И снова придется переместиться мыслью в далекие от Кавказа края – что ж поделать, на земле нашей все взаимосвязано, и кто хочет ограничиться изучением истории одного края – тот даже ее не в силах будет понять. Началось все в далеком Хорезме, еще не мусульманском – хорезмийцы тех времен исповедовали, как и персы, зороастризм. На исходе VII века его сотрясала гражданская война. К власти рвался Хурзад – родич хорезмшаха по отцу и внук старейшины общины рахдонитов, иудейских торговцев и ростовщиков – по матери. За ним стояли все рахдониты Хорезма и секта еретика Маздака. Маздакиты говорили о равенстве всех перед богом и выводили из него необходимость равенства на земле. А чтобы не было неравенства, следовало отнять все у тех, кто что-нибудь имел, и поделить между теми, у кого ничего не было. И зловещим призраком – не привидением мертвого прошлого, а тенью страшного будущего – реяло над ордами черни, дряни и сволочи, сбегавшейся отовсюду к Хурзаду, знамя Маздака. Багрово-красное, со щитом Соломона – пятиконечной звездой.

На словах идеи маздакитов звучали, может быть, и неплохо, но в отсталом средневековом неграмотном Хорезме было слишком мало книжников, способных предпочесть красоту теории тому, что видели глаза и слышали уши. И не было еще газет, телеграфа, радио, способных обогнать беженцев, рассыпавшихся во все стороны из захваченных Хурзадом городов и сел. И чернели лицом хорезмийцы, слушая рассказы уцелевших об арыках, красных от крови тех, кто не желал отдавать бандитам Хурзада нажитое потом и кровью. И о том, как кричали, стонали, хрипели, прежде чем замолчать навсегда, пущенные по кругу их дочери и жены. Ибо женщины – тоже имущество. А имущество должно быть общим. Так завещал учитель Маздак. Так повелел вождь Хурзад.

А самые наблюдательные говорили об уцелевших в растерзанных городах домах ростовщиков и работорговцев. К ним сносили в ожидании окончательного дележа после полной победы все отнятое у «врагов истины» имущество. Сородичи матери Хурзада богатели среди пепелищ и руин.

И по-иному перехватывал рукоять тяжелого кетменя угрюмый дехканин. И молча шел седлать коня благородный багадур.

Хорезм поднялся. Весь. Пощады не было – мстители шли мимо пересохших арыков на мертвых полях, мимо гниющих туш недоделенного скота и гниющих рядом оскверненных тел женщин, мимо чинар, увешанных трупами «врагов истины Маздака», и их родни, невзирая на пол и возраст. Пощады не было – и первыми это поняли те, кто наживался в погибающих городах. С востока надвигались остервенелые хорезмийцы, с севера лежало Аральское море, а с юга уже катилась прилетевшим из аравийских пустынь самумом конница халифата. Оставался запад, благо там, на Нижней Волге и Северном Кавказе, у рахдонитов были старые связи – кочевники за бесценок продавали им добычу и рабов. Над погибающими шайками еще мотались кровавые тряпки Маздака, когда последний караван, тяжело нагруженный сундуками с их добычей, пересек западную границу Хорезма. Отребье Хурзада сделало свое дело и больше не интересовало тех, кто был их истинными хозяевами.

На новой родине хорезмийские рахдониты и не вспомнили об уравнительных идеях Маздака. Побрякушка для дураков – и если кто-то из них побежал за ней и сейчас кормил воронье в дымящемся Хорезме, так тем лучше для племени. Племени? Корпорация ростовщиков и работорговцев, раскинувшая метастазы от иранских нагорий до Альбиона, не была ни племенем, – хотя в нее входили только евреи, – ни религией, – хотя основывалась она на законах Талмуда. Скорее она была исполинской мафиозной «семьей». В случае необходимости она жертвовала и «соплеменниками», и «единоверцами». Ее земной святыней были Выгода и Власть. В Хазарии еще не было толп полуголодного рванья и заевшихся богачей. Идеи Маздака здесь не вели к власти, не давали выгоды. Здесь ценились отвага и знатный род. Что ж, нашлись и удальцы, отличившиеся в боях с арабами, и красавицы-жены для племенных князей. По законам Талмуда сын еврейки считался евреем, от кого бы ни был зачат. И росли маленькие княжичи, которых все вокруг считали хазарами, а матери воспитывали как сынов Израиля.

Вскоре очередной военный вождь хазар, Булан, принял иудаизм и женился на Серах, дочери рахдонитского старейшины. Так же поступил его сын, Рас-Тархан. Внук уже носил иудейское имя Обадия. Спустя века каган-бек Иосиф, потомок Обадии, напишет испанскому единоверцу Хасдаю ибн Шафруту, придворному кордовского эмира: «Обадия обновил царство и укрепил веру согласно закону и правилу. Он выстроил дома собраний (синагоги) и дома учения (хедеры) и собрал мудрецов израильских».

Византийские и армянские летописцы и, в особенности, сама земля сохранили свидетельства, позволяющие, скажем так, существенно дополнить эту мирную картину.

Теперь не в Хорезме, но в самом каганате полыхала гражданская война. Старая языческая знать не смирилась с превращением иудаизма в государственную религию. И дело тут не в каком-то особом антисемитизме знатных хазар. Скорее уж дело в ненависти рахдонитов-иудеев к язычеству, ненависти, основанной на запретах Ветхого Завета, его непримиримых требованиях не поклоняться идолам, сокрушать кумиры, ниспровергать столбы, вырубать священные рощи и опрокидывать жертвенники. Волхвов и ворожей должно было изгонять, побивать камнями, разрубать на куски. Рахдониты не стремились обратить в свою веру весь хазарский народ, но наверняка требовали исполнения этих заветов от своих хазарских внуков. И вряд ли жрецы и не породнившиеся с рахдонитами хазары пришли в восторг, увидев, что те, кого они считали братьями, стали избегать обрядов хазарских богов, уничтожать изваяния предков.

Война была беспощадной, потери несли и те и другие. Обадия потерял и сына Езекию, и внука Манассию, так что престол перешел после войны к его брату, Ханукке. Но противники Обадии были обречены. Новые хозяева страны плотной стеной стояли вокруг престола уже принявшего иудаизм кагана – и их враги становились в глазах большинства хазар врагами кагана и каган-бека, изменниками и мятежниками. У них за спиной не было опыта гражданской войны. Язычники, чтившие род, они видели в новой знати хоть и неполноценных, но соплеменников. Откуда им было знать, что принесенный чужаками закон не позволял «соплеменникам» видеть в них хотя бы людей? Они пытались договориться, приносили клятвы. Откуда им было знать, что новая вера прямо вменяет в обязанность обмануть язычника, а раз в год, в веселый праздник Йом-Кипур, освобождает от любых обещаний и клятв? Они не имели представления об изощреннейшем искусстве интриги, виртуозное владение которым позволит потомкам их врагов натравливать друг на друга племена данников каганата.

Но все это было неважно.

Гораздо важнее – и гораздо страшнее – был новый, незнакомый степнякам метод ведения войны.

До сих пор пределом жестокости в степной войне было вырезать всех мужчин в племени, что не переросли высокой оси огромных, почти двухметровых колес кочевых кибиток. Такие свирепые расправы врезались в память степняков, о них пели у ночного костра, в промежутках между рассказами об одноглазых людоедах и кровожадных мертвецах… но даже в этом случае оставляли в живых малышей и женщин, пополнявших гаремы победителей.

И ни у каких костров в самые темные ночи не пели такого:

«И сказал им Моисей: для чего вы оставили в живых всех женщин? Итак, убейте всех детей мужеского пола и всех женщин…»(Чис. 31: 15,17), «А в городах сих народов, которых Господь бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души» (Втор. 20:16), «И взяли город. И… все, что в городе, и мужей, и жен, и молодых, и старых, и волов, и овец, и ослов, все истребили мечом» (Ис. Нав. 6:19–20), «опустошал Давид ту страну, и не оставлял в живых ни мужчины, ни женщины» (1 Цар. 27:9).

Можно длить и длить цитаты, но зачем? Кому в радость дикое смакование кровавейших сцен насилия и резни? Чьи души ублажит сладострастный рефрен: «ни осталось в живых ни одной души, никого не оставил, кто бы уцелел и избежал, все дышащее предал мечу»?

На несчастной хазарской земле вновь облачались в истекающую кровью плоть чудовищные предания Ветхого Завета. О, новая власть Хазарии помнила, хорошо помнила и не повторяла ошибок прадедов. Из восставших городов, захваченных войсками Обадии, беженцев не было. Спустя тысячу с лишним лет археологи раскопали их руины – так называемые Семикаракорское и Правобережное Цимлянское городища. И груды костей.

Чего ожидали семьи защитников, когда победители сквозь проломы в стенах ринулись внутрь? Плена, грабежа, унижений? Оплакивали близких, собирались искать их среди тел у стен и мечтали найти лишь раненными?..

Они не знали, что им не придется никого искать…

«Так что истребили всех их, не оставили ни одной души».

Кости, кости, кости… Не только у стен. Не только на улицах. В каждом дворе. В каждом доме. Кости детей. Кости женщин. Кости стариков.

«И истребишь все народы, которые Господь, бог твой, дает тебе; да не пощадит их глаз твой» (Втор. 7:16). Вот «закон и правило», согласно которым Обадия «обновил царство и укрепил веру». И «мудрецы израильские» в «домах собраний» с удовольствием повторяли древние строки книги пророка Наума: «Несется конница, сверкает меч, и блестят копья, и убитых множество, и груды трупов; нет конца трупам, спотыкаются о трупы их… даже младенцы их разбиты на перекрестках всех улиц» (3:3–16) – и завершали победоносным: «Празднуй, Иудея, праздники твои… ибо не будет более проходить по тебе нечестивый: он совсем уничтожен!» (1:15).

В XX веке это назовут тотальной войной. Дрезден, превращенный в чудовищную печь бомбардировками союзников. Ядерные грибы над Хиросимой и Нагасаки. На крыльях бомбардировщиков ХХ столетия красовался тот же символ, что и на знаменах новых хозяев каганата: щит Соломона – пятиконечная звезда.

Но у каган-бека Обадии не было ни самолетов, ни ядерных бомб. Кто же исполнял чудовищные приказы?

Это было второе «оружие победы» новых владык. Арабские путешественники, как мы уже говорили в связи с Ахмадом бен Куйя, особо отмечают, будто диковину, что в земле хазар войско «получает жалованье», то есть состоит из одних наемников. Чужаки или разбойничьи шайки изгоев. Что им была Хазария, ее обычаи, ее древние боги? Новые хозяева платили им. И они делали свою работу – чужаки равнодушно, изгои, пожалуй, и с удовольствием.

Ужас охватил уцелевших. Большинство не выдержало – и покорно склонилось под тяжелую длань новых владык. Непокорные бежали, уходили целыми родами – к венграм, к болгарам. В Болгарии долго еще рассказывали про страшных людоедов-«джидовинов». Возможно, кто-то уходил и на Русь. Велимир Хлебников видел потомка хазарских язычников – хабаров – в русском землепроходце Хабарове. Это, кстати, те самые хабары-«кабары», от которых иные языковеды пытаются вывести Копырев конец. Как видим, это не «племя», а уж выводить из его предположительных следов наличие в Киеве победителей в гражданской войне – хазарских иудеев и вовсе бессмысленно.

Какова же была судьба славян в «обновленной» Обадией Хазарии? Славяне были хорошо известны своей приверженностью богам. Христианские проповедники сравнивали проповедь среди наших предков с проповедью посреди пустыни, по выражению «Жития святого Колумбана», жившего в шестом-седьмом веках. «Нелегок у этого народа успех веры», – заключает житие. Младший современник Колумбана, епископ Аманд, вообще отправился к дунайским славянам с целью снискать «пальму мученичества» – подразумевалось, очевидно, что никаких иных успехов проповедник христианской веры у славян не добьется. Если кому интересно – Аманд не добился даже этого успеха, хотя никак нельзя сказать, что епископ не старался. Видя, «что плод для него еще не созрел», разочарованный проповедник покинул славянскую землю. Единоверец Колумбана и Аманда Гельмольд пишет полтысячи лет спустя: «Среди всех северных народов одни лишь славяне были упорнее других и позже других обратились к вере». Когда в Болгарии потомки болгар Аспаруха начали принимать славянские титулы («князь» вместо «хан сюбиги») и имена (Маломир, Нравота, Звеница – вместо Омуртага и Крума), усилилось давление на христиан. Уже в крещеной Болгарии именно славяне дольше держались за языческие обычаи. Показательно, что из двух сыновей Симеона Великого, царя Болгарии, один, с болгарским именем Сурсувул, вырос примерным христианином, а его брат со славянским именем Боян (очень может быть, тот самый Боян из «Слова о полку Игореве», «Велесов внук» и оборотень), хоть и вырос в православном Константинополе, стал волхвом и язычником. Даже в исламском халифате воины Небула и, судя по имени, Солнослав хранили верность вере предков. Лишь склонив на свою сторону славянскую знать, при помощи вооруженного насилия христианство «пробило дорогу к сердцам славян» – а ведь христианство во многом ближе язычеству, чем иудаизм, не ведающий ни Воплощения, ни Троицы, ни культа святых.

И, думается мне, сомнений в том, на чьей стороне выступили славяне в гражданской войне на землях каганата, нет. На стороне почитателей пращуров и их богов. На стороне проигравших. Очень возможно, что среди тех, кого резали наемники каган-бека в Семикаракорском и Правобережном Цимлянском городищах, были и славянские женщины, дети и старики. Поэтому упоминания о славянах на территории Хазарского каганата хотя и не исчезают, как мы еще увидим, вовсе, но становятся гораздо глуше. Да и говорится в них… вот аль Масуди – тот самый, которому мы обязаны известием про бен Куйю, сообщает, что славяне – «рабы кагана хазар». Не очень радостное сообщение.

Однако, не имея своей державы, славяне не могли достойно противостоять армии каган-бека. А попытки взбунтоваться пресекались безжалостно. Об одной из них, пусть и произошедшей вдали от Кавказских гор, рассказывают армянские летописцы. Считается, что известие это относится к кочевникам-савирам, соседям хазар, но есть причины – и я о них расскажу – относить рассказ летописи к севере, северянам.

Их вождя армянин-летописец назвал Илутвером; можно уверенно перевести это имя как Лютовер. Лютовер решил восстать против кагана. Захожие проповедники из Византии убедили его, что если он примет христианство, Христос и его земной наместник, кесарь, помогут ему.

Лютовер принял новую веру. Из Византии приехал епископ со звучным именем Израель. Он собственноручно свалил священный дуб. Вот из-за этого я и думаю, что речь о славянской севере, а не о кочевниках-савирах. Те вряд ли могли поклоняться дубу, а у славян дуб был святыней Перуна. Более того, сам этот дуб найден археологами в Десне, реке северян. Ствол дуба усажен клыкастыми челюстями кабанов – священных зверей Перуна. Челюстей этих, квадратом всаженных в ствол, ровно девять – число девять связывается учеными именно с Громовержцем: так, в Перыни, святилище Перуна под Новгородом, исследованном археологом В.В. Седовым, горело девять костров – восемь по кругу и один в середине, перед кумиром грозного бога. Срублен дуб был на рубеже VIII–IX веков, задолго до крещения Руси в 988 году. И, скорее всего, именно он стал жертвой фанатизма византийского проповедника.

Епископ не ограничился истреблением святыни северы. Он калечил обереги славян, маленькие коловраты-свастики, обламывая им зубцы и превращая в обычные кресты.

Понадеявшись на новых заступников, небесного и земного, Лютовер объявил войну каганату. Можно представить, как, с каким сердцем шли в бой люди, с чьих шей свисали изувеченные обереги, а перед глазами, верно, еще рушилось с обрыва тысячелетнее дерево бога побед.

Северяне были разбиты. Лютовер, взятый в плен, вынужден был принести кагану унизительную клятву покорности и отдать в гарем кагана единственную дочь. Не отсюда ли в русской былине «Иван Годинович» «королевна Черниговская», просватанная за «царище Кошерище»?

Бог христиан не двинул с небес на помощь новым приверженцам ангельские полки. Кесарь в далеком Константинополе не шевельнул пальцем, чтобы помочь новым единоверцам. Что там варвары-славяне, вчерашние язычники… Византия фактически предала хазарам даже крымских повстанцев-христиан Иоанна Готского.

Зато греки, наверное, как всегда, скупили немало полонян, которых хазары гнали из разгромленной, разоренной Северской земли.

Еще менее северян могли противостоять новым владыкам каганата донские славяне. Их сила наверняка была основательно подорвана еще «стремительным рейдом» Мервана – потерять двадцать тысяч семей и в наши дни катастрофа! А последовавший вскоре за этим иудейский переворот и гражданская война в Хазарии окончательно должны были подорвать силы донских потомков антов. Из девяти верховных судей Хазарии делами язычников – в том числе и славян – занимался только один. Учитывая, что делами небольшой и монолитной иудейской общины занимались аж три судьи (еще три вели дела мусульман, а двое – христиан всех церквей и сект), можно предположить себе положение язычников – и славян в том числе – в державе каганов. Впрочем, что´ иноплеменники – в «обновленной» Хазарии свои, хазары, иной раз вынуждены были продавать собственных детей. Впрочем, так жили, конечно, не все – иудейская элита, которую арабские авторы называют «белыми хазарами», жила в благодатном покое укрытых за мощными стенами городских крепостей «элитных кондоминиумов» с тенистыми садами и журчащими фонтанами. Остальным же предоставлялось ютиться в хибарках, саклях, юртах, сбившихся перепуганными овцами под мощные белокаменные стены крепостей, за почти символическим земляным валом, по ту сторону которого лежала разбойная степь. «Черным хазарам», как называли арабы большинство населения каганата, не было ходу за стены крепостей даже в качестве стражи. Это, наверно, была единственная в средневековом мире страна, где стража обходила городские укрепления снаружи. Удивляться такому апартеиду особенно не приходится – стоит лишь вспомнить, что в «закон и правило», по которым Обадия «обновил царство» Хазарское, входил такой любопытный документ, как «Законы Ездры». Про этот замечательный памятник права можно сказать только одно – немецкие нацисты при составлении знаменитых Нюрнбергских «расовых законов» взяли за основу именно «Законы Ездры», естественно, заменив в них «иудеев» на «немцев». И если даже хазары – та их часть, чьи грубые рубленые черты не были сглажены примесью крови «избранного богом народа» и пощажены безжалостным южным солнцем, степными ветрами, горем и голодом – вынуждены были ютиться под стенами крепостей и торговать собственными детьми, то можно только представить себе, как жили в этом государстве славяне, которых аль Масуди именует самыми многочисленными из язычников (читай – самой бесправной части населения) каганата.

Хотя славяне еще упоминаются как один из народов Кавказа (в 903 году ибн аль Факих сообщает: «На горе Кабк (Кавказ) семьдесят два языка; длина горы – пятьсот фарсангов. Она соседит со страною греков до границы алан и доходит до страны славян. На ней (горе Кабк) есть также род славян». Более того, вот парадокс, именно бесправные язычники дали Хазарии слово «закон» – об этом полезно знать, чтобы, вопреки всем новейшим фантазиям, помнить, кто на самом деле был «культуртрегером» в отношениях хазар и славян, но, как действующая сила, самостоятельная или в союзе с другими народами, собственно славяне из истории Кавказа после «обновления» Обадией Хазарского царства исчезают.

Но в это же время, в девятом-десятом веках, на «горе Кабк» все громче начинает звучать, после двухсотлетнего перерыва, имя новых северных пришельцев, поклоняющихся тому же богу, что вошел в мифы Кавказа как Пиркуши и Пиръон, сделавших своей столицей город, рассказ об основании которого записал Зенобий Глакк, зовущих своих управителей тиунами, как и славянские воины кагана под стенами Партавы.

На Кавказ пришла русь.