Повесть о двух городах
Москва, конечно, за все свои многочисленные грехи когда-нибудь провалится прямиком в преисподнюю. Может, и не сейчас, а потом, когда Путину надоест быть президентом, через какую-нибудь тысячу лет. Конечно, никто не будет знать, когда и в какой момент это произойдет. Конечно, те, кому надо знать, будут знать об этом заранее, чтобы они могли не возвращаться из Лондона или, наоборот, заблаговременно в него уехать. Прибегут к Лужкову, который и тогда будет мэром, только выбранным в сто пятисотый раз, поднимут ему веки и спросят, что делать? Он мигнет медленно-медленно, со скрипом, почешет себе под кепкой и велит копать на новом месте котлован для третьего храма Христа Спасителя. «А как же, — закричат те, которые прибежали, — как же…» — «Да все это ерунда, — ответит старик Батурин. Потом зевнет, опустит веки и добавит: — Кроме пчел, конечно».
Все же какая-то информация о грядущем катаклизме начнет просачиваться. Народ начнет скупать недвижимость… нет, не начнет. Сначала не смогут договориться о том, где обустроить новую Москву. Рязань, Смоленск, Тула, Владимир, Тверь — все наглухо закроют ворота. Даже в каких-нибудь заштатных Талдоме или Гавриловом Посаде, в которых отродясь никаких стен, кроме деревянных заборчиков вокруг палисадников, не было, — даже и там затворят калитки, задернут занавески в цветочек и спустят с привязей собак. Во Владимире и вовсе поднимут над Золотыми Воротами великокняжеский штандарт и примут тайное посольство из Киева. Напряжение в Москве станет расти. Банки надуются из последних сил и лопнут во все стороны миллионами блестящих копеечек. На всякий случай все страшно подорожает…
Последним из города будет уезжать мэр на длинном свадебном «Хаммере», забитом доверху кепками, коллекционным медом и женой. Она оглянется буквально на секунду, чтобы посмотреть, как уходят под землю небоскребы Сити, как закручивается гигантской сверкающей воронкой Москва-река, низвергаясь в бездну, и превратится в денежный столб.
Что же касается Санкт-Петербурга, то он не провалится, а утонет, но не за грехи во множественном числе, а за один-единственный — гордыню. Медленно уйдет под воду в двадцать четвертом году, аккурат после того, как построят башню «Газпрома» и справят в ней новоселье с красной и черной икрой, длинноногими и большегрудыми корюшками, французским шампанским и приветственным адресом, подписанным обоими президентами. Петербург не Москва, и поэтому никакой суматохи и паники ожидать не стоит — уходить под воду город будет с чувством, толком и расстановкой. Никто из жителей не покинет его, кроме, может быть, нескольких жителей Купчина, которые уже и сейчас понемногу уезжают от греха подальше в Москву. Петербужцы не захотят строить свой город на новом месте, несмотря на то, что многие губернии будут им предлагать место. «Умерла так умерла», — будут говорить они, отказываясь даже от предложения Лужкова поселиться внутри московского памятника Петру Первому.
Кстати, Первопрестольная в эту горькую минуту будет мысленно с Петербургом и пришлет поздравительную представительную делегацию московской интеллигенции, которая показательно утонет вместе со своими собратьями по давно не существующему классу. Киев официальной делегации не пришлет, но тамошние власти сформируют что-то вроде добровольческого батальона или даже роты из филологов, скрипачей и просто случайных людей в очках и потертых фетровых шляпах. Выдадут им трехдневный запас Достоевского, Чехова, Гоголя… наверное, не дадут, но они спрячут под одеждой и отправят в зеленых плацкартных вагонах плакать и петь до самого Витебского вокзала.
Корабли выйдут из Невы и выстроятся в Финском заливе. Только «Аврору» забудут отвязать от набережной, и она будет кричать изо всех труб нечеловеческим голосом, уходя под воду. Газеты растиражируют фотографию древней старухи, стоящей в окне своей комнаты в доме на уже подтопленной до уровня вторых этажей Гороховой улице. По старухиным губам на снимке прочтут: «Последний парад наступает…»
Потом, когда все кончится, на то место, где из воды будет торчать шпиль газоскреба, приплывет из ниоткуда лодка и белобрысый мальчонка с прозрачными голубыми глазами спросит по-шведски у бородатого, крепкого мужчины:
— Куда мы приплыли, отец? Что это за место?
— Ниеншанц, сынок, — ответит тот. Сложит весла, привяжет лодку к шпилю и закурит глиняную трубку.
