Мы уже говорили о том, что если русы и были в VII столетии в предгорьях Кавказа, то попасть они туда могли лишь одним, известным еще с неолита, нового каменного века, Волжско-Балтийским путем. Что до века IX, то тут нет и не может быть вообще ни малейших сомнений — именно этой дорогой русы и попадали на Восток. «Наследили» вдоль него они основательно — именно в Поволжье, точнее, в землях волжских булгар ибн Фадлан, посол халифа аль Муктадира, увидел русов и оставил нам бесценное описание их внешности, обычаев и обрядов. Там же, в Балымерском могильнике, отыскан меч с русским именем — но об этом разговор позже.

Шли купцы — разведывая пути, расположение крепостей, силу войск, многочисленность населения и его готовность к войне. Шли воины — своей свирепой славой отбивая и у лихих людишек, и у дикарей из степных и горных племен, и у иных правителей охоту протягивать загребущие руки к товарам русских купцов.

Одно из самых ранних — если не считать сообщения Мухаммеда Бал-ами, ас-Салиби и «Степенной книги» — упоминаний о русах в восточных землях — это записки ибн Хордадбега, таможенного чиновника Повелителя Правоверных в городе Рей (помните, в том, что откупался когда-то от арабских завоевателей?), сделанные им в сороковых годах девятого столетия и озаглавленные «Книга путей и государств». По долгу службы он сам общался с русскими купцами. «Что касается русских купцов — а они суть племя из славян, то они вывозят бобровый мех и мех черно-бурой лисы и мечи из самых отдаленных частей страны славян… затем они отправляются к Джурджанскому (так видоизменилось под каламом персидского автора античное название Каспия — Гирканское море. — О. В.) морю и высаживаются на каком угодно берегу, и продают все, что с собой привозят, и все это попадает в Рей. Иногда они привозят свои товары на верблюдах из Джурджана в Багдад, где переводчиками для них служат славянские рабы. И выдают они себя за христиан».

В этом интереснейшем сообщении, где буквально что ни слово, то золото (особенно если учесть, что все это — сообщения очевидца, который не раз сам досматривал товары русских торговцев, щупал меха и придирчиво разглядывал лезвия мечей, разговаривал через рабов-толмачей с их хозяевами), есть целый ряд полезных для нас сообщений, заслуживающих более пристального разбирательства. А что оно имеет отношение к нашей теме — в том и сомнения быть не может. Все источники говорят, что русские ладьи по Хвалынскому морю, как наши предки величали Каспий, ходили вдоль его западного, кавказского побережья. И конечно, самое важное для нас, буквально бьющее в лицо сообщение, сообщение, которым ибн Хордадбег начинает свой рассказ, это то, что русы — племя славян! И дальше добавляет, что переводчиками у русов были тоже славяне.

Тут, конечно, опять приходится вступать в полемику с норманнистами. Они возмущенно заявляют — но ведь остальные-то, мол, арабские авторы резко отличают русов от славян!

Ох, что-то странно они их «отличают»! Русский князь Дир у нашего старого знакомого аль Масуди — «правитель славян». Целый ряд восточных авторов среди трех частей Руси, вместе с Куявой-Киевом и загадочной Артанией, называет Славию. Аль Масуди говорит об одинаковом погребальном обычае русов и славян, ибн Русте их различает, но, описывая погребальный обряд русов, рассказывает про отлично известные археологам срубные гробницы Киева и Чернигова, имеющие ближайшее подобие в славянской Моравии. А исследование черепов похороненных в них людей привело археологов к выводу, что перед ними не просто славяне, а группа славян, стоящая дальше всех прочих по строению черепа от германских и скандинавских народов. Кстати, описанное ибн Русте погребение руса почти дословно воспроизводит погребальный обряд, описанный в русской былине «Михайло Потык», в которой и намека на скандинавское влияние не обнаружено. Зато, описывая погребальный обряд славян, ибн Русте фактически один к одному — за вычетом нескольких мелких деталей — воспроизводит описание еще одним арабом, ибн Фадланом, виденных им в Булгаре похорон знатного… руса!

Получается, арабы разделяют русов и славян лишь затем, чтобы тут же начать путать их на каждом шагу!

Ну хорошо, пусть разделяют. Честно говоря, напрашивается единственный вопрос — ну и что?! Целый ряд историков — в том числе Прокопий Кесарийский и гот Иордан — отделяют готов от германцев и противопоставляют их. Ни один античный источник не называет бриттов кельтами. Многие средневековые источники точно так же, как русов и славян, «разделяют» хазар и тюрок. Тем не менее готы — германское племя, бритты — кельты, хазары — тюрки. Потому что имена (в большинстве), обычаи, вера у готов — германские, у бриттов — кельтские, у хазар — тюркские. Ведь и слова «германцы», и «кельты», и «тюрки» значили для современников совсем не то же, что и для нас. И только слависты требуют от древних авторов твердого знания и правильного применения слова «славяне» в том обобщающем смысле, которое он получил в книгах Нового времени — через века после их смерти! Знакомая «объективность».

Достойно внимания, что в качестве одного из товаров, который русы вывозили в Персию, упомянуты мечи. Позвольте особенно не останавливаться на идее, будто это были клинки франкского производства, которые вездесущие и неутомимые скандинавы вывозили из империи потомков Карла Великого через всю Балтику и Восточную Европу. Я даже не буду говорить, сколь рентабельно было подобное предприятие — мечи трудно назвать легким и удобным грузом, так они, ко всему, еще и ржавчины боятся. Никакие источники не говорят о закупке франкских клинков норманнами — но есть указ самого императора франков Карла Великого о запрете на продажу оружия прибалтийским славянам. Как подданные христианнейшего императора соблюдали этот запрет, говорит археология — франкских мечей с именными клеймами лучших мастеров, так сказать, фирменный товар, археологи нашли в землях Киевской Руси одиннадцать штук, в Эстонии семь, в Литве — пять, в Латвии — двадцать два, в землях балтийских славян-вендов — тридцать (!), а в Швеции… один. Даже в Эстонии этих клинков больше, чем в земле «грозных викингов»! А уж число франкских «фирменных» мечей в вендских землях ясно говорит, что выгода торговли со славянами сильно перевешивала в глазах франков-торговцев все неприятности, которые могли доставить им их христианнейшие государи.

Впрочем, арабские авторы сообщают, что мечи производят сами русы, в той самой загадочной Артании (она же Арсания или Уртаб). Но вот это-то замечание норманнисты не особенно жалуют. Потому как найдено уже два клинка со славянскими именами мастеров. С первым из мечей получился замечательнейший конфуз. Его долгое время выставляли напоказ как очень яркий пример «типично скандинавского» клинка, цитировали скальдов — «на лезвии змей окровавленный лег, другой обвивает хвостом рукоять», — горделиво указуя на змееподобных чудищ, изображенных на рукояти. Я даже не знаю, указал ли им кто-нибудь в ответ, что змеи скопированы со скандинавских… могильных камней и яснее ясного говорят, что кузнец, изобразивший их на оружии, явно был чужд скандинавской культуре. Но потом ученые научились очищать клинки от вековой ржавчины, и на лезвии «типичного скандинавского меча» проступили буквы, гласившие… Людота коваль.

Как Вы думаете, читатель, научил этот конфуз хоть чему-нибудь господ норманнистов? Совершенно правильно думаете — абсолютно ничему. Продолжается уверенная раздача званий «типично скандинавских предметов» пресловутым громовым топоркам, невесть с чего окрещенным «молоточками Тора», которые, как отмечают сами норманнисты, типологически ближе всего находкам не со шведских берегов, а со славянского Рюгена; ладейным заклепкам в погребениях Гнездово, которые, по замечанию археологов, «ближе к балтийской и славянской, нежели скандинавской традиции»; овальным фибулам, которые даже в шведском городе Бирке оказываются в одной могиле со славянской керамикой и типично славянской расшитой рубахой, а вот под Ростовом почему-то оказываются веским доказательством норманнского происхождения хозяйки. Причем, что характерно, когда эти фибулы находят в курганах ливов или вепсов, то они не обозначают скандинавского происхождения — только в могильниках русских городов. Опять эта «объективность»! Женщина финского племени имеет право, так сказать, хранить в могиле это украшение, но стоит ему попасть в погребение русской боярыни, как та тут же превращается в шведку.

Только не надо называть, читатель, этих людей русофобами. Они очень, очень обижаются, когда их называют русофобами. Они свой подход называют «объективным». И правда, надо быть совершеннейшим «объектом»… впрочем, ничего, ничего, молчание, как говаривал классик.

Второй меч со славянским клеймом несколько старше творения Людоты коваля. Тот сделан во времена не то Святослава, не то его сыновей, а второй изготовлен в середине десятого века, при князе Игоре Рюриковиче, при втором поколении варягов-руси, живших в Восточной Европе. В это самое время, по мысли норманнистов, русы вовсю говорили на своем норманнском языке, и имена носили сплошь скандинавские. Так вот на этом мече, найденном, в отличие от Людотиного, даже не на славянской Киевщине, а в неславянском Среднем Поволжье (как раз на «Меховом пути»), в Балымерском могильнике, нанесено имя «Славимир».

Комментарии? А какие, читатель, тут могут быть комментарии?

Что до мечей эпохи викингов с клеймом кузнеца-скандинава, то их все еще ищут.

Замечу еще напоследок по поводу мечей, что ибн Хордадбег не единственный, кто сообщает, что мечи были одной из существенных статей экспорта русов в арабские страны. Если Вы, читатель, не уловили, повторю: в арабские страны. На родину пресловутой дамасской стали. И там их с восторгом расхватывали. При этом, скажем, о византийских клинках арабы отзывались более чем сдержанно. Вообще, арабы того времени, сравнивая Восточный Рим и Русь — которую они, кстати, полагали государством, а не каким-нибудь «союзом племен», — были как-то очень уж… необъективны, что ли. В отличие от наших современных авторов, исправно смотрящих на отношения своих предков с Византией через византийские очки. Не говорят византийские авторы ничего о победах Игоря или Святослава — значит, и не было их (ну и что, что Святослава, скажем, ежели верить византийцам Льву Диакону и Иоанну Скилице, победоносное византийское войско гнало прямо… на собственную столицу). Говорят, что Русью правили не государи, а «вожди»-архонты, значит, так и было (ну и что, что византийские авторы точно так же — вождями — именуют царя болгар и эмира египетского… или что все остальные народы звали правителей Руси «королями», «царями», а то и «хаканами»-императорами). Вот, например, ибн Русте пишет, что у русов «множество городов», а тот же ибн Хордадбег замечает, что в Византии только пять настоящих городов, остальные — огороженные деревни. Ну что ж это, явная же необъективность! Наши-то историки куда как лучше каких-то там современников знают — это у русов были огороженные деревни, а у ромеев, у тех да, города-а!

А ибн Хордадбег вообще доходит до того, что сообщает, будто купцы-русы доходили со своими товарами до Китая. Вот ведь жаль, что умер он не десять лет, а десять с лишним веков назад, не то наши радетели «объективности» быстро б определили его в «квасные национал-патриоты» да наградили б «комплексом неполноценности». Зато западные авторы в результате уверенно отправляют в центральноазиатские степи… да-да, читатель, все тех же викингов. Как мы уже говорили во введении, представители западной цивилизации благоговеют перед своими предками (даже если предок — нечесаный бандюга с топором) и не прочь прибавить им достижений за чужой счет, в чем им наши «объективные» авторы — верные и надежные помощники.

Строго говоря, уже само изображение русов как купцов выбило бы почву из-под ног норманнистов — если бы таковая там когда-то имелась. Потому как ни один источник не изображает скандинавов за пределами Восточной Европы как купцов. То есть в сагах купцы упоминаются, но они малочисленны, занятие это для них не основное, и большим почтением у окружающих они не пользуются. За одним очень показательным исключением — несколько купцов со столь невнятно однотипными именами (Али, Оли, Гилли), что создается впечатление, будто норманнский сказитель пытается просто обозначить их чужеземность. Каждый из этих купцов носит характерное прозвище Богатого, и многозначительно добавляется — «из Гардов». Из Руси, стало быть. В остальном же — для нормального норманна многократно почетнее и даже где-то естественнее отнять, а не купить. О том, чтоб что-нибудь продавать, — нет и разговора. «Купец» в сагах — презрительное прозвище, для скандинава нелестное.

Любопытно, что даже крупнейшие торговые центры Балтики в норманнских сагах либо очень слабо упоминаются (Хедебю, Волын-Йомсбург, Готланд), или не упоминаются вообще (шведская (!) Бирка, Аландские острова, торговые центры ободритов и велетов). Создается впечатление, что норманнам эти места казались не стоящими упоминания, или торговали там вовсе не норманны. А скорее всего — и то, и другое.

Результат настолько различного отношения к торговле понятен. Город балтийских славян в устье Одры, Волын, который западные авторы именуют самым большим городом в Европе (наши историки, конечно, мимо такой необъективности не проходят и «цитируют»: «самый большой город балтийских славян»), в IX веке располагался на пятидесяти гектарах, а население его насчитывало пять-десять тысяч человек. Крупнейший торговый центр Швеции, Бирка (которую почему-то не знают скандинавские саги и в которой почему-то преобладает славянская керамика), занимала в то же время только двенадцать гектаров. Крупнейший датский торговый центр Хедебю (ставший таковым после того, как в начале IX века датский конунг Готрик разорил стольный город славян-ободритов Рерик и под конвоем переселил оттуда в Хедебю купцов и ремесленников) занимал в пору своего расцвета двадцать четыре гектара, а население его не дотягивало до тысячи. При этом жило оно, скажем мягко, не слишком сытно — испанский араб Ибрагим ат-Тартуши, посетивший Хедебю в середине десятого века, во времена того самого «расцвета», с ужасом описывает страшную вонь от валяющихся у ворот скотских трупов, грязь улиц и людей, вынужденных с голода топить… собственных новорожденных детей.

В Волыне, как и в других городах славянской Балтики, по отзывам немецких монахов-миссионеров, которым не с чего было захваливать упрямых язычников-славян, на каждом дворе в особом покое стоял накрытый, доступный любому желающему стол, полный яств, сундуки с добром не запирались по причине величайшей честности, всюду стоят роскошные храмы, одежда жителей богата и опрятна, а что такое нищие, они, похоже, не имеют никакого понятия.

Стоило, однако, тем же самым монахам заехать по делам в Данию, к сородичам и единоверцам, как яркие краски стремительно покидают их рассказ, начинающий напоминать унылую картину, выведенную Тартуши: всюду убожество, нищета, промысел жителей — скорее охота, рыбалка и скотоводство, чем земледелие или торговля, церкви и дома знати бедны и скудно украшены, в образе жизни ни роскоши, ни изящества. Избаловались, похоже, достопочтенные патеры в славянских городах!

Археология говорит о том же — арабские монеты на берегах Балтики сперва (в VIII веке) появляются в славянском Поморье, в начале следующего столетия — на Готланде и уж только потом, в середине IX века, появляются в Швеции. Причем найдено там пять тысяч монет-дирхемов. Много? А это, читатель, как посмотреть. Арабский путешественник ибн Фадлан сообщает, что купцы-русы делают своим женам низку-монисто с каждого… десятка тысяч дирхемов капитала. И араб добавляет, что видел женщин со множеством рядов монисто на груди. Во ВСЕХ шведских кладах не набралось бы дирхемов и на половину такой низки. Заимствований из норманнского языка в торговой сфере в славянских наречиях не просматривается. Их, этих заимствований, в древнерусском языке вообще не так чтобы уж очень много. Норманнисты иногда вспоминают, что И. И. Срезневский, видный лингвист XIX века, насчитал таких заимствований десять слов (притом что датчане, тридцать лет владевшие частью Англии, оставили английскому языку в наследство десять процентов корней). Только вот после Срезневского в начале ХХ века видные норманнисты С. Н. Сыромятников и В. А. Мошин сократили список сперва до восьми, а там и до шести слов. А вот в скандинавских языках насчитывается более двенадцати слов, заимствованных у славян. И большая часть связана с торговлей. Тут и lodhia — лодья, судно (удивительно, но факт — не знаменитые мореходы-норманны дали славянам название корабля, но наоборот!), torg — собственно торг, что достаточно говорит о роли славянских купцов в Скандинавии; besman — безмен, предмет, в торговле крайне необходимый; silki — шелк, один из самых ценных восточных товаров, sapul — седло, tolk — переводчик, по-древнерусски «толковин». Показательно, что скандинавы заимствуют славянское слово для переводчика, славяне же не знают норманнских обозначений толмача. Pitshaft — печать, также полезная для торговых сделок вещь. Договор Игоря с греками 944 года говорит о серебряной печати, которую имели русские «гости» в Царьграде, в противоположность княжьим людям, пользовавшимся золотою. Да и письменное завещание, которое, согласно тому же договору, оформляли русы, также могло потребовать печати для заверения. И это еще не все, далеко не все.

Далее уважаемый таможенный чиновник сообщает, что русы шли до Багдада на верблюдах. Тут опять-таки не вытанцовывается у норманнистов: дело в том, что скандинавское название верблюда латинского, книжного происхождения, чего, конечно, не было бы, если бы скандинавы напрямую общались с арабами и их «кораблями пустыни». Напротив, славянское «вельблуд» — явное переосмысление арабского названия зверя, этакая игра смысла и звука совершенно в духе лесковского «мелкоскопа» или щедринских «деликатов». Академик Рыбаков с советской сдержанностью предполагал, что название надо трактовать как «много ходящий», я же, со своей стороны, думаю, что арабское название вьючного животного «ебилун» направляло мысли русских торговцев в несколько другом направлении, вызывая озорные ассоциации, и корень «блуд» в названии животного надо понимать несколько по-иному. Кстати, другое доказательство непосредственной связи славян с Востоком — и отсутствия такой связи у скандинавов — тоже связано, некоторым образом, с животным, только не настоящим, а… шахматным. Я, конечно, говорю про слона. Дело в том, что во всей Западной Европе, и в Скандинавии в том числе, шахматы стали известны через арабское посредство. Ислам же фигур, изображающих живые существа, не жаловал, посему некоторые из них сильно видоизменились и были в Европе переосмыслены. Неведомый и невиданный слон стал жертвой этих изменений — его сменил «епископ». Именно «епископы» стояли между королевской четой и «конями»-всадниками в норманнском шахматном наборе, найденном в 1851 году на норвежском острове Льюис. Именно о митрах католических архипастырей напоминают заостренные «головы» наших шахматных «слонов». Но их название сохранилось с более давних времен — на Руси фигурка «слона», изображающая именно слона, найдена в слоях IX века — века торговых операций описанных ибн Хордадбегом русских купцов — если они могли ходить в Китай, то и до Индии добраться могли тоже. А если это название в русском языке закрепилось — значит, такие путешествия дальних предтеч Афанасия Никитина не были ни малолюдными, ни редкими.

Ветхозаветный Валаам, говорят, не мог увидеть стоящего перед ним ангела, и его собственной ослице пришлось обратиться к недогадливому пророку, дабы он, наконец, прозрел. Но даже свидетельство слонов и верблюдов, боюсь, не поможет норманнистским валаамам узреть очевидную истину.

В русском языке масса слов восточного происхождения, причем некоторые из них гораздо старше золотоордынского завоевания. Кафтан, шаровары, сарафан, даже шуба — все это названия одежды восточного происхождения. В скандинавских языках их просто нет — между тем те же шаровары были одним из наиболее приметных предметов одеяния русов, как рисуют их арабы. Скандинавы, вопреки реконструкциям современных одержимых норманнизмом художников, судя по многочисленным изображениям и погребениям, никогда не носили широких штанов, а носили узкие, облегающие.

С другой стороны, арабские писатели не дают никакого повода думать об их близком — или вообще каком бы то ни было — знакомстве со скандинавами. Так, столицу русов, «мать городов русских» наших летописей, «город россов» Константина Рожденного в Пурпуре, первую и наиболее близкую к странам ислама из «частей русов», Киев, арабские авторы (впрочем, как и все перечисленные) знают под ее славянским именем. Существование норманнского названия для Киева — «Кенугард» — остается для них неизвестным. Родное для скандинавов Балтийское море арабы называют «морем варангов» — то есть буквально передают русское «Варяжское море». Скандинавское Eyestrasalt — восточная соль — не упоминается ни одним восточным автором. А ведь, если верить норманнистам, арабы общались с мифической шведской русью с начала IX века. И не сохранили о ней — впрочем, как и все иные народы земли, начиная с собственно шведов, — никакого воспоминания.

Сообщение ибн Хордадбега, что русы пользуются в качестве переводчиков славянами, находит полную аналогию в сообщении наших летописей, что русы князя Олега пользовались в Царьграде услугами переводциков-«толковинов» из славянского народа тиверцев. Это, впрочем, совпадает и со словами той же летописи, что «славянский язык и русский — один», и с сообщением испанского еврея Ибрагима ибн Якуба, что русы говорят по-славянски, и с утверждением папы римского Иоанна XIII в булле от 967 года, что русские священники служат на славянском языке. На все эти сообщения норманнисты предпочитают закрывать глаза, вымучивая «легко и непринужденно» скандинавское значение из «русских» названий порогов в сочинении Константина Рожденного в Пурпуре.

Впрочем, пока хватит о скандинавах. Достаточно глянуть на любую карту их плаваний — на западную часть, которая отражает реальные плавания викингов, а не буйную фантазию отечественных и зарубежных норманнистов, — чтоб обнаружить, что скандинавы предпочитали морские берега и практически никогда не поднимались по рекам выше среднего течения. И дотуда-то они добирались лишь в случае наличия в оном среднем течении добычи масштабов Парижа, Лиона или Лондона. Притом ни на Темзе, ни на Луаре, ни на Сене не было порогов — в Восточной же Европе пороги встречали привыкших к океанским просторам норманнов, прошу прощения за каламбур, прямо на пороге: пороги Невы еще в XIV веке требовали от иноземных купцов выгружать товар на телеги и следовать к Ладоге сушей. Если норманнисты способны измыслить причину, по которой норманны все же вопреки своему обыкновению пробирались в глубь лесов и болот Восточной Европы через все пороги и волоки, умудрившись не оставить об этом никакой памяти ни у себя, ни у тех, к кому плавали, нам с Вами, читатель, остается лишь позавидовать полету их воображения.

На самом же деле норманны стали проникать в Восточную Европу не ранее середины Х века, а по-настоящему интенсивным их проникновение в Русские земли стало с конца этого столетия, после того как витязи Юмны, крепости на острове ввиду Волына, которых скандинавы называли йомсвикингами, боевое братство орденского типа, хранившее порядок на Востоке Балтийского моря и состоявшее, согласно скальдам, в основном из вендов, почти полностью полегли в Норвегии. Недаром саги не знают русских князей ранее Владимира Крестителя, а византийских императоров — ранее Иоанна Цимисхия (и того более по слухам).

Перейдем к заключительному пункту сообщения ибн Хордадбега — русы выдают себя за христиан, в связи с чем платят джизию. Как мы с Вами, читатель, уже говорили, джизия была условием компромисса халифата с неверными, на котором владыки правоверных соглашались терпеть пребывание «кяфиров» в своих пределах. Причем касалось это лишь «людей книги» — иудеев, христиан, сабиев; уже зороастрийцы вызывали величайшие сомнения. Язычник должен быть принужден к принятию ислама — или погибнуть, никакого иного выбора ему не предоставлялось; исключения делались лишь для очень важных халифату язычников, вроде воинов Небула и Солнослава, но и то, как можно думать, ненадолго. Профессионально недоверчивый таможенник, очевидно, полагал христианство северных чужеземцев хитрой уловкой, чтобы облегчить себе жизнь в державе сынов пророка — да благословит его Аллах и приветствует!

А на самом деле — могли ли быть русы, проходившие сквозь Рейскую таможню ибн Хордадбега, христианами, и если да — то какими именно?

Это не самое раннее упоминание о крещеных русах до 988 года. Говорится еще о Бравлине, русском князе из «Новгорода» (Неаполя Скифского? Новгород-Северского? Какого-нибудь из многочисленных Ноградов и Новиградов Дуная? Во всяком случае, Новгорода на Волхове тогда еще, кажется, не существовало) в VIII веке. Этот князь с дружиной прошел войной по всей «Корсуньской стране» — то есть окрестностям Херсонеса Таврического — до Корчева, нынешней Керчи. Судя по этому названию, происходящему от древнерусского «корчий», кузнец, в Приазовских землях жило уже немало славян — возможно, беженцев от «стремительного рейда» Мервана Беспощадного и гражданской войны в Хазарии. В Суроже (современный Судак, по имени этого города русичи называли Азовское море Сурожским), взятом после десятидневной битвы, Бравлин вломился в церковь Святой Софии, где лежали мощи святого Стефана Сурожского, где и был разбит внезапным припадком. В ужасе князь повелел отпустить всех пленных и отдать награбленное в церквах: так-де приказал ему явившийся святой Стефан. После исполнения приказаний Бравлин крестился и был исцелен. Позже, еще при жизни ибн Хордадбега в той же Корсуни-Херсонесе Кирилл-Константин, отправленный кесарем послом к хазарскому кагану, увидит евангелие и псалтирь, написанные «русьскими письмены». Видимо, какая-то христианская община русов в Крыму существовала. Но русское христианство могло уходить корнями в куда как более древние времена…

Впрочем, сперва надобно решить вопрос с купцами ибн Хордадбега. Могли ли они быть христианами, мы уже разобрали. Скорее всего, да, могли. Были ли — вопрос иной, но мне кажется, что ответить на него нетрудно. Ведь для того, чтобы достоверно разыграть христиан перед бдительным налоговым ведомством повелителя правоверных, прекрасно знакомым и с кафоликами-православными из Византии (напомню, что до разделения церквей на западную, римско-католическую и восточную, греко-кафолическую или православную, еще два столетия), и с несторианами из Сирии, и с монофизитами из Армении, христианство надо было как минимум хорошо знать. А поскольку по Волжско-Балтийскому пути не было ни одной христианской державы, а в православный Константинополь в это время едва только добираются первые послы «народа Рос», то остается предположить одно: среди русов уже были христиане. И право же, легче предположить их среди купцов, больше общавшихся с другими народами и по необходимости более открытых чужим нравам, обычаям и богам. А сомнения ибн Хордадбега отнести исключительно за счет свойственной его профессии подозрительности.

Вообще, историки мало уделяют внимания одному занимательнейшему вопросу. А именно: сведения о крещении русов относятся именно к тому периоду (IX–XI века), когда русы в источниках «резко отличаются» от славян. Более того, судя по тому, что еще в начале XII века словене новгородские упоминаются как народ, внешний христианскому миру, а кривичи и вятичи с радимичами причисляются к «поганым», а в землях волынян до монгольского нашествия действуют капища, то и в 988 году произошло не столько крещение Руси-державы, сколько крещение руси-народа. Еще христианами в Восточной Европе были варяги — «мнози бо варязи христиане» в 944 году, варяги-мученики в Киеве, Феодор и его сын Иоанн, в 983-м, варяги Африкан и его сын Шимон-Рюрик, «спонсоры»-покровители Киево-Печерского монастыря. И при этом «отчего-то» ну ни следа скандинавства в варягорусском христианстве. И раствориться варяжским русам в славянской языческой массе их христианство не помешало — В. Я. Петрухин, один из самых активных нынешних норманнистов, заявляет, что крещение этому растворению… способствовало!

Вот такие вот загадочные люди со своеобычной логикой.

Однако если мифическая норманнская русь никаких следов в русском христианстве не оставила, то некоторые западные следы в нем все же остались. Впрочем, что там некоторые! Древнерусские слова «крест», «церкы» (церковь), «алтарь», «поп», «еретик», «поганый» явственно напоминают германско-романские «крейц» (от «кристус»), «киркхе» (от «циркус»), «алтариа», «паппе» (от «папа»), «еретикус», «паганус». И вовсе не похожи на греческие соответствия — ставрос, наос, бомос, иерей, гетеродокс, этникой. Да что там — сам народ, от которого наши предки приняли якобы христианскую веру, они называли не тем именем, которым византийцы назывались сами, — ромеи, римляне, — претендуя на происхождение от владык полумира. Русские летописи называют их греками — латинской кличкой, для подданных Восточного Рима столь же оскорбительной, как оскорбительно для гражданина Израиля слово «жид», а для уроженца Кавказа «чурка» или «хачик». Западное, а не византийское происхождение имеют обычаи церковного пения и колокольного звона, столь сроднившиеся с русским православием, и многое другое.

Есть в раннем русском христианстве и другая любопытная черта, на которую обращают слишком мало внимания. Еще в рассказе о крещении Руси летописец вкладывает в уста византийскому проповеднику — «философу из греков» — слова, которые православный византиец выговорил бы разве что под страхом смерти — да и то навряд ли. Это упоминание о «старейшинстве» бога-отца в символе веры и «подобосущности» ему бога-сына. Кроме того, почти обязательное в сколь-нибудь подробном изложении символа веры упоминание о «неипостасности» трех лиц Троицы совершенно отсутствует. Все это — черты древней ереси епископа Александрии Египетской, Ария. Основным отличием ее от православия было именно утверждение о «подобосущности», а не «единосущности» Христа своему небесному отцу, благо в греческом написании эти слова разделяла буквально одна йота — «омойусиос» и «омоусиос» соответственно. Но за этой йотой стояла такая разница во взглядах на мир и бога, за которую люди не раздумывая жертвовали своей жизнью — не говоря уж о чужой. Арианство в дни своего расцвета подмяло под себя половину умирающей Римской империи, его исповедовали могучие варварские народы вандалов и готов. С огромным трудом церкви удалось одолеть эту ересь — но не уничтожить. В Киевской Руси в первые же века после крещения переводят критику Василием Великим одного из идеологов арианства, Евномия, специально составленные против ариан «Слова» их главного противника Афанасия. Более того, уже русские православные мыслители начинают активно творить в антиарианском ключе — Феодосий Печерский, Кирилл Туровский! К чему так ожесточенно воевать с призраком?! Если с арианством боролись, с привлечением лучших умов, своих и иноземных, значит, оно было живо!

Откуда же взялось на Руси арианство? Вроде бы ни готы, ни вандалы — не говоря уж о выходцах из Александрии Египетской — не принимали деятельного участия в судьбах молодой державы Рюриковичей?

Тут надо вернуться во времена дунайского государства ругов-русов. Житие святого Северина, один из наиболее полных источников об этом народе (что на самом деле говорит не о его насыщенности сведениями, а о том, как мало мы знаем о ругах), как раз говорит об арианском вероисповедании многих знатных людей в этой дунайской стране. После падения королевства ругов-русов под ударами готов и воцарения аваров многие роды, исповедовавшие эту религию, могли покинуть негостеприимные берега Дуная и вернуться на южно-балтийскую прародину. Судя по появлению — точнее, проявлению — ариан в Киевской Руси и отчетливо в европейском словаре молодого русского христианства, им удалось за все это время не навлекать на себя гнев могущественных жрецов Рюгена. Они же могли привезти в Восточную Европу и «прикрепить к местности» дунайскую легенду о странствии апостола Андрея по тем краям, где много позже встанет Ругаланд-Русарамарка, Дунайская Русь, поселятся у своего Нограда любители горячих бань, словенцы, и дунайские ободриты-варяги. К одной из таких семей могли принадлежать и киевский князь Аскольд, и русские купцы ибн Хордадбега.

Этим объясняется необычность их христианства, возбудившая мнительность осторожного таможенного чиновника. Да, эти христиане не были ни армянскими монофизитами, отрицавшими человеческую составляющую Христа, ни несторианами из Сирии, напротив, считавшими спасителя из Назарета всего лишь лучшим из людей, ни православными-кафоликами из Второго Рима на Босфоре. Их название главной христианской святыни не походило ни на греческое «ставрос», ни на армянское «хач» (несториане креста вообще не почитали, четырьмя веками позже монгольский хан-несторианин шокирует Марко Поло, заявив ему, что считает кощунством почитание орудия казни праведника). И все же это были христиане — русские христиане арианского вероисповедания.

Возвращаясь к мифическим шведским русам — в девятом веке, согласно житию проповедовавшего в землях Швеции святого Ансгария, его паства исчерпывалась рабами из христианской Европы. Что до самих шведов, то и два-полтора столетия спустя они не соглашались признать своим королем человека, отказывавшегося приносить жертвы Тору (человек этот, кстати, был крещен как раз на Руси). Позже уже избранный конунг, бывший христианином, отказался, невзирая на увещевания духовенства, ликвидировать огромный языческий храм в Упсале или хотя бы прекратить в нем кровавые жертвоприношения, ссылаясь на неминуемое возмущение подданных, в результате которого он может лишиться короны, а почтенные патеры — и самой жизни.

Язычниками в основном оставались и русы (в договоре Олега Вещего с византийскими императорами Львом и Александром употребляется сочетание «русин или христианин» — одно из двух!), но среди них источники хотя бы упоминают христиан. Христиане же могли сосредотачиваться в купеческих кругах — благо их вероисповедание помогало им и в христианских, и, как видим, в мусульманских странах.

Ибн Хордадбег, должно быть, и не догадывался, что примерно полвека спустя после того, как он в промежутках между нелегкими трудами таможенника писал свою «Книгу путей и государств», по протоптанным купцами тропинкам придут воины.

Между прочим, некоторые исследователи отмечают, что первые набеги свирепых «россов» на Восточный Рим и его столицу — Константинополь-Царьград поразительным образом совпадают с ожесточением византийско-арабских войн. Кое-кто даже предположил, что русы вступили в союзнические отношения с халифатом. Я так далеко не пойду, а только предположу, в свою очередь, что русские купцы, как когда-то мусульманские купцы для орд Чингисхана, выполняли, помимо обычных торговых дел, и разведывательные поручения своих государей. И хотя дружить с мусульманами язычники-русы, скорее всего, не собирались, но было очень полезно знать, когда двое врагов сцепятся между собой, — и воспользоваться этим.

Примерно во времена ибн Хордадбега в борьбе с непокорными армянами погиб арабский наместник. Халиф отправил в Закавказье огромную карательную армию во главе с полководцем Бугой Старшим. Буга не удовольствовался очередным — и, увы, далеко не последним — избиением армян. Мусульманские каратели двигались дальше на север. Был захвачен Тифлис, убит его правитель Саак (поразительно, но имя армянское, а не грузинское), разорены долинные и горные селения Грузии. Буга разбил войско абхазского царя Феодосия и подступил к Дарьяльскому ущелью, в окрестностях коего обитали ценары (санарийцы). Санарийцы отважно сопротивлялись завоевателю, но силы были слишком неравны. И тогда, как повествует рассказывающий об этом аль Йакуби, защитники Дарьяльского ущелья воззвали о помощи к трем владыкам, врагам арабов: «сахиб ар-Рум» (повелитель ромеев, византийский император); «сахиб ар-Хазар» (каган Хазарии) и «сахиб ас-Сакалиба» — государь славян. Исследователи немало спорили о происхождении этого «государя славян», предполагали и волжских болгар — но те были слишком далеко, и дунайских болгар — столь же далеких и не граничивших в те времена с мусульманским миром. Самым вероятным представляется, что в виду имелся князь русов, только какой их части — северной ли, Киевской или, что мне представляется вероятнее всего, крымской — неизвестно. Не удалось мне, читатель, к глубочайшему сожалению моему, и найти упоминаний о том, какой отклик нашли мольбы несчастных санарийцев о спасении. Хазары, во всяком случае, никакой помощи им не оказали; не торопилась с подмогой — а может быть, просто не успела — и Византия. И о появлении русов на Кавказе в те времена ничего не известно, так что послы санарийцев, если и достигли цели, уже не успели привести подмогу своим несчастным землякам. Лишь Алания остановила в тот раз арабских захватчиков, и не своим войском, а холодами наступившей зимы, устрашившей уроженцев жарких полуденных земель.

В 909 году русы на шестнадцати судах — суда русов, по разным источникам, вмещали от сорока до ста человек — напали на остров Абескун в Астрабадском заливе, по имени которого и само Каспийское море иногда называлось Абескунским. Остров был разграблен. Годом позже был сожжен город Сари в иранском Мазандеране — в общем-то, стоявший отнюдь не прямо на морском берегу. Жители были угнаны в рабство. Местные жители, разъярившись, напали на ночевавший у берега караван русов — тех же ли самых, других ли, они не знали и, надо думать, не хотели знать. Ночевавшие на берегу были перебиты, отошедшие в море ладьи встретила и уничтожила флотилия правителя закавказского государства Ширван, ширваншаха Али ибн аль Гайтама.

Это была большая ошибка — виновная или нет, русская кровь в те годы не оставалась неотомщенной. До времен, когда исламскому авторитету, призывавшему с экранов телевидения «резать русских собак», посмертно присваивают звание «героя России», оставались века и века. В те времена русы руководствовались несколько иными принципами, которые лично мне, читатель, говоря откровенно, импонируют больше.

Ибн Русте: «И если какое-либо их племя обижено, то выступают они все. И нет тогда между ними розни, но выступают на врага, пока не победят… и если нападают на другой народ, то не отстают, пока не уничтожают его совсем».

Анонимный автор «Собрания историй» 1126 года, восходящий, разумеется, ко много более ранним временам: «И остался такой обычай, что если кто-либо прольет кровь руса, они не успокоятся, пока не отомстят. И если дашь им весь мир, они все равно не отступятся от этого».

Об этом походе мстителей, закончившемся одним из самых страшных и кровавых поражений русов на восточных путях, нам рассказывает аль Масуди. Мы несколько раз уже встречались с этим именем, настало время поподробнее познакомиться с его обладателем.

Аль Масуди родился в сказочном для нас Багдаде, крупнейшем городе халифата. Сын знатного семейства, восходившего к самому Масуду, сподвижнику пророка Мухаммеда, получил великолепное для своего времени образование, но юношеская любознательность его была неутолима. Он объехал все мусульманские земли, был в Кордовском эмирате, в Египте, где записал жуткие истории о призраках пирамид, Персии, покоренной мусульманами Армении, далекой стране чудес Индии и даже, по некоторым данным, в Китае. Завершив эти, достойные Синдбада, странствия, он описал их в двадцати книгах, тщательно рассказав обо всем, что видел, и прибавив то, о чем только слышал, — впрочем, в таких случаях честный араб неизменно оговаривался, прибавляя по обычаю своего времени — «а Аллах знает лучше». Некоторые из его книг сами состояли из двадцати-тридцати томов. Увы, прошедшее время я употребил не случайно. Из всего этого великолепия до нас дошли только… две книги, одна из которых представляет сокращенный конспект двух других сочинений аль Масуди («Хроники» и «Средней книги»), а другая именуется «Книгой предупреждения и пересмотра». Нас больше интересует конспект, которому аль Масуди дал по-восточному пышное и вычурное заглавие «Промывальни золота и рудники самоцветов» (в XIX веке его переводили попроще — «Золотые луга»). Рассказав о погребальных обрядах русов и сравнив их с обычаями «Гинда», то есть Индии, аль Масуди ошибся, написав, будто индийские погребальные обряды отличаются от таковых у славян и русов тем, что у индусов «жена только тогда сжигается с мужем, когда она сама на это соглашается». На самом деле все обстояло ровно наоборот, и об этом вряд ли мог не знать аль Масуди, лично бывший в Индии и только что написавший, что женщины русов и славян «желают своего сожжения». Ту же добровольность погребальной жертвы славянок отмечают франк Бонифаций, византиец Маврикий, арабы ибн Русте и ибн Фадлан. При этом, согласно всем источникам, вдова была в языческом обществе русов и славян вполне почтенным лицом, следовательно, у тех, кто уходил в пламя погребальных костров, выбор был. Более того, в силу наличия у многих мужчин нескольких жен и наложниц, на «должность» посмертной спутницы возникал, как ни трудно нам в это поверить, конкурс, причем доходило до ссор и драк, как сообщает ибн Русте. В то же время как раз индийские обычаи вплоть до самых недавних времен определяли женщину, не исполнившую долг «сати», как существо ритуально нечистое, живого мертвеца, и обрекали доживать жалкий век в затворничестве и молчании. Занятна и другая ошибка аль Масуди — он утверждает, будто в землях русов находится серебряный рудник масштабов хорезмийских серебряных копей; на самом же деле основным, если не единственным источником серебра для русов была, по всей видимости, торговля с Востоком. Далее он сообщает о том, что русы составляют многие народы, самый же многочисленный из них некие Лудана. Это сообщение уже не первый век составляет непреодолимую загадку для историков, каждый из которых на свой вкус трактует загадочных «Лудана» — норманны (как без них), ладожане, лютичи, уличи. Русы, говорит аль Масуди, путешествуют с товарами в Испанию-Андалус, Румию (поскольку обычно именовавшаяся Румией-Римом Византия будет упомянута ниже, остается только видеть в Румии аль Масуди Священную Римскую империю германской нации), Кунстантинию (Константинополь, то есть Византию) и Хазарию.

Познакомив в этом вступлении читателей с народом русов, аль Масуди продолжает повествование.

В 912 году (сам Масуди, конечно, определяет время похода как трехсотый год хиджры) русское войско на пятистах ладьях, каждая из которых вмещала сто воинов (думаю, не надо объяснять, что цифры эти, скажем так, приблизительны), войдя, по всей видимости (рассказ аль Масуди в этом месте не очень внятен), в Азовское море, попросило у хазарского каган-бека разрешения на проход землями каганата в Каспийское море. В обмен предлагалась, понятно, доля добычи — ни много ни мало, а целая половина. Не знаю, какими соображениями руководствовались эти русы — отношения между Русью и Хазарией были в те времена, мягко говоря, натянутыми. После того как Олег освободил от тяжкой хазарской дани славянские земли вятичей, радимичей и северян, Хазария объявила блокаду даже торговым караванам русов. Естественно, ни русские, ни мусульманские купцы по этому поводу долго не расстраивались, и вскорости торговля была возобновлена в обход каганата, через государство Волжских Булгар. Хазары оказались во всех смыслах обойденными, и надо было вовсе не понимать мстительный характер азиатов вообще и правящего Хазарией клана рахдонитов в особенности, чтобы думать, что они простят подобное — или хотя бы позабудут. Но поражения от оружия воинов Олега Вещего были, надо полагать, еще живы в хазарской памяти — отказать и напроситься этим на прямое столкновение каган-бек не решился. Русы, очевидно, поднялись по Дону, переправились в Волгу (или же спустились по Волге вниз?) и через Итиль, новую столицу Хазарии, прошли в Каспийское море. Замерший огромный город в молчании глубокой ненависти провожал уходящие на юг ладьи страшного «народа Рос», скалящие с носов звериные морды, солнечные кресты с изломанными концами на парусах и щитах, чешуей покрывающих борта. И с горечью смотрели вслед уходящим ладьям многочисленные славянские рабы и рабыни.

Швейцарский историк Адам Мец в книге «Мусульманский ренессанс»: «Основной товар, поставляемый Европой, — рабы — являлся монополией еврейской торговли». Знаменитый чех Любор Нидерле в книге «Славянские древности»: «Вся торговля славянскими рабами находилась в руках евреев». «Работорговля, посредством которой славянские рабы попадали в арабский мир, велась преимущественно иудейскими купцами-рахдонитами» — а это уже наш современник Д. Е. Мишин, автор замечательной книги «Сакалиба (славяне) в исламском мире». Специально привожу эти цитаты дословно, дабы не быть обвиненным в пристрастных измышлениях. В каких масштабах велась торговля, говорят приводимые тем же Мишиным данные переписи в Кордове, столице арабской Испании — страны, не самой близкой Хазарскому каганату. В середине Х века в Кордове находилось тринадцать тысяч славянских рабов. Поставляли их хазарам, как сообщает араб Идриси, разбойничьи шайки тюрок и мадьяр, от которых каганат, ежели верить иным нашим историкам, «защищал» славянские племена.

Месть русов обрушилась на берега Каспия, словно гром небесный. «Толпы» воинов наводнили Джиль, и Дейлем, и города Табаристана, и злосчастный Абескун, и Нефтяную страну, как называли окрестности нынешнего Баку — там в большом количестве из земли выходили нефть и природный газ, последний, кстати, использовали для священных неугасимых огней зороастрийцы, для которых эти края были излюбленным местом паломничества. Воины русов добрались и до Ардебиля, в долине рядом с которым сложил когда-то голову арабский полководец Джеррах, в войске которого сражались «сакалиба»-славяне — как и в разгромившем его войске хазарина Барджиля. Не ожидавшие нападения с моря — тем паче столь огромного войска — местные жители не могли организовать сопротивление. Войска ибн-абис Саджа, арабского наместника в Армении и Азербайджане, были разгромлены пришельцами, как и отряды дейлимитов — воинственных горцев южных берегов Каспия. Всюду лилась кровь, неслись закованные в железо воины, пешие и всадники, убивали, жгли, уводили в плен. Награбленное и пленных свозили на острова у азербайджанского побережья, словно провоцируя своего главного кровника, ширваншаха. Али ибн аль Гайтам имел неосторожность «повестись» на эту приманку. Весь его флот и несколько купеческих судов, наполненных вооруженными до зубов мусульманами, двинулись к островам. Навстречу им вышли боевые корабли русов. Вся флотилия вкупе со своим правителем отправилась кормить разжиревших в тот год безмерно каспийских осетров. Тысячи трупов в чалмах и полосатых халатах плыли по воде, и сытые чайки переступали по набухшим спинам, выискивая местечки повкуснее. Погибшие два года назад русы были отомщены стократ, но мстители задержались еще на несколько месяцев — наверно, чтоб не остаться внакладе, отдав половину добычи алчному правителю Хазарии.

Вскоре отяжелевшие от добычи и пленников ладьи подошли к Итилю. Посланцы русского вождя отправились вручить каган-беку оговоренную долю добычи. Любопытно — они успели дойти до ладей? Или уже по пути к ним увидели заливающую берег стальную лавину — пятнадцать тысяч аль-арсиев, лучших воинов каганата, закованных в железную чешую от конских колен до ощеренных личин шлемов. И мусульман по вероисповеданию. Впереди них, вполне возможно, ехал с тяжелым палашом в руке тот самый Ахмад бен Куйя, которого пытаются выдать за сына основателя Киева. А за их спинами валило толпище в полосатых халатах — все взрослые мужчины-мусульмане многолюдного торгового города Итиля. С ними были и христиане — ради общей ли ненависти к язычникам-русам, или просто в надежде ухватить что-то из богатой добычи.

А с красных кирпичных стен Кемлыка, дворца каганов, осененных пятиугольными щитами Соломона, наблюдал за резней на берегу, любовно оглаживая густую вьющуюся черную бороду и прядки-пейот над ушами, улыбаясь полными губами, каган-бек Аарон бар Беньямен, владыка Хазарии. Человек, которому его вера не то что дозволяла — вменяла в обязанность обмануть доверившегося ему язычника-акума. Тем паче из ненавистного «народа Рос». И вместе с ним жмурил от злорадного удовольствия узкие щели окон весь огромный город, разжиревший на поту славянских рабов и крови тех, кто не желал быть рабами.

И тихо плакали по темным углам, не смея потревожить злого ликования своих «богоизбранных» господ, славянские невольницы.

Пять тысяч русов, по словам Масуди, вырвались из кровавой ловушки, в которую превратился для них Итиль. Тридцать тысяч трупов осталось лежать на речном берегу, и головы их свалили на городской площади. Вырвавшиеся, бросив суда, попытались прорваться из каганата сушей…

Но уже гудела степная земля под конскими копытами, уже мчались, науськанные каган-беком, орды кочевников-буртасов, вассалов кагана…

Мало кто из ушедших на Хвалынское море вернулся в родной дом.

Но где он находился, этот дом? Вряд ли в Киеве. Во всяком случае, несколькими годами позже, когда, натравленные хозяевами каганата, «приидоше печенеги первее на Русьскую землю», киевский великий князь Игорь сумел так встретить кочевников, что те откатились аж к Дунаю. А еще пять лет спустя в летописи появилась скромная строчка «воеваша Игорь на печенегов», после чего киевский государь оказался в состоянии, как мы видели, «повелевать» печенежским ордам — а те, в свой черед, почти полвека не смели показываться у русских границ. Чтоб полностью осознать величие сделанного правителем Киева, надо подчеркнуть, что из европейских правителей оседлых народов он был первым, сумевшим разбить кочевников на их территории, в степи. До него это пытались сделать Кир, основатель персидской империи, его потомок Дарий и полководец Александра Македонского Зопирион. Больше всего повезло Дарию — тот не только спасся сам, но даже умудрился вывести какую-то часть войска. Недаром, знать, был прозван Великим — а может, все дело в размерах армии, которая, по словам древнегреческого историка Геродота, насчитывала семьсот тысяч воинов. Для сравнения — в великой армии Наполеона Бонапарта, императора Франции, было «всего» шестьсот тысяч. Киру повезло меньше — в Персию вернулись лишь рассказы о том, как предводительница кочевого племени сунула его отрубленную голову в бурдюк, наполненный кровью его воинов. А менее всего повезло Зопириону — его фаланги исчезли в степи, как камень в море. Ни слухов, ни рассказов об участии несчастных македонцев. Видимо, учтя этот опыт, грозные римляне даже не пытались сунуться в степь. И никто из оседлых народов не пытался — до Игоря Рюриковича, Игоря Сына Сокола.

Спрашивается — мог ли киевский великий князь совершить такое, избавить два поколения русских людей от страха перед степью, если бы понес столь страшное поражение? Не знаю, как Вы, читатель, а я сильно в этом сомневаюсь. Сомневаюсь и в том, что на берегах Итиля гибель нашел предшественник Игоря, некий князь Олег II, сын Олега Вещего, как предполагают С. Э. Цветков и В. В. Кожинов. Силы Киева, кто бы ими ни предводительствовал, не пострадали в тот год. Иначе это обязательно сказалось бы на положении Киевской Руси, учитывая размеры потерь — сказалось бы катастрофически. Между тем тот же аль Масуди сообщает, что Черное море (Нейтас, по-арабски) именуется Русским (что подтверждается и нашими летописями), «оттого, что, кроме русов, по нему никто не смеет плавать». «Рекой русов» он именует Дон. Лев Диакон рассматривает Керчь — Боспор Киммерийский — как базу нападений Игоря на империю. Это ли народ и держава, только что страшно и бессмысленно потерявшая десятки тысяч сыновей? Неужели Аарон бар Беньямен пропустил столь великолепный случай поставить ненавистный «народ Рос» на колени, а еще лучше — раздавить, уничтожить навсегда, «все, что в городе, и мужей, и жен, и молодых, и старых, и волов, и овец, и ослов, все истребить мечом» — по заветам Моисея, Иисуса Навина, кроткого царя Давида?!

Но а как же, возразит мне, возможно, начитанный читатель, знакомый с книгами по этому периоду русской истории, как же кембриджский документ, как же «царь русов Х-л-гв», разбитый и покоренный «досточтимым Песахом»?

Поясню для читателя, не столь хорошо ориентирующегося в теме. В 1912 году С. Шехтер обнаружил в Кембриджской библиотеке и тогда же издал любопытный источник на древнееврейском языке об истории Хазарии Х века. Два скрепленных между собой бумажных (?!) листка исписаны с обеих сторон крупным квадратным письмом. По одной версии, это вариант переписки каган-бека Иосифа, сына Аарона бар Беньямена, с Хасдаем ибн Шафрутом. По другой — рассказ некоего хазарина, избежавшего гибели при разгроме русами каганата, своему новому господину о судьбах Хазарии. Говорится там, как «злодей Романус», император Византии, сперва начал гонения на иудеев, а потом подстрекнул правителя русов «Х-л-гв» напасть на хазар. В ответ «досточтимый Песах» пошел войной на «Х-л-гв», разгромил его и заставил воевать (?!!) против Византии. Там «Х-л-гв», потерпел поражение от «греческого огня», бежал и погиб в Персии.

К кому только не примеряли этот рассказ — и к Игорю, и к Олегу Вещему, и к гипотетическому Олегу II. Л. Н. Гумилев умудрился сочинить устрашающую сказку о захвате войсками Песаха Киева — который ни единой буквой не упомянут в документе. Что до меня, то я вовсе не считаю себя обязанным его к кому-либо относить. Я просто откладываю его в сторону. Почему? А Вы, читатель, что бы сделали с текстом, в котором действует языческий волхв Николай Иванович? Или московский воевода Карл Эдуардович? Или фрейлина Екатерины Великой Искрина Марксленовна?

Первый русский исследователь кембриджского документа, опубликовавший его перевод, П. К. Коковцев, в общем-то, ставит точку в его изучении, указывая, что имя Песах появляется у евреев очень поздно, не ранее конца XIII века. Так что этот «документ» — в лучшем случае попытка еврейского средневекового, или не очень, историка задним — очень задним! — числом выиграть проигранную предками войну. Таких примеров масса, самый древний — надписи Рамзеса II о «выигранной» им битве с жившим к северу от Египта народом хеттов при Кадеше, после которой границы Египта и хеттов отчего-то ощутимо сдвинулись… к югу. Впоследствии в загадку внесли ясность хеттские надписи — битву под Кадешем фараон позорно проиграл. Так и здесь — с той разницей, что нам давно и хорошо известны источники, в более верном свете показывающие русско-хазарские отношения середины Х века. И то, что находятся историки, пытающиеся поверять, скажем, русские летописи этой фальшивкой, — это их диагноз, не более того. Что до меня, то я не считаю себя обязанным считаться с сообщениями этого в высшей степени сомнительного источника.

В худшем же случае кембриджский документ — очередная «историческая» фальшивка, состряпанная малограмотным норманнистом (слышавшим, что имя Олег трактуют, как Хельги, но напрочь забывшим или не знавшим, что Олег Вещий «отмстил неразумным хазарам» задолго до воцарения «злодея Романуса»), очень любящим евреев и очень не любящим русских. Вроде русской «Влесовой книги» с той существенной разницей, что норманнистско-русофобский «документ» триумфально въехал в историческую науку, а единственная ссылка на антинорманнистско-русофильскую «Влесову книгу» способна изгадить репутацию историка.

«Объективность»? Она, читатель, она!

Так что забудем эту «Песахову книгу» и повторим еще раз: в середине Х века, при великом князе Игоре Рюриковиче, Русь — сильная держава, никому из соседей не подчиненная и граничащая с каганатом по Дону. Мы же вернемся к русам, погибшим в Итиле. Итак, они не киевляне. Кто же они в таком случае и откуда? Не зря ведь аль Масуди начал рассказ про злосчастный поход 912 года сообщением, что русы «состоят из разных племен».

Тут надо знать то, не слишком ярко освещаемое нашими историками обстоятельство, что в конце IX — начале Х века на Черном море образовалась, согласно целому ряду источников, некая пиратско-купеческая вольница, вроде украинской Запорожской сечи или Карибских флибустьерских гнезд эпохи Великих географических открытий — Порт-Ройяль, Тортуги. Многие исследователи именно здесь располагают загадочную Артанию-Арсанию-Уртаб, третье царство русов арабских и персидских источников. Располагалась она в Тъмуторокане, и съезжались туда молодые, охочие до приключений удальцы, одиночки и ватажные, не прижившиеся ни к одному двору дружинники, изгои и беглые всякого рода. Позднее Тъмуторокань стал гнездом князей самого авантюрного склада — чего стоит тот же Олег Святославич-Гориславич (в этом прозвище нет ни обиды, ни намека на «горе», оно обозначает человека «горючего», огненного, человека славы яркой и недолгой, как пламя). Именно отсюда могли приходить русские дружины на северо-восточный берег Византии (житие Григория Амастридского, IX век). И очень вероятно, что именно отсюда вышли в поход и те лихие полукупцы-полуразбойники, которых перебили в 910-м корабельщики ширваншаха Али, и те злополучные удальцы, столь страшно за них отомстившие — и потерявшие вместе с плодами мести свои жизни.

Что-де до урока, он прост — не верь врагу. Как бы ни был ему выгоден союз с тобою, твое поражение ему все же выгодней. И лучше бы шедшие на Каспий русы начали мстить с разгрома Итиля и освобождения славянских невольников.