Слово «богатырь» накрепко вошло в русский язык. «Богатырское здоровье», «богатырская сила» говорим мы, «богатырём» называем каждого сильного и здорового человека. Истоки этого слова в русском героическом эпосе, в былинах. Ещё лет сто-полтораста назад всякий русский, говоря «богатырь», явно имел в виду сравнить кого-то с былинными заступниками земли Святорусской — будь то «чудо-богатыри» Суворова или «богатыри, не вы» героя лермонтовского «Бородино». Постепенно, правда, значение слова как бы размылось — но это обычное дело в истории языка. Кто сейчас помнит, что «возразить» означало «ответить ударом на удар», что «ошеломить» означало «ударить по шлему»? Кто, стреляя из, скажем, стартового пистолета, задумается, что СТРЕЛять без СТРЕЛы — несколько странно? Думаю, немногие.

Обычно в словарях это слово толкуют как татарское заимствование. С одной стороны, звучит убедительно — ведь и правда в татарском языке, и вообще — в тюркских и монгольских, есть похожие слова — «багатур», «боготур», «баатор» и пр. И в русских источниках слово появляется лишь после монгольского нашествия, и именно применительно к татарам. Так, упоминают Бедяя-богатыря, полководца Батыя — это знакомый всякому читателю Яна и Чивилихина Субудай, имя которого наши летописцы переосмыслили на свой лад, как века спустя каламбурили и с именем Бонапарта — мол, в Москву вошёл Неопален (Наполеон), а из Москвы вышел — Опален. Так и принёсшего БЕДУ на Русскую землю ворога осмыслили как Бедяя.

Вроде бы всё ясно — но нет, не всё. Во-первых, именно у татар слово это звучит вовсе непохоже на русское «Богатырь» — «батыр». Именно так, не искажаясь, оно вошло в языки соседствовавших с татарами племён — удмуртов, марийцев. Во-вторых, то, что слово появилось в источниках после монгольского нашествия, заставляет задать встречный вопрос: а много ли их у нас, источников домонгольской эпохи? Да не так чтобы… учитывая, что сами летописи наши — списки XIV–XV веков, и жития святых — тоже, разве что только Остромирово евангелие и Путятина минея, но эти памятники к богатырям никакого касательства не имеют. Наконец, очень сильным доказательством против татарского происхождения слова «богатырь» является то, что оно очень рано появляется в польских источниках (богатар, богатерц и пр.), причём именно в этом значении — «витязь, герой». Ведь Польша с татарами общалась очень мало, отгороженная от Орды Литвой и русскими княжествами. А один-другой прорыв татарских орд в Польшу, где они проявили едва ли не больше жестокости, чем при нашествиях на Русь, мог оставить — и оставил — разве что горестные стихи вроде «старому и малому нет от них пощады, в божиих обителях гибнут божьи чада». При таких условиях татарское обозначение воина могло стать разве что ругательством — как ругательством стало в севернорусских землях слово «литвин». И тем не менее уже в XIV веке польские источники упоминают слово «богатырь» во вполне положительном смысле, применительно к своим землякам. Кроме того, филолог и литературовед Вадим Кожинов указывает, что слово это, в гораздо более близкой к былинной форме, появилось в надписях болгар — «боготур» (некоторые из этих боготуров носят вполне славянские имена — Славна, например). В таком же виде оно присутствует и в языке северо-кавказского племени осетин. Но осетины — не тюрки, это иранское по языку племя, потомки скифо-сарматских жителей степей! Достойно внимания, что первые имена болгарских князей имеют тоже скифо-сарматское происхождение — Кубрат, Аспарух. Значит, вполне возможно, что и слово «боготур» восходит к скифо-сарматской древности? Действительно, давно уже в нём отмечали корень «бог», также считающийся скифским по происхождению.

И тут мне довелось обнаружить подтверждение этой идее — там, где вовсе не ждал этого. На горных перевалах Гиндукуша живут племена, ещё не так давно сохранявшие (а может, хранящие и доныне) верность богам предков. Их соседи, истовые мусульмане из Афганистана и Пакистана, зовут горцев «кяфирами» — язычниками. Они, кстати, показаны в фильме времён заката Советского Союза «Русский Рембо» как союзники главного героя против душманов. Не знаю, правда это или выдумка сценаристов. Боюсь, что щедро финансируемые и вооружаемые американскими общечеловеками мусульмане уже давно вырезали под корень последние очаги арийской традиции в тех местах. Но ещё перед Второй мировой войной кяфиры были живы и здоровы, на равных сражаясь с фанатичными соседями. Немецкий исследователь Карл Йеттмар посвятил им книгу — переведённую, кстати, на русский язык — «Боги Гиндукуша». В книге этой упоминаются воины-шаманы, подобные скандинавским берсеркам — багадуры. Причём место багадура в братстве напрямую зависит от количества привезённых к родовому святилищу мусульманских голов — ну как тут не вспомнить наших Алёшу Поповича, Илью Муромца, Михайлушку Игнатьевича и иных богатырей, торжественно привозящих на богатырскую заставу или княжеский двор надетую на копьё голову Тугарина Змеевича, Жидовина, царища Уланища? А ведь в гиндукушских горах отродясь не бывало никаких таких татар! И тем более невероятно, чтобы настолько священное слово горцы-язычники позаимствовали у своих лютых врагов — тюркских мусульман. Осталось добавить, что кяфиры, как и скифы, и осетины, принадлежат к иранской группе языков.

Роль скифов и сарматов в духовной жизни славян отмечалась не раз — тут и Симаргл, и Хорс, и даже само слово «бог». Возможно, восходит это к ещё более древним временам, когда в Северном Причерноморье обитали дальние предки индоиранцев — и в том числе гиндукушских кяфиров. Не зря же на Украине ещё недавно жила память о праведных «рахманах» — брахманах. Во всяком случае, такая скифо-сарматская или древнеарийская версия происхождения слова «богатырь» кажется мне гораздо более вероятной, чем объяснение, будто русский народ заимствовал название для героев своих былин, тех самых героев, что считали за главный подвиг «не оставить татар и на семена», у врагов и угнетателей — ордынцев. Скорее уж, тюрки и монголы, вытеснившие из степей Евразии арийских кочевников, позаимствовали у них, наряду с многими другими, и это слово.

А то, что оно появилось в источниках только после татар и применялось иной раз к ним, тоже объяснимо — православная церковь, в чьих руках находилась в ту пору любая книжность, не особенно разбирала «поганых».

В результате в «Сказании о Мамаевом побоище» Мамай молится Перуну и Хорсу, а «поганые» князья, в XIV–XV веках пришедшие на службу к московским государям и крестившиеся, несмотря на явно славянские имена — Ждан, Будимир, Ярослав, — попадают в родословные своих потомков, российских дворян, как «татары». Вот и русское языческое слово в церковных летописях перешло на татар. В домонгольское же время, когда церковь была ещё слаба, она просто старалась замалчивать всё языческое, не упоминать о нём лишний раз.