В Средневековье, равно как и в древности и вообще в традиционном обществе, вопрос внешности, в частности прически, менее всего был делом моды и личного выбора. Как правило, внешность человека определялась его принадлежностью – этнической, конфессиональной, сословной (в языческий период эти факторы могли сливаться, точнее, еще не разделились). Так, поздние римские авторы указывают, что алан от скифов отличала именно прическа – соответственно, остриженные в кружок волосы вместо длинных, до плеч (3). В Библии содержится запрещение иудеям стричь бороды и брить головы, «ибо вы сыны у господа, бога вашего» (Втор. 14:1–2. См. также Лев. 19:27–28,21:1–6). В Спарте к обязанностям мужчины-спартиата, то есть полноправного гражданина, в равной степени относилось «Посещать сиситии, брить усы и повиноваться законам» (4).

Наиболее любопытный пример – история прически в Византии. В IV–VI вв. большинство подданных и сам император чисто брили лицо, бороды и усы были признаком «эллина», то есть язычника (5). Напротив, иконография VII–IX вв. практически не знает безбородых императоров, с бородами и усами изображаются и их подданные (волосы, как правило, стригли не выше ушей. Впрочем, бывали и исключения – см. ниже). Дело в том, что упомянутые периоды разделяет эпоха иконоборчества. Изображения Христа с девственно чистым лицом ангела или евнуха (Христос Добрый Пастырь, Христос Диоген пр.) (6) были большей частью уничтожены и сменились по ее окончании иконами ближневосточной, сирийской школы, где Христос был представлен с бородой и усами. И средневековые христиане, свято помнившие слова Библии об «образе и подобии» (Быт. 1:26) и ориентируясь на новые иконы, стали отпускать бороды и усы.

Итак, ориентиром в отношении внешнего вида прически служило изображение Божества или представление о Нем, что вообще естественно для действий традиционного или религиозного человека: «Религиозный человек… осознает себя истинным человеком лишь в той мере, в какой он походит на богов, героев-основателей цивилизаций, мифических предков… Воспроизведением своих мифов религиозный человек желает приблизиться к Богам и приобщиться к Бытию» (7).

Эта взаимосвязь немаловажна для нашей темы. Во-первых, мы установили, что в прическе традиционный человек стремился подражать богам и предкам. Поскольку на языческом уровне конфессиональное и этническое неразличимы – см. договор 912 года: «русин али бо христианин» (8), – то прическа становится достаточно надежным этноопределяющим признаком.

Во-вторых, изображения и описания языческих богов, следовательно, являются надежным источником в области обычаев почитающих их народов.