прищурился. Он так крепко сжимал ручку, что казалось, она вот-вот переломится пополам. Сначала Майк писал медленно, потом все быстрее и быстрее, буквы спешили друг за другом, словно бегуны на короткой дистанции. Он заполнил три страницы; когда он заканчивал одну страницу, то отрывал ее, толкал ко мне и сразу же начинал следующую. Когда он закончил, то вытер пот со лба и отложил ручку.

Так или иначе, я не убивал ее и не знаю, кто это сделал. Эта девочка была чертовски таинственной. Да, я любил ее, но так и не приблизился к центру, если ты понимаешь, что я имею в виду. К ядру луковицы. Я лишь поцарапал поверхность. Оставил метку в виде первой буквы моего имени.

Я завершила чтение и подтолкнула исписанные листки в сторону Майка. Меня одолевали противоречивые чувства. Зависть, смирение, тоска. Любила ли я кого-нибудь так же сильно, как Майк любил Дел? Достаточно сильно, чтобы запечатлеть его инициалы на своей коже, а мои инициалы – на его коже? Я завидовала Майку, испытавшему такую любовь. И тому, что он имел возможность так хорошо узнать Дел. Я осознала, что мне не хватило смелости раскрыть эти слои, не только с Дел, но и с любым другим человеком. Даже с моим мужем… бывшим мужем.

Одно было ясно: я совсем не знала Дел. У нее была своя жизнь, о которой мне ничего не было известно. Жизнь с парнями, которые любили ее, набивали ей тату, путались с нею. И один из них убил ее. Интуиция подсказывала мне, что это был не тот великан, который сидел за столом напротив меня. Он любил Дел, он подарил ей букву «М», но я не думала, что он убил ее или знал, кто это сделал.

– Пожалуй, мне нужно сделать татуировку, Дракон Майк, – обратилась я к нему, испытав внезапный прилив бесшабашной храбрости. Здоровяк улыб-нулся.

– Я хочу вытатуировать имя, – сказала я. – Пустынная Роза.

Майк кивнул и наклонился над чистым листком в своем блокноте. Он написал имя стилизованными буквами, довольно похожими на букву «М», вытатуированную на груди Дел.

– М-мм… нет. Только имя.

– У меня на груди, на том же месте, где у Дел была буква «М».

Майк кивнул и отвел меня за занавеску. Пока он готовился, я спросила его про звезду:

– Майк, помнишь шерифскую звезду, которую ты подарил Дел?

Майк выглядел озадаченным. Он потянулся за блокнотом, написал ответ и передал мне.

– Тогда кто же это сделал?

– Которого из них?

– Ник?