Вторая с половиной Фонтана
Хорошо живется сейчас нашим телезрителям. Интересно! У кого пять телевизионных каналов, у кого десять, а у кого и все двадцать шесть. Гуляй — не хочу. Сел вечером у телевизора, не понравилась передача — переключил на другой канал. И тут ерунду показывают — на следующий. Потом еще и еще… Смотришь, пора и на боковую.
Когда-то, в советские времена, в Одессе было всего два канала. Первый, московский, который смотрели все, и второй, одесский, который не смотрел никто. На этом канале я и трудился.
Возглавлять наш довольно большой и, в общем-то, не бездарный коллектив партия направила человека, которому сам бог велел быть тележурналистом. Дело в том, что у него был какой-то странный дефект речи. А может быть, даже и психики. Если обычные люди в разговоре стараются опускать так называемые слова-паразиты, такие, как «ну», «в общем», «как бы это сказать», «как его», и изъясняются в основном при помощи существительных, прилагательных и глаголов, наш руководитель, высказывая свою мысль, наоборот, опускал существительные, прилагательные и глаголы и изъяснялся исключительно при помощи «паразитов». Эффект был потрясающий!
Мой первый приход на службу, помнится, совпал с редакционной летучкой. В небольшой, сильно прокуренной комнате сидело человек пятьдесят. Перед ними стоял руководящего вида мужчина и, строго глядя на собравшихся из-под кустистых бровей, говорил примерно следующее:
— От это… Знаете ли… Не то чтобы… Ну как бы это сказать… Вот… А… В общем, конечно… Как его там… Ну… Вы меня понимаете!..
Самым поразительным было то, что его действительно понимали.
— Вот правильно учит нас наш уважаемый Владлен Александрович! — вскочила сразу после его выступления очень пожилая и очень дородная дама с юношеским пушком над верхней губой (как выяснилось впоследствии — редактор передач для старшеклассников Фира Аркадьевна Казанская). — Сейчас мы, как никогда, обязаны сильно улучшить качество своих передач! Только так мы сможем заслужить любовь и уважение нашего зрителя!..
«Это какого еще зрителя? — подумал я. — Откуда это у нас зритель?..»
Оказывается, я ошибался. Зритель у нас, оказывается, был. Правда, один. Звали его Степан Митрофанович Перебейнос. Он работал инструктором городского комитета партии и получал свою зарплату исключительно за то, что с утра до вечера смотрел наши передачи. С целью недопущения и контроля…
Вот в этом, оказывается, и была вся загвоздка! Любое отступление от вкусов Степана Митрофановича, от его глубокого понимания, что и когда нужно показывать людям по телевизору, грозило нашей студии самыми серьезными неприятностями. Впрочем, за годы совместной работы студийцы так изучили запросы своего зрителя, что какие бы то ни было пробои здесь были практически исключены.
Каждый день мы начинали свое вещание с захватывающей телепрограммы под названием «Битва за урожай», в которой очередной председатель колхоза докладывал нашему единственному зрителю, что «у прошлом годе, несмотря на героические усилия, наш коллектив не смог перевыполнить своих социалистических обязательств, потому шо той год був сыльно холодный и усэ чысто помэрзло. Совсем по-другому обстоят дела в этом годе, который не такой холодный, як той, а, наоборот, теплый, и потому у нас усэ чысто згорило!..» Такие объяснения Степана Митрофановича устраивали. Правда, иногда он делал нам замечания.
Однажды, помню, по студии разнеслась страшная весть: зритель нами недоволен. Вчера в передаче на атеистическую тему он услышал фразу: «Начиная с тысяча девятьсот семнадцатого года в нашей стране, слава богу, нет никакого бога!» Она показалась ему двусмысленной…
— Ой, я вас умоляю, — отмахивался редактор этой передачи Лопушанский, — так завтра мы скажем, что бога у нас нет не с тысяча девятьсот семнадцатого года, а вообще никогда не было, и не только в нашей стране, но и за рубежом, и за это не слава богу, а слава КПСС!..
— А вы не боитесь? — спросил я у него.
— Кого?
— Бога. Вы что, действительно так уверены, что его нет?
— Перестаньте, молодой человек, — ответил Лопушанский. — Я уверен, что если он и есть, то он не то что нас — он и московские передачи не каждый день смотрит! Главное, чтобы Степан Митрофанович был доволен…
Конечно, для нас это было главным. Но так уж устроен человек, что ему всегда не хватает своего счастья. Ему хочется большего. Нам, например, хотелось, чтобы нас смотрели миллионы! И однажды судьба дала нам такой шанс.
— Слыхали?.. Слыхали?.. — прокатилось по студии. — Владлена Александровича вчера вызывали в обком. К самому товарищу первому!.. За очередные заслуги в сельском хозяйстве нам предоставлена высокая честь участвовать в первомайском «Голубом огоньке»!.. Прямое включение в прямой всесоюзный эфир!.. Целых четыре минуты!.. Сами находим героя, артистов, которые будут его чествовать… В общем, все как положено…
И началось. Телевизионное начальство из Москвы звонило по нескольку раз на день: «Вы понимаете, какая это ответственность? Вас будут смотреть сто пятьдесят миллионов человек! Впрочем, черт с ними, с этими ста пятьюдесятью миллионами… Но кроме них вас будут смотреть еще девять человек — членов Политбюро, а это уже более чем серьезно!.. Город у вас в национальном отношении сложный. Так что вы уж найдите там у себя героя, фамилия бы которого, так сказать, отражала… Точнее, не отражала… Короче, вы понимаете, о чем мы говорим?!»
Конечно, мы понимали… Ну кто же не знал, что наше высокое руководство относилось к людям определенной национальности, точнее говоря, к евреям, ну, скажем, так же, как к определенным частям человеческого тела. Просто избавиться от них вроде бы невозможно, потому что организм без них станет хуже работать, но рассказывать о них по телевизору… А тем более показывать…
Короче, мы нашли нужного человека. И фамилия у него была замечательная — Трандасир. Он был комбайнер и вообще очень хороший парень. Правда, разговаривал он еще хуже, чем наш Владлен Александрович, но в данном случае от него это и не требовалось.
— Ты только не нервничай, Коленька! — суетились мы вокруг нашего героя за несколько минут до включения. — Тебе почти ничего не нужно будет говорить… Все скажет Наташа — наша ведущая. Только в самом конце, когда она вручит тебе ключи от нового трактора, ты скажешь: «Спасибо вам за приз!» Запомнишь?
— Угу, — сказал Коля.
— Пять минут до эфира! — закричал режиссер. — Давайте порепетируем!
— Дорогие друзья! — начала наша пышногрудая красавица Наташа, тоже сильно волнуясь. — Сегодня я хочу познакомить вас с замечательным трандасиром товарищем Комбайнером… то есть замечательным комбайнером товарищем Трандасиром…
Пока она говорила, Коля, напряженно уставясь на вырез ее довольно-таки открытой блузки, почему-то начал краснеть…
— А сейчас, дорогой Николай, — закончила Наташа, — разрешите вручить вам ключи от нового трактора!
Коля молчал.
— Ну!.. — зашептали мы. — Говори же «Спасибо…»
— Спасибо… — просипел Коля.
— Вам… — подсказывали мы.
— Вам… — проговорил Николай, не отрываясь от Наташиного выреза.
— За…
— За бюст! — неожиданно брякнул Коля.
— Стоп! — заорал режиссер. — Какой еще, к черту, бюст?! При чем тут бюст?! «Приз» — нужно сказать! Понимаешь? Приз!.. Десять секунд до включения. Приготовились…
— Вы… Это вот самое!.. — строго проговорил Владлен Александрович. — Не то чтобы, знаете… Ну как бы это сказать… А лучше, ну как его там… В смысле… Ну вы меня понимаете…
— Что это он говорит? — спросил я Фиру Аркадьевну.
— Он говорит, что Коле вообще ничего не нужно отвечать. Пусть говорит только Наташа. Это наше единственное спасение!
— Эфир! Мы на первой программе! — панически закричал режиссер.
И дальше все пошло как по маслу. Наташа прекрасно рассказала о том, какой Коля замечательный комбайнер. И как он в этом году скосил в два раза больше, чем посеял. Потом вручила ему ключи. Потом скрипач стал играть в его честь музыкальное произведение. А пока он играл и камера брала скрипача, к креслу ведущей подполз мальчишка помреж с наушниками на голове и быстро проговорил:
— Москва в восторге! Им очень понравилось! Просят назвать фамилии создателей сюжета!..
— Не!! — шепотом закричал Владлен Александрович. — Ой!.. Ну как бы это сказать!.. Опа!!..
Но было уже поздно. Камера взяла ведущую. И она, наивная наша красавица, купаясь в лучах всесоюзной славы, произнесла:
— А теперь Одесса прощается с вами. И мне остается только сказать, что сюжет о комбайнере Трандасире для вас подготовили и провели журналист Шварц, режиссер Кац, оператор Лидерман, звукооператор Либерман, а также скрипач Шнеерзон, который исполнил фрагмент из скрипичного концерта Мендельсона…
Включение закончилось. Нас вырубили из эфира.
— Это конец! — охнул кто-то в наступившей тишине.
— Хай бы вин уже лучше про груды сказав! — произнес Владлен Александрович, может быть, первую за всю свою жизнь внятную фразу.
На следующий день разразился скандал. Степана Митрофановича сильно понизили и отправили в родное село, где теперь уже под его чутким руководством «усэ чысто горило и мэрзло».
Владлена Александровича опять вызвали к самому товарищу первому, и он оттуда уже вообще никогда не возвратился.
Все остальные остались на своих местах. И только я через какое-то время уволился по собственному желанию. Хотя и грустно было расставаться с этими уже полюбившимися мне людьми. И с этой студией, окруженной, как сейчас вспоминается, какими-то вечно цветущими каштанами в парке на второй с половиной станции Большого Фонтана, среди которых, убежав с очередной летучки, так весело было гулять вдвоем с красавицей Наташей. Ушел, оставив среди этих каштанов, как говорится, частицу своей души, в попытке сохранить в ней в целости хотя бы все остальное…
