После войны, в сороковые годы, в Одессе был голод. За хлебом стояли ночью по очереди я, папа, мама. Мимо нас шли пленные немцы — в деревянных колодках, с котелками. И когда они подходили ближе, разносился грохот по булыжной мостовой. Очередь стояла засыпанная снегом и почти не шевелилась от голода и холода.

Я жил напротив оперного театра, а с другой стороны была Канава. Ходить туда вечером я бы не советовал. Когда сгущались сумерки, оттуда клином выходила канавская шпана. В голове шел главный бандит — Костя-капитан, в фуражке с «крабом» и тельнике. Они направлялись к скверу за оперным театром. Его называли по-французски — Пале-Рояль. Немедленно били все лампочки. Играли на гитаре, выпивали. И если в Пале-Рояль забредал какой-нибудь поздний прохожий, выбегал он оттуда уже в одних кальсонах. В Одессе редко убивали. Зачем? Снимали одежду, забирали сигареты, обувь, валюту и отпускали с богом.

У меня был хороший знакомый из этой компании. Лет тринадцати-четырнадцати. Рыжий, в веснушках, лицо красное от загара, крепко сбитый.

Когда я шел в школу, Рыжий сжимал меня в объятиях.

— Ты чего опаздываешь? Я уже полчаса тебя жду, замерз!

С этими словами он открывал мой ранец, вынимал оттуда сверток с едой, который мама давала мне в школу, и быстро пожирал мою котлету, чавкая и запивая компотом из сухофруктов. Затем отдавал ранец, ногой поддавал под зад:

— Все, иди! Учись хорошо! Завтра не опаздывай!

Назавтра я шел другой дорогой, окольной, через мост — но он снова был тут как тут! Как он узнавал?

— Хенде хох! Хотел меня надуть? Смотри, я разозлюсь!.. Что у нас сегодня?

Доставал сверток: куриная ножка, огурчик, хлеб.

— Ой, как вкусно!

Он глотал не разжевывая, как баклан.

— Все, иди! Учись! Завтра какой дорогой пойдешь?

И жутко хохотал.

Позже я узнал, что он шел за мной от самого дома…

Иногда в школу меня провожал отец. Рыжий испарялся! Хотя я чувствовал, что он за нами следит.

Как-то папа решил проверить, хожу ли я в школу, и незаметно пошел за мной. И на его глазах прошла трапеза Рыжего.

Папа подошел, дал ему по шее.

— Еще раз сожрешь — будешь завтракать в тюрьме! Понял?

— Папаша, — сказал Рыжий, — не бери меня на понт. Я ж его не трогаю, а только кушаю. Ваша жена так хорошо готовит! Может, пригласите меня на обед?

Захохотал и скрылся во дворе. Раздался свист, который был знаком всему городу, человек пятнадцать вышли из ворот и клином направились в Пале-Рояль.

…Пару лет я его не видел, даже спрашивал у пацанов: где Рыжий? Мне было грустно, я уже к нему привык. Он всем говорил:

— Кто артиста тронет, будет иметь дело со мной!

И вот он появился. Вырос, окреп. Правда, был уже не рыжий, а лысый, в наколках. Подошел, поздоровался. Хотел вернуть мне деньги за еду, даже покраснел (они, рыжие, всегда краснеют).

— Рыжий, ты что, мы же друзья!

Сунул мне какой-то сверток, попросил спрятать.

Дома я развернул сверток — финка! Я спрятал ее во дворе, в туалете.

Прошло время. Как-то я стоял у ворот, мимо бежал Рыжий, а за ним два милиционера. Он мне подмигнул. И больше я его не видел. А жаль! Ведь это была та Одесса — Одесса моего детства.