После 1950 года палеоантропологи притихли и присмирели — и тут на сцену вышел Луис Лики, аутсайдер науки, никогда не подчинявшийся канонической власти, которую выхолощенные интеллектуалы получили благодаря обладанию важными ископаемыми материалами и использовали в своих мелочных и недостойных целях (например, для объяснения эволюционного процесса). Харизматичный, энергичный и крайне уверенный в себе Лики родился в 1903 году в Кении в семье миссионеров и изучал археологию и антропологию в Кембридже. Будучи студентом, он интересовался древней историей Восточной Африки, но, судя по всему, ленился вникать в тонкости систематики. После семейного скандала, который помешал ему занять более или менее уважаемую должность в Британии, Лики стал куратором музея Кориндона в Найроби, будущего Национального музея Кении.

Десятки лет Лики и его новая жена Мэри, тоже археолог, прочесывали Восточную Африку в поисках останков ранних гоминидов и древних приматов. Бюджет у пары был невелик, и они часто действовали по наитию, на основании одной лишь уверенности в том, что предки человека должны были жить в этих местах. В конце концов, они сосредоточили свои усилия на ущелье Олдувай в Северной Танганьике, неподалеку от знаменитого кратера Нгоронгоро и кенийской границы. Еще с середины 1930-х годов Лики знал о каменных орудиях, которые в изобилии находили в стенах ущелья, и мечтал обнаружить останки гоминидов, создавших эти памятники истинной человечности.

Многие годы напряженные поиски четы Лики оставались бесплодными — им не попадалось ничего, кроме случайных зубов или обломков челюстей. В 1959 году оказалось, что вся кропотливая работа была не напрасной. Геологические отложения были видны на разломе ущелья, как слои на куске торта. Лики разделили эти слои на четыре зоны — от I до IV, начиная снизу. Исследуя один из участков в нижнем слое, который Лики многие годы считали стоянкой древних гоминидов, Мэри обнаружила великолепно сохранившийся череп гоминида без нижней челюсти. Находка больше всего напоминала останки массивных австралопитеков, раскопками которых занимался Джон Робинсон в Сварткрансе и которых он упорно продолжал называть парантропами. При этом череп был еще более массивным, имел крошечные резцы и клыки и огромные плоские премоляры и моляры, заставившие Луиса дать находке прозвище «Щелкунчик».

Три черепа гоминидов из Олдувайского ущелья. Слева: слой I, ОГ 5 — зинджантроп, образец, принадлежавший виду Parantropus boisei. Справа сверху: верхушка черепа Homo habilis из нижней части слоя И, ОГ 13. Справа снизу: череп из верхней части слоя II, ОГ 9, изначально сравнивавшийся с Homo erectus. В масштабе. Рисунок Дона Макгрэнэгана

Олдувайские находки были потрясающим и беспрецедентным открытием, которое наконец-то обеспечило Восточной Африке достойное место на палеоантропологической карте. Тем не менее за радостью от открытия гоминида, создавшего олдувайские каменные орудия, скрывалось разочарование. Найденный череп не соответствовал ожиданиям Лики. Луис глубоко верил в популярную концепцию «человека-создателя», которая считала умение производить орудия труда базовым критерием человечности. По иронии судьбы он одновременно являлся и одним из немногих палеоантропологов, отрицавших теорию об австралопитеке как предке человека. Какое-то время Лики активно поддерживал историю вокруг пилтдаунского «эоантропа», но быстро сменил свои взгляды на более скептические. Он полагал, что род Homo уходит своими корнями глубоко в прошлое и много веков назад наши предки могли существовать параллельно с австралопитеками. Некоторое время Лири даже развивал теорию о том, что олдувайский австралопитек был убит и съеден «более совершенной формой человека», создавшей найденные поблизости каменные орудия, но затем ему пришлось заключить, что их автором был именно новый гоминид. Ему присвоили собственное родовое и видовое наименование — Zinjanthropus boisei.

Тем не менее находка, по отношению к которой Лики испытывал смешанные чувства, стала его пропуском к славе и (по тем временам) богатству. В отличие от скучных профессоров, рассуждавших об окаменелостях, найденных другими, уверенные в себе, обветренные экзотические герои Луис и Мэри Лики стали первыми палеоантропологами, добившимися международной известности. Даже Эжен Дюбуа, по стопам которого они шли, не имел в свое время подобной популярности. Такая публичность стала возможной во многом благодаря действиям Национального географического общества, которое ценило сенсационные истории и тут же начало финансировать исследования в Олдувае. Продолжения не пришлось долго ждать. Очень скоро в слое I, неподалеку от места обнаружения зинджантропа, были найдены кости ноги, а затем чуть ниже в том же слое — остатки кисти руки гоминида, большая часть левой ступни, осколки черепной коробки и, наконец, обломок нижней челюсти с прекрасно сохранившимися зубами. Удивительно, но они были совершенно не похожи на верхние зубы из черепа зинджантропа — нижние резцы были гораздо крупнее, клыки куда более плоские, а премоляры и моляры меньше. Было совершенно очевидно, что челюсть принадлежала другому виду.

Две зубные системы гоминидов из Олдувайского ущелья. Слева: часть челюсти Homo habilis, ОГ 7. Справа: верхняя челюсть Paranthropus boisei, ОГ 5. Несмотря на то что эти образцы представляют разные челюсти, контраст между размерами и пропорциями зубов очевиден. В масштабе. Рисунок Дона Макгрэнэгана

Поначалу Лики был очень осторожен в оценках новой находки, но вскоре объявил о том, что обнаружил существо, отличное и от зинджантропа, и от любых южноафриканских австралопитеков. Это утверждение можно было считать верным лишь с некоторой натяжкой, так как зубы из новой челюсти во многом напоминали зубы грацильных австралопитеков из Стеркфонтейна, а единственным существенным морфологическим различием, которое Лики сумел найти, была более закругленная жевательная поверхность у премоляров. Однако эти мелочи не помешали ему заявить, что новый олдувайский гоминид не только не был австралопитеком, но и представлял собой «доселе неизвестного примитивного предка Homo». Естественно, такое предположение совсем не обрадовало южноафриканских коллег Лири, ведь теперь их грацильные австралопитеки превратились всего лишь в боковую ветвь эволюции. С другой стороны, после этой находки авторство каменных орудий, найденных в нижних слоях Олдувая, уже не обязательно было приписывать зинджантропам. Наконец-то у Лики появился достойный кандидат на должность «человека-создателя».

Орудия, о которых идет речь, были очень простыми. В слое I они представляли собой всего лишь куски кварцита или мелкоструктурных вулканических пород, которым придали форму несколькими ударами каменного молота. Иногда основу для орудия при обработке держали в руке, а иногда клали на другой камень — своеобразную наковальню. Мэри Лики выбрала эти артефакты предметом своих исследований и в итоге выделила несколько вариантов, различающихся по форме и объему внесенных изменений. Сегодня многие ученые считают, что острые осколки, отщеплявшиеся от основной заготовки при каждом ударе каменного молота, и были главными продуктами первобытного производства. Луис быстро научился свежевать и разделывать антилоп с помощью таких отщепов. Согласно его интерпретации, камни, которым древние люди придавали искусственную форму, сами по себе являлись побочными продуктами от получения отщепов. Они также могли использоваться в качестве тяжелых орудий.

Еще в 1930-х годах Лики назвал эту примитивную культуру обработки камня олдованской по названию места, где были впервые обнаружены принадлежащие к ней артефакты. По словам Мэри, олдованская культура впоследствии сменилась «развитой олдованской», примеры которой были найдены в Олдувайском ущелье. Разница между ними состояла в пропорциях и формах орудий, а также в появлении бифасов — камней, оббитых с двух сторон для создания режущей кромки. Последующие исследования поставили под сомнение существование двух разных культур, однако наличие технологических изменений стало очевидным после изучения каменных топоров, обнаруженных чуть выше в слое II. Подобные находки делал в долине Соммы Жак Буше де Перт. С этими орудиями гораздо более сложной формы был связан достаточно объемный (1067 мл) череп, найденный в 1960 году и известный под скучным названием ОГ 9 (олдувайский гоминид 9). Луис на удивление мало говорил об этой находке, но первые комментаторы сравнивали ее с Homo erectus, даже несмотря на то, что ОГ 9 был не очень похож на тринильского человека.

Останки мамонтов, обнаруженные в слое I рядом с черепом зинджантропа и других гоминидов, были датированы ранним плейстоценом. Это всего лишь означало, что они очень старые, так как точное время, прошедшее с момента их образования, было неизвестно. Сам Луис предполагал, что им около 600 000 лет, и, несмотря на то что данная цифра была в общем-то случайной, многие его коллеги согласились с этим утверждением. Представьте себе всеобщее изумление, когда в 1961 году Лики и двое геологов из Беркли, Джек Эвернден и Гэрнисс Кертис, объявили, что установили точный возраст останков — и он составляет 1,75 миллиона лет! Это стало возможным благодаря новому калиево-аргоновому (K/Ar) методу датировки вулканического пепла, слои которого чередовались в Олдувайском ущелье с содержащими окаменелости осадочными породами.

Как и радиоуглеродный анализ, калиево-аргоновая датировка основывается на распаде нестабильных радиоактивных атомов, но в данном случае измеряется не остаток изначального изотопа, а объем дочернего продукта в образце. Радиоактивный калий превращается в стабильный инертный газ аргон очень медленно — период его полураспада составляет 1,3 миллиарда лет, — поэтому этот метод идеален для старых отложений. Современные варианты калиево-аргоновой датировки применяются к породам, сформировавшимся 100,000 лет назад или ранее, и вулканические породы, такие как туф (вулканический пепел) и лава, встречающиеся в Олдувайском ущелье, прекрасно для нее подходят. Обычно не весь аргон, обнаруживаемый внутри минерала, возникает там в результате распада кальция, если только порода не подвергалась влиянию высоких температур, под которым из нее вышел бы весь газ. Жар вулканов обнуляет радиоактивный аргоновый счетчик, и поэтому время извержения лавы или оседания пепла, сформировавшего туф, можно определить с достаточной точностью. Осадочные породы с окаменелостями, располагающиеся выше или ниже датированного слоя, обычно оказываются немного моложе или соответственно старше его. А если слой осадочных пород окажется между двумя слоями вулканических, можно будет определить начальный и конечный срок периода, в течение которого он сформировался. Изначально метод калиево-аргоновой датировки был разработан (в том же судьбоносном 1950 году) для определения возраста старинных месторождений соли, и его ни разу не использовали на окаменелостях древних гоминидов. Вот почему его применение в Олдувае стало настоящей сенсацией.

В то время я был еще слишком молод, чтобы испытать шок, пережитый всеми палеоантропологами после датировки нижнего слоя пород в Олдувайском ущелье. Через несколько лет, в 1964 году, когда я пришел в науку, мои коллеги все еще не могли осознать невероятную древность первых человеческих останков. Ожидаемой реакцией многих экспертов стало заявление о том, что новая датировка (кстати говоря, определенная как среднее значение нескольких разных дат, полученных независимо друг от друга) значительно расширяет временные границы плейстоцена. Среди тех, кто сомневался в ее правильности, был Ральф фон Кенигсвальд, которому удалось привлечь на свою сторону ни много ни мало того самого немецкого геохимика, который впервые применил метод калиево-аргоновой датировки 10 лет назад. Тем не менее научное сообщество быстро приняло полученные Лири результаты, а инструменты калиево-аргоновой датировки навсегда вошли в арсенал палеоантропологов.

Однако сюрпризы Олдувайского ущелья на этом не закончились. Вскоре выяснилось, что найденные в нем кости стопы принадлежали двуногому существу, а вот с останками кисти руки (не все из которых, кстати говоря, оказались костями гоминидов) все было не так ясно. Затем во время полевых работ в 1963 году в средней части слоя II был обнаружен частично сохранившийся свод черепа, верхняя и нижняя челюсть, а в месте предыдущих раскопок — фрагмент черепа с большинством зубов. Чета Лики заключила, что эти останки принадлежали тому же виду гоминидов, существовавшему до зинджантропов, который они ранее обнаружили в нижней части слоя I. Чего они так и не смогли найти в Олдувае, так это нижней челюсти, которая подошла бы к черепу зинджантропа.

В 1964 году кандидат на это место был откопан почти в 50 милях от Олдувая в немного более поздних отложениях (сегодня относимых к 1,4 миллиона лет назад) у озера Натрон. Высота вертикальной части челюсти указывала на гораздо более мелкие черты лица, чем у зинджантропов. Однако в ней присутствовали все типичные характеристики зубной системы: мелкие резцы и клыки и массивные моляры. К этому моменту Лики уже считали своего зинджантропа подродом (довольно бессмысленной категорией) австралопитека.

Итак, к концу сезона раскопок 1964 года стало очевидно, что, как и ранее в южноафриканских пещерах, в слое I и нижней части слоя II в Олдувайском ущелье были найдены останки двух разных видов гоминидов (которые, как нам сегодня известно, проживали в этой местности 1,6-1,8 миллиона лет назад). Еще выше в слое II (примерно на уровне 1,2 миллиона лет назад) были обнаружены останки еще одного вида гоминидов, который можно было сравнить по объему мозга с Homo erectus из Восточной Азии. До этого момента Лики весьма осторожно высказывал свои догадки относительно предшественников зинджантропа, но весной 1964 года он вместе с английским анатомом и приматологом Джоном Непером и палеоантропологом из ЮАР Филипом Тобиасом предположил, что гоминиды более легкого строения, останки которых были обнаружены в Олдувае, принадлежали очень древнему виду из рода Homo. Так как именно этот вид, по мнению исследователей, создал олдувайские каменные орудия, его назвали Homo habilis — «человек умелый». Почти наверняка именно присутствие культуры обработки камня позволило Лики, Неперу и Тобиасу отнести свои находки к роду Homo в полном соответствии с концепцией «человека-творца».

Как мы уже видели, зубы в нижней челюсти Homo habilis были гораздо больше похожи на зубы южноафриканского грацильного австралопитека, чем любого вида из рода Homo. Другие морфологические характеристики тоже не вполне обосновывали выбор родового имени — все, кроме одной. За год до этого Тобиас провел исследование размеров мозга у найденных в ЮАР австралопитеков и пришел к выводу, что средний объем составлял чуть более 500 миллилитров. После того как фрагменты черепа из нижнего уровня слоя I в Олдувае были собраны воедино, Лики увидел немногим больший мозг, но для него эта разница показалась существенной. По его предварительным оценкам, размер мозга Homo habilis составлял 680 миллилитров, и хотя последующий анализ слегка уменьшил эту цифру, она все равно значительно превышала 500 миллилитров. Тем не менее немного увеличенный мозг, не достигающий даже половины объема мозга современного человека, вряд ли мог считаться достаточным основанием для расширения рода Homo во времени и морфологии, которое предполагало введение Homo habilis. Сложно представить себе другой род млекопитающих, представители которого настолько различались бы по размеру головного мозга. Да и его стремительный рост в подобных пропорциях — крайне редкое явление.

Чтобы избавить палеоантропологическое сообщество от сомнений в реальности Homo habilis, потребовалась еще одна находка в Восточной Африке. Когда принятие нового вида наконец произошло, оно имело огромные последствия для будущего. С точки зрения таксономии гоминиды из Южной и Восточной Африки представляли собой два абсолютно независимых явления. Для одного региона были характерны грацильные австралопитеки, а для другого — ранние Homo. Несмотря на то что это абсолютное деление длилось недолго, оно породило образ мыслей, который до сих пор существует в палеонтологии.

Тем временем Мэри Лики продолжала археологическую работу в Олдувае, и Homo habilis постепенно обретал человеческое лицо. «Неровный круг из сложенных друг на друга камней», найденный на нижнем уровне слоя I, был истолкован как защита от ветра — первое в мире убежище, построенное человеческими руками. Несмотря на все примитивные черты, человек умелый жил в домах! Впоследствии выяснилось, что камни из круга были отброшены в сторону разросшимися корнями дерева, но на тот момент высокий культурный уровень, который подтверждало наличие построек, рассматривался как еще один аргумент в пользу того, что ранние Homo жили в саваннах Восточной Африки очень долгое время назад. В июне 1964 года произошло еще одно знаковое событие — Тобиас и Кенигсвальд встретились в Кембридже, чтобы сравнить новый олдувайский материал со старой и все еще слабо датированной коллекцией останков Homo erectus, найденных на Яве до войны. Это был один из тех редких случаев, когда оригинальные останки гоминидов с разных континентов можно было увидеть рядом.

Тобиас и Кенигсвальд представляли два разных поколения и разные отрасли занятий, но они, как когда-то Маккоу и Кит, все же сумели прийти к общему выводу, пускай и довольно неясному. Они предположили, что эволюция человека представляла собой последовательность событий, проявившихся в равной степени и в Африке, и в Азии. Первый этап этой последовательности воплощали собой грацильные австралопитеки Южной и Восточной Африки (азиатские проявления этого этапа были неизвестны). Уже на этом этапе возникли некоторые недоразумения, например было непонятно, кого именно авторы имеют в виду под австралопитеком и, в частности, под его восточноафриканской разновидностью. Тобиас и Кенигсвальд выражали сомнение в наличии «неоспоримых доказательств, подтверждающих существование в Азии уровня организации гоминидов, равного уровню австралопитеков». Второй этап был уже более межконтинентальным. От Восточной Африки его представлял Homo habilis из слоя I в Олдувайском ущелье, от Южной — телантроп из Сварткранса, а от Явы — пара челюстей, которые Вайденрайх идентифицировал как останки вида Megatithropus palaeojavanicus. В третий этап входила часть останков Homo habilis из слоя II Олдувайского ущелья, а также все материалы Кенигсвальда по яванским питекантропам, не включенные в предыдущие этапы. Четвертый этап, который авторы сознательно отказались обсуждать, включал в себя ОГ 9 из Восточной Африки, первого тринильского гоминида Дюбуа, а также «пекинского человека». Кроме того, в него входил ат-лантроп — род, введенный в 1950 году французским палеоантропологом Камилем Арамбуром и представленный тремя ископаемыми челюстями, обнаруженными в алжирском Тигенифе.

Этот пример ярко иллюстрирует конфликт, существовавший на международной арене между старыми и новыми представлениями. Влияние Майра на англоязычных палеоантропологов было стремительным и всеохватывающим, но для того, чтобы его идеи распространились по миру, потребовалось время. Только к началу 1970-х годов синтетическая теория завоевала умы континентальной Европы. Спор между молодым англоязычным Филипом Тобиасом и немецким традиционалистом Кенигсвальдом отражал новый взгляд на эволюционный процесс. Однако широкое использование в их работе родовых и видовых наименований, а также неспособность объяснить, к каким именно окаменелостям они относятся, демонстрировали типичное для довоенной эпохи желание Кенигсвальда давать всему новые имена без учета последствий для систематики. На мой взгляд, оба ученых должны были остаться недовольными результатом своей совместной работы, хотя мне не доводилось слышать, чтобы хоть один из них в этом признался. Я также уверен, что туманные рассуждения Тобиаса и Кенигсвальда в своей совместной работе отражали их общую растерянность перед лицом материалов, с которыми им пришлось иметь дело. Сравнивая популяции двух континентов, они делали лишь первые шаги в новом направлении. Кроме того, чтобы делать хоть какие-то определенные заключения, им недоставало контекста.