С Лениным в мешке
Кто не мечтает, чтоб их дети были счастливы! Чтоб если сын — так наконец женился. Мои же мама с папой — спят и видят. Чтоб женился. А не спят — так сразу начинают. Узнав, что отправляюсь по России, уцепились:
— Привези уже кого ты хочешь, но только чтоб один не возвращался!
И видит Бог — что я вернулся не один.
А было так.
Я ездил и смотрел, смотрел и ездил, по самую глубинку зарываясь… И однажды, загуляв… Случилось вот что.
Электричка Кинешма — Москва. Ну то, что в российских электричках стихами-песнями обслуживают публику, — известно. Стихи и песни — это еще ладно! В каждой электричке — есть еще и штатный сумасшедший.
Едем — непривычно что-то тихо, что-то я давно не видел психов, целый час! Вдруг из тамбура разносится:
— Ой, убили! Ой, уби-ли! — женщина кричит, стенает, воет. (Вздрогнул я — и, оказалось, не напрасно: эта женщина уже вошла в вагон.) — Ой, уби-ги-ли! Ой же и уби-ги-ли! Ручки оборвали, ножки… — в глазах ее кошмар. — Все тело порубили-порубили, посекли! В землю закопали! — тут ее лицо преобразилось, просветлело, и она продолжила, ликуя: — А сам живо-ой! А сам живехонький! — и тут же спохватилась: — Вы о нем не слышали? Ну что вы! Александр Капралович Матятин! Перламутровые ушки, глазки домиком…
И идет по направлению ко мне. Уже я Бога умолял: пускай пройдет. Пускай не останавливаясь — мимо… Потом я понял: точно остановится. И точно:
— А можно рядом с вами отдохнуть?
Я, обреченно:
— Ну уже садитесь…
У нас в Донецке столько сумасшедших — глаза разбегаются. Но Россия обскакала нас и в этом. И два часа она мне в эксклюзивном исполнении:
— Вы еще не слышали? Что Матятина убили? — доверительно. — Ручки-ножки…
— Оборвали.
— В землю…
— Закопали!
— Это факт! А сам…
— А сам живой, а сам живехонький!
Диалог выписывался чудный: все сходилось. Она видит, неформально ненормальная, рядом с ней — ее единомышленник:
— Послушайте! — схватив меня за руку. — Как же с вами интересно, ну вообще! — и про «убили» повторила раза три. Вдруг спохватилась: — Извините, выхожу!
Бог послал мне этой дамы остановку…
Тут вижу — по проходу движется мужик. И щедро сыплет мимикой лица. Жара, но шапка зимняя, с ушами, а на лбу — очки электросварщика. Все ясно. История болезни — на лице. А за его спиной — большой мешок. Согбенный, он идет и приговаривает (а там все окают, Поволжье там кругом, там без этого нельзя, чтоб не поокать):
— Отдам бюст Ленина в хорошие руки! Отдам бюст Ленина…
И ему же веришь: он отдаст, да так, что ты попробуй не возьми!
Думаю: минуй нас пуще всех напастей… Приближается:
— Отдам… Отдам бюст Ленина в хорошие… — бубнит.
Чую, он сейчас притормозит. Ох, притормозит, я это чую! Я потупился — тупее быть не может! Я уткнулся в книжку вверх ногами. Я старался лишне не дышать. Чтобы быть как можно незаметней. И Бога опять, как с дамой, озадачиваю: чтоб мужик… Чтоб прошел он уже мимо наконец! Бог прошел — мужик остановился. Надо мной. Опустил мешок. Но есть еще последняя надежда: он передохнёт (мешок тяжелый) — ну и пойдет себе опять, палимый солнцем. Я притаился из последних сил…
— А ну покажь мне свои руки.
Это мне!
Я дернулся и замер. Все пропало!
Обреченный, я протягиваю руки. Он одобрил:
— Хор-рошие, — обязательно окая, — руки!
От такого комплимента я затрясся и заблеял сразу о мешке:
— Что там, что там?!
— Ох, та я ж вам говорю, всему составу! Отдам бюст Ленина в хорошие… И ваши — в самый раз! (Я зарыдал.) Та вы ой! Что он без ног, вы это… не волнуйтесь! — снова окая. — Это бюстом называется в народе!
Я, жалобно:
— Не-не-не, спасибо за доверие, но… Я его пока что не достоин!
— Вот! А вы еще и скромный! Значит, вы достоин в самый раз! — поощрил, на всю катушку окая.
Я, со всхлипом:
— Вот спасибо!..
Чертова воспитанность! Почему он выделил меня?!
Я раскрыл мешок и аж отпрянул: навстречу мне блеснула эта лысина! Это он, бюст Ленина, пудом живого гипса! Я содрогнулся — и его немедленно закрыл…
До чего-то там доехал. Разгрузился и, конечно же, смекнул: ладно, где-нибудь забуду.
Вот наивный!
За мной всегда бежали: «Ваш мешок! Вы забыли свой мешок! Алё!» — Россия бдит, она напугана тер-актами.
Взять метро (вернулся я в Москву). Уж полночь близится, и станция пустая. Я так бережно мешочек забываю — и тихонечко на цыпочках бегу. Вдруг свист и крики: «А ну, товарищ! — гулко, на всю станцию. — Немедленно вернитесь! Ваши документы! Что в мешке?» Я думаю: откуда, ну откуда?! А там же камеры наружного обзора!
Мешок меня преследовал повсюду. Впрочем, сюжет уже не нов в литературе: так за Евгением у Пушкина гонялся Петр Первый. Хотя… Нет, все же есть одно серьезное отличие: вождь в мешке не только не на лошади, но и практически без ног. Хотя… А толку? Я от него бежал, а он за мной. Он — за моей спиной — не отставал…
Моя тетечка, живущая в Москве, — верный ленинец не в первом поколении. Значит, вот кому я и всучу! Типа, в знак глубокого почтения… Но и она дала ему отвод: «Свят, свят!» Далеко зашла в своем развитии! Так у нас меняются кумиры…
И опять, гуляя по Москве, я его пытался подзабыть — то здесь, то там. Но окаянного вождя мне возвращали:
— Вы забыли, — подозрительно, — мешочек!
— Ах да, спасибо!.. А хотите? — я, чистосердечно. — Насовсем! Причем совсем бесплатно!
Но местные:
— Не, не надо… — вяло отбояривались.
А поскольку местные встречались повсеместно, мне сбагрить им вождя не удалось. Я понял, что в мешке — моя судьба! И с мешком тащился по России. Этот Ленин, извините, захребетный, меня преследовал повсюду, где я был, неоднократно нарываясь на скандал. Все попытки от него избавиться упирались в терроризм. Международный.
Кто придумал этих гипсовых вождей?!
Делать нечего, везу его в Донецк (кто не помнит, я оттуда родом). На таможне:
— Что у вас в мешочке?
Я, вымученно:
— Господи, Ильич! Собственной персоной, но без ног.
— Ладно шутки! — взяли в оборот. — Мы серьезно: что у вас в мешке? — но я от Ленина не отступаюсь ни на шаг. — Предъявите!
Блеснула лысина. В мешке стоял Ильич.
Они переглянулись с недоверием. Конечно! В советские года его б одобрили! Да тогда и не было таможни. Но сейчас — они увидели подвох: просто так, согласитесь, Ленина не возят.
— А ну, зачем вам Ленин, отвечайте!
Я, конечно, распинаюсь краснобаем:
— Ехал в электричке… — и повторяю досконально свой сюжет: — Шапка и очки электросварщика, «Отдам бюст Ленина…» — и далее по тексту. — Вот какие руки у меня!
Переглянулись с видом: заливает! Моим словам не верят ни единому:
— В общем, ясно: вы темните. Не темните! А лучше признавайтесь нам подробно.
Начинают бдительно простукивать, полагая: что-то там вмуровано. Поезд дернуло (ему пора в дорогу) — и Ленин головою рухнул вниз. В тот же миг оно и откололось. Это гипсовое ухо Ильича!
Женщина, сидящая напротив, — кто бы мог подумать (мне везет) — тоже оказалась с набекренью. И запричитала, застенала:
— Ой, какая срамотища, Боже мой! Голова без уха! Это ж вождь! — и срывая с головы своей косыночку: — А ну перевяжите ему ухо!
Сердобольная!
И мне уже не оставалось ничего. Как ту косыночку в горошек завязать. На голове вождя с отбитым ухом. Прикрывая то, чего там нет. И вдруг мелькнуло: я подобное встречал. Вот только где? Господи, так это же Ван Гог! Автопортрет, где перевязанное ухо! Когда бы вождь еще и стоил столько же, ему бы точно не было цены! Сумасшедшие, я доложу вам, деньги. Как, допустим, сумасшедший тот же Гог…
И вот я наконец уже в Донецке. Мама в радостном неведении:
— Ой, что в мешке, подарочков привез?
— Подарочков, а как же! — и стараясь маму подготовить: — А кстати, мне везет на сумасшедших!
Мама, пропуская это мимо:
— Ладно, пусть они живут, а что привез?
Ей, как всякой женщине, не терпится. У мешочка ниспадает покрывало. Мелькает мне приевшаяся лысина. И Ленин — с ухом, перевязанным в горошек…
Немая сцена. Входит папа с хмурым утром на своем лице:
— Теперь я понимаю, почему! Почему к тебе так липнут сумасшедшие! Да потому, что, Слава, ты такой же!
Сказал — отрезал. Вышел с тем же утром. Я так и опустился рядом с Лениным…
Достали. Ополчились. Довели. И — огульные, язвительно-насмешливые — учинили форменный допрос:
— Что ты, преданный идеям ленинизма?!
А я ж не комсомолец никогда, не говоря уже о пионере…
И я решился, и с запекшейся обидой:
— Так, спасибо вам за все — и до свидания!
Взвалил я на себя, привычно сгорбился. И войдя в трамвай ближайшей марки, мешочник, я надсадно пробубнил:
— Бюст Ленина отдам! Отдам в хорошие…
Я был приятно удивлен: видит Бог, так легко и вдохновенно в жизни окать мне еще не приходилось!
Только жаль, что мне опять не до женитьбы…
