«Kinder-210»
Детское воспоминание недетской сложности…
Это сейчас все магазины, и не только, в Донецке поменяли ориентацию. Так, в туалете № 3 — элитный бар «Нектар», а в детской комнате милиции — магазин «Интим», для повзрослевших. Вместо сквериков и парков — парковки и торгово-развлекательные центры. А где стояло «Похоронное бюро» — еще один «Секс-шоп». Плюс публичные дома, не без того. И это, «казино на казине»…
Да чего там, хорошеет наш Донецк!
А еще у нас была «Живая рыба». Но живой там, если честно, и не пахло. Пахло чем. Если даже и в святая их святых, в их рыбный день, по четвергам… Гвоздь программы… Хек глубокой заморозки? Не смешите! Салат пикантный из морской капусты! И из рыбы — больше ничего!
Вот такой был магазин «Живая рыба». На Первой линии, в конце семидесятых. Мы же проживали на Двенадцатой.
А, еще забыл упомянуть: где когда-то отпускали молоко, — там «Мормышка», сауна для взрослых.
И вот однажды… Я тогда был школьник, а официально — ученик начальных классов, в дом вбежала бабка. Моя, моя родная. Но поначалу… Я с трудом ее узнал, она такая. Вся взъерошенная.
— Слава, там такое! Может, слухи? Нет, это правда, люди говорят…
На всякий случай я заплакал:
— Что, война?
— Ты сам война! — она умела успокаивать. И опять: — Скорей, пока не поздно! — она как будто малость не в себе. — Когда такое было? Никогда!
А я ж нетерпеливый:
— Говори!
— Нет, не могу! Ну хорошо, уже могу! В «Живую рыбу» — завезли живую рыбу! — и буквально не находит себе места.
Этот день был — даже не четверг! Оказалось, она по дому просто ищет кошелек.
Бабка вывернула кошелечек наизнанку и выгребла дрожащею рукой все, что из денег было на хозяйстве. А это, я умру, но не забуду никогда: два рубля и тридцать шесть копеек!
— Купи на все! — и улыбнулась как-то так, стеснительно: — Так рыбки хочется! Иди уже давай!
И я опять подумал, что ослышался. Так, еще вчера — мне доверяли только как ребенку: на городскую булку шесть копеек. Или тринадцать, чтоб для литра молока. А тут мне поручают, представляете?! Не просто рыбу. Да еще живую. А на сумму два и тридцать шесть!
Это было сумасшедшее доверие!
Я понял сразу: рыба — еще есть! Начиная с самого хвоста. Не рыбьего, естественно, а очереди. Хвост натурально выпадал уже наружу. И его все задевали, пешеходы, это ж центр, там место оживленное. Хвост дрожал, и извивался, и топорщился, и уходил то влево, то куда. Я пристроился, как будто бы прижился. И сразу же недетская забота: чтобы мне хватило, вот и все! Я должен оправдать, какой я взрослый!
Когда прошло там… Сколько, я не знаю, я оглянулся: сладостное чувство! За мной позанимало уже столько, что ладно, мне не хватит. Предположим. Но — чтоб целому хвосту?! А я-то раньше! В общем, в очереди мне скучать не приходилось.
Мы хвостом немножко повиляли, пока нас не втянуло в магазин. Так дрейфовал я в сторону прилавка…
Я выстоял! Я подошел к нему!
Вот, продавец! В клеенчатом переднике, в воде. В белом колпаке, на нем креветка.
Между мной и продавцом — большой аквариум. А в нем, завороженный, наблюдаю: сама она, моя живая рыба! Она купается, скользит — и не кончается!
Не скрою: то был исторический момент! Сжимая в кулачке все деньги в доме… Меня от счастья — просто распирает: вот сейчас! Вот сейчас я наконец-то стану взрослым!..
— Мальчик! — я очнулся. — Что тебе?
Казалось, что мне? Если мы стояли за одним. Конечно, рыбу! Но у них еще ассортимент, вполне широкий: рыба карп и рыба толстолобик. Ассортимент резвился под водой.
— Ты что, глухой?
А кулачок мой накрепко зажат, чтоб, не дай бог, не выпала копеечка. И я благоговейно:
— Мне живой… А все равно какой! Но только чтоб на два и тридцать шесть!
Она:
— Ага!
На глаз словила, уложила на весы — а по деньгам выходит рубль десять. Сразу две, на глаз, — ого, пятерка! Может, эту? А там же рыба разная, как люди. Опять на глаз — четыре сорок шесть! Ну что сказать? В этот день глаз был не на ее стороне!
На весы метнула пятую, десятую. Ловила, заморилась, вся в воде. В колпаке с креветкой, в этом фартуке. Меня всего трясло от возбуждения! Она ловила их практически вручную. Переполошила весь аквариум. Но той, что бабка мне велела, — все никак! И где-то через рыб не помню сколько, перегнувшись через водоем, так доверительно:
— Мальчик, мальчик, ты не прав!
Почти что шепотом.
А я же… Хоть я и был немножечко отсталый, ну чуть-чуть, в своем развитии, но по слогам читать уже умел. И вот, как оказалось, не напрасно! Углядев табличку на стене, я эту тетку тут же вразумил:
— «По-ку-па-тель всег-да прав!»
— Ыххх! — она выдала в сердцах. Но крыть ей нечем: я же покупатель! И рукой нырнула в свой аквариум. Мощно заявляя о себе, рыба колотилась, как в припадке… — Три пятнадцать! — бросив на весы. Смахнув обратно. Судя по всему, ей было плохо. Тут ее лицо пришло в движение, и она едва ли не взмолилась: — Давай я дам, какую уже дам!
Очередь мной стала тяготиться, вздыхать, переминаться с ноги на ногу…
А я ж послушный, в общем, несгибаемый. И чтоб ослушаться мне бабку — я и в мыслях! «Вот тебе два тридцать шесть — купи на все!»
Продавщица искушала как могла:
— Ой, подумаешь, сказала ему бабушка!
Но я за компромиссы не цеплялся. И тогда она берет меня в советчики:
— Ну тебе уже какую, я не знаю! Может, эту? — как партнеру по сотрудничеству.
— Лучше эту! — и я тыкал в проплывающую.
Она швыряла на весы. Нет, не она!
Не эта.
И не та.
Она так растерялась, по-серьезному: в ее жизни я присутствовал впервые! И вот тут ей, продавщице, на подмогу… А знаете, в очередях СССР были «наблюдающие очередь». Из активисток, склочного пошиба. Они сами шли, с хвоста. Чтобы пасти. Чтоб со стороны никто не сунулся. Наблюдают-наблюдают и… Пристраиваются. Чтоб себе вне очереди — хвать! И отвалить. А свежий наблюдатель тут как тут…
Она со всех сторон меня обгавкала. И, чтобы продавщице подыграть:
— Мальчик, часом, ты того, не идиот?!
Но я с блеском отпарировал:
— Ни часом, ни минутой, ни секундой! «Покупатель всегда прав!» — уже на память…
Очередь нагуливает ярость. Но пока насупленно молчит. Тут продавщица натурально извелась и, блуждая взглядом, вопрошает:
— Товарищи! — товарищи прислушались. — Чей это ребенок, не дай бог?! — но во мне никто не признавался. — Я щас кончусь раньше этой рыбы!
И вот тут ее прорвало, эту очередь, как дамбу, как плотину. И она уже, по полной озверев… Хотя прошло… Каких-то полчаса. Но напор стихии я держу:
— Мне чтоб рыбу… Чтоб на два и тридцать шесть!
Стоял я насмерть!..
Она перешерстила весь аквариум.
Неужели я ни с чем вернусь домой?!
Я же так хотел быть взрослым! Обломилось…
Мои раздумья прерывает крик:
— Есть! Мальчик! Два и тридцать шесть! — она вопит. — Очнись, ты слышишь?!
Очередь вздохнула облегченно.
Бабка знала: есть такая рыба!
И я при всех разжал свой кулачок.
Но я ж не знал, чем это обернется…
Домой я возвратился уже взрослым: живая рыба — это вам не булка.
А скажу, что я, когда родился, моим родителям… Вот, первая несправедливость в моей жизни: родился я, а подарили им. На день рождения. Детские весы, такие маленькие. Для новорожденных, выгнутым совком. Германия, а значит, точный вес. И назывались «Kinder-210».
Поначалу вешали меня. Потом смекнули, что я в весе набираю и без «Kinder» а и… Переключились на продукты. Страна была охвачена обвесом — но бабка спуску не давала никому. Ей говорили:
— Бетя, что вы ходите? Себе дороже, Бетя, для чего?!
— Дело принципа… — вздыхала моя бабка. — А дело принципа — живет и побеждает!..
Ну и вот. Бабка, наловчившись перевешивать, уложила рыбу вдоль… А не хватает. Не хватает ровно двести граммов! На тоже ровно двадцать шесть копеек! Уложила поперек — не может быть! И по головке гладит толстолобика, и так, и перетак — а недовес! Мы, затаив дыханье, наблюдали. Нацепила в доме все очки, сосредоточилась. Но толстолобик показаний не менял! А это ж «Kinder», немцы, точный вес…
Бабка тут же, боевая:
— Ахтунг, ахтунг! — в честь весов, что родом из Германии. — Нашего ребенка обманули!
И мы привычно стали собираться…
Вся семья, уже мы в полном сборе: значит, бабка, мама с папой, я и рыба — мы выдвинулись в сторону «Живой». Качать права!
Бабка всю дорогу нас подбадривала:
— Ох, я представляю, что щас будет!
Так я никогда не трепетал!
Народ опять торчал хвостом из магазина.
Продавщица как увидела меня… Узнала? А еще бы не узнать! Очередную рыбу выронив в аквариум. С ней сделалось… Вот тут уже загадка! Чтоб глубокий обморок — переживали на ногах? И сознания при этом не теряя?! Окаменела, выпучив глаза…
Человек, он на поверку очень слаб. И каждый ищет легкого пути. Она ахнула, вполне непроизвольно. И первым делом, чтоб уйти ей от ответственности, она тут же захотела утопиться. В этой рыбе! Прямо с головой!
Она хотела легкого пути!
И вот тут уже ввинтилась моя бабка.
Бабка разгадала этот трюк и:
— Ну уж нет! Утопиться вы успеете всегда! Двадцать шесть копеек за обвес! А потом, — великодушно разрешила, — уже можете топиться, на здоровье!
И мама эхом:
— Двадцать шесть копеек!
А папа у нас тихий, отстраненный. Но, больно дернув папу за рукав, бабка возвратила его к жизни. Запинаясь и бледнея, он:
— Да-да! Двадцать шесть копеек, извиняюсь…
Я и рыба, мы уже смолчали.
Продавщица толстолобиков и карпов помертвела, все как полагается. И лицом ушла в такую бледность, что…
И вот тут случилось непредвиденное. Продавщица, на одних губах:
— Вот вам рубль — и сдачи мне не надо!
— И не надо! — бабка резюмировала.
Тут уже включилась моя рыба. Глубоко заглатывая воздух, как будто тоже что-то силилась сказать.
Продавщица, не мигая мне в лицо, прошептала:
— Только уходите!
А мы здесь и не собирались ночевать!
Я оглянулся. Оглушенная, она… Даже, кажется, забыла утопиться…
Мое пришествие, второе, завершалось.
Бабка видит: что такое? Я в смятении. «Ах бабка, рвач она такая!» — я подумал.
Бабка даже растерялась, встав как вкопанная:
— Может, кто-то думает: я рвач?
Я даже вздрогнул и, опустив глаза, ей прошептал:
— Она ошиблась… — в смысле, продавщица.
— И это говорит мой внук? Какой позор! Не, ты правда ничего не понял?! — я не понял! — Как же? Как же объяснить тебе доступно?..
Вдруг бабка снова резко тормознула. Он сидел. Он оказался очень даже кстати. Этот нищий, на обочине дороги. С кепкой, вывернутой в небо. И пустой. Мол, бог подаст. Но бог не торопился…
И тут бабка, наклонившись грациозно, мне показалось, даже не раздумывая, с легкостью рассталась с тем рублем. Я, что называется, отпал. Ну и нищий, натурально, охренел. Бабка:
— Да, так на чем мы там остановились? Ах, тот рубль, что нам вернула продавщица! — я кивнул. — Это… Запомни, Слава, раз и навсегда, — компенсация морального ущерба! Компенсация…
— …морального ущерба!
Мы пошли, уже не останавливаясь.
И этот день был — даже не четверг!..
