Имена фараонов среднего царства
Рассматривал свой письменный стол. Черт знает что, а не стол. У настоящего писателя какой должен быть стол? Старинный и дубовый. Или из карельской березы. Со множеством ящиков и ящичков для писания в стол. Что-нибудь запрещенное или опередившее свое время, чтобы потом внук или внучка, или хотя бы их кошка могли найти это, выколотить пыль,зачитаться зачихаться до судорог и немедленно выбросить. И непременно хрустальная чернильница с полудохлой мухой под бронзовой крышечкой. И гусиное перо. И маленький перочинный ножичек с костяной или наборной ручкой. А еще над таким столом должны висеть фотографии. Я и Пушкин за столиком ресторана ЦДЛ или мы с Гоголем на презентации второго тома «Мертвых душ». Ничего такого у меня нет. Даже гусиного пера. Только птичьего гриппа мне не хватало. И рукописей у меня нет. Все файлы и файлы… А хоть бы и были. Ну какие в моем деле могут быть рукописи? Вот рукопись романа — это таки да. Ее можно носить с собой в папке из цветного картона с разлохмаченными тесемками, давать подержать друзьям, чтобы они могли оценить роман на пухлость и увесистость. Можно швырнуть ею об пол в кабинете редактора или в редактора и с криком отчаяния рвать на себе редакторе волосы. А рукопись трехстишия? Кинь ее на пол, и она упадет куда угодно, только не в то место, куда ты ее бросал. Если вообще упадет. Для того чтобы она упала… в редактора, этот жалкий листик надо исписать трехстишиями с двух сторон в три слоя. Да и то… лучше уж сразу приступать к вырыванию волос. Короче говоря, с рукописями ничего не получается.
Чернильницы с мухой тоже нет. Муха, конечно, дело наживное, но мухи больше нужны композиторам. Композитор — он что? Он муху поймает, в кулак зажмет, к уху поднесет и давай записывать. Одна пойманная муха в пересчете на то, что сегодня девки пляшут по четыре сразу в ряд, может нажужжать на целый альбом. Даже двойной. Другое дело классика. На одну симфонию их столько надо…. Говорят, что Моцарт был с такими мухами… А может, и врут. Впрочем, ну их, этих композиторов. Да и кто ж теперь без мух? Как в зеркало-то глянешь…
Писатели, а пуще всего поэты помнят наизусть свои стихи. Сам слышал, как они читают их километрами. Я так не умею. Почему-то плохо запоминаются свои стихи. Прочтешь сантиметров десять или двадцать, и все. Зато я помню чертежи. Помню размеры деталей, разные допуски и посадки, помню даже те слова, которые говорил токарю или фрезеровщику, когда они делали эти детали не так, как было задумано.
Бог его знает, почему так происходит. Не с токарями и фрезеровщиками, конечно, а с памятью. Я читал, что голова запоминает прочнее всего то, что кажется ей важным и необходимым. Наверное, так оно и есть. Еще, кроме чертежей, с самого детства помню наизусть имена фараонов Среднего царства, стихотворение Луиса де Гонгоры о Кордове, подробности спасения ледоколом «Красин» экспедиции Нобиле к Северному полюсу на дирижабле «Италия», картину Брейгеля «Охотники в снегу» и тот примечательный факт, что в битве при Никополисе рыцари крестоносцев, которых сбили с лошади, не могли бежать, поскольку цеплялись за все, что попало, носками своих загнутых туфель — такая тогда была мода. Между прочим, многие из-за этого и погибли. И вот с таким багажом я иду… мне приходится… и хрен знает что получается. А вы говорите — стол. Можно подумать, что свет клином сошелся на этом столе. Взять, к примеру, диван — сошелся как-то раз я на нем…. Но это уж совсем другая история. Ее я вовсе и не собирался рассказывать.
