Блоха собаки пограничника
В музее истории московского метро не один, не два и даже не три зала. Это и понятно — история московского метро уходит своими корнями в глубь Средневековья. Первые подземные пути сообщения, о которых не сохранилось никаких упоминаний, были устроены в Москве еще при великом князе Василии Втором, прозванном за это Темным. Линия была всего одна, и катался по ней Василий с ближними боярами и дружиной. Через какое-то время двоюродные братья Василия — князья Дмитрий Шемяка, Василий Косой и Дмитрий Красный, бывшие с ним в страшных контрах, построили свои, перпендикулярные линии. Что творилось на станциях пересадок… Бояре лаются, дружинники на мечах бьются, холопы, которые должны на веревках тянуть эскалатор, за шестеренки прячутся и дрожат, дрожат… Однажды дошло до того, что Ваське Косому, желавшему прокатиться по великокняжеской линии, неосторожно закрытыми дверями прищемило… После чего в народе его стали звать… И потом еще два десятка лет ходили войной друг на друга.
От тех допотопных времен нам не дошло, можно сказать, ничего. Вот только Сокольническую линию метро, основанную еще Дмитрием Красным, до сих пор красят в красный цвет на картах, хотя никто уж и не упомнит, по какой причине.
При Иване Грозном была построена еще одна, опричная ветка до самой Александровской cлободы с тремя промежуточными станциями — Скуратовской, Басманной и Вяземской. В целях соблюдения безопасности государя царский поезд эти станции проезжал без остановок, но на перронах в самый момент проезда самые красивые боярские дочери водили при свечах хороводы, причем каждая девица была наряжена в особенное прозрачное платье подземной нимфозории с туфельками. Грозному так нравились эти хороводы, что он, бывало, по нескольку раз в неделю катался из Москвы в Александров и обратно.
При Грозном появились и некоторые новшества в работе подземки. Ток по рельсам метро, конечно, не шел, но завели специально обученных людей, которые упавших на рельсы трясли как груши и кололи толстыми бронзовыми булавками.
Завершает этот раздел экспозиции картина «Иван Грозный подталкивает к краю платформы своего сына».
В конце семнадцатого века Петр Первый приказал выкопать в Измайлово потешное метро. До наших дней оно, к сожалению, не дошло. Архивистам удалось найти всего один, чудом сохранившийся, проездной документ того времени, на котором рукой молодого Петра нацарапано «Белет Аны Монс» и посажена клякса, пронзенная стрелой, да в конце девятнадцатого века археологи умудрились найти полуистлевшую треуголку сержанта подземной роты Измайловского полка с вышитыми серебром вензелем «ПА» и серебряным же рожком. Что касается рожка на шляпе, то он, скорее всего, свидетельствует о том, что сержант был дежурным по перрону и трубил отправление и прибытие поездов, а вот споры о вензеле «ПА» не утихают и по сей день. Официальная наука считает, что они расшифровываются как «Петр Алексеев», а энтузиасты-краеведы с пеной у рта доказывают — «ПА» есть не что иное, как «Петя и Аня».
Перейдем в следующий зал. Известно, что первое советское метро в Москве было имени Лазаря Кагановича. После разоблачения культа личности имени Лазарь, впрочем, как и имени Иосиф, стали чураться. Метро переименовали, но пионеры метростроя, помня руководящую роль Кагановича в деле создания Московского метрополитена, стали вполголоса называть между собой одну из станций «Лазаревской». Лет пять или даже семь называли, пока кто-то не донес на них в высшие партийные инстанции. Дело до суда не дошло, но пионеров пропесочили сильно. Старики пороптали-пороптали и стали называть «Лазаревскую», как все. Только несколько верных сторонников сталинского наркома не сдались. На тайном собрании их ячейки они на одной из станций тайным же голосованием выбрали большой стальной болт из тех, что крепил какое-то декоративное панно к стене, и стали называть его «Лазарем». Не было месяца, чтобы не приходили они прикоснуться к нему, а одна старушка даже приходила с фланелевой тряпочкой и любовно протирала ему шестигранную головку. Конспирация была строжайшей. Мы бы не узнали обо всем этом никогда, если бы, умирая, один из первых метростроевцев не открылся секретарю домовой партийной ячейки. Само собой, болт немедленно вывинтили и заменили на благонадежный, по имени то ли Федор, то ли Николай, а вывинченного Лазаря случайно подобрала неизвестная уборщица и долгие годы прятала дома, незаметно вкрутив его в голову мужу. Тот, кстати, так ничего и не заподозрил. Только теперь, после ухода коммунистов навсегда и их возвращения, болт смог занять почетное место в экспозиции музея.
Вот за стеклом лежит пожелтелый номер газеты «Вечерняя Москва» шестидесятых годов, посвященный пуску в эксплуатацию первой очереди Калужско-Рижской линии. В статье специально разъясняли москвичам, что линия в Калуге не начинается и в Риге не заканчивается. Москвичи, как известно, очень доверчивы — у них и Варшавское шоссе заканчивается в Варшаве, а с Павелецкого вокзала поезда и вовсе идут в Павелецк. Другое дело недоверчивые петербуржцы — и вокзал у них есть Московский, и на вагоне поезда написано «Санкт-Петербург — Москва», а спроси их, куда они едут, — так сейчас же скривятся и пробормочут что-то про большую деревню.
Со строительством метро в эпоху застоя связано множество легенд. Некоторые документы из рассекреченных архивов московского метро, не представленные в музее, проливают неверный свет на эти истории. В семьдесят пятом году или в начале августа, или после обеда один из отрядов метростроевцев, загородившись проходческим щитом, сумел зарыться так далеко на запад от Москвы, что оказался вне зоны поражения советских подземных бескрылых ракет. В одной из стран Западной Африки, где беглецы вышли на поверхность, много об этом писали в прессе острыми палочками на коре баобаба. Одна из таких палочек сохранилась в архиве нашего посла, и он передал ее в дар музею.
В зале, где представлены материалы, рассказывающие о метрополитенах ближнего зарубежья, выделяется удивительная мозаика, подаренная к шестидесятилетию московского метро киевскими тогда еще товарищами. Она называется «Голубой вагон» и выложена из нескольких тысяч кусочков редчайшего голубого сала.
Завершают экспозицию два уникальных экспоната со станции метро «Площадь Революции» — пуля из нагана бронзового матроса и блоха собаки пограничника. Что касается пули, то ее извлекли из тела одного назойливого пассажира, который в нетрезвом виде дергал за ленточки бескозырки уставшего к концу смены революционного матроса. Еще и за дуло нагана хватал. Тут и стальные нервы не выдержат. Не говоря о бронзовых. Раз от него матрос легонько наганом отмахнулся, другой… а на третий и…
У блохи собаки пограничника длинная история. Она прожила долгую, полную испытаний жизнь, прежде чем попасть в музей на заслуженный отдых. Еще во время строительства этой станции Сталин, рассматривая чертежи станции и рисунки ее скульптур, приказал украсить ее чем-нибудь таким особенным, чего не только у нас, но даже и у проклятых империалистов нет.
Думать долго не стали — решили пойти проторенной дорожкой. Взяли да и выковали блоху, чтоб посадить ее на собаку пограничника, а поскольку собака была отлита из бронзы, то и блоху изготовили из того же материала. Сначала-то хотели блоху посадить на пограничника, чтоб какой-никакой, а за ней присмотр был. Умные люди, однако, отсоветовали, поскольку блохастый советский пограничник смотреться будет неаккуратно. И жила себе на собаке блоха припеваючи много лет. И все гости столицы, хоть наши, хоть иностранные, непременно с ней фотографировались. После войны, однако, появилось странное поверье среди студентов. Кто потрет нос собаке — тот сдаст зачет или экзамен. И стали ей двоечники нос тереть. Рук не мыли, но терли. Антисанитарию развели страшную. Блоха начала болеть, покрываться зеленым налетом, а потом и заявление с просьбой о пенсии написала. Ей к тому времени под семьдесят уже было. Подлечили ее, и в музей. Теперь она на законном отдыхе, на бархатной подушечке, а рядом с ней на такой же подушечке лежит написанное ее левой задней ножкой (она была левша) заявление. Только его никто не видит, потому как уж очень оно маленькое.
